Глава 11
начало
окончание
читать дальшеНельзя жалеть, что родила, дети – это дар, хотя как бы это послужило спусковым крючком… то есть, усугубило всё то, что пришло с замужеством и привело к расстройству бабушки и мамы. Но вот «тайные страсти»… она только теперь понимает, что это слишком пафосное и преувеличенное название для обычных устройств психики. Но всё равно чувствует за школьные годы непреходящую вину.
Что за страсти, полюбопытствуете вы. Современные девочки выкладывают подобные «откровения» миру напоказ, а после спят спокойно. Но дело в конкретной учительской семье.
В школе возрастала маленькая звёздочка Варя, на пять лет младше нашей будущей учительницы. Старшая Варина сестра училась в одном из престижнейших технических вузов, а недавно была (и оставалась), конечно, этой школы гордостью. Младшая другого темперамента и других способностей: она пела и танцевала. Поэтому на школьных концертах Варю обязательно можно было видеть. Высокая для своего возраста черноволосая девочка, в короткой пышной юбке, напоминавшей балетную пачку, она прыгала по сцене как мячик - и ни разу не запуталась в проводах аппаратуры. Её голос был звонок и искренен, когда пела о котятах, праздниках, грустном дождике или первой любви. Она наслаждалась выступлениями и подготовкой к ним. Местная популярность всё-таки смущала правильно воспитанную девочку, но в меру, и она вела себя скромно, но не зажато. Никогда не задавалась, не требовала к себе особого отношения, всегда помогала друзьям - одним словом, нечаянно воплощала некий привитый всем идеал женственности и человечности. Красавицы, доброй и щедрой на хорошие эмоции, которые мечтала дарить людям.
Будущая учительница долго внимания не обращала на неё – она на концертах не сидела в зрителях, а следила за дисциплиной, за чистотой, за временем, за реквизитом, отвечала за то, чтобы вовремя открыть и запереть помещения. Нетрудно догадаться, что бессменные эти обязанности вменялись девочке мамой, работающей здесь же.
А потом дома случайно услышала, как мама с бабушкой обсуждали юные дарования. Девочка сидела в уголке с пылающими ушами и ждала, что стук сердца выдаст её, преступницу, но уйти потихоньку не имела возможности. Она помнила, как когда-то её жёстко отругали за вмешательство в разговоры взрослых.
Разговор ничего особенного из себя не представлял. Поразило её больше всего то, что столпы морали – бабушка и мама – позволяют себе сплетничать. Нет, это была, конечно, взвешенная, выдержанная в педагогических традициях аналитика, где две дамы размышляли о судьбах страны на примере юных артистов, музыкантов - своих подопечных. Они спорили о нравственных посылах детских нарядов, разбирали по строчкам песенки и оценивали их поэтическую ценность. Чаще всего выводы оставляли безнадёжное чувство, что мир катится в пропасть, а неравнодушных педагогинь при этом особенно укачивает. Но самым интересным были обсуждения семей детишек. Учительницам категорически не нравилось, какие методы воспитания там применяются. И они сходились на том, что сцена не может быть многоразовым мероприятием для школьника. Ну как, почему? Детям может понравиться. И станут они… своевольными и распущенными.
Можно смеяться над утрированными выводами, которые учительской внучке запомнились, но она с тех пор стала тайно наблюдать за школьными артистами-любителями и вообще за окружением. А себя обнаружила, благодаря этим разговорам… в резервации. Единственным экспонатом редкого внутришкольного заповедника. К ней и одноклассники на «вы» обращались. И не так чтобы от непомерного уважения.
Она догадалась, что родиться позже на несколько лет не могла бы физически. Но случись так, воображала она, то, прикрываясь инфантильными ("современными") взглядами на жизнь, выпросила бы у мамы и бабушки право участвовать в школьных концертах и ходить в какой-нибудь соответствующий кружок. Она не была бы такой стеснительной, легко привыкнув быть на виду, ещё и потому, что… родилась бы тогда не собой, какая есть, с многочисленными недостатками,которые с надрывом были вынуждены претерпевать бабушка и мама.
Так рассуждала «взрослая уже» шестиклассница, для которой собственное мнение никогда не проходило даром.
Шли школьные годы, по праздникам выступали разные люди – ведь это всего лишь средняя школа, при желании мог любой. Да только не она, не решилась бы ни за что. Варя же серьёзно занялась танцами, а ещё принимала участие в фотосессиях для детских журналов, снималась иногда в городской телерекламе. Когда будущая учительница была в десятом классе, Варвара поступила в школу юных моделей.
Само страшное воспоминание учительницы – стоит она дома перед самым большим зеркалом в трусах и лифчике, потому что купальников у них не водилось, в маминых лучших туфлях, и играет «в Варвару». Вы снова что-то странное подумали? На самом деле школьница влюблена в парня из параллельного класса, а «игра в Варвару» - это представление себя на подиуме, под восхищённые аплодисменты этих… как их назвать-то? В общем, знатной публики. Не важно, кто они, важно, что интересующий человек работает оператором… и плохо сосредоточен на работе, так как видит её. Может быть даже, её Варварой зовут, не важно – ведь фантазирующая девушка обитает в том модельном теле, так что это её триумф.
А далее, естественно, в комнату входят сразу обе старшие. Если вы не знаете, что такое «бомба позора» и как они изготавливаются, то следите за руками… за заламываемыми руками. Вслушайтесь в панические возгласы. Все соседи знали с того дня, что в квартире учительниц завелась бабочка, она же фея. Но, зная тётушек, поделили инфу на сто, и, как прежде, нормально относились к нашей героине. Только всё равно до конца школы она ходит с опущенными глазами и старается избегать любых лишних разговоров. Любовь свою она вырвала из сердца. Или забила туда глубоко, ниже плинтуса – для такого гвоздя гвоздодёр бесполезен. Всё равно никто не влюблён в неё и разговоры о такой возможности ведутся одноклассниками лишь скептического характера. Это больно-больно. Она понимает – самое привлекательное во внешности у неё, пожалуй, это имя, редкое и для этих мест нетипичное.
А потом жизнь, как это принято, расставляет по местам. Через несколько лет с блестящей Варварой случается несчастье. Учительнице жаль её пострадавшего ребёнка – нет никаких злорадных мыслишек, да и завидовать до умопомрачения, как ни крути, теперь странно было бы. Однажды она перечисляет в фонд помощи им половину своей зарплаты, оставляя без излишеств уже свою Марфу. Так она надеется символически распрощаться с прошлым грузом души, стать взрослой и уверенной.
Но жизнь снова вносит,
вносит,
вносит,
вносит. Расставляет. Ломает. У Варвары – муж, новая жизнь, приёмные дети, обеспеченность. Дети учатся в той же школе, но, к счастью, не в классе учительницы, она старается не обращать на них внимания. Сколько можно? Пусть это блестящая история попавшей в беду кроткой принцессы, которая за красоту, доброту и страдания получила свою награду, а нелепая, бесталанная училка со своим реликтовым воспитанием и неумением «подать себя», наоборот, мужа потеряла. Ну и что? Мало ли судеб на Земле. Завидовать надо молча. Так она и делала.
Но вдруг ей подсунули руководство классом, где с недавних пор учится… племянница Варвары. Надо было тут же увольняться, и всё. Знала же, как будет разматываться клубок.
С первого же взгляда Соня напомнила ВСЁ. Школу – чужие блеск, нелюбовь, свои зависть и позор. Узнаваемые чёрные волосы, длинные ноги, ловко сидящая на фигурке одежда. Ростом сильно меньше, чем тётя была, лицо другое, но тоже поющая и танцующая личность. О модельности вроде (пока) не мечтает, да это уже не столь важно. В своих проявлениях она пошла дальше, обогатив типаж «всеми любимой принцессы» чем-то порезче.
Могло показаться, что Соню одноклассники как раз не любят, например, за выпендрёж и демонстративную самодостаточность. Но женщина, для которой работа стала пыткой, видела и знала все эти тонкости, многократно пропущенные через фильтр её души и разума. Соня – чрезвычайный раздражитель для сверстников. Как Варвара для неё была. Только нынешние завидователи не закомплексованы и не стесняются за внутренний дискомфорт мстить. За то, что кто-то вынуждает собой восхищаться. Вот появилась ещё и Наина - она вызывала у учительницы обычное, "человеческое" отторжение. Но Соня – страшную, позорную, лютую, недостойную взрослого человека ненависть.
За то, что некто Соню любил, и Соня могла говорить об этом с гордостью.
За то, чего у учительницы не было и никогда не будет.
Полгода назад учительница уже сорвалась. Одна из её новых тогда учениц казалась немного похожей на неё саму, и классная рассчитывала обрести в ней какую-то поддержку и помощь. Консультацию по монстрам? Источник информации о брожениях в классе? Но выскакивала Соня и топтала всю работу: ей удумалось с той подружиться и завлечь в своё общество в ущерб общественной работе. Да что могло быть у этих девчонок общего? Учительница терпеливо ждала, что Эгле обожжётся этой «дружбой» и можно будет дать ей пару советов. Но Соня и Эгле все время вместе - а по пятам за ними ещё этот охламон. Нормальная, приличная девочка как поступает? Гневно высказывает в лицо прилипале своё неприятие его общества. А если он настаивает, идёт к учителям за поддержкой. Есть же и милиция. Так вот, Эгле только показалась нормальной и приличной. Они радовались друг другу, все трое, когда встречались, сидели на уроках компактной группой. Учительница ждала, как бы чего из этого не вышло. Как чувствовала. И, со стыдом припоминая то своё детское подслушивание дома, решилась понаблюдать, как они работают в теплице. Формально она имела на это право, поскольку в тот день произошёл так и не понятый ею инцидент между Соней и Наиной.
Даже если бы Мартын и Эгле не полезли вместе на подсобную будку, чтобы любоваться сверху оранжереей, учительница не стерпела бы разговоров, которые имели место.
Замышляли ли они преступление, теракт? Или, может, обсуждали каверзу над ней, учительницей? Или хотя бы курили? Они даже не целовались. И беседа шла… такая полушутливая, без грязи и сильно грубых слов, диспут, вполне свидетельствующий о наличии нормального мыслительного процесса. Они, когда говорят, редко перебивают другого… Так что учительница, стоя рядом, отмечала в себе, один за другим, родные признаки своей мозоли-аллергии. У неё-то в юности подобных дружеских посиделок никогда не было. А ведь не глупее этих была.
Ещё они наплевали на её распоряжение. То есть, Соня наплевала, это ей было поручено навести порядок.
А потом перешли на обсуждение её личности!
Опять же, в приватной беседе как бы имели на это право. Соня и Мартын говорили об учительнице с иронией, но опять же, без ожидаемой ненависти, только инфантильная обида на методы ведения уроков. Соня призналась, что просекла особую к себе неприязнь классной. Но трагедией для них ничьё недоброе отношение не было.
Это зацепило. Учительница в своём детстве неделями переживала замечания, но этим - как с гуся вода. Их и родители не накажут за непочтение – не то чтобы к учителям, к себе!
А у неё свободы не было. Всю жизнь взвешивала каждое слово, чтобы не аукнулось.
А когда Эгле упомянула бабку и мать, которые сломали учительнице жизнь, учительница, до тех пор соображавшая, как бы уйти незаметно, поняла, что сдержаться не сможет!
Она вышла и оскорбляла Соню, которой всегда всё нипочём, тем более околесица, что изливалась из раненого сердца учительницы.
И говорила непотребные вещи Эгле, которая приняла это ближе, чем они того заслуживали.
И сидела потом в кабинете, ругая себя, на чём свет стоит.
А потом Мартын пришёл и напугал её мышью.
Никто никогда не ловил и не поймает ради учительницы мышь, чтобы припугнуть её обидчиков.
Никто никогда не скажет им вслух, что он учительницу любит и готов сделать ради неё даже не самые красивые вещи.
Очередное осознание этого, а вовсе не гадкая мышь, выбило её из колеи надолго.
И вот из всех многолетних депрессивных дум родился вчерашний проступок, подтвердивший профессиональную непригодность нашей учительницы. Она вслух сообщила Соне о своём особо нехорошем к ней отношении. Призналась в нелюбви.
А потом - в том же, едва завуалировав под беседу учителя и родителя, призналась и подвернувшейся как на зло Варваре.
Теперь срок до конца стажа исчисляется часами – дамочка накатает жалобу, девчонка наябедничает директору (кстати, они уже сделали это?). И учительницу накажут и уволят.
______________________________________
Подошла дочь. Так у них было заведено, чтобы Марфа на большой перемене отчиталась, как проходит день и как отвечала на уроках.
"Отрабатывает мой комплекс, бедная", - подумала женщина и... накинулась на дочь, не дав сказать и слова, как только заметила царапину на новом сапоге.
Мучительно было посторонним слышать, как, чуть не рыдая, она перечисляла трудности, связанные с приобретением "элементарной вещи". Как тема обуви приобретает глобальную значимость, потому что одним нажатием легко связать частную неприятность с неблагополучным будущим девочки, и ясно, как мало той остаётся времени, чтобы хоть начать в себе перемены к лучшему...
Марфа, не перебивая, ждала, когда будет шанс оправдаться.
Но у всякого человека есть предел.
- Мама, мама, ну сколько можно! Давай ты меня не здесь, а дома доругаешь?
Учительница испугалась и поспешила прижать дочь к себе. Иначе эти двое, что проходят мимо, поймут, что она довела своего ребёнка до слёз.
Она увидела себя со стороны, и мучительная жалость к Марфе обожгла её.
«Она лучше меня, моя дочка. Она настоящая – не забитая себе на уме отличница, а хороший, общительный человек, её в классе ценят за это. Ответственная – что толку мне изводить её «воспитанием», когда она давно меня насквозь видит и просто жалеет? Это она меня опекает и оберегает мою проклятую расшатанную психику, ограждает от своих проблем, будто бы их нет. Неужели и я буду орать на неё и истерить, если увижу танцующей у зеркала? Не знаю… Но она точно знает, поэтому танцевать у зеркала и примерять мои вещи никогда не будет. Не помню, чтобы она кривлялась, дурачилась просто так. Не приглашает подруг, хоть я не запрещаю. Не хочет провоцировать меня.»
Увидеть-то увидела: в который раз наблюдала за собой, а толку?
Что делать, как быть?
Вот если хотя бы паспорт нашёлся.
Не давала покоя мысль, что её главный документ спёр кто-то из учеников. За то, что отчитала его, лоботряса и хама, а отчитанных было немало. Она боялась думать, чем это грозит.
- Ты иди, скоро звонок, а я что-нибудь придумаю... Ладно, ничего...
- Быстрее! - намного грубее добавила она, не успев взять себя в руки, и слегка подтолкнула Марфу. Это Соня мимо прошла, это Соня так негативно действует.
П. И. Чайковский - Грустная песенка
конец главы 11
глава 12
начало
окончание
читать дальшеНельзя жалеть, что родила, дети – это дар, хотя как бы это послужило спусковым крючком… то есть, усугубило всё то, что пришло с замужеством и привело к расстройству бабушки и мамы. Но вот «тайные страсти»… она только теперь понимает, что это слишком пафосное и преувеличенное название для обычных устройств психики. Но всё равно чувствует за школьные годы непреходящую вину.
Что за страсти, полюбопытствуете вы. Современные девочки выкладывают подобные «откровения» миру напоказ, а после спят спокойно. Но дело в конкретной учительской семье.
В школе возрастала маленькая звёздочка Варя, на пять лет младше нашей будущей учительницы. Старшая Варина сестра училась в одном из престижнейших технических вузов, а недавно была (и оставалась), конечно, этой школы гордостью. Младшая другого темперамента и других способностей: она пела и танцевала. Поэтому на школьных концертах Варю обязательно можно было видеть. Высокая для своего возраста черноволосая девочка, в короткой пышной юбке, напоминавшей балетную пачку, она прыгала по сцене как мячик - и ни разу не запуталась в проводах аппаратуры. Её голос был звонок и искренен, когда пела о котятах, праздниках, грустном дождике или первой любви. Она наслаждалась выступлениями и подготовкой к ним. Местная популярность всё-таки смущала правильно воспитанную девочку, но в меру, и она вела себя скромно, но не зажато. Никогда не задавалась, не требовала к себе особого отношения, всегда помогала друзьям - одним словом, нечаянно воплощала некий привитый всем идеал женственности и человечности. Красавицы, доброй и щедрой на хорошие эмоции, которые мечтала дарить людям.
Будущая учительница долго внимания не обращала на неё – она на концертах не сидела в зрителях, а следила за дисциплиной, за чистотой, за временем, за реквизитом, отвечала за то, чтобы вовремя открыть и запереть помещения. Нетрудно догадаться, что бессменные эти обязанности вменялись девочке мамой, работающей здесь же.
А потом дома случайно услышала, как мама с бабушкой обсуждали юные дарования. Девочка сидела в уголке с пылающими ушами и ждала, что стук сердца выдаст её, преступницу, но уйти потихоньку не имела возможности. Она помнила, как когда-то её жёстко отругали за вмешательство в разговоры взрослых.
Разговор ничего особенного из себя не представлял. Поразило её больше всего то, что столпы морали – бабушка и мама – позволяют себе сплетничать. Нет, это была, конечно, взвешенная, выдержанная в педагогических традициях аналитика, где две дамы размышляли о судьбах страны на примере юных артистов, музыкантов - своих подопечных. Они спорили о нравственных посылах детских нарядов, разбирали по строчкам песенки и оценивали их поэтическую ценность. Чаще всего выводы оставляли безнадёжное чувство, что мир катится в пропасть, а неравнодушных педагогинь при этом особенно укачивает. Но самым интересным были обсуждения семей детишек. Учительницам категорически не нравилось, какие методы воспитания там применяются. И они сходились на том, что сцена не может быть многоразовым мероприятием для школьника. Ну как, почему? Детям может понравиться. И станут они… своевольными и распущенными.
Можно смеяться над утрированными выводами, которые учительской внучке запомнились, но она с тех пор стала тайно наблюдать за школьными артистами-любителями и вообще за окружением. А себя обнаружила, благодаря этим разговорам… в резервации. Единственным экспонатом редкого внутришкольного заповедника. К ней и одноклассники на «вы» обращались. И не так чтобы от непомерного уважения.
Она догадалась, что родиться позже на несколько лет не могла бы физически. Но случись так, воображала она, то, прикрываясь инфантильными ("современными") взглядами на жизнь, выпросила бы у мамы и бабушки право участвовать в школьных концертах и ходить в какой-нибудь соответствующий кружок. Она не была бы такой стеснительной, легко привыкнув быть на виду, ещё и потому, что… родилась бы тогда не собой, какая есть, с многочисленными недостатками,которые с надрывом были вынуждены претерпевать бабушка и мама.
Так рассуждала «взрослая уже» шестиклассница, для которой собственное мнение никогда не проходило даром.
Шли школьные годы, по праздникам выступали разные люди – ведь это всего лишь средняя школа, при желании мог любой. Да только не она, не решилась бы ни за что. Варя же серьёзно занялась танцами, а ещё принимала участие в фотосессиях для детских журналов, снималась иногда в городской телерекламе. Когда будущая учительница была в десятом классе, Варвара поступила в школу юных моделей.
Само страшное воспоминание учительницы – стоит она дома перед самым большим зеркалом в трусах и лифчике, потому что купальников у них не водилось, в маминых лучших туфлях, и играет «в Варвару». Вы снова что-то странное подумали? На самом деле школьница влюблена в парня из параллельного класса, а «игра в Варвару» - это представление себя на подиуме, под восхищённые аплодисменты этих… как их назвать-то? В общем, знатной публики. Не важно, кто они, важно, что интересующий человек работает оператором… и плохо сосредоточен на работе, так как видит её. Может быть даже, её Варварой зовут, не важно – ведь фантазирующая девушка обитает в том модельном теле, так что это её триумф.
А далее, естественно, в комнату входят сразу обе старшие. Если вы не знаете, что такое «бомба позора» и как они изготавливаются, то следите за руками… за заламываемыми руками. Вслушайтесь в панические возгласы. Все соседи знали с того дня, что в квартире учительниц завелась бабочка, она же фея. Но, зная тётушек, поделили инфу на сто, и, как прежде, нормально относились к нашей героине. Только всё равно до конца школы она ходит с опущенными глазами и старается избегать любых лишних разговоров. Любовь свою она вырвала из сердца. Или забила туда глубоко, ниже плинтуса – для такого гвоздя гвоздодёр бесполезен. Всё равно никто не влюблён в неё и разговоры о такой возможности ведутся одноклассниками лишь скептического характера. Это больно-больно. Она понимает – самое привлекательное во внешности у неё, пожалуй, это имя, редкое и для этих мест нетипичное.
А потом жизнь, как это принято, расставляет по местам. Через несколько лет с блестящей Варварой случается несчастье. Учительнице жаль её пострадавшего ребёнка – нет никаких злорадных мыслишек, да и завидовать до умопомрачения, как ни крути, теперь странно было бы. Однажды она перечисляет в фонд помощи им половину своей зарплаты, оставляя без излишеств уже свою Марфу. Так она надеется символически распрощаться с прошлым грузом души, стать взрослой и уверенной.
Но жизнь снова вносит,
вносит,
вносит,
вносит. Расставляет. Ломает. У Варвары – муж, новая жизнь, приёмные дети, обеспеченность. Дети учатся в той же школе, но, к счастью, не в классе учительницы, она старается не обращать на них внимания. Сколько можно? Пусть это блестящая история попавшей в беду кроткой принцессы, которая за красоту, доброту и страдания получила свою награду, а нелепая, бесталанная училка со своим реликтовым воспитанием и неумением «подать себя», наоборот, мужа потеряла. Ну и что? Мало ли судеб на Земле. Завидовать надо молча. Так она и делала.
Но вдруг ей подсунули руководство классом, где с недавних пор учится… племянница Варвары. Надо было тут же увольняться, и всё. Знала же, как будет разматываться клубок.
С первого же взгляда Соня напомнила ВСЁ. Школу – чужие блеск, нелюбовь, свои зависть и позор. Узнаваемые чёрные волосы, длинные ноги, ловко сидящая на фигурке одежда. Ростом сильно меньше, чем тётя была, лицо другое, но тоже поющая и танцующая личность. О модельности вроде (пока) не мечтает, да это уже не столь важно. В своих проявлениях она пошла дальше, обогатив типаж «всеми любимой принцессы» чем-то порезче.
Могло показаться, что Соню одноклассники как раз не любят, например, за выпендрёж и демонстративную самодостаточность. Но женщина, для которой работа стала пыткой, видела и знала все эти тонкости, многократно пропущенные через фильтр её души и разума. Соня – чрезвычайный раздражитель для сверстников. Как Варвара для неё была. Только нынешние завидователи не закомплексованы и не стесняются за внутренний дискомфорт мстить. За то, что кто-то вынуждает собой восхищаться. Вот появилась ещё и Наина - она вызывала у учительницы обычное, "человеческое" отторжение. Но Соня – страшную, позорную, лютую, недостойную взрослого человека ненависть.
За то, что некто Соню любил, и Соня могла говорить об этом с гордостью.
За то, чего у учительницы не было и никогда не будет.
Полгода назад учительница уже сорвалась. Одна из её новых тогда учениц казалась немного похожей на неё саму, и классная рассчитывала обрести в ней какую-то поддержку и помощь. Консультацию по монстрам? Источник информации о брожениях в классе? Но выскакивала Соня и топтала всю работу: ей удумалось с той подружиться и завлечь в своё общество в ущерб общественной работе. Да что могло быть у этих девчонок общего? Учительница терпеливо ждала, что Эгле обожжётся этой «дружбой» и можно будет дать ей пару советов. Но Соня и Эгле все время вместе - а по пятам за ними ещё этот охламон. Нормальная, приличная девочка как поступает? Гневно высказывает в лицо прилипале своё неприятие его общества. А если он настаивает, идёт к учителям за поддержкой. Есть же и милиция. Так вот, Эгле только показалась нормальной и приличной. Они радовались друг другу, все трое, когда встречались, сидели на уроках компактной группой. Учительница ждала, как бы чего из этого не вышло. Как чувствовала. И, со стыдом припоминая то своё детское подслушивание дома, решилась понаблюдать, как они работают в теплице. Формально она имела на это право, поскольку в тот день произошёл так и не понятый ею инцидент между Соней и Наиной.
Даже если бы Мартын и Эгле не полезли вместе на подсобную будку, чтобы любоваться сверху оранжереей, учительница не стерпела бы разговоров, которые имели место.
Замышляли ли они преступление, теракт? Или, может, обсуждали каверзу над ней, учительницей? Или хотя бы курили? Они даже не целовались. И беседа шла… такая полушутливая, без грязи и сильно грубых слов, диспут, вполне свидетельствующий о наличии нормального мыслительного процесса. Они, когда говорят, редко перебивают другого… Так что учительница, стоя рядом, отмечала в себе, один за другим, родные признаки своей мозоли-аллергии. У неё-то в юности подобных дружеских посиделок никогда не было. А ведь не глупее этих была.
Ещё они наплевали на её распоряжение. То есть, Соня наплевала, это ей было поручено навести порядок.
А потом перешли на обсуждение её личности!
Опять же, в приватной беседе как бы имели на это право. Соня и Мартын говорили об учительнице с иронией, но опять же, без ожидаемой ненависти, только инфантильная обида на методы ведения уроков. Соня призналась, что просекла особую к себе неприязнь классной. Но трагедией для них ничьё недоброе отношение не было.
Это зацепило. Учительница в своём детстве неделями переживала замечания, но этим - как с гуся вода. Их и родители не накажут за непочтение – не то чтобы к учителям, к себе!
А у неё свободы не было. Всю жизнь взвешивала каждое слово, чтобы не аукнулось.
А когда Эгле упомянула бабку и мать, которые сломали учительнице жизнь, учительница, до тех пор соображавшая, как бы уйти незаметно, поняла, что сдержаться не сможет!
Она вышла и оскорбляла Соню, которой всегда всё нипочём, тем более околесица, что изливалась из раненого сердца учительницы.
И говорила непотребные вещи Эгле, которая приняла это ближе, чем они того заслуживали.
И сидела потом в кабинете, ругая себя, на чём свет стоит.
А потом Мартын пришёл и напугал её мышью.
Никто никогда не ловил и не поймает ради учительницы мышь, чтобы припугнуть её обидчиков.
Никто никогда не скажет им вслух, что он учительницу любит и готов сделать ради неё даже не самые красивые вещи.
Очередное осознание этого, а вовсе не гадкая мышь, выбило её из колеи надолго.
И вот из всех многолетних депрессивных дум родился вчерашний проступок, подтвердивший профессиональную непригодность нашей учительницы. Она вслух сообщила Соне о своём особо нехорошем к ней отношении. Призналась в нелюбви.
А потом - в том же, едва завуалировав под беседу учителя и родителя, призналась и подвернувшейся как на зло Варваре.
Теперь срок до конца стажа исчисляется часами – дамочка накатает жалобу, девчонка наябедничает директору (кстати, они уже сделали это?). И учительницу накажут и уволят.
______________________________________
Подошла дочь. Так у них было заведено, чтобы Марфа на большой перемене отчиталась, как проходит день и как отвечала на уроках.
"Отрабатывает мой комплекс, бедная", - подумала женщина и... накинулась на дочь, не дав сказать и слова, как только заметила царапину на новом сапоге.
Мучительно было посторонним слышать, как, чуть не рыдая, она перечисляла трудности, связанные с приобретением "элементарной вещи". Как тема обуви приобретает глобальную значимость, потому что одним нажатием легко связать частную неприятность с неблагополучным будущим девочки, и ясно, как мало той остаётся времени, чтобы хоть начать в себе перемены к лучшему...
Марфа, не перебивая, ждала, когда будет шанс оправдаться.
Но у всякого человека есть предел.
- Мама, мама, ну сколько можно! Давай ты меня не здесь, а дома доругаешь?
Учительница испугалась и поспешила прижать дочь к себе. Иначе эти двое, что проходят мимо, поймут, что она довела своего ребёнка до слёз.
Она увидела себя со стороны, и мучительная жалость к Марфе обожгла её.
«Она лучше меня, моя дочка. Она настоящая – не забитая себе на уме отличница, а хороший, общительный человек, её в классе ценят за это. Ответственная – что толку мне изводить её «воспитанием», когда она давно меня насквозь видит и просто жалеет? Это она меня опекает и оберегает мою проклятую расшатанную психику, ограждает от своих проблем, будто бы их нет. Неужели и я буду орать на неё и истерить, если увижу танцующей у зеркала? Не знаю… Но она точно знает, поэтому танцевать у зеркала и примерять мои вещи никогда не будет. Не помню, чтобы она кривлялась, дурачилась просто так. Не приглашает подруг, хоть я не запрещаю. Не хочет провоцировать меня.»
Увидеть-то увидела: в который раз наблюдала за собой, а толку?
Что делать, как быть?
Вот если хотя бы паспорт нашёлся.
Не давала покоя мысль, что её главный документ спёр кто-то из учеников. За то, что отчитала его, лоботряса и хама, а отчитанных было немало. Она боялась думать, чем это грозит.
- Ты иди, скоро звонок, а я что-нибудь придумаю... Ладно, ничего...
- Быстрее! - намного грубее добавила она, не успев взять себя в руки, и слегка подтолкнула Марфу. Это Соня мимо прошла, это Соня так негативно действует.
П. И. Чайковский - Грустная песенка
конец главы 11
глава 12
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом
-
-
05.06.2019 в 17:37-
-
06.06.2019 в 01:27