Глава 15
1.
2.
читать дальше … дерево не должно быть настолько холодным. Каменная крошка под ногами вдруг кончилась. И – не должна была, но подумала, что вероятно, этот зал, который никак не рассмотреть целиком, облицован окаменелым деревом. В книге по геологии написано было - практически все поверхностные мировые запасы уже выбраны. Вдруг захотелось поделиться этим фактом со своим сопровождающим, хотя до того, кажется, её разума вовсе не было, только, порой, темнота с молнией синего фонарика и холод. Видимо, они вместе шли через какие-то слои бытия, делающие сознание дискретным, выборочным, а здесь оно снова подключилось. Неровный свет, источника которого Эгле не видела, расползался грязными пятнами, клубился вместе с дымками, и желтоватый цвет пола то выцветал, то снова показывался. Нехорошее место.
Её спутник, её охранник, старался не прикасаться к ней. Как только расползся этот большой свет, он поспешил отнять руки. Скованным жестом указывал, куда двигаться, но молчал.
Форма розийской армии и автомат за плечом. Ещё Эгле показалось, что при нём кобура. Она сделала шаг в сторону. У солдата конвульсивно сжались пальцы обеих рук.
- Не бойся, - сказала ему Эгле.
«Потерпи немного. Скоро твой интерес будет соблюдён», - сказала она себе, - «Я не смогу не понять, что происходит. Всё устроено так, как надо и всё путём. Верю».
Сколько бы ни осталось, это время моё. Жизнь моя. Я проживу её с открытыми глазами и постараюсь не дрожать.
- Поговори со мной. Как тебя зовут?
- Корней из Нами–Аттала-Шийашш.
- А я Эгле... из Кёнигинайсберга.
Усмехнулась: может, он и так знает. "Шийашш" – это вроде бы средний Ым (второй «каменный пояс» Розии). Издалёка же занесло Корнея.
Но не дальше, чем её! Как легко забыть, стоило увидеть живого человека, что отсюда нет возврата.
Но какое счастье произносить вслух слова. И идти самой. Несколько шагов в одну сторону, несколько в другую. Далеко уходить нет смысла, одинаково пустынно вокруг. Край зала – край света. Ошмётки света. Никаких запахов.
Он молчит, сидя на полу, покачивается из стороны в сторону. Он боится.
- Корней, что за чёрная ленточка у тебя на руке повязана? Для чего?
«Это моя ленточка. Она больше не нужна.»
- Это горе есть, - отвечает он не сразу, - Горе есть.
И вдруг резко поднимается на ноги, и даже в полусумерках видно, как расширяются у Корнея зрачки. Он снова подхватывает её под локоть, чтобы оставалась на месте. Его бьёт дрожь - или это всё ещё её дрожь от холода?
Эгле смотрит в ту же сторону. Из воздуха, из ниоткуда…
Закутанная в чёрное фигура, которую Эгле же вчера? вечность назад? повстречала во дворе, выйдя из подъезда, где жил… странно было забыть пронизывающий сумасшедший взгляд, хрип на пределе исчезающего голоса в больничной палате: послушай, я - смерть... хочу, чтобы ты оказалась далеко… рядом – смерть.
Это продолжение одного февральского дня. Это Сонина тайна, невозможность дойти до её дома, мистическая аллея и накрепко прилипшие в важный момент к полу ноги и пересохшее горло. И выпорхнувшая на холодный асфальт фотография. Бесконечное приближение к тайне – не сфокусироваться на ней, не поймать, не рассмотреть!
Забери её с собой! Бегите!
Потерянный браслет.( Мартын. Мартын.)
Она дошла до конца, чтобы узнать?
Эгле поскользнулась на полированной плите пола, потому что Корней вдруг перегруппировался, чтобы пасть перед чёрной фигурой ниц.
- Здесь.
- Это Вы?!
- Зови меня сегодня, например, Ведьмой. Хоть это и недостойное имя.
Эгле постаралась подняться. Скорее подняться, не быть, как Корней...
- Или я не твой страх? – спросила чёрная старуха красивым, молодым голосом.
- Нет, - сказала Эгле, хотя отвращение, испытанное в самую секунду появления, заставляло закрываться, отгораживаться воображаемыми щитами. Что исчезали, не задерживаясь. Она стояла как голая. Страх ли это был или что-то большее?
- Давай это исправим.
Фигура сделала шаг в сторону … и Корнея на полу развернуло, протащило по полу, перекатило на спину в том же направлении. Без участия его рук и ног. Как железку по доске магнитом снизу. Небрежный жест – и скрюченный Корней застыл подобно перевёрнутому жуку в точке невозможного равновесия...
Эгле не знала, сколько времени она наблюдала происходящее – время здесь не имело значения. Ей не хватало воздуха, мыслей, а она только что считала, что может выдержать всё!
- Оставьте его. Я не понимаю, как... вы это делаете, и точно не понимаю, зачем. Прошу вас, не надо.
- Я делаю это просто так. А ты совсем не переживай. Для тебя – другое.
- Ему больно!
- Наверное, да. Бейся головой о пол, солдат!
И Корней повиновался.
А страх, от которого отказалась Эгле, настиг её.
Она бросилась к извивающемуся на полу парню, стараясь удержать его голову от конвульсий, подставив руки, корпус, когда рук не хватило. Она до конца представила его мучительную смерть, которая последует от сотен ударов и сотрясений, и всей душой желала это остановить. Она кричала, уговаривала остановиться – его, а не старуху, понимая, что всё в её власти, больше не умея, не зная, как терпеливо ждать и надеяться на милость, не желая больше молить о пощаде.
И он затих. Рваное дыхание и едва слышный вой.
- Всё кончилось, Корней, всё хорошо… пожалуйста… посмотри на меня!
Эгле сама не слышала, что говорила невпопад. Ужас сменился жалостью, острой, как жало. Жалость наполнялась гневом, тем, которому не нужны ответы на вопросы, тем, который не соизмеряет силы, тем, что знает выше разума!
- Не смей! Никогда! Ни с кем!
Знала ли Эгле, для чего бросилась на старуху? Хотела ли убить голыми руками? Напугать? Понимала ли, что бессмысленно и смешно?
Нет, не знала. Была она в тот момент – щитом. Заслонить Корнея, заслонить Соню, заслонить маму…
Больше ничего.
Только один момент был, когда представила, что, наткнувшись на руки в длинных чёрных рукавах, растает и испарится, станет ещё одним блуждающим сгустком полумглы, которые так утомляли глаза в этом фантасмагорическом помещении. И зло всё равно тем самым не остановит.
Всё разрешилось проще. По законам привычного мира даже.
Руки Ведьмы - то есть та нематериальная субстанция, что управляла Корнеем, не важно даже, отбросили Эгле назад. Удар о камень ощутимее дальше некуда. Шок, длинная секунда, которая подсказала про рёбра и голову. Слетевшее сознание.
Ах незадача. Так погорячиться в самом начале веселья. Не похоже на меня. Вывела! Из себя вывела! Поднимайся, солдат. Ты-то чугунная голова, что с тобой станет, а девочке это слишком.
Незадача. Целительству не обучена. Слишком рано! Не дождалась.
Придётся начинать сейчас.
- Гляди-ка. Смотрит.
Вместе с плеснувшей к горлу тошнотой, с кругами перед глазами и полностью исчезнувшим большим залом, пришло, как ни странно, умственное облегчение: теперь неопределённость закончилась. Всё, что она, очнувшись, испытывала сейчас, уже случалось давным-давно, когда она глупо упала с велосипеда на спину. Только на этот раз никто не отвезёт в больницу, никто не будет сутки напролёт сидеть у постели, меняя холод на лбу.
И это прекрасно.
- Подними её. Но бережно, медленно.
Ставь на ноги. Держи её.
- Гляди в глаза. Смотри на меня! Спрашивай, что пожелаешь. Это твоё время.
Пол расходился мраморными крапинами, ониксовыми волнами, яшмовыми пятнами, которые временами, как под лупой, огромные и высокого разрешения, подплывали к глазам, и снова иллюзия деревянных досочек, касание потерянного тепла и вспышки при неосторожном чуть более глубоком вдохе. Гигантский комар у ног Ведьмы. Дрожащие большие руки на плечах.
- Поставь её к стене. Отойди. Дальше. Дальше.
Совсем нехорошо. И больше нет переживаний. Это моё время – я попробую стоять на ногах. Пусть больно так, и с каждой минутой всё больнее, но осталось недолго, и я останусь стоять.
Эгле подняла руку, как нечто тяжеловесное. Провела по лицу, убедившись, что пятна на полу – галлюцинация. Крови из носа не было, кровь стекала внутри, по носоглотке. Это было бы плохо, если бы не было всё равно.
Эгле нашарила позади себя здоровой рукой стену. Рука соскальзывала.
- Кто я?
- Жертва.
- И…?
- Жертва.
- Нет. Дру…гое хотела знать. Знать. Если не вы… то… кто знает, откуда я? У кого теперь спросить?
- Не знаешь? Какая удача. Спрашивай другое, да торопись.
- Я - почему? Для чего?
- Чтобы мучиться.
- Отпусти…те Корнея. От-пустите его?
- Подумай о себе. Ты чувствуешь умеренную боль и некоторое головокружение, но твоё место среди существ миров абсолютно самое незавидное. Мне хотелось бы видеть твоё понимание. Хотя непросто будет тебе объяснить.
- Я понимаю. Я больше никогда не смогу родиться или существовать в каком-то информационном виде. Моя душа исчезнет. Я это знаю, и плохо только то, что это связано с вами.
- Ты не боишься?
- Нет.
- Ты надеешься, что всё не так?
- Да.
- Ты глупа, вероятно. Поэтому твоя смелость ничего не стоит. И да, ты исчезнешь - но не так просто.
Смелость… Эгле ждала, когда Ведьма предложит самое мерзкое: полюбоваться на мучения. Той же волей приведёт сюда всех, кто Эгле дорог. Или даже кого-то, кого она не знает. Или продолжит издеваться над Корнеем. Но Эгле чувствовала, что избавиться от этих возможностей, просто покончив с собой, а это теперь совсем несложно, она не имеет права. Есть какая-то точка. Есть малое дело, ничтожная мысль. Есть краткий отрезок пути – его нужно пройти пешком. Иначе где-то там, далеко, будет хуже. Или же Ведьма вернёт её на этот отрезок снова и снова. Её власти, быть может, достаточно, чтобы немного отмотать время обратно, не допуская спасительного забвения Эгле.
- Верните мой жилет. Он был папин. Он мне нужен. Для чего Вы забрали его? Для чего срезали мои волосы?
- Чтобы у тебя не было защиты.
- Я так ии… знала. Выходит, что и вам есть, чего бояться?
- Уже нет. Всё сложилось. У меня для тебя есть кое-что взамен. Солдат! Принеси платье.
Эгле не видела, куда Корней уходил и откуда вернулся. Она отключилась, казалось, только на миг, даже не успела сползти на пол. Парень в форме то ли шёл, шатаясь, то ли пол перед глазами Эгле раскачивался. То ли действительно зал качался - сгустки тёмного тумана перекатывались, как клочья ваты в штормовом трюме. Корней будто бы держал большую тяжесть в обеих руках, хотя там было только некое полотно.
- На колени перед ней! На колени перед этой девой.
Послышался внушительный стук. Похоже было на то, что магического принуждения на этот раз не поступило, а Корнея перед Эгле свалила усталость.
Или страх.
То, что он держал…
Эгле не знала, что это, и не пожелала бы знать никогда.
Он держал что-то жуткое, дурное. Что-то, минуя отказавшее у Эгле обоняние, прямо в мозг источавшее запах древнего тлена.
«Безразлично!» - пыталась отговорить она подскочившее сердце, «пусть хоть черви и внутренности. Мне это не важно. Голову выше, это всё ещё твоё время. Хоть напоследок буду настоящей. Изо всех сил.»
- Корней! Посмотри на меня! Не пригибайся так!
- Он не ответит. Его работа – принести и подать. Подержать, сколько понадобится.
До тех пор, пока ты примешь решение оказать или не оказывать мне честь.
- Что это значит?!
- Значит самой, без помощи мужчины, снять белое платье, что на тебе, и примерить другое белое.
***
- И нет нужды ждать мне этой чести – одно слово, и слуга переоденет тебя без излишнего трепета. Однако я признаю к тебе своё почтение и позволю сохранить достоинство. Если хочешь, двойное почтение, которого я не испытывала ни к одному из живущих.
- К…корней! Брось это. Не слушай, что она говорит. Нет у неё такой власти. Слышишь же?!
- Он не шевельнётся, пока я не позволю. Да, знай, что сейчас ему больно, и больно от платья.
Впрочем, можешь не обращать на него внимания. Это трусливый, глупый человек, выходец из малого народа, но малого по своей же глупости и косности, из народа, который вымер. В том числе и по причине трусости этого человека. Очевидно, он не стоит твоего драгоценного времени, которое, не исключено, ты могла бы провести, задавая мне интересные вопросы.
Эгле сделала шаг, чтобы дотронуться до непонятного предмета.
И через всё тело прошёл злой, гибкий поток боли.
Больше вопросов у неё не осталось.
- Я надену его.
Ушибленная рука не поднималась, так что придётся через ноги. Она отвернулась к стене и стала стягивать мамино платье. Кто учил её когда-то, что девочкам так не положено, что прилично почему-то только через голову. Кто это был? Она не успела вспомнить всех.
- Отпустите его, пусть положит на пол. Я не обману, - попросила она.
- Солдат, можешь встать, - сказала на это Ведьма, - Ну что же ты? Наверное, стесняешься. Он всё ещё держит, и держит моей властью, в противном случае катался и орал бы от боли. Только ты избавишь его. Только ты, Эгле.
Стеснялась ли? Нисколько. Никого из них. И никого из тех, кто мог присутствовать незримо.
Просто это последнее, что она делает. Просто всё, что ни есть, кончится для неё с этим раздеванием. Просто нет сил надышаться. Не попрощаться с миром, не кончилась её любовь.
[«Ничего. Кто-то умирает в младенчестве. Кто-то в детстве. Кто-то в пожаре, от долгой болезни, под колёсами, кого-то, полного жизни и счастья, убивают за кошелёк в тёмном подъезде. Кто-то жил в нищете. Без крова. В унижении. Ты - пятнадцать лет с лишним. В папиной заботе. Мама дала тебе жильё и не оставила голодать. У тебя подруга – настоящая. У тебя сестра. И даже то, что совсем не каждому достаётся, за длинную жизнь порой не достаётся, было у тебя. Совсем не плохо, Эгле, абсолютная, прекрасная, волшебная жизнь. Не успела разве что выучиться, поработать и детей родить, что же, и это далеко не с каждым происходит. Если бы только можно было кому-то остаток передать, кому очень нужно. Но просто не положен мне этот остаток. Это не ранний уход – это вовремя. Всё в срок. Я благодарна. Для ненастоящего человека – огромный дар был и есть, эта жизнь»
- Сними всё, что есть на тебе.
Надо взять платье. Не выронить. Суметь разобраться с ним и надеть. Больно было даже дотронуться. И может быть, для меня как раз эта боль продлится бесконечно, или просто долго. Но я обещала.
Я буду думать о лучшем, что было.
О камине из больших речных камней?
Нет, об этом нельзя. Просто представлю солнечный свет.
Корней отвернулся, чтобы не глядеть на чужую девушку, и, безусловно, этого не было в программе подчинения.
Боковым зрением Эгле заметила лёгкий поклон.
Вдруг она поняла, что юбка Ведьмы сшита из того же материала, что и одно из платьев Марианны Штефановны – просто – Эгле знала такую байку – несколько десятилетий назад в стране под влиянием промышленного бума и задачи обеспечить население доступным текстилем, госпредприятиями было выпущено неоправданно много неубиваемой синтетики, в том числе и с огромными белыми и синими цветами на тёмно-коричневом фоне, и именно этот вид ткани с тех пор можно встретить где угодно. Даже в папином доме был лоскуток… в одеяле… странно как… Корней снова скрючился и поник… он думает, что надо меня жалеть. Нет.
Прозрачный шёлк, и сквозь него грязно-жёлтый зал показан совсем другим миром.
Не хочу. Не хочу смотреть. Верхняя, с рукавами, часть не сохранилась от тысячелетнего пребывания в гробнице. Кого в нём хоронили?
Душно. Вынырнуть! Ещё один глоток воздуха!
Ну вот и всё. Смогла. И где я о...ка...жусь… сей…час… И… где…
Сердцебиение замедляется. Холод. Мерзость. Это было несправедливо и неправильно. Это была моя гордыня – темнеет... из углов и щелей между каменными плитами клубится на меня... растёт - допустить, что поступить так со мной – вовсе не зло, так как я ненастоящая. Это зло, что притворялось порядком вещей... только своими именами… достойными или нет...
И Эгле, которая смогла теперь только шевельнуть губами, произнесла одну-единственную фразу. Несколько слов. Она не видела уже ни стен, ни пола, ни Корнея. Но эти слова должны быть услышаны в любой среде.
То, что сказала она, трудно было бы воспроизвести на письме. Не стоит искажать это неуклюжей транскрипцией. Достаточно того, что Эгле не ошиблась. Она повторила для верности ещё раз, но ответа так и не дождалась.
И ей стало просто и спокойно.
Мир устроен правильно.
конец главы 15
глава 16