Глава 1
1.
2.
3.
4.
5. Выбор
читать дальшеВсё стало как было. Во всяком случае, он рефлекторно задвинул ящик, а тело застыло привычно каменным. Значит, как было?
Фотография стиснута в руке.
Стас спрятал её за пазуху.
Он ни за что её не отдаст.
Теперь уже.
- Ах, не может быть! – воскликнула она беспомощным, нелепым, трогательным детско-старческим голосом, - Это называется, за хлебушком сходила!
Потрескивал помехами невыключенный телевизор. А Бабушка, появившаяся прямо из стены, скользила к своему месту в углу, и ни шагов, ни шороха юбки не было слышно.
Когда она оказалась за спиной Стаса, наступил жуткий холод, который слегка ослаб, стоило ей продвинуться чуть дальше.
Теперь он знал столько о ней и о себе, сколько и не надеялся, с избытком.
Жизнь оказалась с сюрпризом.
«Я – твой хлеб», - подумал он, услышавший в словах гораздо больше, чем имел бы несчастье сторонний наблюдатель. Был второй слой произнесения – инфразвуковой.
Был третий…
«Только теперь ты будешь голодать!»
Но она вернулась, не достигнув кресла в углу, и у Стаса зашевелились волосы от ледяного ветра. Очевидно, настал час расплаты.
Если повезёт – для обоих.
«Хорошо, если я, наконец, умру, ведь всё равно не посмею заговорить с Соней и Эгле, а больше и терять нечего. Надо только вытерпеть переход в смерть. Хотя бы это одно я должен в жизни сделать достойно. Что, если ТАМ я всегда смогу летать?»
Правильно, наверное, было бы Стасу поинтересоваться, кто же он для Бабушки и для чего она его держит при себе. Сегодня последняя возможность. Но он твёрдо решил, что незачем. Никакого значения его жизнь в этом мире не имеет – ну так ничего, напоминающего слабость, напоследок она – или ОНО - от него не увидит.
- Что же прикажешь теперь делать, а, Стасик? Верно, ты подумал: все эти правила и дисциплину бабуленька преподаёт тебе от старомодности, а я, такой молодой и образованный, вижу, что нет в назиданиях проку? Ты мне не поверил? Не бойся, скажи, мне важно, что думаешь ты!
Только на Стаса сентенция не произвела впечатления. Вернись «бабуленька» на полчаса раньше, он валялся бы после этих слов с пеной у рта. А теперь… даже прочитал всей спиной первую каплю Бабушкиной паники.
Он не шелохнулся и промолчал.
- Значит, я что-то пропустила, - заметила она тоном, уже отличным от сюсюканья, - А я задумывала для тебя что-то особенное. Такое, что отличило бы тебя от других детёнышей из твоего окружения, понимаешь? Они ведь не слишком-то любезны с тобой? Ещё немного, и ты смог бы проучить любого юного болвана, кого захочешь и как захочешь, без препятствия в виде людского закона! – жалобно и задумчиво продолжила она, так и не дождавшись реакции, - Но ведь всему своё время, и прежде надо было подготовить тебя и немного научить… чему-то вроде техники безопасности.
Вероятно, она поняла всё.
- Я заботилась о тебе и вправе рассчитывать на почтение с твоей стороны, - начала она новый заход, спустя ещё минуту и ниже ещё двумя тонами, - И готовила тебе подарок. Хочешь узнать, что именно сам у себя отнял по своей нетерпеливости?
«В начала мая у тебя было несколько последних дней, в которые твоё такое заявление вызвало бы у меня ликование. Бабушка. Интересно, я бы понял тогда, что это ложь?»
- Ну ничего, всё поправимо. Ты можешь положить вещь прямо сейчас на место, а потом пойди, пойди, руки вымой. Не бойся.
«Тогда на этот раз всё обойдётся для тебя и ты завтра проснёшься», - прозвучало вторым слоем, «и сможешь, как всегда, повиноваться мне и стабильно существовать».
Она говорила с его молчанием, как если бы оно ей отвечало.
И то, что говорила, очерчивало пребывание Стаса в самом страшном месте, рядом с самой страшной сущностью, которая уже не сможет игнорировать неповиновение никогда.
- Можно я попробую угадать, Стасик? – заискивающе продолжила старуха, - Наверное, тебе показалось, что ты стал маленькой птичкой? Наверное, тебе было сначала любопытно, а потом трудно и страшненько, да? Это потому, что без спросу и раньше времени.
Эти подлые слова были её огромной ошибкой. Потому что она недооценила необратимость произошедшей со Стасом перемены… но вот слова прозвучали, и обоим стало очевидно, что обратного хода нет.
- Я сама собиралась научить тебя летать, вот уже совсем скоро!
Стас всё так же не пошевелился. Но изнутри его заполняла ядовитая усмешка: ты? меня? – летать? да эта фотография не имеет к тебе никакого отношения, ты… держишь её у себя не по праву.
Эти письма были для меня. А ты их скрыла.
Бабушка очень скорбно и натурально вздохнула (ерунда, ей не нужна циркуляция воздуха в лёгких), и начала тихую и очень искреннюю речь, такую, что с трудом возможно было различить в ней угрозу. В неё не сразу вернулись инфразвуковые акценты, не сразу проявились намерения в противовес неповиновению внука.
- Не раз и не одну тысячу раз я высматривала любого глянувшегося смертного в округе и направляла его своей волей, а воспротивиться ни одному не удалось; ночи и дни напролёт водила жертв по болотам и чужим домам, где, бывало, соплеменники делали с ними страшное и без моей указки, считая их ворами и убийцами. Я всё могла, люди же только помогали мне в моих забавах, так как легко видели в своих близких то, что хотела показать я. А уж заставить толпу бесноваться и сметать всё на пути – самое простое, и никто не мог сравниться со мной…
Он почти уже понимал, к какому заключению придёт Бабушка уже прямо сейчас – если бы просто к необходимости убить его, но нет! И ужас наваливался на плечи. И если хоть одна крупинка информации из его мыслей просочиться к Бабушке от него, то произойдёт…
Стас закрывался всё больше, больше – наращивал внутри слой за слоем защитной плёнки, превращаясь из серой тени в чёрный монолит. Если так отступать внутрь себя, выстраивая перед собой бастионы, можно шаг за шагом уйти в такую глубину и темноту, что даже Бабушке не выцарапать. И пусть хоть на клочки разорвёт оставшееся в комнате его тело – это всё равно.
Он сможет.
А она – просто подойти и отобрать фотографию – почему-то нет, не сумеет.
Но она попробует другое.
- То было баловство и для забавы, Стасик. Так неужели ты усомнишься в том, что я снова проделаю это для того, чтобы было, как надо мне?!
Он не совладал собой и передёрнулся от отвращения-возмущения. Как она посмела скопировать этот голос?! Тот, который сказал ему «лети»?
Впрочем, и это было её грубой ошибкой.
- Так кто тебя ПОДНЯЛ, отвечай! – взвизгнула она, - Кто надоумил тебя открыть ящик?!
Он внутренним взором видел, что происходит за спиной: Бабушка превратилась в сгусток дыма и витала над ним. И уже не было ни продирающего визга, ни инфразвука – одно утробное ворчание, не имеющее отношения к акустике:
НАЗОВИ ТОГО ЧЕЛОВЕКА ИЛИ ЗВЕРЯ ИЛИ ДУХА ИЛИ ТО СУЩЕСТВО КОТОРОЕ ПОДНЯЛО ТЕБЯ – КТО БЫ ТОТ НИ БЫЛ НАЗОВИ И УМРЁШЬ ЛЕГКО.
А умирать оказалось гораздо труднее, чем он представлял – он узнал это, потому что смерть уже началась.
Сначала в голове стучали молотки, не хватало воздуха...
Потом…
Всё, что было наказанием раньше, в сравнением с этим было ничем.
Но выдать хоть дуновением мысли тех, кто его поднял?!
Пусть пытка длится годами, десятилетиями.
Соня и Эгле проживут свои человеческие жизни - счастливо, в любви к тем, к которым их угораздило – и пусть подольше. Он потерпит.
А потом они станут недосягаемы для Бабушки, перейдя в другие жизни.
Вдруг всё прекратилось.
- Так вот ты какой стал, Стасик, - произнесла она вслух, - Ты прав, сама найду. Это даже любо весьма мне, ну а покамест…
И она, уже в обычном облике старухи, смотала с шеи тяжёлое гематитовое ожерелье, которое никогда раньше не снимала, швырнула его под банкетку, где оно само собой уложилось полукольцом.
- Быть по сему, - пояснила Бабушка, - Сидеть тебе здесь без движения вечность. А как надумаешь встать, две дороги тебе: в сторону мою, служить и живу быть, или же в самое дремучее захолустье, лечь и помереть, Стасик. Я сказала.
И она, как ни в чём ни бывало, оказалась в своём кресле и продолжила вязать.
___________________________________________
С того момента дни и ночи пролетали мимо окна со скоростью осеннего листа, летящего снега и декабрьского ветра. Никто не хватился Стаса в школе, никто в мире не вспомнил о нём. А он оставался на том же месте и исследовал пути своей и Ведьминой силы.
Никто бы не сказал, увидев мирную картину, где бабушка вяжет, а внук меланхолично смотрит в окно – не иначе мечтает о девушке какой – что тут разворачивается поединок двух воль.
На исходе года, когда природа за неделю выдала все зажатые за последние лет пять снега, Стасу показалось, что его внутренняя сила иссякает, к тому же он нашёл, что старуху поизводил достаточно. Тёмным утром тридцать первого декабря он встал, легко, будто не провёл несколько недель без еды, воды и движения, лишь слегка споткнувшись, перешагивая о гематитовое ожерелье, снял жилет и швырнул в сторону Бабушкиного угла. В досаде стукнули деревянные спицы, сбиваясь с ритма – всё-таки ускользнул!
Но проигрывать Бабушка не любила - не могла себе позволить, пусть на этот раз сама себя перехитрила и теперь не может его остановить. Только, как обычно, позаботилась, чтобы никому из предрассветных прохожих и в голову не пришло поинтересоваться, куда он идёт - подросток без верхней одежды.
конец главы 1
глава 2
1.
2.
3.
4.
5. Выбор
читать дальшеВсё стало как было. Во всяком случае, он рефлекторно задвинул ящик, а тело застыло привычно каменным. Значит, как было?
Фотография стиснута в руке.
Стас спрятал её за пазуху.
Он ни за что её не отдаст.
Теперь уже.
- Ах, не может быть! – воскликнула она беспомощным, нелепым, трогательным детско-старческим голосом, - Это называется, за хлебушком сходила!
Потрескивал помехами невыключенный телевизор. А Бабушка, появившаяся прямо из стены, скользила к своему месту в углу, и ни шагов, ни шороха юбки не было слышно.
Когда она оказалась за спиной Стаса, наступил жуткий холод, который слегка ослаб, стоило ей продвинуться чуть дальше.
Теперь он знал столько о ней и о себе, сколько и не надеялся, с избытком.
Жизнь оказалась с сюрпризом.
«Я – твой хлеб», - подумал он, услышавший в словах гораздо больше, чем имел бы несчастье сторонний наблюдатель. Был второй слой произнесения – инфразвуковой.
Был третий…
«Только теперь ты будешь голодать!»
Но она вернулась, не достигнув кресла в углу, и у Стаса зашевелились волосы от ледяного ветра. Очевидно, настал час расплаты.
Если повезёт – для обоих.
«Хорошо, если я, наконец, умру, ведь всё равно не посмею заговорить с Соней и Эгле, а больше и терять нечего. Надо только вытерпеть переход в смерть. Хотя бы это одно я должен в жизни сделать достойно. Что, если ТАМ я всегда смогу летать?»
Правильно, наверное, было бы Стасу поинтересоваться, кто же он для Бабушки и для чего она его держит при себе. Сегодня последняя возможность. Но он твёрдо решил, что незачем. Никакого значения его жизнь в этом мире не имеет – ну так ничего, напоминающего слабость, напоследок она – или ОНО - от него не увидит.
- Что же прикажешь теперь делать, а, Стасик? Верно, ты подумал: все эти правила и дисциплину бабуленька преподаёт тебе от старомодности, а я, такой молодой и образованный, вижу, что нет в назиданиях проку? Ты мне не поверил? Не бойся, скажи, мне важно, что думаешь ты!
Только на Стаса сентенция не произвела впечатления. Вернись «бабуленька» на полчаса раньше, он валялся бы после этих слов с пеной у рта. А теперь… даже прочитал всей спиной первую каплю Бабушкиной паники.
Он не шелохнулся и промолчал.
- Значит, я что-то пропустила, - заметила она тоном, уже отличным от сюсюканья, - А я задумывала для тебя что-то особенное. Такое, что отличило бы тебя от других детёнышей из твоего окружения, понимаешь? Они ведь не слишком-то любезны с тобой? Ещё немного, и ты смог бы проучить любого юного болвана, кого захочешь и как захочешь, без препятствия в виде людского закона! – жалобно и задумчиво продолжила она, так и не дождавшись реакции, - Но ведь всему своё время, и прежде надо было подготовить тебя и немного научить… чему-то вроде техники безопасности.
Вероятно, она поняла всё.
- Я заботилась о тебе и вправе рассчитывать на почтение с твоей стороны, - начала она новый заход, спустя ещё минуту и ниже ещё двумя тонами, - И готовила тебе подарок. Хочешь узнать, что именно сам у себя отнял по своей нетерпеливости?
«В начала мая у тебя было несколько последних дней, в которые твоё такое заявление вызвало бы у меня ликование. Бабушка. Интересно, я бы понял тогда, что это ложь?»
- Ну ничего, всё поправимо. Ты можешь положить вещь прямо сейчас на место, а потом пойди, пойди, руки вымой. Не бойся.
«Тогда на этот раз всё обойдётся для тебя и ты завтра проснёшься», - прозвучало вторым слоем, «и сможешь, как всегда, повиноваться мне и стабильно существовать».
Она говорила с его молчанием, как если бы оно ей отвечало.
И то, что говорила, очерчивало пребывание Стаса в самом страшном месте, рядом с самой страшной сущностью, которая уже не сможет игнорировать неповиновение никогда.
- Можно я попробую угадать, Стасик? – заискивающе продолжила старуха, - Наверное, тебе показалось, что ты стал маленькой птичкой? Наверное, тебе было сначала любопытно, а потом трудно и страшненько, да? Это потому, что без спросу и раньше времени.
Эти подлые слова были её огромной ошибкой. Потому что она недооценила необратимость произошедшей со Стасом перемены… но вот слова прозвучали, и обоим стало очевидно, что обратного хода нет.
- Я сама собиралась научить тебя летать, вот уже совсем скоро!
Стас всё так же не пошевелился. Но изнутри его заполняла ядовитая усмешка: ты? меня? – летать? да эта фотография не имеет к тебе никакого отношения, ты… держишь её у себя не по праву.
Эти письма были для меня. А ты их скрыла.
Бабушка очень скорбно и натурально вздохнула (ерунда, ей не нужна циркуляция воздуха в лёгких), и начала тихую и очень искреннюю речь, такую, что с трудом возможно было различить в ней угрозу. В неё не сразу вернулись инфразвуковые акценты, не сразу проявились намерения в противовес неповиновению внука.
- Не раз и не одну тысячу раз я высматривала любого глянувшегося смертного в округе и направляла его своей волей, а воспротивиться ни одному не удалось; ночи и дни напролёт водила жертв по болотам и чужим домам, где, бывало, соплеменники делали с ними страшное и без моей указки, считая их ворами и убийцами. Я всё могла, люди же только помогали мне в моих забавах, так как легко видели в своих близких то, что хотела показать я. А уж заставить толпу бесноваться и сметать всё на пути – самое простое, и никто не мог сравниться со мной…
Он почти уже понимал, к какому заключению придёт Бабушка уже прямо сейчас – если бы просто к необходимости убить его, но нет! И ужас наваливался на плечи. И если хоть одна крупинка информации из его мыслей просочиться к Бабушке от него, то произойдёт…
Стас закрывался всё больше, больше – наращивал внутри слой за слоем защитной плёнки, превращаясь из серой тени в чёрный монолит. Если так отступать внутрь себя, выстраивая перед собой бастионы, можно шаг за шагом уйти в такую глубину и темноту, что даже Бабушке не выцарапать. И пусть хоть на клочки разорвёт оставшееся в комнате его тело – это всё равно.
Он сможет.
А она – просто подойти и отобрать фотографию – почему-то нет, не сумеет.
Но она попробует другое.
- То было баловство и для забавы, Стасик. Так неужели ты усомнишься в том, что я снова проделаю это для того, чтобы было, как надо мне?!
Он не совладал собой и передёрнулся от отвращения-возмущения. Как она посмела скопировать этот голос?! Тот, который сказал ему «лети»?
Впрочем, и это было её грубой ошибкой.
- Так кто тебя ПОДНЯЛ, отвечай! – взвизгнула она, - Кто надоумил тебя открыть ящик?!
Он внутренним взором видел, что происходит за спиной: Бабушка превратилась в сгусток дыма и витала над ним. И уже не было ни продирающего визга, ни инфразвука – одно утробное ворчание, не имеющее отношения к акустике:
НАЗОВИ ТОГО ЧЕЛОВЕКА ИЛИ ЗВЕРЯ ИЛИ ДУХА ИЛИ ТО СУЩЕСТВО КОТОРОЕ ПОДНЯЛО ТЕБЯ – КТО БЫ ТОТ НИ БЫЛ НАЗОВИ И УМРЁШЬ ЛЕГКО.
А умирать оказалось гораздо труднее, чем он представлял – он узнал это, потому что смерть уже началась.
Сначала в голове стучали молотки, не хватало воздуха...
Потом…
Всё, что было наказанием раньше, в сравнением с этим было ничем.
Но выдать хоть дуновением мысли тех, кто его поднял?!
Пусть пытка длится годами, десятилетиями.
Соня и Эгле проживут свои человеческие жизни - счастливо, в любви к тем, к которым их угораздило – и пусть подольше. Он потерпит.
А потом они станут недосягаемы для Бабушки, перейдя в другие жизни.
Вдруг всё прекратилось.
- Так вот ты какой стал, Стасик, - произнесла она вслух, - Ты прав, сама найду. Это даже любо весьма мне, ну а покамест…
И она, уже в обычном облике старухи, смотала с шеи тяжёлое гематитовое ожерелье, которое никогда раньше не снимала, швырнула его под банкетку, где оно само собой уложилось полукольцом.
- Быть по сему, - пояснила Бабушка, - Сидеть тебе здесь без движения вечность. А как надумаешь встать, две дороги тебе: в сторону мою, служить и живу быть, или же в самое дремучее захолустье, лечь и помереть, Стасик. Я сказала.
И она, как ни в чём ни бывало, оказалась в своём кресле и продолжила вязать.
___________________________________________
С того момента дни и ночи пролетали мимо окна со скоростью осеннего листа, летящего снега и декабрьского ветра. Никто не хватился Стаса в школе, никто в мире не вспомнил о нём. А он оставался на том же месте и исследовал пути своей и Ведьминой силы.
Никто бы не сказал, увидев мирную картину, где бабушка вяжет, а внук меланхолично смотрит в окно – не иначе мечтает о девушке какой – что тут разворачивается поединок двух воль.
На исходе года, когда природа за неделю выдала все зажатые за последние лет пять снега, Стасу показалось, что его внутренняя сила иссякает, к тому же он нашёл, что старуху поизводил достаточно. Тёмным утром тридцать первого декабря он встал, легко, будто не провёл несколько недель без еды, воды и движения, лишь слегка споткнувшись, перешагивая о гематитовое ожерелье, снял жилет и швырнул в сторону Бабушкиного угла. В досаде стукнули деревянные спицы, сбиваясь с ритма – всё-таки ускользнул!
Но проигрывать Бабушка не любила - не могла себе позволить, пусть на этот раз сама себя перехитрила и теперь не может его остановить. Только, как обычно, позаботилась, чтобы никому из предрассветных прохожих и в голову не пришло поинтересоваться, куда он идёт - подросток без верхней одежды.
конец главы 1
глава 2
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом
-
-
04.06.2019 в 18:57Стас не такой простой. Видно, что для него время - не линейно. Он осознаёт себя то в одной, то в другой точке отсчёта. И видит он не так, как все - вернее, видит то, что другие не видят. Думаю, при благоприятных условиях быть бы ему экстрасенсом, но не судьба.
-
-
04.06.2019 в 20:42Нет, на фото не СК, а его мама. Наверное, он догадался.
Экстрасенсом ему точно не стать. А ещё он потерял одну незавидную судьбу.
Эрендиру помню. Но она, по сюжету, не пропала.