Глава 12
Радости скупые сигналы
нач.
читать дальшеЧистый ровный песок.
Ветер гудит где-то очень далеко.
Человек терпеливо ожидает, когда закрутят гайки на входном люке. В баллонах небольшой запас кислорода. Человеку в один конец. Вокруг стоят молча. Человек согласен ввинтиться в тесную и негерметичную субмарину и отправиться в автономное плавание.
- За то, Миш, чтобы количество погружений было равно количеству всплытий — я погружусь, другие поднимутся.
Так будет, равенство верно. Теперь только ждать.
Что вы знаете об этом - ждать. Соня знала, куда Варвара спрятала на время беременности разные лекарства, которые иногда приходилось принимать. Соня нашла успокоительные, якобы подходящие всем. Она действовала расчетливо, понимая, что иначе просто умрёт у кого-нибудь на глазах, а после вчерашнего разговора с тётей это совершенно недопустимо. Преодолела искушение съесть на таблетку-другую больше и так отправилась в школу.
Видимо, что-то сталось с её аурой, потому что там от неё держались подальше. Это не испуг их был, а отчуждение. Голоса звучали глухо, издалека. В ушах звенело. На уроке Соня даже не открыла сумку, там ничего и не было, только куртка, которую она плотно скатала, чтобы не идти в раздевалку.
Она даже не поняла, что это значит, когда учительница (какая; что за урок; сколько их уже прошло?), удивлённая расслабленной позой Сони и пустующей буферной зоной парт вокруг её места, подошла и спросила, что положено спросить.
Соня не собиралась даже отвечать. Все ежедневные пассы Вселенной проскальзывали, едва отражаясь в зеркальном шаре, которым она стала. Соня посмотрела строго и безучастно.
Больше ничего примечательного не происходило. В кабинете было уютно. Лампы светили желтее, чем всегда, отчётливо мигали. За окном бушевал солнечный ветер, в прозрачном геле воздуха новогодними блёстками носился на уровне второго этажа мелкий мусор, освобождённый из верхнего слоя подтаявшего снега.
Красиво.
Соня слушала музыку, без плеера, по памяти.
Как просто быть свободной от места, где находишься.
Потом даже задремала, и один встревоженный взгляд её легко разбудил. Все вставали и собирали вещи. Эгле единственная заметила, что Соня как-то замедлена, обернулась к ней – через несколько рядов.
«Люблю тебя», подумала Соня, «Тебя, его, вас, их. Люблю».
Она слегка улыбнулась Эгле: приподняла отвыкшие кончики губ. Расплела сложенные руки, поднялась, перекинула сумку и неторопливо вышла.
Она поняла, что таблетка перестаёт действовать и достала другую.
Но подумала, что такими темпами потребления ей их не хватит до маминого приезда, либо до какого-то другого решения, и положила обратно в пузырёк. Надо потерпеть.
Потом поняла, что не знает, какой следующий урок, поискала взглядом кого-нибудь из одноклассников.
И обнаружила, что не узнаёт никого – в полутёмных коридорах (очевидно, какая-то напасть с электричеством на этот раз) все фигуры были незнакомы. Идти и сверяться с расписанием не хватило бы воли.
Но все тёмно-серые, а эти двое цветные. И Соня, без единой мысли, последовала за ними, примерно как одуванчик за солнцем.
В конце коридоров на каждом этаже, у лестниц, есть ответвления вроде закутка у биологии, там расположены учебные кабинеты или какие-то ещё помещения. Здесь, куда пришли Мартын и Эгле – «предбанник» спортзала. В таких местах школьники собираются на переменах.
«Надеюсь, это не физкультура сейчас».
И вот они по одну сторону перегородки между двумя группами лавочек, Соня по другую. Не то чтобы это уединённое место – все ходят туда и обратно, садятся рядом, отдыхают, переобуваются, говорят по телефону, но никому нет дела до парочки, которая рядом, до их разговоров. А у Сони - выделенный канал, настроенный на них. Она совсем не думает, хорошо ли, надо ли слушать – большую часть головы занимает серый шум. Голова от тяжести клонится на деревянную стенку.
- Мне сегодня кто-то звонил. И я не знаю, кто, - сказала Эгле.
- Угрожал?!
- Что ты, почему ты так подумал? Нет. Просто связь была… знаешь, когда через одну букву слышно. Номер неизвестный.
- Ну, ошиблись.
- Как бы не так. Этот человек, мне показалось, знает меня. Вроде бы здоровается, вроде бы называет имя и что-то спокойно спрашивает. Даже голос знакомый, но я не могу понять, чей!
- Эээ… не люблю я такое. Предположения есть?
- Ещё смс. Сейчас покажу. Одни нечитаемые знаки. Номер не определён.
- А. Это я знаю. У меня почти все теперь такие. Ты же слышала, что за ерунда с любой телефонной связью, и интернет пропадает каждый день. Прикинь, письма у меня в почте, которые там давно лежали, сами исчезли.
- Мне этот квазитекст что-то напоминает…
«Текст после Полувремени, бессмысленное явление», немедленно подумалось Соне.
- Ладно, главное, что не угрожал… А ты что-то сказала?
- Конечно. «Простите пожалуйста, но я вас совсем не слышу из-за помех». А он – «о’дда э о обро’о, ‘гле» - «всего доброго, Эгле»?
- Нда, кто бы это мог быть… Я тебя зачем сюда привёл… будем смеяться, теперь моя очередь побыть без жилья.
Соня встрепенулась. Что-то в этом роде она подозревала все эти недели. «Теперь – моя»?
- Как?! – Эгле заметно испугалась.
- В моём случае это комедия, - быстро ответил Мартын, вовсе не весёлым тоном, - Сегодня вечером меня хотят забрать в Важную Гору – это родной город родителей, я там много каникул провёл.
- На...надолго?
- Нет, до конца недели. Понимаешь, есть формальный… то есть совершенно не формальный, а настоящий повод – там же туча куч наших родственников живёт, и вот будет свадьба. Прям завтра.
- Свадьба – это же хорошо… Это хорошо?
- Да кто его разберёт. Только для меня это другое значит. Они, мои, не такие люди, чтобы во время учебного года меня возить по развлечениям. А тут стеной, важной горой, встали, сказали, волоком меня поволокут… или все ключи с собой заберут, если вздумаю остаться, будешь, говорят, у порога на половичке спать. Но этот вариант, как ты понимаешь, на самом деле не рассматривается.
- Это из-за меня.
- Эгле. Да. Им именно того и надо. Они реально уверены, что если пару дней тебя не увижу, то всё, память как отшибёт, как стану я «нормальным»! Это при том, что я для них никогда нормальным не был - всегда остолоп, ни в одном, так в другом, привык.
- Жалко их, ты не забудешь меня. Поэтому смело поезжай на свадьбу. Просто чтобы показать, что их пожелания для тебя не пустой звук. Отдохнёшь.
- Ну ты даёшь! Я что, смогу от-ды-хать, пока ты тут одна? Я должен прогибаться под их заскоки, чтобы хорошо себя вести, а о тебе – не думать? Я уже всё решил. Дачу, конечно, они теперь на совесть заперли, только всё забывают, каким спортом я… занимался. Через чердак залезу, окно открою, делов-то. Четыре ночи не вопрос.
- Мартын, ты правда думаешь, что так сможешь, если не сядешь в автобус? Если откажешься ехать с родителями, они просто-напросто останутся. Вопрос ночёвки, конечно, отпадёт, но праздник ты им испортишь.
- Значит, не очень-то хотели праздника! Знаешь, после того, что я от них услышал… не хочется как-то сотрудничать. Извини. Да, я грубый, я эгоист. Да, я весь неправильный. Я тебя обязан защищать… и от них тоже.
- Во-вторых. Если встанешь в позу, маме с папой обязательно захочется усилить контроль над тобой. И они тогда придумают ещё больше причин для тревоги за тебя, чем их есть. Это факт. Для них ты именно ребёнок, и они, в общем-то, правы.
- Да-да, ребёнок, такой ребёнок! Уже.
- А во-первых – теперь-то у меня всё в порядке. Защищать не надо. Крыша над головой… есть. И знаешь, я бы не повела себя больше как тогда, пожалуй. Теперь я буду возражать. Не потому, что у неё нет права…
- Эгле, какое право?! Да сколько можно?
- … а потому, что второй раз так решить у нас не получится. Я буду, конечно, чувствовать неловкость, но это не смертельно на самом деле – для меня и для неё. Просто закончу школу, и больше никогда ей в жизни не помешаю.
- Да ну Эгле же!
Соне видятся картины, вгоняющие её в горчайшее сожаление. Так снова хочется, чтобы чудом отменилась беда. Она бы… выручила Эгле.
- Я не жалею, как было. Лучше не придумать, как было. Только нельзя бесконечно жить в таком... угаре. Просто пришло время прервать карнавал и прийти хоть немного в себя.
- Я тебе надоел наконец, да?
- Ага, ты думаешь, что я возвращаюсь к занудствованию? Смешной, я без тебя не живу, и предвижу, что с нами ещё не то будет! И именно поэтому хочется упорядочить дела – учёбу никто даже ради нас не отменял. Я едва успеваю основное... Мартын, я бы…. Мне было бы удобно поскучать несколько дней по тебе… очень сильно поскучать – и от скуки всё запущенное переделать. А ты покажешь родителям, что они… кстати, ты хорошо знаешь тех, к кому едешь?
«Мартын! Не надо тебе ехать. Слышишь? Услышал бы ты меня. В городе ей одной нельзя».
Соня передёрнулась, в очередной раз вспоминая, как ей недавно предлагали «купить рунный камень» под аркой одного из домов, как она бросила в толпу кошелёк и пустилась в бегство.
- Никуда не еду! Но они – это… хм. Между прочим, свадьба у хорошего человека. Если бы не сейчас, я бы с удовольствием. Только никто не знает, почему ей приспичило замуж щас! В смысле, весной, а не летом, например, когда у неё же и каникулы. И зачем в восемнадцать-то всего лет?
- Зачем? В чём же вопрос?
- Это вообще на неё не похоже! Это же Теодора! Я… ревную, вот. У меня родных сестёр нет, поэтому выступил за недовольного брата, когда узнал. Жених у неё – какой-то стрёмный хромой мужик, с костылём. И лет ему… фиг знает, сорок или пятьдесят. Седой! Она по телефону прислала фотку, где они вместе, а потом говорит – люблю, мол, не могу, приезжайте, чтобы посмотреть, как!
- Вот и узнаешь, как и кого! А кто она, Теодора? Какая она?
- Стыдно сказать, я до сих пор не знаю, кто она мне - то ли троюродно-четвероюродная сестра какая-то, то ли такая же неопределённая тётка… смешно так называть человека, с которым рыбу майками ловил. Я с ней дружил. То есть мы все. То есть дружу, наверное, просто долго не виделись. Я же сказал, что в той Горе Важной кучища наших родичей так и живёт да пополняется каждый год. Была у нас компания из пацанов, половина всяких братьев, половина – соседские, возраста всякого – кому какое дело, кто кому кто. А она одна девчонка среди нас, которую мы приняли. Потому что нереально крута… была. Залезть повыше, или в дом с привидениями (у нас есть!) зайти, ночью коней пасти, ещё… ну, знаешь, я больше так, пожалуй, не сделаю, но между рельсов под поезд мы все в обязательном порядке укладывались. Всё это не каждый пацан мог, а ей как пить взять. И много другого экстрима – мы считали, это такие качества, которые её в лучшую сторону от других девчонок отличают. Потом в школу верховой езды пошла. На саблях рубилась. С парашютом… Скажи, может такой человек быстренько взамуж за кого ни попадя скакать?
Эгле смеётся – «не знаю!» и «на саблях с парашютом, за что его так; или это оба саблиста с парашютами были?». Смеются… и он вдруг выдаёт:
- Когда ты делаешь отчаянное – у меня тревога здесь. Когда ты спокойно и разумно рассуждаешь, как будешь выживать – здесь. А когда о чём-то думаешь и в глазах у тебя страх – то вот прямо здесь комок. И я не знаю, что смог бы сделать, чтобы это навсегда прекратилось.
Соня не может видеть, как Мартын по очереди указывает на голову, на сердце и на солнечное сплетение.
Они там, за перегородкой, замолкают.
- Страх – он всё портит, - с трудом выговаривает Эгле, - Трусость – это худшее, что может быть с человеком. Я была труслива и не могу это в себе принять. Я каждый день пытаюсь переступить через это – и как перед стеной.
- Ага, - голос Мартына становится вдруг злым, хрипловатым, - Значит, это ты ещё и нехорошая? А инстинкт самосохранения никто не отменял, чему я рад! Незачем преодолевать такое, ты не обязана быть железной и всепрощающей.
Соня, мгновенно взмокнув, ни жива, ни мертва. Мышцы как тряпки. Пульс долбит виски. Вот так оно – всё решить, на всё решиться – и получить весточку о себе. «Мишка, как же мало во мне воли, много слабости. Как я к ним хочу. К тебе».
окончание