Глава 26
Вот ты и пришёл!
начало
читать дальшеКоренастый дуб-гигант укрепил свой выступ над Рекой богатейшим переплетением корней и корневищ, наблюдаемых сквозь каверны склона. Летняя крона скрадывала сложное ветвление; снизу от ствола взору открывались могучие древесные мускулы. Детищами этих сил, нижней и верхней, приходились мириады плотных светло-зелёных желудят величиной с ноготь. Тива, разумеется, слазила к вершине, чтобы осмотреть местность. Плато над Рекой равномерно устилалось лугом, а за ним много-много округлых крон, похожих на этот дуб, поднимались по дальним пологим холмам. И ничего человеческого снова.
Соня растянулась в полный рост на одной из низко отходящих ветвей в глубоких морщинах коры. После перехода по очень рыхлому грунту у воды, глиннно-пылистой субстанции, осевшей в результате прошлых оползней, на котором даже ничего ещё не успело вырасти, после подъёма на склон втрое выше вчерашнего показалось очень правильным и даже необходимым припасть к древесной твердыне. В память о потопе что ли, который был то ли позавчера, то ли месяц назад. Поразмыслив, Корней счёл, что ему необходимо то же самое, он теперь сидел на соседней, столь же основательной ветви: не придерживаясь руками, без надобности выпрямившись и что-то себе шепча.
Соня страдала. Земля – это мир колдунов и ведьм. Кислый факт. Беспомощный гнев на такое мироустройство и понимание, что попали они, кажется, крепче, чем даже воображалось.
Отец не замечал да сородичи пренебрегали, девчонка Майя, оказывается, и не любила его, некому сказать Корнею, жив ли его брат, сам верит, что стал причиной множества смертей среди своих; всю жизнь у него непонятно где внутри проживал и точил своё местообитание колдун-червяк, а потом пришла Ведьма, забрала червяка к себе в голову, а в голову Корнея влезла сама. Разодранная, и без того изначально безблагодатная жизнь. Как поздней осенью в сумерках далеко от тёплого жилья. Это не два месяца в Лесошишенске промаяться... Правильно ли пересказала им Тива, правильно ли Соня всё поняла? Есть ещё одно место, где волшебство сплетается с реальностью, или же все ашш просто-напросто непрестанно дымят местными наркотиками?! Как это - приходит "колдун" неизвестно откуда, посвящает жизнь заботе о скудном урожае горных людей, а потом - куда девается? Что есть "берр", он что, действительно медленно пылесосит местность Ымкбат-Алцегорат, чтобы потом взяться за прочие поверхности Земли? Расспросить Корнея дальше... но мы все вымотались... оказывается, можно не-любить по-разному, Агния может так, а Ксавер - этак... о чём я думаю? Нужнее о том, что нас ждёт сегодня, вот-вот. Тошно.
Лицо Корнея то и дело вспыхивало: со всей очевидностью переживал заново свои злоключения и, возможно, стыдился своей откровенности. Зачем же он выбрал место здесь, а не остался внизу рядом с Тивой, что готова сказать сколько угодно нужных слов, развеять призраки вины? Неужели с намерением подстраховать, если усталая и больная Соня начнёт падать с ветки? Хотел бы прочитать в её глазах суждение о себе?
- Нет свобода, - вдруг сказал он ей, всхлипом втягивая вдох, - Они два здесь есть, и тут, - указывая на голову и область сердца.
Мартын уместил Эгле в тени дуба, привалился рядом. Тива, которой усталость не коснулась, обходила дуб - как всегда, искала интересные травы.
Под закрытыми веками заклубился туман по воде. Соня дремлет, оказывается. Она подскочила и уставилась на Корнея. Он с какой-то поспешностью заталкивал в карман горсточку желудей, которые до того пытался есть.
- Ведьма приходила в Агдь не за тобой, а за Мишей! Корней, тебе придётся вспомнить, какого числа это было!
Но Корней стремительно наклонился к ней и крепко обхватил плечо:
- Надо слезать и прятать! Я видеть - ОН идёт сюда!
_________________________
- Сонька, будешь сидеть с ней вон тут, держишь за руку, не выпускаешь ни на минуточку. А ты, на всякий огнеопасный, вон тот камень возьми, спрячь в карман, стой здесь. Будешь на подхвате!
- Подхвате чего? – изумилась Тива, - Ты пытаешься организовать боевую засаду?
Корней же покачал головой и камнем вооружаться не стал. Он знал точно: ничто при встрече с колдуном им не поможет. Тива обернулась на его безмолвный ужас:
- Корней, тебе ничего не грозит. Дрожать вообще не надо! Ты никогда не хотел посмотреть на свой страх со стороны?
- Так, этот будет любоваться на свой страх, а ты что намерена? – вопросил у неё Мартын, - Ты ведь хотела, чтобы колдунишка нас догнал как можно скорее? Так вот он, через речку перелетел, как охотничья барсучья собака - наш след взял; я вижу, как он снизу смотрит на нас!
- Надеюсь, что он именно решился подойти, а не просто собирается идти где-то сзади, - сказала Тива.
- Ты ведь точно знаешь, зачем он может к нам подойти, - произнесла Соня, - Тива, всё хорошо, кроме этого. Ты куда-то тянешь время.
- Друзья иногда не без секрета бывают. Подождите уже, а?
- Будет забавно, если он сейчас по своим колдовским делам мимо нас под обрывом пройдёт, а мы засуетились так... Давай договоримся, что в таком случае ты вообще больше не будешь ждать его, а просто скажешь всё, что о нём знаешь, давай?
- Чем ждать его, могли бы идти уже дальше! - снова заворчал Мартын.
- Это он помог мне попасть сюда, - сдалась Тива, поняв, что имеет дело с пессимистично и отчаянно настроенными головами, - Не существует прямого портала из Лесошишенска в скалу. Стас, который, как вам теперь известно, наделён кое-какими магическими способностями, телепортировал себя и меня. Без него никоим образом меня бы здесь не было.
Далее Тиве бесполезно было продолжать, так как последовали досадливо-удивлённо-недоумевающие возгласы. Кажется, Соня и Мартын обиделись, что она не раскрыла столь важного обстоятельства раньше. На себя тоже, что не раскрутили её на ответы.
- Зачем тебя и зачем – себя? – спросили они.
- Я попросила. Туда, где… зло. Не скажу точно, почему он решился помочь в этом мне, но, как минимум, его планам я не мешала. А о себе… может, скажет. Обещаете выслушать так же хорошо, как и Корнея?
Мартын же вместо ответа обхватил двумя руками за оплётку свой зубчатый гигантский нож, коротким движением вогнал его в дёрн и с усилием протащил за собой, взрывая в плотной земле бразду вокруг дуба и приникшими к дубу спутниками. По часовой стрелке.
***
Воде было так тяжело, что волны и любая рябь по всей поверхности не возобновились и когда он выпал на песок. Вода зловеще молчала, пока маг пытался снова адаптироваться к нормальному притяжению. Они преодолевали друг друга весь путь, они уже не чаяли друг от друга избавиться. Маг снова испытал принуждённое пребывание в перерастянутом времени, которым так часто мучила его Бабушка.
Он даже допускал, что выйдет на другой берег где-нибудь ближе к Концу времён Земли… а Бабушка ждёт там, чтобы истязать Соню у него на глазах, миллионы лет ждала, пока он преодолеет начатый по своей глупости путь. И как же пожалеет, что не двинулся за Королевой, чтобы изменить события с Начала времён Вселенной...
«Режим мага» рухнул с плеч внезапно, выдавленный мышечно-нервной реальностью тела. Свело болью перегрузки. Скорчился эмбрионом, из носа закапала кровь. Беззвучно стекали на мага сверху песчинки с отвесного обрыва, обещая засыпать целиком к местной осени. Время плыло в воздухе пляшущими туманными завитушками; теперь он подозревал, что ещё не опоздал, но встать не мог.
Белёсо-серым утром встретил его мир, куда должен был причалить плот. Но плота не было нигде, никакие звуки не выдавали присутствия людей. Стас под закрытыми глазами искал Соню на карте внутреннего мира. Производил невнятные для самого себя интуитивные забросы геометрических мысленных построений, которые в импульсной фантазии представились ловушками для следов, поисковыми системами.
Сзади стереглась его Река.
Он сделал нечто не только над собой – над Рекой тоже, в унисон Королеве ущербив её изначальную свободу. Своей волей он ломал фундаментальные законы, даже не начав понимать их. Простит ли Река? Хватит ли всего магического дара, чтобы оплатить порушенное равновесие, или такой долг невозможно вернуть?
А может, он больше не маг после сделанного. Тогда не нужен; надо проверить это как можно скорей.
Он увидел сам, просто глазами, на расстоянии вытянутой руки: здесь двое проходили. Небольшой след, тривиальный отпечаток девчачьего кроссовка. Так плеснуло кислотной радостью, что зрение занялось зелёными кругами, а голова треснула от боли.
Так он понял, что ещё не опоздал.
Тянулась по воде вслед за магом, пока ещё далеко позади, ледяная дорога, растягивалась по течению и вширь к обоим берегам. Стасу казалось, что спину сверлит чёрная точка, ждущая на льду в арке портала: Бабушка.
Реке больно и тяжело.
Шёл, придерживаясь за стенку обрыва, спешил, пока хватало тёплого заряда и Сонин след обуревал его. След вёл против течения, так что маг чувствовал на себе сопротивление встречного потока туманных призраков вчерашнего здешнего вечера. Пока не приткнулся к воде вплотную: здесь обрыв выступал вперёд и ещё наклонялся слегка к Реке, размытый у основания. С его вершины медленно-медленно падала перекрученная лента, сотканная ручьём.
Маг взбирался долго и неуклюже, заползал на четвереньках и животе. Сколько прошла за это время Бабушка, он пытался не думать. Отдышавшись наверху, выпуская из рук бесценные мгновения, он решился оглянуться назад. Река дышала. Её взбудораживал и помогал каждому вздоху крепкий ветер, её рябь становилась всё смелее, она вспоминала движение как после тяжкого сна.
Портал - бельмо посреди тёмных волн. Из него выклубляется туман. Свобода будет недолгой? Только Река выдержит всё, будет разливаться под давлением, замирать льдом и испаряться, чтобы убежать от зла, но когда-то вернётся на круги своя, и вечен продолжится её бег.
Он никогда бы не сказал Соне, что любит её. Никогда, что её любит и Эгле. Его молчание и неприсутствие - сухожилие, что держит на себе большую часть тяжести его хаоса-магии-души. И как метеорит диаметром всего в километр, магия Стаса может при падении убить целую планету. Их мир, неопределимый, щедрый, осмысленный. Признаться – перерезать. Но именно это он пообещал Реке, не имея больше ничего предложить. Чтобы высвободить энергию в оплату за благополучно доставленный плот, он пообещал Реке самому сказать о себе. Слышимыми и понятными словами сказать Соне. Не казалось ему и теперь, что монета слишком крупная.
Он нашёл залитое водой кострище, настилы из колючих веток. Опять обожгло, ударило, согрело, осчастливило. Ровно это место он видел ночью издали в образе языков пламени. С одного настила звучала вакуумная тишина. Он не посмел отвернуться.
Все синдромы и смены состояния говорили о том, что он до сих пор маг, что Река не отняла ничего. Или не посмела? Или не понадобилось это? Два потока влились в него с двух сторон: материя и антиматерия бытия. Стас осознал, как он опасен: поток-Соня входил в него, а антиток-Эгле мог в нём захватить Сонин и унести с собой в небытие. Стас поспешил перестать быть точкой-водоворотом, чтобы где-то там не случилось и с Соней уже непоправимой беды, и, игнорируя усталость, двинулся вдоль ручья, где прочувствовал не так далеко очередной портал. Туда ушли они все, унесли Эгле.
Открытое место кончилось, в три шага. Колючие заросли колыхались под штормовым ветром единым фронтом и несильно. Стас пару секунд верил, что люди прошли сквозь эту плотную стену и даже не оставили за собой прохода. Вода ручья отталкивала его так же, как и вода большой Реки, защищалась своей хрустальной чистотой. Он и помыслить не мог, чтобы поступить так же, как только что прошедшая здесь компания: пойти вдоль по руслу. Было в этом святотатство, природу которого не мог он и не хотел сейчас осознать до конца.
И вступил в усыпанный алыми и тёмно-алыми ягодами кустарник.
То, что он делает что-то неразумное, было очевидно загодя. Он попал в ловушку. Шипы держали крепко, а вода тихо пела себе в двух шагах. Маг увидел застрявший в толще заплетения трупик птицы: быть может, она гостья из того мира, куда он должен попасть, к местному лесу не приспособлена была. Ему было так же больно, как перед смертью этой птице; одежда могла остаться здесь вся. И, бессильно дёрнувшись несколько раз, увидел себя как бы сверху, с минимальной высоты. Зрелище переполнило презрением к себе. Быть может, так выглядела вся его трусость перед тем, что предстояло сделать. Быть может, некая самая гадкая его часть готова остановить таким позорным образом весь порыв даже ценой неоплаты долга, ценой гибели, скорее всего, теперь и Сони, и как следствие, полного разрушения мира. Всех миров.
Он понял. Есть в нём то, что хочет простого вечного сна. Есть и то, что боится Мартына. Боится, боится.
Шёл, полз по жухнувшим на его пути растениям. Они не перестали быть колючими, но потеряли упругость, проминались, их можно было раздвинуть в стороны. А портал оказался по ту сторону ручья. Такую малость маг не смог предугадать. Хочешь или нет, придётся шагнуть в воду.
Красная капелька упала и уплыла в сторону Реки. Интересно, что Бабушка попробует сделать с помощью всей его вытекшей крови, которую, без сомнения, соберёт, наткнувшись…
Он склонился, чтобы напиться.
И на месте своего отражения увидел Сонино из полуторачасового прошлого.
- Откуда про любовь и благодарность знаешь, а? – спросило Сонино отражение.
И маг расплакался немыслимо.
Эгле, Эгле, я тоже хочу умереть.
____________________________
Выполз из портала, мокрый по колено, человеком. Спускался к рощице у воды и оставался человеком. Человек шатался, спотыкался. Вяло выковыривал из себя колючки. Пришлось, наконец, осознать, что одежда на нём не своя, что обувь, от щедрот Бабушки, очень старая и сильно разношенная. Был отвратителен собственный запах.
В таком виде он предстанет перед Соней.
Жара в этом мире пообещала добить его. Правда, ещё пребывание в снегу, в магической коме, голод и перенапряжение должны были убить давно, но одна природа Стаса кое-как выправляла другую.
Человеческое восприятие отсекало всю тонкую информацию извне. Он и отвык уже от такого плоского видения, зато перестали мельтешить зрительные вычурности, разгадать которые не было времени, приутихло глубинное звучание каждого объекта на пути. Пейзаж стал вроде старинной раскрашенной, но выцветшей за годы фотографии.
Он всё ждал, что это кончится. Человекость давала отдых сенсорам и мозгу, но оборачивалась вновь неспособностью к свершениям. Событие предстояло главное в жизни, а он так и не знал, как будет держать себя, сможет ли говорить. В этом состоянии «надо» не означало «сделаю во что бы то ни стало».
Там ждал Мартын. Через него придётся пробиваться. Мартын был залогом. Мартын стал нужен. Ненавистный, уже не чёрно-белый, Мартын делал встречу ещё опаснее и зыбче в отношении итога.
Путь силы стелился так коряво.
При попытках осмотреться и создать образ местности у него запестрило в глазах. Что Тива понимает о Реке? Стасу казалось очевидным направление, куда им стоило идти: по течению, но убийственное опасение, что вдруг пойдёт он искать не в ту сторону из двух, затормаживало. Пресёк сомнения неоновый сигнал - зелёный волосок, что был намеренно завязан на ветви крайнего из купы деревца. Ветер тянул волос именно туда, куда Тива хотела указать идущему вслед. Человек-как-маг мимолётом отметил легкомыслие Тивы. Нельзя это, Бабушке этого волоска будет достаточно, чтобы стать довольной... Но волосок, словно убедившись, что обнаружен и прочитан, сам собой выкарабкался из узла и весело умчался по воздуху вдаль. В тот же миг что-то побудило Стаса обернуться. Кострище, мимо которого только что прошёл, не замечая в упор. В присыпанном песком тёмном пятне ровным конусом уложены камешки, на них свёрток из листьев, источающий запах, который человеческий нос мага, как ни странно, соотнёс со съедобным. Вспомнилась школьная столовая: пожалуй, нигде больше запах рыбы ему не встречался. В столовой он не бывал. Да ни разу. Бабушка запрещала есть где-либо, кроме дома, личных денег, само собой, не давала.
В последний раз где-то в конце ноября он что-то ел, а что такое, и вспоминать не стоит.
Тива снова попробовала заботиться о нём. Она думает, это ему надо, это ему поможет. Но запах печёной рыбы вульгарной плотскостью насмехался над ним вдогонку, когда он шёл совершать самое страшное в своей страшной жизни.
Снова был неблагодарен, но ничего не мог над собой поделать.
продолжение