Глава 17
1.
2.
читать дальше- Всё просто, из этого мира уже не видно, где кончается та просека, но мы её прошли до конца - объяснял Мартын, пока они поднимались на широкий-широкий пологий холм, - Мы снова не заметили, как прошли портал. Видимо, был какой-то перепад давления, не знаю, в какую сторону, и мы вырубились, где пришлось. Повезло, что никто не позарился на наши беспомощные тушки.
- Ну же! Давай же! – с надеждой проговаривала Соня, глядя вверх. Ей показалось или небо слегка посерело? Неужели это будет, обыкновенное чудо, обыкновенный дождь? Луговые травы, синие репьи, белые камешки под ногами, твёрдая глинистая почва, белые улитки, накрепко приставшие к жёстким стеблям, всё казалось свежим и новым для ума, и ещё закучерявились плотные белоснежные облака, и пусть больше всего хотелось пить, а крупа доедена час назад до дна мешков, и пусть нет плана действий, но что же это? Она опять долгие несколько минут счастлива, да, пусть это эффект простора или какая-то инстинктивная подстройка мозга перед неведомой встречей, или отрицательные (видимо) ионы, насытившие атмосферу, пусть! Кажется, небо услышало. Соня едва не закричала от радости, когда вдали громыхнуло.
- Мы на открытом пространстве, для молнии самое то, - отметил Мартын.
- Я знаю.
При полном свете дня Соня в который раз увидела его кем-то не тем, что раньше. Утром, во сне, он показался ей беззащитным ребёнком. Но сейчас – это жёсткое загоревшее лицо, броня страдания, не впустить или не выпустить, чего не положено, и тот, кто впервые увидел бы Мартына сейчас, дал бы ему больше лет, чем есть. Плюс десять. «Старший брат, который вывел меня из леса». И, в ожидании новых раскатов, Соня вспомнила одно лесошишенское чудо. Было же такое время – Полувремя. Тридцать три дня между вторым и третьим ноября, сюрреалистический промежуток, который мужчины забывают без следа до следующего года быстро, а женщины обычно помнят чуть дольше, ну а отдельные человеческие единицы, независимо от пола, не забывают совсем. «Помнится, как раз по итогам Полувремён мы с Эгле приплюсовали ещё год с лишним к твоему возрасту, и ты, услышав, весьма обрадовался, что вдруг стал старше, теперь понятно, почему обрадовался и как на тебя это повлияло. А сейчас тебе не шестнадцать, а семнадцать с… с арифметикой сейчас плохо у меня, пусть будет «с половиной». И если я тебе сейчас расскажу то, что мы с Эгле договорились открыть, если будет подходящий случай или необходимость, возможно, смогу скрасить… эти наши, скорее всего, последние если не часы, то дни жизни. Да, это и есть подходящий случай. Вдруг эти «полтора года» придадут тебе ещё немного гордости и силы?»
Но не успела Соня приступить, глазом не успела моргнуть, как первые вожделенные капли упали на землю!
- Ура! Дождались! – не выдержала она, и высунула язык, запрокинув голову в надежде уловить как можно больше дождин.
Внезапно стало прохладней, навстречу принёсся ветер. Соня испугалась, что он угонит её законные тучи, не дав им как следует пролиться. И Мартын, похоже, опасался. Он оглядывается на оставленный внизу лес.
- Это плохо, - сказал он, - Сонька, надо быстрее наверх. Как можно быстрее.
- Почему? Куда спешить? В любом случае промокнем.
- Поднажми. Просто надо.
Спорить в свисте ветра представлялось бесполезным, и Соне ничего не осталось, как поднажать. Мартын тянет её за руку, Соня ползёт, как может, на трёх конечностях, он же для опоры вонзает нож в землю, что раскисает прямо под руками.
Вершина холма оказалась ложной: за внишительной лощиной начинался подъём ко второй высоте, и неизвестно, последней ли, так как из-за большой пологости одну над другой рассмотреть невозможно. Мартын и Соня преодолевают эту лощину по колено в воде, вспенившейся от жалящих сверхзвуковых капель, но Мартын не даёт времени ни на глоток… указывает на одинокое дерево на следующей ступени:
- Быстрее туда!
- Давай спустимся обратно! – крикнула Соня, начиная постигать направленность погодного казуса.
- Нет, только вверх!
Несколько метров до корявого, выросшего на всех ветрах ствола, напоминали нарушение инструкции по безопасности в аквапарке: подъём вверх по водному жёлобу. Ливень образовал поток, разгонявшийся с горы, глина хорошо способствовала спуску, как и встречный ветер. Запасы туч над головами только пополнялись, и наступила чернота большая, чем прошедшей ночью.
- Держись за футболку!
Холодная жижа забилась в обувь; один шнурок развязался. Соня инстинктивно напрягла пальцы ноги, чтобы не потерять кроссовку. Стопу свело. Склон холма сбросил с себя Соню, отпустившую футболку Мартына. Она поехала вниз на животе, уже мысленно пересчитывая камни, по которым ступала, но вдруг с головой ухнула в ту же лощину, где за считанные минуты Сониного отсутствия набралось воды выше человеческого роста. Низ или верх – никакой разницы, светового ориентира тоже нет. Холод и чистота, ужас и восторг, последние крохи здравомыслия, не позволившие вдохнуть воду. Только сухопутная трава, теряющая со своей поверхности одну за другой отсохшие соломинки. Пузыри со дна, всплывающие комочки земли. Соня топнула по этой траве, взбаламучивая новорождённый водоём, пробкой выскочила на воздух, где первым, что увидела, был Мартын. На крутом берегу впереди, в воде по пояс, в глине по уши, примеривающийся нырнуть за ней. Вдох. Бесконечная акватория справа и слева, а сзади через первую вершину перехлёстывают волны.
Она плывёт, невероятно! Впервые за три, что ли, месяца. Но с мешком за спиной, разумеется, впервые в жизни. Невесомость, первое комфортное для тела местоположение во всей фантасмагории, и оно же сердцевина катаклизма.
- Не надо! Не лезь! Я доплыву!
Жажда топится в пять глотков, и ещё пять контрольных: уже неважно, что за вода, глупо страдать. Не ледяная, не сковывает, а холодит, будто под кожей ходит весенний ветер. Замок из встретивших рук, снова нож в склон, подтянуться, упереться изо всех сил, и не потерять бы ещё в наводнённом полумраке цель – невысокое корявое дерево.
Они держатся за дерево, ободрав потерявшие чувствительность руки. Соня чуть повыше, в развилке, Мартын – внизу, и поток порой поднимается до его пояса. Нож героическими усилиями заклинен между тремя ветками, но Мартын всё время представляет, как самая полезная вещь во вселенной падает и попадает туда, куда совести потом не хватит вернуться. А сколько уже эпизодов спасения жизни на счету великанской безделицы! Лес далеко внизу можно видеть как обширный чёрный хаос, всплёскивающий верхушками елей, похожих нынче на протуберанцы. Этот лес – незнакомец, они шли десятками топографически подобных лесов, и те древесные гиганты, что теперь отошли к горизонту, как ни трудно это представить, совсем не имеют к путешественникам отношения. Только их двойники в других мирах.
Но большей частью ничего не видно, даже поток под ногами растворяется в сером мельтешении. Ливень-пеленатель, что длится в Лесошишенской стороне минуты и позволяет погулять тротуарами летом по щиколотку в воде, здесь выключил все процессы живой природы, отменил цветение и опыление, все полёты и подземные труды, а людей накрепко привязал к дереву, задерживая на пути к их необъяснимой цели. Вынужденное неподвижное ожидание между небом и землёй заставляло тосковать. Труднее, чем карабкаться в грязи, быть одновременно начеку и не иметь окрест точек опоры вниманию.
Хлёсткий душ долгое время только прибавлялся. Вода занимала всё большую долю воздуха: не поднять головы, иначе захлебнешься. Ещё немного, и домоет до костей, а потом, когда снова настанет сушь, два скелета, уцепившиеся за скелет дерева, украсят пейзаж одного из множества цепочкой расположенных пологих склонов. И, как знать, станут ориентиром для грядущих путников.
Соня намеревалась до любого исхода держаться за ветви. Здесь холодно и раскачивается опора, но это лучшее место из возможных. И поэтому не увидела, не слышала, как завершился всемирный поток, не знала, что Мартын, прежде чем попытаться узнать, жива ли она, долго валялся на земле, мысленно, сначала только мысленно разгоняя кровь, браня заиндевевшие мышцы. Чего стоило ему подняться и – ни о какой деликатности речи быть не могло – жёстко разгибать один за другим её пальцы, снова тут же скрючивающиеся вокруг веток. Тащить вниз. Дерево с промытыми корнями вдруг начало крениться под их тяжестью, но Соня всё не реагировала. Физические законы не существовали для переохлаждённой головы. Мартын замер и просто подождал, когда дерево само спустит их. Ему тоже не хотелось оценивать опасность, но удар упавшего ствола о землю отрезвил. Фонтан грязной воды, широко спружинившие раз, а затем увязшие большие ветви. Больно клацнувшие зубы, шишка на голове, оказавшейся ниже ног. «Чиорт, а Соньку я убил, видимо…»
***
Засушливые холмы, уплотнённые столетиями, армированные известняками, сегодня пали. Рваное небо освещало внезапно умерший мир, оголившийся камнем, располосованный тянущимися сверху вниз промоинами, по дну которых продолжали струиться лживо-мирные ручейки-косички. Большая часть почвы сползла вниз, оставшаяся размазалась по склонам, сгладив ступеньки и впадины рельефа. Если бы кто-то следовал с опозданием за Соней и Мартыном, он не смог бы форсировать эти вязкие высоты. До самой зимы, пожалуй. Глинистые массы спустились аж до леса, окутали подножия деревьев.
Молча, медленно поднимались по одной из новообразованных расселин, по известковым уступам. Неосторожные движения могли повлечь небольшой сель, достаточный как раз, чтобы укрыть навсегда. Верный зубчатый нож, что должен был кануть навсегда при падении с дерева, тем не менее снова в руке Мартына. Он так и оставался в ветвях, ожидая, пока заберут! Соне тоже свезло: в воду, в мягкую грязь урониться, чудом глаза не выколоть, выползая из-под кроны. Ещё чудо было, что оба они двигались. Тела как воздушные шарики, лёгкие и неловкие. Никогда ещё так чисто и долго не умывались и не вымазывались так сильно сразу после. Кожу на лице стянуло, охладило до бесчувствия, не пошевелить губами. И не было нужды: оба оглохли, набрав воды в уши. Благословенная пауза, когда нет ни желаний, ни страхов, ни сожалений. Потому и удивления тоже, когда, выйдя из расселины, увидели себя на густом ковре жёстких стелющихся трав, цветущих лучистыми колючими зелёными и коричневыми шариками, и склон холма был совсем другой, мистически доставшийся им без преодоления вершины.
А вокруг…
В этом мире тоже недавно прошёл дождь – короткий, обильный и тёплый, а теперь живое наслаждалось посвежевшим воздухом и лаской вечернего солнца. Не договариваясь, Соня и Мартын разошлись по разные стороны от ближайшего на спуске каменного лба. Весь холм-планета медленно вращался, когда Соня привалилась к валуну и закрыла глаза. Вот по ту сторону звук выжимаемой из одежды воды – ухо разомкнуло. Сама же не могла и пошевелиться. В тёплом воздухе её насмерть била дрожь. Завернуться в вату, тяжёлую, мягкую, лишь высунув нос, и чтобы кокон из ваты лежал на ровной поверхности, в покое и темноте. Чтобы время остановилось. Больно векам. Щиплет в носу. Впереди длинный, чуть более крутой, чем был подъём, спуск. Ниже по нему деревья, где заканчивается - не видно. А именно там должен быть тот невероятный серо-чёрный замок. Неужели я войду в него? Надо будет затаиться в засаде, долго наблюдать за его окрестностями?
Соня заходится в кашле, таком долгом, что Мартын вынужден посмотреть, как она там. Для чего заполз на гладкий камень, что между ними. Видит, что даже не попыталась снять мокрую одежду. Притянув колени, обнимая себя, повторяет:
- Прости меня. Ну прости.
Очень непонятный взгляд в ответ.
- Кроссовки. Штаны. Майку. Надо. Я не смотрю. Выбора нет.
- М-мы на месте?
- Да. Должны уже. За деревьями, наверное, сразу.
- А-а если кто-то там…
- Кто там есть, тот нас только что увидел. Мы вышли из портала слишком близко. Поздно думать. Раздевайся, надо выкрутить. Забрасывай всё на камень. Я помогу. Начни с мешка.
- Я сама. Иди.
Что же, она сделала это. Дошла. Не выйдет именно сейчас забиться в нору отлёживаться. Несмотря на подступающую (странно, что не настигшую раньше) простуду. Только бы что-то делать. Только двигаться. Ради того, чтобы все труды Мартына не оказались совсем зряшными. Надо накрутить, настроить, подстегнуть. Заставить себя. Взглянуть в лицо. Бежать, если надо. Думать. Надеяться.
- Мы пришли. Да. Мы пришли. Понимаешь, что это значит?
Но Мартын не слушал. Его голова переместилась – он отошёл от камня.
Соня через силу поднялась, принялась раздеваться. Стащила чавкающие кроссовки взаимно пятками – ей не хотелось видеть, во что они превратились, не хотелось пока знать, что скорее всего, придётся продолжить путь босиком. Краем глаза поймала движение – спину совершенно голого Мартына, крадущегося, высматривая что-то на земле. И вдруг высверк металла, удар о землю. Что-то отбрасывает остриём ножа, нагибается и поднимает агонизирующую ленту, сравнивая со своим ростом. Возвращается к валуну.
- Она не нападала. Просто пришло время, - буднично поясняет он Соне, что прикрывшись футболкой, выглянула и по-глупому не могла оторваться от ожившей мифологической картины.
- Извини. Я не на тебя смотрю, - быстро произнесла она.
Ни внутреннего протеста, ни отвращения. Озноб, но спокойствие. Ощущение правомерности: пришло время убивать. Оскаленная голова смотрит на них из травы. Соня раскладывает кое-как отжатую одежду вокруг себя по камням.
Одни отрезки змеи всё ещё недоуменно шевелятся. Другие успокоились и ждут своей очереди быть вывернутыми из надрезанной шкуры. Кровь стекает по камню. Мартын показал на ладони пульсирующий синий комок:
- Это для храбрости. Если желаешь, могу уступить.
- Нет. Во мне и так змеиное сердце.
Тогда он заглатывает тот комок, пристально глядя на Соню.
«Что же. Он не простил меня, хотел простить, но не смог. Каждый день, может быть, говорил себе, что надо, что теперь-то всё равно. Но не получилось – имеет право».
Соня не отворачивается. Бестрепетно принимает кусок перламутрово-стального освежёванного мяса. Есть не хочется, хочется всё так же завернуться в вату и пропасть, но надо, пришло время.
Странная трапеза, где стол – это остывающий камень, по плечи высотой одному едоку, по грудь другому. Босые ноги в колючеватой траве. Кусачие летуны не трогают холодной кожи. Змеиная изнанка серебристая, чешуя угольная. Вкус – почти рыба, жёсткая, несолёная. Веера фрагментов позвоночника.
Не сговариваясь, оба готовят себя к бою. Их увидели, и оба это знают, хотя нет ни малейшего признака какого-то присутствия. И вот нет половины змеи, а больше не лезет.
- Я снова хочу спросить, какое сегодня число. Собиралась, а тут дождик закапал. Я опять сбилась.
Вдали громыхает и здесь. Как знать, в какую сторону движется дождевой фронт.
- Видимо, первое мая для меня. И второе – для тебя.
- Второе? Сегодня у него день рождения – двадцать исполняется. Хороший день. Да будет нам поэтому удача.
- Да будет удача.
- Спасибо тебе, - говорит Соня, а позже, одевшись в непросохшее, подходит к ядовитой голове на траве, закладывает её камнями, чтобы не погибли напрасно другие животные, а шкурки и остатки мяса укладывает рядом:
- Благодарю тебя.
Небо алеет; они спускаются. Условия видимости чёрного замка за сотню километров отсюда (с высоты разных гигантских деревьев) представляются здесь невыполнимыми: слишком высокий холм. Думая об этом. Мартын тревожится. Замок, каждый день видевшийся издали, был слишком похож на картинку конкретной компьютерной игры, которой много баловался одно время, жаль, очень поздно понял. Но Соня шагает особенно уверенно, и Мартын решает про себя, что стоит ей довериться. Не понимая, что эта резвость вызвана желанием отогнать мерзопакостное самочувствие.
Осыпи, россыпи оскольчатых камней. Миновали купу деревьев. Снова порыв ветра. Быстрая гряда облаков над ними. Радиальные снопы лучей прямо из небесной ваты, падают в невообразимую, вольную, гордую великую змею, полную белого золота.
Так впервые увидели Реку.
Долины и горная цепь на том берегу захватили дыхание, сбили своей перспективой внимание, но…
...ни на этом склоне, ни где-то рядом, ни ближе к берегу, где спуск разнообразился волнистыми дюнами…
...нигде и следа чёрного замка. Или серого замка. Одна бурая, бесконечная скальная громада. Край света.
Перестал озираться, сел с размаху и странно укрыл лицо в локтевых сгибах, держась за оба плеча. Зубы сжал, зажмурился: никто не должен видеть отчаяния. «Зато сегодня вода рядом», глупая мысль у Сони. Такие всегда приходят на помощь, когда нет сил принять данность. Соня не смеет трогать Мартына. Не надеется, что на этот раз защитник и проводник оклемается. Соня думает о том, что порталы ведут куда угодно, хоть на другую планету, хоть в другую эпоху. Что мог быть всё равно здесь замок много циклов светила назад, его Мартын и видел, как свет погасшей звезды – видел то, чего уже не было. И склон был другим, и всё-всё. Но правило один день – один мир, синхронность перехода через порталы с их ночёвками, разве это явление не было... слишком искусственным? Если я и сошла с ума, то сошла красиво - так кто-то существует настолько могущественный, чтобы организовать нам такой коридор?! Не было ли его целью заставить идти и увидеть крах цели…
… ждёт ли то могущество, что они сделают ещё один шаг?
- Мартын, пойдём прямо вперёд. По-моему, мы скоро поймём, в чём дело.
- Мне, Сонь, казалось, что за нами всё время кто-то наблюдает. Все дни. Что нас кто-то ведёт.
- Да, - сказала Соня, - Ведёт.
Вот та скала, если напрячь воображение, могла бы быть башней, разрушенной временем - или осадой и временем.
***
Ступени меньше метра шириной, никаких перил. Ступени монолитны со скалой, невзрачные, оплывшие от каменной эрозии, трещиноватые. Что приклеить лестницу к плавно загибающемуся в сторону реки боку многоэтажной скалы, что выбить её прямо из тела скалы - всё одно исполинский труд.
Наверху, в конце лестницы – вход-провал.
- Так не остаёшься? Я должен спросить.
Соня улыбнулась:
- Просто не могу не пойти. Так же, как и ты. Сам посуди, что мне делать здесь, особенно, если ты, говоришь, не вернёшься? И я не вернусь.
- А теперь ты суди. Если я притащу тебя с собой, не придётся ли мне… выбирать? Или ты не сделаешь меня слабее, не свяжешь руки?
- Помнишь, как договаривались? Это в силе. Ты за меня не отвечаешь. Есть жёсткий приоритет… я не посмею оспорить. Действуй, будто меня нет. Ты вперёд – я за тобой, не остановишь. Разве что скинув со ступенек, и это на твоё усмотрение.
- Тогда… повернись лицом к стене, а то голова закружится.
Но лицом к стене Соня не собиралась. Потому что напоследок нужно видеть мир. Солнце. Вдыхать ветер, что временами поднимался, будто ропща на тёплое безмолвие, на заполняющийся хвойным настоем воздух. Всё, что потерять не хотелось, что немыслимо покинуть.
Выше. По еловым стволам бегут вровень с их глазами, готовясь ко сну, муравьи.
Выше. Верхушки елей под ногами.
Выше – вот ты какая, великой реки лента, упирающаяся в небосвод в самом дальнем изгибе.
Выше.
Master Of The Wind (Manowar сover)
конец главы 17
глава 18