Глава 6
Чёрный цветок
1.
читать дальше(Не защитил.
Не сумел.
И их ждёт…)
Только что Эгле выбежала из больницы, испугавшись недоброго предчувствия.
- Я знаю, что возвращаться трудно, но здесь тебе больше нечего делать. Пойдём со мной.
Он всё ещё там, куда никому хода нет. Играй здесь оркестр, Стас не заметил бы ни людей, ни музыки. Но Тива сдаваться не собирается. Очевидно, что со Стасом диалога как у людей, мирного или конфликтного, не выйдет, причиной тому его непонятная природа, но Тива сделает всё, чтобы его отсюда увести.
- Ты мне до сих пор на глаза не попался, за столько-то лет в этом городе. Понимаешь, я издалека вижу разумных существ, которые отличается от людей. Некоторых обнаружила, тебя – нет.
Оцепенение. Молчание. Тяжёлое дыхание. Он учится дышать заново. Сейчас и не слышит, но авось его мозг регистрирует всё, что снаружи, а позже перескажет хозяину слова Тивы. Только времени у неё, как почему-то чувствует Тива, мало. И почему-то, кажется, хорошо, что Эгле убежала.
Ладно, чем навредит? – Тива касается плеча Стаса. Оба вздрагивают – реакция такова, что Стас съёживается и каменеет дополнительно. Наверное, это больно, подключаться к этому миру.
Переменчивая гулкость снаружи – «аящщщаасссся руууууунноо ноооо». Пятно перед… глазами. Перед человеческими глазами, которыми он худо-бедно обходился раньше; он снова пересядет на эти глаза, в это тело, хочет того или нет, но пятно бьёт; его несовершенные глаза режет пронзительный зелёный цвет.
Цвет – это же то, что сопутствует Соне и Эгле. Эгле ушла. Сони здесь нет. Что это. Что это.
И усилием воли принимает непонятное цветное, доводит до резкости. И зажмуривается.
Тива уже сталкивалась с тем, что при взгляде на её волосы у некоторых людей с минуту кружится голова. Она пересела так, чтобы Стас её не видел
- Я давно жду, когда ты очнёшься. Дежурю каждый день. Кажется, мне давно стоило пригласить сюда Эгле - но вот не догадалась.
Он резко обернулся, выдавая себя.
Произошло кощунство. Святотатство. Никто не должен связывать Эгле с ним. Произносить ему её имя. Это разоблачение. Это сорванный покров тайны. Сквозняк. Потеря. Публичное произнесение. Оглашение. Наказание.
Логика его жизни вела к этому стыду.
Особенно теперь, после полёта и после бездны – это непереносимо.
Нет сил пошевелиться. Нет сил стать тенью, которая может перепрыгнуть десяток метров пространства, нет сил просто уползти.
- Неет… - выговаривает он на вдохе.
- Она удивительная, - говорит Тива, вставая, - Знаешь, больше никто не смог вспомнить о тебе. Только у неё получилось - хотела бы я понять, как. Наверное, не всё так плохо в мире. И да, тебе может быть интересно: сегодня двадцать первое апреля шесть тысяч пятьсот девятнадцатого, ты с начала года находишься в городской больнице, врачи о тебе регулярно вспоминают, хоть и не знают, как с тобой быть. Никто из людей к тебе за всё время не приходил. С февраля, по крайней мере, никто. Только ещё вот… она. А меня зовут Тива.
Тива пользуется тем, о чём догадалась, расчётливо, сознательно безжалостно.
- Такие дела, понимаешь ли, – продолжила Тива, надеясь, что уже немного услышана, - считалось, что ты лежал в коме, а если кто-то сейчас зайдёт сюда, то, пожалуй, удивится и поднимет шум. А ты вряд ли захочешь прокомментировать своё осмысленное состояние. Проку не будет объясняться с врачами, не так ли?
Поэтому я сейчас уйду за твоей одеждой, а свет пока выключу - не захочешь, так тебя никто и не обнаружит.
Он остался один, в сумерках – вот теперь один. Апрель… больница… таяли несколько слов, что сказал голос за спиной.
Как вышло, что Бабушка не пришла сюда убить его?
Нет – как, удивительнее всего на свете - Эгле говорила с ним?!
И он за руку её держал.
Да он богач.
Он понял, в чём дело, почему его глаза обожгло инородной зеленью. Немного света просачивалось из коридора, немного – с ночного неба, но он и сейчас видел всё, что вокруг, совершенно ясно, и каждый предмет имел свой цвет. Эгле касалась его и подарила цветное зрение. Навсегда.
Несколько минут не было ничего – только волна. Только чистейшая субстанция бытия.
Но дальше - грубое вторжение. Шкрябание целлофана прямо над ухом. Волна отступила, но осталась. То, за что он воевал. И на пороге мира всё, что по праву его, останется с ним.
Тива, рассчитывая на лучшее, уже давно раздобыла для Стаса одежду. Она хранила её в в укромном уголке одного из подсобных больничных помещений, но когда настал нужный день, куртки и свитера не обнаружила. Ей следовало почаще проверять сохранность свёртка – видимо, вещи нашли и приняли за чьи-то ещё. Брюки, футболка и обувь, что были в отдельном пакете, к счастью, обнаружились на месте.
- Держи. Штаны, кстати, твои собственные. Что до остального – извиняй, по-моему, давно выброшено. Хочешь, я помогу? Чем скорее уйдём, тем лучше. Сам знаешь, лучше.
- Нет…
Он совершенно не мог сосредоточиться на этой сущности с голосом, не мог усвоить информацию, не мог понять, с кем имеет дело и почему кому-то есть дело до него. "Нет" - был бессвязный протест. Только тревожило, что голос называл Эгле.
Странное прошлось со скоростью метеора по его дну. По глубине души.
Уничтожить. Того, кто завладел тайной – уничтожить…
Ощущение, не оформленное в слова.
- Стас, тебе придётся переодеться. Знаешь, на тебе сейчас такой нелепый прикид, что ни один враг не воспримет тебя всерьёз.
Он, так и не пошевелившись, вспоминал, что такое «прикид». Как это слово связано с понятием «враг».
Враг у него есть.
А прикид… так говорили, смеясь, одноклассники. Над одеждой, которую вынуждала носить его Бабушка.
Враг делал его нелепым.
Эгле подарила ему цветное зрение.
Эгле видела, во что он одет.
- Да, - еле слышно произнёс Стас.
Тива снова в точку попала: враг есть.
Только всё равно сидит Стас над расправленной одеждой.
- Оденься сам, будь мужчиной, - просит Тива… и, к её удивлению, это воззвание срабатывает.
Она отходит в коридорчик перед дверью, чтобы не смущать его.
Он путается в том, что и как надо сделать. Он никогда не носил футболок. К счастью, та, что выдана ему, оказалась чёрной. С чёрным легче. Руки, пальцы не слушаются и ежеминутно цепенеют, падают.
Стас так и не разглядел Тиву, не вполне уверился, что это личность. Но исходящее ожидание – улавливал. Что он должен, что нельзя не справиться с простой задачей, что всякий в состоянии самостоятельно одеться. И покинуть помещение. Пожалуй, со всем этим он предварительно согласен. Дальше – неизвестно.
- По коридору идут. Замри, - просит Тива.
Он догадывался, что передышка ненадолго. Шаги утихают, голос откуда-то сбоку снова требует чего-то. Голос звонко раздаются из центра ровно шумящей трубы, в которую вновь обращается мир. Может быть, это головокружение и ничего больше: труба эта. Снова та же мысль вне слов: того, кто тобой помыкает, того, кто посягает властвовать над тобой – уничтожить.
Но не прямо сейчас. Этот голос не знает всего о нём. Позже он поймёт, чей голос. Пока есть маленькая победа. Он разобрался в сторонах тканей, приложил силы и теперь в сносной одежде, и смерть не застанет в непристойном виде. «Будь мужчиной»! Он делал то, что мало кому из мужчин на Земле выпадает. Защищал любимых. Без оглядки.
- Стас, отлично! – искренне радуется Тива, - Здорово, наверное, наконец-то самому стоять на ногах… хоть и нелегко. Но ты как раз это можешь, в отличие от любого, кто пролежал бы в кровати несколько месяцев подряд.
Но он не может устоять и тяжело садится.
- Ничего, - сказала Тива, складывая пакет и кусок целлофана, - Я приберусь пока, не стоит нам тут бардак оставлять .
***
- А теперь вставай.
Он отчего-то подчиняется командам.
Что-то мягко, но настойчиво отделяет его от спасительной стены.
...просто иди вперёд. Я буду говорить, куда.
...кажется, я снова тебя теряю…
...дружище, ты только шагай, там видно будет. Сейчас я буду ради тебя снова какого-нибудь таксиста гипнотизировать.
Мысли заволокло. Стас снова не видел, не слышал ничего. Долина Терпящих Бедствие так просто не отпускает.
Тива прислонила его к другой стене, чуть ближе к выходу, вернулась к столику, где лежал бережно сложенный халат и пакет с яблоками.
- А вот это ни за что не стоит оставлять здесь. Угощение от чистого сердца – лучшее лекарство. Тебе их принесла Эгле!
__________________________________________________
Вызвать лифт Тива не рискнула. Совсем недавно ей пришлось вызволять застрявшего соседа. А вызнавать, в чём причина поломки, бесполезно пока – это проблема разрешится, когда разрешится ВСЁ. Поэтому подъём превратился в муку. Когда мимо по лестнице шли люди, Тиве приходилось отодвигать Стаса с дороги и, по старой памяти, как себя, пытаться делать его каким-то малозаметным.
- Ты кто… - один раз подал он голос во время очередного привала на ступеньках.
Тива обрадовалась, что он «здесь». Но в таком случае мог принять и собственное решение отправиться куда-то ещё. Или, по крайней мере, не пойти, куда Тива его толкала и тянула. Само собой, он свободен. Но не сейчас. Чуть попозже.
- Я Тива, Хранитель города, у меня к тебе дело, - объяснила она.
Ещё всего-то десять этажей до «капсулы».
На шестом этаже приоткрылась дверь, прислушалась к знакомому голосу.
- Не я… - сказал Стас, имея в виду, что его с кем-то путают.
- Вообще-то именно ты! Но если не сможешь помочь, я тебя не задержу. И даже помогу попасть, куда тебе нужно. Просто пойми. Я не случайно там, в больнице, оказалась. Меня привело туда, где ты. Дойдём – так и объясню.
Стоило им достичь площадки шестого этажа, приоткрытая дверь распахнулась.
Нарочито радушно, старательно делая вид, что не видит плетущегося рядом молодого человека, Вита затараторила:
- Ой, Тива, наконец-то ты дома! Ты уже неделю где-то ходишь, а я так тебя ждала! Хотела обсудить… то есть, спросить… я на листочке выписала вопросы по книжке, которые не поняла вопросы… заходи! Заходи?
- Здравствуй, Вита, я… не зайду. Большое дело, огромное, самое важное, прямо сейчас.
- Чего не понять, - Вита кивнула на Стаса, - Огромное дело и хорошее. А заходите оба ко мне, а? У меня сегодня вагон еды, даже ему хватит.
«А у меня еды ноль, неделю как раз…», согласилась про себя Тива, «а чем я буду угощать его?»
- Прости. Сейчас не могу.
- Я глупая, что приглашаю! Да, конечно, не можешь, потому что не можешь этого хотеть, потому что тебе хочется другого, и моё приглашение, я прекрасно понимаю, в этой связи просто смешное, я, может быть, это и подразумевала, когда пригласила, я просто так сказала, что приглашаю, хоть и сразу поняла, что тебе совсем-совсем сейчас не до меня, просто я растерялась и сдуру ляпнула; ты, Тива, прости, если можешь, а я рада за тебя, и я поздравляю, что тебе сегодня, прямо сейчас, хорошо и весело тебе будет, я же не дура, чтобы не понимать, чего выбирают настоящие красавицы, а они выбирают совсем не то, что я, то есть они совсем не про дебильные, гадские, дерьмовые вопросики в б&&&ской позорной книжонке поперетирать выбирают… просто я лично ещё не видела никого с тобой, вот и растерялась, прости меня, Тива.
- Вита! О, Вита, смотри, он не так чтобы хорошо себя чувствует. Надо помочь. Я даже не знаю пока, где он живёт. Поэтому я не зайду, прости.
- Он ещё и обдолбанный! – пронзительно воскликнула Вита, - Блин, горелый и волосатый, Тива, мне так жаль, что я сама не настолько свободная личность, чтобы ничего не бояться и вести к себе домой всяких огрызков, если они чем-то понравятся! Я рада за тебя, что ты ничего не боишься! А я вот боюсь…
Тива прочувствовало всё, что было за сумбурным потоком эмоций. Да, она виновата перед Витой, хоть и без вины. Да, она назвалась ей другом, который всегда придёт, чтобы развеять одиночество. Подарила надежду. И Вита теперь дежурит у двери, каждый день, выслушивая знакомые шаги. Тива хотела сказать, что она обязательно зайдёт потом… но что-то подсказало, что этого «потом» слишком долго не будет. Или никогда. Нельзя ничего обещать.
- Бояться не надо, - грустно сказала Тива (Стас в который раз опустился на ступень, привалился к перилам, уронив голову), - Страх нас портит, выматывает. Этот человек может помочь мне в том, о чём я тебе говорила. Спасти город от… разрушительной силы.
Вита неприятно осклабилась – лишь бы слёзы не брызнули. Она изо всех способностей хотела донести взглядом недоверие. Ненависть.
- Тивушка, я маленького роста, но мозги нормального размера, так почему ты упорно мне розовые очки продаёшь? Мы взрослые люди; так и скажи, что ты нормальным, взрослым способом спасаешься от «конца света» и «разрушительной силы города», нефиг меня эвфемизмами кормить, ты что, так презираешь меня? Ну нравится тебе этот… ну так нечего на меня так строго смотреть, иди да развлекайся. Я лягу баиньки, не буду скандалить… засуну в зад свои переживания о том, что у меня нет никого – ни родителей, ни друзей, ни любимого, никогда не будет… никого никогда не будет… что ты только перекантоваться ко мне заходила, что я как идиотка жду, когда мне свезёт и ты зайдёшь на минутку… прощай, великолепная Тива, я больше не хочу у тебя на хребте висеть.
- Я не хочу прощаться.
Но Вита захлопнула дверь, тяжёлую, выше, чем Вита сама, более чем в два раза. Расстройство вынудило её сделать это молниеносно, выше сил.
«Но всё же будет… наверняка будет, но я, как ни хотела бы, не могу ей это сказать – ей теперь всё только лицемерным враньём кажется… Помолчу. До дня победы. Потерпи, Вита, я всё для тебя сделаю».
2.
Чёрный цветок
1.
читать дальше(Не защитил.
Не сумел.
И их ждёт…)
Только что Эгле выбежала из больницы, испугавшись недоброго предчувствия.
- Я знаю, что возвращаться трудно, но здесь тебе больше нечего делать. Пойдём со мной.
Он всё ещё там, куда никому хода нет. Играй здесь оркестр, Стас не заметил бы ни людей, ни музыки. Но Тива сдаваться не собирается. Очевидно, что со Стасом диалога как у людей, мирного или конфликтного, не выйдет, причиной тому его непонятная природа, но Тива сделает всё, чтобы его отсюда увести.
- Ты мне до сих пор на глаза не попался, за столько-то лет в этом городе. Понимаешь, я издалека вижу разумных существ, которые отличается от людей. Некоторых обнаружила, тебя – нет.
Оцепенение. Молчание. Тяжёлое дыхание. Он учится дышать заново. Сейчас и не слышит, но авось его мозг регистрирует всё, что снаружи, а позже перескажет хозяину слова Тивы. Только времени у неё, как почему-то чувствует Тива, мало. И почему-то, кажется, хорошо, что Эгле убежала.
Ладно, чем навредит? – Тива касается плеча Стаса. Оба вздрагивают – реакция такова, что Стас съёживается и каменеет дополнительно. Наверное, это больно, подключаться к этому миру.
Переменчивая гулкость снаружи – «аящщщаасссся руууууунноо ноооо». Пятно перед… глазами. Перед человеческими глазами, которыми он худо-бедно обходился раньше; он снова пересядет на эти глаза, в это тело, хочет того или нет, но пятно бьёт; его несовершенные глаза режет пронзительный зелёный цвет.
Цвет – это же то, что сопутствует Соне и Эгле. Эгле ушла. Сони здесь нет. Что это. Что это.
И усилием воли принимает непонятное цветное, доводит до резкости. И зажмуривается.
Тива уже сталкивалась с тем, что при взгляде на её волосы у некоторых людей с минуту кружится голова. Она пересела так, чтобы Стас её не видел
- Я давно жду, когда ты очнёшься. Дежурю каждый день. Кажется, мне давно стоило пригласить сюда Эгле - но вот не догадалась.
Он резко обернулся, выдавая себя.
Произошло кощунство. Святотатство. Никто не должен связывать Эгле с ним. Произносить ему её имя. Это разоблачение. Это сорванный покров тайны. Сквозняк. Потеря. Публичное произнесение. Оглашение. Наказание.
Логика его жизни вела к этому стыду.
Особенно теперь, после полёта и после бездны – это непереносимо.
Нет сил пошевелиться. Нет сил стать тенью, которая может перепрыгнуть десяток метров пространства, нет сил просто уползти.
- Неет… - выговаривает он на вдохе.
- Она удивительная, - говорит Тива, вставая, - Знаешь, больше никто не смог вспомнить о тебе. Только у неё получилось - хотела бы я понять, как. Наверное, не всё так плохо в мире. И да, тебе может быть интересно: сегодня двадцать первое апреля шесть тысяч пятьсот девятнадцатого, ты с начала года находишься в городской больнице, врачи о тебе регулярно вспоминают, хоть и не знают, как с тобой быть. Никто из людей к тебе за всё время не приходил. С февраля, по крайней мере, никто. Только ещё вот… она. А меня зовут Тива.
Тива пользуется тем, о чём догадалась, расчётливо, сознательно безжалостно.
- Такие дела, понимаешь ли, – продолжила Тива, надеясь, что уже немного услышана, - считалось, что ты лежал в коме, а если кто-то сейчас зайдёт сюда, то, пожалуй, удивится и поднимет шум. А ты вряд ли захочешь прокомментировать своё осмысленное состояние. Проку не будет объясняться с врачами, не так ли?
Поэтому я сейчас уйду за твоей одеждой, а свет пока выключу - не захочешь, так тебя никто и не обнаружит.
Он остался один, в сумерках – вот теперь один. Апрель… больница… таяли несколько слов, что сказал голос за спиной.
Как вышло, что Бабушка не пришла сюда убить его?
Нет – как, удивительнее всего на свете - Эгле говорила с ним?!
И он за руку её держал.
Да он богач.
Он понял, в чём дело, почему его глаза обожгло инородной зеленью. Немного света просачивалось из коридора, немного – с ночного неба, но он и сейчас видел всё, что вокруг, совершенно ясно, и каждый предмет имел свой цвет. Эгле касалась его и подарила цветное зрение. Навсегда.
Несколько минут не было ничего – только волна. Только чистейшая субстанция бытия.
Но дальше - грубое вторжение. Шкрябание целлофана прямо над ухом. Волна отступила, но осталась. То, за что он воевал. И на пороге мира всё, что по праву его, останется с ним.
Тива, рассчитывая на лучшее, уже давно раздобыла для Стаса одежду. Она хранила её в в укромном уголке одного из подсобных больничных помещений, но когда настал нужный день, куртки и свитера не обнаружила. Ей следовало почаще проверять сохранность свёртка – видимо, вещи нашли и приняли за чьи-то ещё. Брюки, футболка и обувь, что были в отдельном пакете, к счастью, обнаружились на месте.
- Держи. Штаны, кстати, твои собственные. Что до остального – извиняй, по-моему, давно выброшено. Хочешь, я помогу? Чем скорее уйдём, тем лучше. Сам знаешь, лучше.
- Нет…
Он совершенно не мог сосредоточиться на этой сущности с голосом, не мог усвоить информацию, не мог понять, с кем имеет дело и почему кому-то есть дело до него. "Нет" - был бессвязный протест. Только тревожило, что голос называл Эгле.
Странное прошлось со скоростью метеора по его дну. По глубине души.
Уничтожить. Того, кто завладел тайной – уничтожить…
Ощущение, не оформленное в слова.
- Стас, тебе придётся переодеться. Знаешь, на тебе сейчас такой нелепый прикид, что ни один враг не воспримет тебя всерьёз.
Он, так и не пошевелившись, вспоминал, что такое «прикид». Как это слово связано с понятием «враг».
Враг у него есть.
А прикид… так говорили, смеясь, одноклассники. Над одеждой, которую вынуждала носить его Бабушка.
Враг делал его нелепым.
Эгле подарила ему цветное зрение.
Эгле видела, во что он одет.
- Да, - еле слышно произнёс Стас.
Тива снова в точку попала: враг есть.
Только всё равно сидит Стас над расправленной одеждой.
- Оденься сам, будь мужчиной, - просит Тива… и, к её удивлению, это воззвание срабатывает.
Она отходит в коридорчик перед дверью, чтобы не смущать его.
Он путается в том, что и как надо сделать. Он никогда не носил футболок. К счастью, та, что выдана ему, оказалась чёрной. С чёрным легче. Руки, пальцы не слушаются и ежеминутно цепенеют, падают.
Стас так и не разглядел Тиву, не вполне уверился, что это личность. Но исходящее ожидание – улавливал. Что он должен, что нельзя не справиться с простой задачей, что всякий в состоянии самостоятельно одеться. И покинуть помещение. Пожалуй, со всем этим он предварительно согласен. Дальше – неизвестно.
- По коридору идут. Замри, - просит Тива.
Он догадывался, что передышка ненадолго. Шаги утихают, голос откуда-то сбоку снова требует чего-то. Голос звонко раздаются из центра ровно шумящей трубы, в которую вновь обращается мир. Может быть, это головокружение и ничего больше: труба эта. Снова та же мысль вне слов: того, кто тобой помыкает, того, кто посягает властвовать над тобой – уничтожить.
Но не прямо сейчас. Этот голос не знает всего о нём. Позже он поймёт, чей голос. Пока есть маленькая победа. Он разобрался в сторонах тканей, приложил силы и теперь в сносной одежде, и смерть не застанет в непристойном виде. «Будь мужчиной»! Он делал то, что мало кому из мужчин на Земле выпадает. Защищал любимых. Без оглядки.
- Стас, отлично! – искренне радуется Тива, - Здорово, наверное, наконец-то самому стоять на ногах… хоть и нелегко. Но ты как раз это можешь, в отличие от любого, кто пролежал бы в кровати несколько месяцев подряд.
Но он не может устоять и тяжело садится.
- Ничего, - сказала Тива, складывая пакет и кусок целлофана, - Я приберусь пока, не стоит нам тут бардак оставлять .
***
- А теперь вставай.
Он отчего-то подчиняется командам.
Что-то мягко, но настойчиво отделяет его от спасительной стены.
...просто иди вперёд. Я буду говорить, куда.
...кажется, я снова тебя теряю…
...дружище, ты только шагай, там видно будет. Сейчас я буду ради тебя снова какого-нибудь таксиста гипнотизировать.
Мысли заволокло. Стас снова не видел, не слышал ничего. Долина Терпящих Бедствие так просто не отпускает.
Тива прислонила его к другой стене, чуть ближе к выходу, вернулась к столику, где лежал бережно сложенный халат и пакет с яблоками.
- А вот это ни за что не стоит оставлять здесь. Угощение от чистого сердца – лучшее лекарство. Тебе их принесла Эгле!
__________________________________________________
Вызвать лифт Тива не рискнула. Совсем недавно ей пришлось вызволять застрявшего соседа. А вызнавать, в чём причина поломки, бесполезно пока – это проблема разрешится, когда разрешится ВСЁ. Поэтому подъём превратился в муку. Когда мимо по лестнице шли люди, Тиве приходилось отодвигать Стаса с дороги и, по старой памяти, как себя, пытаться делать его каким-то малозаметным.
- Ты кто… - один раз подал он голос во время очередного привала на ступеньках.
Тива обрадовалась, что он «здесь». Но в таком случае мог принять и собственное решение отправиться куда-то ещё. Или, по крайней мере, не пойти, куда Тива его толкала и тянула. Само собой, он свободен. Но не сейчас. Чуть попозже.
- Я Тива, Хранитель города, у меня к тебе дело, - объяснила она.
Ещё всего-то десять этажей до «капсулы».
На шестом этаже приоткрылась дверь, прислушалась к знакомому голосу.
- Не я… - сказал Стас, имея в виду, что его с кем-то путают.
- Вообще-то именно ты! Но если не сможешь помочь, я тебя не задержу. И даже помогу попасть, куда тебе нужно. Просто пойми. Я не случайно там, в больнице, оказалась. Меня привело туда, где ты. Дойдём – так и объясню.
Стоило им достичь площадки шестого этажа, приоткрытая дверь распахнулась.
Нарочито радушно, старательно делая вид, что не видит плетущегося рядом молодого человека, Вита затараторила:
- Ой, Тива, наконец-то ты дома! Ты уже неделю где-то ходишь, а я так тебя ждала! Хотела обсудить… то есть, спросить… я на листочке выписала вопросы по книжке, которые не поняла вопросы… заходи! Заходи?
- Здравствуй, Вита, я… не зайду. Большое дело, огромное, самое важное, прямо сейчас.
- Чего не понять, - Вита кивнула на Стаса, - Огромное дело и хорошее. А заходите оба ко мне, а? У меня сегодня вагон еды, даже ему хватит.
«А у меня еды ноль, неделю как раз…», согласилась про себя Тива, «а чем я буду угощать его?»
- Прости. Сейчас не могу.
- Я глупая, что приглашаю! Да, конечно, не можешь, потому что не можешь этого хотеть, потому что тебе хочется другого, и моё приглашение, я прекрасно понимаю, в этой связи просто смешное, я, может быть, это и подразумевала, когда пригласила, я просто так сказала, что приглашаю, хоть и сразу поняла, что тебе совсем-совсем сейчас не до меня, просто я растерялась и сдуру ляпнула; ты, Тива, прости, если можешь, а я рада за тебя, и я поздравляю, что тебе сегодня, прямо сейчас, хорошо и весело тебе будет, я же не дура, чтобы не понимать, чего выбирают настоящие красавицы, а они выбирают совсем не то, что я, то есть они совсем не про дебильные, гадские, дерьмовые вопросики в б&&&ской позорной книжонке поперетирать выбирают… просто я лично ещё не видела никого с тобой, вот и растерялась, прости меня, Тива.
- Вита! О, Вита, смотри, он не так чтобы хорошо себя чувствует. Надо помочь. Я даже не знаю пока, где он живёт. Поэтому я не зайду, прости.
- Он ещё и обдолбанный! – пронзительно воскликнула Вита, - Блин, горелый и волосатый, Тива, мне так жаль, что я сама не настолько свободная личность, чтобы ничего не бояться и вести к себе домой всяких огрызков, если они чем-то понравятся! Я рада за тебя, что ты ничего не боишься! А я вот боюсь…
Тива прочувствовало всё, что было за сумбурным потоком эмоций. Да, она виновата перед Витой, хоть и без вины. Да, она назвалась ей другом, который всегда придёт, чтобы развеять одиночество. Подарила надежду. И Вита теперь дежурит у двери, каждый день, выслушивая знакомые шаги. Тива хотела сказать, что она обязательно зайдёт потом… но что-то подсказало, что этого «потом» слишком долго не будет. Или никогда. Нельзя ничего обещать.
- Бояться не надо, - грустно сказала Тива (Стас в который раз опустился на ступень, привалился к перилам, уронив голову), - Страх нас портит, выматывает. Этот человек может помочь мне в том, о чём я тебе говорила. Спасти город от… разрушительной силы.
Вита неприятно осклабилась – лишь бы слёзы не брызнули. Она изо всех способностей хотела донести взглядом недоверие. Ненависть.
- Тивушка, я маленького роста, но мозги нормального размера, так почему ты упорно мне розовые очки продаёшь? Мы взрослые люди; так и скажи, что ты нормальным, взрослым способом спасаешься от «конца света» и «разрушительной силы города», нефиг меня эвфемизмами кормить, ты что, так презираешь меня? Ну нравится тебе этот… ну так нечего на меня так строго смотреть, иди да развлекайся. Я лягу баиньки, не буду скандалить… засуну в зад свои переживания о том, что у меня нет никого – ни родителей, ни друзей, ни любимого, никогда не будет… никого никогда не будет… что ты только перекантоваться ко мне заходила, что я как идиотка жду, когда мне свезёт и ты зайдёшь на минутку… прощай, великолепная Тива, я больше не хочу у тебя на хребте висеть.
- Я не хочу прощаться.
Но Вита захлопнула дверь, тяжёлую, выше, чем Вита сама, более чем в два раза. Расстройство вынудило её сделать это молниеносно, выше сил.
«Но всё же будет… наверняка будет, но я, как ни хотела бы, не могу ей это сказать – ей теперь всё только лицемерным враньём кажется… Помолчу. До дня победы. Потерпи, Вита, я всё для тебя сделаю».
2.
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров