Глава 8
1., нач.
1, прод.
читать дальше
Надо сделать. Надо докончить. И не рассматривать каждую мелочь – ну что ты хотела бы найти? Письмо, где сказано, что всё будет хорошо?
Вот этого чуда от Лесошишенской земли не дождёшься. Они, здешние чудеса, своеобразны, но не антропоориентированны, то есть к человеческим проблемам безразличны. Самого нужного – не будет.
Вместе с бисером в мешке копились стеклянные артефакты, которые Соня находила, блуждая по городу. Песочные часы, пробирки и колбочки из заброшенной лаборатории, призмочки, распускающие радужные сияния и любимый маленький бинокль, вырезанный из кости.
Дары Полувремени.
Оно, опасное Полувремя, было с его пьянствованиями, уличными дискотеками, драками, истериками горожан, преисполнено оптимизма и радости, тогда как текущее Время стало обрывом. Или же как сейчас, было всегда, а действительность соизволила явиться в глазах Сони лишь теперь, когда Соня стала, наконец, готова к ней?!
«Что, если дрянь в моей душе - не мистика, не болезнь, а некое физиологическое, то есть нормативное помешательство, через которое проходят... все?» Ну, то есть, одни раньше, другие позже. Что если таково посвящение, испытание, инициация, предназначенная для того, чтобы в своём уме оставались только достойнейшие? Конечно, Соня никогда о таком, что касается современных людей, не слышала, но не потому ли это, что данное явление составляет самую великую тайну, которую скрывают взрослые от детей? Вот - тайна, а вовсе не «откуда аист несётся».
Но куда девают не справившихся…
«Или это происходит не со всеми, а с особыми людьми, и я среди них?»
«Ай, уймись. Опять хочешь быть избранной, хоть каким-нибудь боком, не стоит».
Ну вот. Три мешка. В гардеробной комнате спрятана дорожная сумка с необходимым в перелёте минимумом вещей. Соня подозревала, что может сорваться раньше времени, потому что внутреннее давление вот-вот зашкалит.
Соня встала посмотреть с высоты роста, не забыла ли чего на полу.
На полу – нет, а в особом ящичке есть ещё клад.
«Я только достану их», - заклинала себя Соня. Она выложила на стол задрожавшими руками перламутровый диск, подвешенный на жгут из шёлковых ниток, две зубные щётки, перевитые лентой, файлик с разнородными, даже включая столовые салфетки, бумагами. Последним предметом, добавленным в этот ряд, был чёрный телефон (с навигатором).
Соня села напротив, уткнулась в него взглядом.
Как же я тебя подставила. Как я тебе навредила. Как неудачно для тебя всё сложилось, и как больно будет, разве ты этого заслужил?
И надо было тебе влюбиться в меня. Сказал бы – не смеши, малая, и я, проглотив обидку, уехала бы, как милая, в свою Южностралию.
Что же он, вовсе не обделённый интересом отличных девушек, нашёл в ней такого, чтобы без устали расчищать для её безоблачного существования пространство, свободное от грязи и страха? Почему не почувствовал зла?
Наверное, ждал от жизни чего-то очень хорошего, и с радостью увидел там, где оно показалось.
Миша утверждал – Соня сама когда-то завела такой разговор – для него не существует так называемого предпочтительного типажа женской красоты. Вот так, не существует, и всё. Говорил – ум нужен, чтобы преподнести себя как неповторимую принцессу. В чём состоит то, что объединяло девушек, которые могли ему понравиться, он не знал и не собирался узнавать. Наверное, просто не успел понять. Наверное, лучше всего ему нравились маленькие и черноволосые, с большими глазами. Вот и узнал свой «типаж», присмотревшись к Соне. В этом ничего плохого, правда, пойти за красотой? Одна беда, Соня - змея.
«Меня задевает твоя радость, твоя свобода – и чувство меры, когда нужно…» Задевает, как струну.
Впрочем, он каждый раз разное говорил, за что нравится ему душа-Сонька.
… второго января, проводив Мишу накануне на поезд, Соня первой проснулась в квартире его родителей. Тихо, без тапочек, пробралась в его комнату. Там полгода штиль. Стоячая прозрачная прохладная вода. Миша прибирался, перед армией, чтобы не напрягать и без того расстроенную маму.
…так же второпях, как Соня сейчас прибирает свои вещи!
Его очищенные от плакатов и постеров стены. Ковёр увязан и поставлен в угол. Книги, бумаги, мелочи с подоконника и открытых полок спрятаны. Что-то даже успел раздать знакомым. Соня открыла дверцу старого шифоньера – одежда в целлофане, на плечиках, чопорным рядком. Выдвинула правый нижний ящик, где «бомба времени», то есть пакет с её летними вещами. И было хорошо.
Мониторы и блоки в ожидании хозяина аккуратно зачехлены. А на письменном столе, накрытый прозрачной перевернутой вазой, стоял в простой рамке её, Сонькин небольшой портрет! Она прямо представила, как Миша (уже по телефону, так как уехал втайне от родителей, как и намеревался) наказывает маме пыль в комнате не вытирать, а фотографию ни под каким предлогом не убирать со стола! Это наглость с его стороны, потому что жестоко дразнить любого, кто сможет увидеть портрет на чистом столе, этой энергетикой.
Там спящая Соня. За минуту до пробуждения, если точно, но никому, кроме них, о том знать не надо. Чудо бездонного покоя в лучах полуденного весеннего солнца, жутковатая иллюзия движения - вот-вот увидится порывистый вздох в коконе белого одеяла, в которое девушка, очевидно, сначала завернулась почти с головой, а утром, когда стало жарко, заботливая рука отодвинула его с лица. Волосы, разметавшиеся в беспорядке, пересвечены – удивительно, невозможно сказать, какого они цвета, несмотря на крупный план! Потому что снимок, сделанный на телефон и изначально так себе качеством, любовно и пристрастно обработан в чёрно-белом варианте (были и другие, но этот у Миши оказался любимым). Лицо жемчужное, а волосы – алмазные. Нет, не стоило такое сокровище оставлять на виду! Соня сидела за столом, не отрывая глаз – точно так, как сейчас сидит… И ликовала, молча, про себя, беспредельно. Это она! Про неё!
«Это ведь был лучший миг твоей жизни, Сонь – тот, который ты проспала, и именно потому лучший, что ты спала. Это была лучшая-я, идеал меня, то, чем должна стать. Самая добрая, самая чистая, за несколько секунд до пробуждения. И радуйся: едва ли у кого подобный миг запечатлён».
А сегодня – эти фото в телефоне.
Может быть, Марейя Зорьевна догадается выбросить Сонин портрет там, у себя, а Соня изо всех сил постарается потереть эти последние три картинки. Три части у хвоста. Такого («у меня уши как вареники») нет больше на свете Миши. Его предки по отцу - настоящие уроженцы Лесошишья, края богатырей и статных дев, народа, славного гостеприимством, но не знавшего иноземного ига. Древние лесошишенцы были сплошь светловолосы; Мише достался генетический отголосок в виде сложного, пепельно-русого оттенка. И, наверное, характера. По неким, непрямо до Сони дошедшим, намёкам его мамы, той очень не нравились чёрные волосы. Красивые сами по себе, чёрные были столь обычны на планете и, как правило, наследственно доминантны, что жаль, очень жаль было бы потерять любимый Мишкин пепельно-русый у возможных внуков...
Марейя Зориевна, Вы свободны!
Невозможно отвернуть себя от источника памяти. Невозможно решить и не решить. Только силой. Соня, уронив стул, дошла до окна, раскрыла нараспашку. «Фетишистка позорная.» Две разрозненные зубные щётки полетели в пустоту. Она понаблюдала за планирующей вниз ленточкой. Пока не отогрелись от скоротечного сквозняка пальцы, нечувственными, рвала мелко, до букв и пробелов, несколько бумажных Мишкиных писем.
О как жаль рисунков в них.
Но корабль, обросший ракушками, никуда не доплывает. Соня сорвалась и, как на свежих батарейках, в ускоренном режиме собрала и рассортировала всё, что оставалось, на столе, на кроватях, распихала по мешкам и за несколько рейсов переправила их в мусоролифт.
Подарки сложены в картонку, картонка на самой высокой полке. Чёрное дело это, швыряться подарками. Они просто останутся там лежать на неопределённое время, пока их не найдут. Все там, кроме телефона, его придётся взять с собой. Ну прости, прости, простите!
Соня нервно огляделась. Вроде всё, пора переодеваться и в школу. Сегодня ей впервые в Лесошишенске - во вторую смену. На прошлой неделе в школе, стыдно сказать, канализацию прорвало, и все этажи… Вроде бы за выходные подлатали, а на сегодняшнее утро осталась последняя дезинфекция. Сказали одеваться плотнее, отопление отключат. А на улице минус пять. И это середина апреля, а в прошлом году Соня в это время без шапки, без куртки ходила, и зеленело всё кругом …
Шестнадцатое же апреля, она ровно год назад в Лесошишенск впервые попала.
Тётя Варя послала их в дачный посёлок, подыскать домик на лето. И они попали на Зачарованный Пляж.
Это было.
Где пакет с вином? Вещи снова лезут, как тараканы. Соня нашла пакет в закоулке шкафа (она давно поняла, что условия хранения для этой чудо-жидкости непринципиальны), понесла было выливать в раковину. Но на пороге гардеробной показались девчонки, которым тоже надо было переодеться, и вороватым движением Соня спрятала обратно. Надо же, едва уложилась с хламом до их возвращения с прогулки.
Ещё бы найти запропастившийся альбом со сказкой из Полувременья. В котором розийские буквы якобы обратились в таинственные значки. Знаем мы, как это «превращение» происходит. Найти и уничтожить.
2.
1., нач.
1, прод.
читать дальше
Надо сделать. Надо докончить. И не рассматривать каждую мелочь – ну что ты хотела бы найти? Письмо, где сказано, что всё будет хорошо?
Вот этого чуда от Лесошишенской земли не дождёшься. Они, здешние чудеса, своеобразны, но не антропоориентированны, то есть к человеческим проблемам безразличны. Самого нужного – не будет.
Вместе с бисером в мешке копились стеклянные артефакты, которые Соня находила, блуждая по городу. Песочные часы, пробирки и колбочки из заброшенной лаборатории, призмочки, распускающие радужные сияния и любимый маленький бинокль, вырезанный из кости.
Дары Полувремени.
Оно, опасное Полувремя, было с его пьянствованиями, уличными дискотеками, драками, истериками горожан, преисполнено оптимизма и радости, тогда как текущее Время стало обрывом. Или же как сейчас, было всегда, а действительность соизволила явиться в глазах Сони лишь теперь, когда Соня стала, наконец, готова к ней?!
«Что, если дрянь в моей душе - не мистика, не болезнь, а некое физиологическое, то есть нормативное помешательство, через которое проходят... все?» Ну, то есть, одни раньше, другие позже. Что если таково посвящение, испытание, инициация, предназначенная для того, чтобы в своём уме оставались только достойнейшие? Конечно, Соня никогда о таком, что касается современных людей, не слышала, но не потому ли это, что данное явление составляет самую великую тайну, которую скрывают взрослые от детей? Вот - тайна, а вовсе не «откуда аист несётся».
Но куда девают не справившихся…
«Или это происходит не со всеми, а с особыми людьми, и я среди них?»
«Ай, уймись. Опять хочешь быть избранной, хоть каким-нибудь боком, не стоит».
Ну вот. Три мешка. В гардеробной комнате спрятана дорожная сумка с необходимым в перелёте минимумом вещей. Соня подозревала, что может сорваться раньше времени, потому что внутреннее давление вот-вот зашкалит.
Соня встала посмотреть с высоты роста, не забыла ли чего на полу.
На полу – нет, а в особом ящичке есть ещё клад.
«Я только достану их», - заклинала себя Соня. Она выложила на стол задрожавшими руками перламутровый диск, подвешенный на жгут из шёлковых ниток, две зубные щётки, перевитые лентой, файлик с разнородными, даже включая столовые салфетки, бумагами. Последним предметом, добавленным в этот ряд, был чёрный телефон (с навигатором).
Соня села напротив, уткнулась в него взглядом.
Как же я тебя подставила. Как я тебе навредила. Как неудачно для тебя всё сложилось, и как больно будет, разве ты этого заслужил?
И надо было тебе влюбиться в меня. Сказал бы – не смеши, малая, и я, проглотив обидку, уехала бы, как милая, в свою Южностралию.
Что же он, вовсе не обделённый интересом отличных девушек, нашёл в ней такого, чтобы без устали расчищать для её безоблачного существования пространство, свободное от грязи и страха? Почему не почувствовал зла?
Наверное, ждал от жизни чего-то очень хорошего, и с радостью увидел там, где оно показалось.
Миша утверждал – Соня сама когда-то завела такой разговор – для него не существует так называемого предпочтительного типажа женской красоты. Вот так, не существует, и всё. Говорил – ум нужен, чтобы преподнести себя как неповторимую принцессу. В чём состоит то, что объединяло девушек, которые могли ему понравиться, он не знал и не собирался узнавать. Наверное, просто не успел понять. Наверное, лучше всего ему нравились маленькие и черноволосые, с большими глазами. Вот и узнал свой «типаж», присмотревшись к Соне. В этом ничего плохого, правда, пойти за красотой? Одна беда, Соня - змея.
«Меня задевает твоя радость, твоя свобода – и чувство меры, когда нужно…» Задевает, как струну.
Впрочем, он каждый раз разное говорил, за что нравится ему душа-Сонька.
… второго января, проводив Мишу накануне на поезд, Соня первой проснулась в квартире его родителей. Тихо, без тапочек, пробралась в его комнату. Там полгода штиль. Стоячая прозрачная прохладная вода. Миша прибирался, перед армией, чтобы не напрягать и без того расстроенную маму.
…так же второпях, как Соня сейчас прибирает свои вещи!
Его очищенные от плакатов и постеров стены. Ковёр увязан и поставлен в угол. Книги, бумаги, мелочи с подоконника и открытых полок спрятаны. Что-то даже успел раздать знакомым. Соня открыла дверцу старого шифоньера – одежда в целлофане, на плечиках, чопорным рядком. Выдвинула правый нижний ящик, где «бомба времени», то есть пакет с её летними вещами. И было хорошо.
Мониторы и блоки в ожидании хозяина аккуратно зачехлены. А на письменном столе, накрытый прозрачной перевернутой вазой, стоял в простой рамке её, Сонькин небольшой портрет! Она прямо представила, как Миша (уже по телефону, так как уехал втайне от родителей, как и намеревался) наказывает маме пыль в комнате не вытирать, а фотографию ни под каким предлогом не убирать со стола! Это наглость с его стороны, потому что жестоко дразнить любого, кто сможет увидеть портрет на чистом столе, этой энергетикой.
Там спящая Соня. За минуту до пробуждения, если точно, но никому, кроме них, о том знать не надо. Чудо бездонного покоя в лучах полуденного весеннего солнца, жутковатая иллюзия движения - вот-вот увидится порывистый вздох в коконе белого одеяла, в которое девушка, очевидно, сначала завернулась почти с головой, а утром, когда стало жарко, заботливая рука отодвинула его с лица. Волосы, разметавшиеся в беспорядке, пересвечены – удивительно, невозможно сказать, какого они цвета, несмотря на крупный план! Потому что снимок, сделанный на телефон и изначально так себе качеством, любовно и пристрастно обработан в чёрно-белом варианте (были и другие, но этот у Миши оказался любимым). Лицо жемчужное, а волосы – алмазные. Нет, не стоило такое сокровище оставлять на виду! Соня сидела за столом, не отрывая глаз – точно так, как сейчас сидит… И ликовала, молча, про себя, беспредельно. Это она! Про неё!
«Это ведь был лучший миг твоей жизни, Сонь – тот, который ты проспала, и именно потому лучший, что ты спала. Это была лучшая-я, идеал меня, то, чем должна стать. Самая добрая, самая чистая, за несколько секунд до пробуждения. И радуйся: едва ли у кого подобный миг запечатлён».
А сегодня – эти фото в телефоне.
Может быть, Марейя Зорьевна догадается выбросить Сонин портрет там, у себя, а Соня изо всех сил постарается потереть эти последние три картинки. Три части у хвоста. Такого («у меня уши как вареники») нет больше на свете Миши. Его предки по отцу - настоящие уроженцы Лесошишья, края богатырей и статных дев, народа, славного гостеприимством, но не знавшего иноземного ига. Древние лесошишенцы были сплошь светловолосы; Мише достался генетический отголосок в виде сложного, пепельно-русого оттенка. И, наверное, характера. По неким, непрямо до Сони дошедшим, намёкам его мамы, той очень не нравились чёрные волосы. Красивые сами по себе, чёрные были столь обычны на планете и, как правило, наследственно доминантны, что жаль, очень жаль было бы потерять любимый Мишкин пепельно-русый у возможных внуков...
Марейя Зориевна, Вы свободны!
Невозможно отвернуть себя от источника памяти. Невозможно решить и не решить. Только силой. Соня, уронив стул, дошла до окна, раскрыла нараспашку. «Фетишистка позорная.» Две разрозненные зубные щётки полетели в пустоту. Она понаблюдала за планирующей вниз ленточкой. Пока не отогрелись от скоротечного сквозняка пальцы, нечувственными, рвала мелко, до букв и пробелов, несколько бумажных Мишкиных писем.
О как жаль рисунков в них.
Но корабль, обросший ракушками, никуда не доплывает. Соня сорвалась и, как на свежих батарейках, в ускоренном режиме собрала и рассортировала всё, что оставалось, на столе, на кроватях, распихала по мешкам и за несколько рейсов переправила их в мусоролифт.
Подарки сложены в картонку, картонка на самой высокой полке. Чёрное дело это, швыряться подарками. Они просто останутся там лежать на неопределённое время, пока их не найдут. Все там, кроме телефона, его придётся взять с собой. Ну прости, прости, простите!
Соня нервно огляделась. Вроде всё, пора переодеваться и в школу. Сегодня ей впервые в Лесошишенске - во вторую смену. На прошлой неделе в школе, стыдно сказать, канализацию прорвало, и все этажи… Вроде бы за выходные подлатали, а на сегодняшнее утро осталась последняя дезинфекция. Сказали одеваться плотнее, отопление отключат. А на улице минус пять. И это середина апреля, а в прошлом году Соня в это время без шапки, без куртки ходила, и зеленело всё кругом …
Шестнадцатое же апреля, она ровно год назад в Лесошишенск впервые попала.
Тётя Варя послала их в дачный посёлок, подыскать домик на лето. И они попали на Зачарованный Пляж.
Это было.
Где пакет с вином? Вещи снова лезут, как тараканы. Соня нашла пакет в закоулке шкафа (она давно поняла, что условия хранения для этой чудо-жидкости непринципиальны), понесла было выливать в раковину. Но на пороге гардеробной показались девчонки, которым тоже надо было переодеться, и вороватым движением Соня спрятала обратно. Надо же, едва уложилась с хламом до их возвращения с прогулки.
Ещё бы найти запропастившийся альбом со сказкой из Полувременья. В котором розийские буквы якобы обратились в таинственные значки. Знаем мы, как это «превращение» происходит. Найти и уничтожить.
2.
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом