Глава 5
Опасные моря
1. Две траектории
читать дальшеЭто определённо был тростниковый лес. Можно принять за бамбук, но нет, той же высоты узлистые стволы, заканчивающиеся в небе метёлками – тростники, тростники, тростники без краю, ничего кроме. Довольные мухи, мошкара, вылетающая из каждого едва затенённого местечка.
Головокружение. И вперёд.
Кто-то хочет жить.
______________________________________
Он позволил себе думать, что его приведут к Эгле. Честно, он так и думал. Это пробежка далась тяжело, но он проживал это самое «здесь и сейчас», отчаянную радость, что, наконец, не жалеет себя и скоро прорвёт зубами эту плотную растительную стену, сожжёт мышцы, после чего будет бежать всё равно – куда там атлетам с их жалкой целью обогнать друг друга. Он будет бежать, драться, искать, выходить за пределы себя сейчас, час и два спустя, сутками, без сна, без остановки. Он не упустит из виду два белых платка.
Горит лицо, горело всё. Ботинки, непригодные для забегов, тем более по столь неровной местности, жгли ноги. В любой момент два платка снизятся, сделают вираж вне поля зрения – и не найдёшь никогда. Он только этого боялся. Всё чаще впутывался в травы и летел вперёд на скользкий, ломкий, пахучий батут, из которого с треском возносились мириады потревоженных летунов; при попытке встать руки проваливались в сырое, не находили опоры. Барахтался, ненавидя себя, ненавидя за то, что не перемещается вперёд.
Это было уже. Только что, на стройке. Он преодолел от той стройки много километров, но никак не мог догнать… кого-то. Приближался и не мог приблизиться к Эгле. Пульсация в голове. И трава, трава, трава. Голову вверх – пустое небо и, пока ещё, дымный хвостик. Только хвостики. Кажется, они делаются всё прозрачней. Может, это голограммы, и где-то подсаживается источник, питающий их генератор. Но кто за пультом? Кому-то надо, чтобы Мартын попал в определённое место? Да разве?
Наоборот – это куда вернее.
_________________________
В начале были указания на болотистую местность – после сарая песок всё более влажный. Вероятны зыбучие места. Но Соня надеялась найти воду, поэтому направилась именно туда. Это край луга, который то ли мокрым местом заканчивался, то ли продолжался. В этом же направлении и искомый лес – угадываются над сероватыми метёлками тёмные вершины. Соня стала глядеть на них почаще. Мартын, он ведь добрался туда? Должен быть путь. Если она до леса вскоре не добраться, убьёт жара.
Плохо, если болото возникнет. Обход может затянуться до бесконечности.
О том, что будет делать в лесу, Соня предпочитала не размышлять, равно как и о том, что питьевая вода маловероятна. Мифические родники, ручьи, ключи с ломящей холодом зубы кристальной водицей не вписывались в душноватую природную данность вокруг.
Ну вот она, водная гладь. То, что блестело недалеко от места ночлега, были не лужи даже – плёнки-зеркала воды на грани высыхания. Есть одна лужа побольше. Соня увидела близкое илистое дно, переложенное длинными тенями стволов. Блики на коричневой воде были неприятны не желавшим до конца открываться глазам. Соня коснулась воды ладонью – тёплая жижа, полная взвешенных в ней тёмных крупинок, припорошенная какой-то пыльцой. Затхлый запах говорит о непригодности. Даже умываться нельзя, даже открытые участки тела протереть. Соня обнаружила на руках полосы - вчера невозможно было противиться и просто терпеть укусы. Кожа не только чесалась, но и болела, а солнце добавляло. Ещё Соня серьёзно искусала губы – ночью.
Царапинка к царапинке – брешь в иммунитете, заражение и смерть, рассудительно предупредила она саму себя. Пойдёшь через лужу вброд - возьми кто и тяпни из ила за ногу…
Стоять бессмысленно, того и гляди намокнут кроссовки.
________________________________________
Останавливается, дёргает из земли пучок травы и кричит от лютой злости на самого себя. Что проку в отчаянной решимости двигаться бесперебойнее любого автомата сутками, если были к движению ложные предпосылки, если он глупец?!
Пропущенная в ладони, трава режет её и остаётся в земле. Мартын не замечает боли. Он ругается последними словами.
Замирает. Прихлопывает насекомыша на разгорячённой шее.
«Пусть я идиот, но больше некому тебя искать».
И если он позволит гневу и отчаянию одолеть себя, может не успеть. Всего на секунду может не успеть.
Надо рассчитать всё, что можно. Надо беречь себя, где можно. Ради неё.
____________________________
Нетерпение добраться до тенистого леса или хотя бы до твёрдой суши толкнуло её на попытку перейти там, где глубины как бы не было, но слой ила скрывал неизвестно что. Соня понадеялась на то, что способна изловчится, когда начнёт проваливаться...
От тростинки к тростинке, перехватывая их. Затаив дыхание, когда нога погружалась без предела. Сосредоточение помогло Соне проснуться. Она должна, не так ли?
Много раз оскальзывалась. Покрывалась мурашками омерзения, представляя барахтанье в тёплой, мягкой грязи и извивание под рукой скользкого существа. Они здесь отменные, существа, и лежат, наполовину обнажив из жижи чёрную длинную спинку, довольно часто, но, к счастью, не кучками, к счастью, не мелкие они собой, а такие, что Соня высматривала их за несколько метров, чтобы, приблизившись, пройти мимо не глядя. Предположим, это угри, миноги какие-то, предположим, они медлительны. Соня понимала, что затеяла смертельную глупость. Насколько можно было видеть, слой мокрого ила между стволами не кончается. А чем он может продолжится? Если ил до сих пор не пересох, не говорит ли это о подпитке влагой? Дожди – да, подземные и надземные жилки – вполне возможно, половодье – наверное нет, так как похоже всё на лето в разгаре. Но есть и ещё одно природное явление. Это прилив, и если мокреет такая большая площадь, то что можно сказать о его высоте?! И наивная Соня дождётся его. Там не крупинки ли соли на стволах тростника собрались на высоте куда её больше роста?
Стой, почему прилив? Она находится на лугу, пусть очень большом, но окружённом лесом, морю здесь просто негде разместиться. Но вся эта растительность очень напоминает... место одно, особенное, незабываемое. Побережье одного таинственного моря.
Давно должна приблизиться к лесу вплотную, но вокруг пока тростники одни.
____________________________
Два белых летучих платка исчезли неизвестное время назад. Если вообще были.
А впереди проблеск воды. Вода нужна. Он подойдёт к водоёму.
Он не обернулся с момента прекращения погони ни разу, поэтому не знает, что за спиной у него стоит лес, которого геометрически быть не должно. Леса он ещё долго не заметит. Шутка ли – к морю вышел, оказывается. И разумеется, не мог не подумать, что это то самое, у которого он родился, море, носящее скучное название Северо-Западное.
Досада. Если бы озеро или река, он мог бы напиться.
Потом - понимание: я так и к людям выйду. В Лесошишенск вернусь. Только нельзя это считать счастливым случаем. Он догадался. «Платочки» выперли его из своего, из параллельного мира. Чтобы не путался там, не искал Эгле. «Сиди дома и не рыпайся». И загоняли его именно для того, чтобы сил вернуться не было. Зря он дотопал сюда, до берегового песка – так, видимо, и прошёл портал, который может захлопнуться в любой момент. Давай обратно!!
Но прежде чем повернуть, наклонился к сверкающей волне, зачерпнул воды и ополоснул лицо.
А потом снова, чтобы сделать глоток.
И что-то изменилось.
______________________
И она побежала! Тонуть так тонуть, лишь бы прекратилось это раздражающее вглядывание в воду, которую нельзя пить, которую нельзя трогать. Брызги из-под ног – падение на одно колено, грязь везде, снова рывок, пружинит что-то… уфф, она на песке! Он мокрый, но уже плотный.
Но и завеса шуршащих листьев встала плотнее. Как… вчера почти, как те травы на лугу. А песок не кончился между ними. Но вот земля немного вверх поднимается… если повезёт, можно будет подышать свежим ветром. Заросли на возвышении действительно расступаются… и впереди всё то же самое. Соню бросает в холод. Ведь не бескрайнее тростниковое поле должно быть, а лес, к которому она направлялась. Соня медленно оборачивается: вот он.
Но он позади, то есть не там, где был всё время.
Впрочем, недалеко, как и был. Просто идти и дойти. Но Соня же только что проделала этот путь! Если она пойдёт в этом направлении, то снова должна в грязевой безбрежной луже очутиться, а пройдя её, вскоре вернуться к сараю; если уж она продолжит возврат по собственным следам, то от сарая, через травяной луг, мимо ямы, где был Корней, попадёт в чащу, где быстрый зверь и каменная "стела", выйдет на обочину шоссе, сделав несколько поворотов по которому, окажется в Лесошишенске… дома. Так-то. Она помнит. Она ведь больше под ноги смотрела, забывая сверяться с ориентирами, вот и сделала крюк. Даже в Лесошишенске не раз испытывала на себе тот эффект, когда шла в одну сторону, а оказывалась в противоположном месте. Пока не выучила, какая улица как изгибается. Так что надо радоваться, что сейчас просто дойдёшь до леса, и, вероятно, посуху.
Постой, подыши, запомни получше – и вперёд.
(Но как, всё-таки, она же двигалась прямо, особенно последний участок, когда бежала, она даже не думала сворачивать?)
Да, да, правда, тут лучше – сухой песок, ровная земля. Леса, конечно, после спуска снова не видно, но если почаще смотреть вверх и контролировать свою траекторию, то должно получиться. Кстати, следы хорошо видны – нужно дополнительно на них оглядываться, не виляют ли. Даже если Соня немного отклонится, всё равно мимо леса не проскочит, и уж конечно, обратно не потащится нечаянно.
__________________
Он бы выплюнул, но поздно. Пальцы в рот – и долой бы гадость, которая заместо солёной морской воды оказалась, но… ничего не сделал. Портал где-то за спиной ждал, укорял, грозил обвалиться, схлопнуться, рассосаться, а Мартын стоял, вперившись взглядом в простор, где мягко катили ему навстречу невысокие, но тяжёлые волны.
Катили на него спереди, справа и слева. Мартын стоял на узком и длинном временном наносе. Ветер переменится - вода затеет на мелководье новую косу.
Слева торчала из воды чёрная коряга, похожая на осьминога. Ветер холодил кожу. Мартын знал, что это опасно после нагрузок на солнцепёке. Но он стоял. И даже ловля смутной, какой-то важной, самой важной мысли не объясняла его. Может быть, странный вкус воды вверг его в замешательство? Что не так было? Жидкость и соль же. Но это был скверный, очень скверный вкус.
И море – нехорошее.
Море прекрасно. Оно такое же, как с одного непопулярного, в стороне от городского, пляжа. И днём в июле придёшь - часто никого нет, хотя там благодаря дикости, интересней. Ясность и жара, не об этом ли мечтал на уроках зимой? Так вот тебе. Можешь даже раздеться и искупаться. Только не это стояние столбом.
Это иллюзии, настигшие его от горя? Спасательный плотик, подброшенный подсознанием, так как он узнал, что Эгле уже… Или этот инертный мозг не может как следует осознать, что он, человек, попал в иной мир, вот и подбрасывает знакомые образы, а на самом деле Мартын сейчас… Может быть, он сможет рассмотреть играющие пиксели на воде, на небе и песке, а вскоре проснётся дома за компьютерным столом. Или не проснётся... если на самом деле просыпаться уже некому.
Он побрёл прямо по воде, не снимая ботинок. Что-то зацепило его изнутри и оставило на этом берегу. Может быть, он понял бы, что, не слепи солнце так старательно, не будь небо таким безупречным. Может быть, сияние дня будет всё усиливаться, пока Мартын в нём не потонет – со всеми мыслями.
___________________________
И снова возвышенность, здорово, правда?
Соня скатилась с него вниз – куда угодно, только бы не думать, спрятаться. Ринулась в оголённые, стоявшие целой трёхмерной сетью вне почвы корневища, где была тень. «Как мангры», - подумалось ей, - «похоже, будто почву вокруг размыло».
Она взобралась на корневища, притулилась к стеблю. «Русалка на ветвях сидит», - неизвестно к чему подумала о себе. Образ гигантского прилива не покидал её. Тут всё гигантское. Надо осмыслить. Надо было принять.
… волна, идущая километры, глотающая тростник, пригибая его, не дробясь… и там, где сейчас метёлки, несётся желтоватая пена…
…подхватит, закружит её, и мутная, тёплая солёная вода, грязная от поднятого ила, в рот хлынет… солнце над затопленной пустошью. Миллионы погибших животных. Покой между приливом и отливом – бурное размножение одноклеточных водорослей, зелёные пузыри на поверхности. Выпрямившиеся верхушки тростника, слегка выглядывающие из сверкающей глади, и Сонина душа, которой некуда будет отправиться из этого края, над ними.
Её бросило в жар. И снова в холод. Совсем худо дело. Голову пекло.
Леса больше не было. Со второго холма она увидела, что больше нигде нет леса – ни в правильном направлении, ни в любом другом.
Вчера Соня придумала для себя, как летает Корней. Но у неё не было никакого желания составлять теорию о том, куда исчез лес.
_____________________
В сущности, в этом ничего такого, многие люди так и уходят – в сияние, и все это знают, только хлопотно и жутковато о том думать.
Он добрался до суши и уселся на влажный песок. А что?
Только грусть затапливала. Такой силы и чистоты грусть, какой не бывало никогда. Мысли прояснились, очищенные лёгким ветерком. Мысли отчётливой весомости и нежности, округло занимающие всё предоставленное им пространство.
Всё предрешено. Случилось то, что случилось. Это не имеет названия и классификации. Ну а Мартын… он вскоре изменится. Жара, холод, жажда – и жажда выжить – отправят его в местные, параллельносторонние леса. Он припомнит всё, чему учили в прошлом году в туристическом лагере, там действительно многому и толково, учили. Будет понемногу адаптироваться. Охотиться. Потому что не хочет возвращаться домой. Возвращаться без Эгле. Соня… должно быть, поймёт так, что он погиб. И права будет. Он не физически погибнет, но как личность вполне. Потому что не сможет ужиться с воспоминаниями и тем, что произошло. Они вытеснятся простыми заботами. Пища. Сон. Убежище. Одежда. Он это сможет, он сильный. Почему ему не умереть просто – это понятно. Ясно. Потому что он будет сидеть на этом берегу до полного преображения. До изменения сознания, после которого человеческая сложность оставит его. И покуда сознание не перезагрузится, ему не пошевелить ни единым мускулом.
Сейчас - только смотреть на море и помнить. Сколько-то времени ещё это будет ему дано.
… заросший волосами, шерстью охотник. Может, его узнали бы родители, будь у них картинка. Поняли бы, на кого он похож. Но это в теории. Теперь он не помнит ни имени своего, ни людей. Не считает лет. Прошло ли их десять или тридцать, даже на таком уровне. Луны и сезоны – вот что он знает назубок, потому что на каждую луну свой зверь и своя смерть.
Эгле учит его грамматике. Она совершенно серьёзна, она уверена, что Мартын не только способен к грамотному письму в принципе, но и может запомнить, воспроизвести и применить то, что она объясняет. Несмотря на только что прозвучавшие с его стороны пикантные признания и откровенно любующийся взгляд, она серьёзна.
Январь за окном.
________________________
Как получилось, что она снова идёт куда-то, настойчиво раздвигая тростник, будто есть цель, но никаких предосторожностей, чтобы не терять путь, уже не предпринимает? Время от времени в глазах чернеет, а когда резкий дневной свет опять берёт своё, пройдено уже сколько-то, и вокруг немного иначе… а может, Соня давно по своим следам в десятый раз идёт, только не может их разобрать, так как песок пересох давно, и всё пересохло, и бесконечный шелест протекает сквозь уши – это она двигается или ветер шевелит желтоватые листья или кто-то крадётся рядом?
Несколько раз, кажется, Соня приходила в себя и требовала от самой себя вести себя саму разумно: не тратить силы и не паниковать. Последнее получалось особенно успешно – она пыталась думать о практическом и вдруг погружалась в апатию, а потом снова следовала запоздалым командам идти вперёд – и выходило, что Соня просто идёт. Иногда снова изнутри толкал-будил страх. Больше всего страх напоминал тошноту. Грязную солёную тёплую-претёплую воду на губах.
«Тем, в ночи, а ведь и дела до меня не было», - промелькивает нетипичная для последней бесконечности, грустно-саркастическая мысль. «Они своей жизнью живут, как до меня, так и после… призраки, а может, местная форма жизни. Звери такие, чего же боялась. Это эгоантропоцентризм называется. Страшно – сейчас. Конец – это сейчас».
И как же хочется жить.
Как же жить, жить хочется! Кто ей придумал, что она обязана умереть?! Кто в последние месяцы нашёптывал о смерти? Кто это всё придумал?!!
Кто завёл сюда…
Мама, я не хочу, чтобы ты плакала. «Вот бы… мы… сейчас вернулись. Втроём. Вот бы прямо сейчас – чтобы нам воды чистой напиться и вернуться.»
1., прод.