Глава 23
Яд сбывшейся надежды
1.
читать дальшеСоня увидела: Мартын стряхивает повязку из листа со стопы, натягивает ботинки, встаёт, идёт, никому ничего не объясняя. Тива проводит ладонью прямо над пламенем их костра, и пламя послушно как бы втягивается в ладонь, а непрогоревший хворост из белого в секунду переходит в красный и чернеет. Тива подаёт Соне её вещи. Корней как по команде встаёт и отворачивается. Тива терпеливо ждёт, пока Соня оденется и обуется. И они плетутся по следам Мартына на песке сквозь полоску камышового леса, чтобы снова попасть к подножию длинной разнонаклонной осыпи, образованной отпавшими кусками скалы-замка сверху и песками дюны внизу. Мартын стоит там и, задрав голову, высматривает что-то в руинах. Тива сунула ему в руки забытую футболку, но далеко не сразу Мартын сообразил, что это. Соня молчит, потому что боится приступа дурноты, когда она на ногах. Говорит себе, что обязана вернуться мыслями к тому, что было вчера, ведь ничего ещё не кончилось. Обязана же Ведьма обнаружить, что пленники вместе со стражем-палачом куда-то делись? И каким образом Тива получила возможность спокойно отправиться их с Мартыном разыскивать. Ведьма отпустила Тиву? Ведьма убила её и приняла её вид? Или просто… переключила?! Что если идут они сейчас по зову переключателя?
- Вернулся, - говорит Тива.
Корней сзади горестно вздыхает. Кто вернулся, ему непонятно, но никого хорошего он не ждёт.
- Когда Корней исчез вместе с вами, те двое у меня на глазах телепортировались в неизвестном направлении. Вот поэтому мне никто не помешал пойти вас искать.
- А?
Какое бесприютное место.
Движение (ещё не фигуры, уже не точки), за которым следил Мартын, проявляется пунктирно в насаждении беспорядочных тонких колонн, поддерживающих нечто вроде обширного балкона – каменного массива с плоским верхом. Кажется, что свет и ветер передают друг другу тень. Тот, идущий между колоннами, поочерёдно затеняет собой промежутки, перемещается сквозь опутывающую нижние уступы заброшенного замка зелень то немного вверх, то в невидимые отсюда углубления, натужно преодолевая какие-то препятствия. Даже сейчас, когда вдруг понятно, кого встречают, он как пресловутый двадцать пятый кадр. Сотый кадр. Чёрная материя. Смотришь и никак не разглядишь, пусть он всё ближе – скользящая воздушная линза. Человек-невидимка. Полтергейст. «Стас, его зовут Стас же!» - заставляет себя вызубрить Соня.
- Тива, он каким боком? – нервно спрашивает Мартын, - Он похож на все мои глюки сразу и он мне не нравится. Он зачем здесь?
Тива понимает, что они ещё не разглядели всего.
- Станислав, ваш одноклассник. Он мой друг.
- Чего? Какой это друг?
Смутные воспоминания подсказывали Мартыну, что Стас… не мог называться чьим-либо другом. Не назывался, по крайней мере.
- Это очень замкнутый друг. Я ему обещала, что не буду с кем-либо о нём говорить, пока он этого не захочет. Позвольте мне держать слово.
- Тива, ерунда какая-то! – волнуясь, воскликнула Соня, тем самым вскрывая некую чувствительную к аэрации точку в горле, которую теперь не просто будет унять сглатываниями... Она снова не справляется с логикой событий!
Но вот иллюзии дальнего расстояния прекращаются. Человек в чёрном неловко спускается прямо им навстречу. Его качает некая дополнительная сила и вот-вот выскользнет, чтобы покатиться вниз, нечто в его руках. Его неравновесие радиоволной переходит в Сонину голову; мир разжижается в однородную волну, песок съезжает в небо, ноги тонут в песке. Но Тива успевает придержать Соню от падения.
- Это Эээг…
Соня не имеет права произнести. Ещё не было так пусто, не было. Соня видела, как сереют под загаром шея и уши Мартына.
И как вязко тот идёт им навстречу. Они все застряли в этой секунде.
Благословенная серость укрывает снова. Так Соня и проглядела, как Эгле оказалась в руках у Мартына.
А Стас смотрел на неё тем намертво знакомым ожоговым взглядом. Смотрел непрестанно издалека, когда Соня ещё не могла распознать его. И смотрит до последнего, отворачиваясь усилием.
Стас, тот, которого никогда не замечали и даже не могли как следует вспомнить, когда это стало так нужно, уже карабкался обратно по песчаному склону, спеша от них, не удостоив ни словом. Вот он теряться в высоких стеблях, уходит вправо от оконечности замковой гряды : там только небо. Обморочность слетела, что-то закипело в крови. «Замкнутый друг», как ты смеешь уходить, молчать?! Забыв, что недавно делала с трудом несколько шагов, бежит вслед за Стасом. Несколько минут назад Соня забыла о нём последний раз в жизни. Тива кивает вслед, не останавливает.
___________________________
Склон не хочет, чтобы ещё один человек покорял его. Раздражённо спускает Соню на метры вниз несколько раз, точно как склон вчерашнего дня, размываемый колдовским ливнем. Она продолжает гонку на четвереньках. Два слабых, переутомлённых человека на белом песке. Солнце переходит в режим врага. Надменное существо в чёрном не оглядывается.
- Ты… не… уйдёшь… просто так. Ты… скажешь…
_____________________________
Он - огненный шар, воплощение беды. Огненный шар должен катиться вниз с горы и крушить всё и всех на своём пути. Он толкает шар вверх, в противоестественном направлении. Он катит вверх себя. Клокочущая ошибка. Побеждённый. Он это сделал, отдал любимую из рук в руки врагу своему. Слабому человеку, который – а может и так! – трава под его ногами. Он отдал.
______________________________
«Если ты не умер – где ты был? Откуда ты явился?»
Только бы догнать. Голос настолько ослаб, что придётся сказать это ему в ухо.
_______________________________
Он не знает, что такое "честь" и "благородство". Но оставить себе, отнять, это разрушило бы; это каким-то тайным связующим-составляющим – отдать Эгле – было в пути его решений, неодолимым, а к чему ведущим, не узнать. Сделанное никак не исходило из вечной униженности, вечного страха. Связующим, сплетающем опоры его несуществующего бытия – того, откуда светили ему Они. Было это. Этим было.
Эгле не принадлежит никому на свете.
_________________________________
«Где же ты её нашёл? Что там было?»
Только не выговорить ничего на бегу.
_________________________________
…но правильно – разве значит легко?
И катит свой огненный шар.
Когда-то он горячо, и точно зная, что бессмысленно, мечтал о разговоре с ними. А потом даже говорил с Эгле. В пересчёте на человеческие часы всего лишь «вчера». В больнице. Он помнил это как давнее.
_________________________________
«Почему ты? Кто же ты такой, подожди!»
Он не хочет с тобой говорить. Почему? А вспомни школу. И с Мартыном, конечно же, не станет говорить. По той же причине. Да. Кто бы он ни был, он должен нас ненавидеть.
_________________________________
... теперь же снова настал такой же страшный миг. Соня бежит за ним, задыхаясь, требуя обернуться, а он не может выполнить повеление.
Это невыносимо неправильно, что она бежит и просит, и так же неправильно было, что Эгле сама приходила к нему в больницу, невыносимо, что Соня много дней шла сюда, невыносимо за неё - она увидела, что стало с Эгле, невыносимо, что Эгле, убежав от него из больницы, попала в лапы Бабушки, а потом для неё тоже прошло неизвестно сколько времени, в которое произошло нечто жуткое для неё!
Почему он не понял сразу, для чего и где так было нужно его возвращение в мир живых?
_________________________________
Он нам мстит?! Он нашёл лазейку в мироздании, что позволяет слабому человеку осуществить наказание? Что если где-то рядом не только мы, а весь класс, а Эгле даже не первая… из наших одноклассников?
И мы не первые, кто стоял перед Ведьмой?
_________________________________
Соня, не иди за мной! Ему страшно, стыдно, горько.
Она имеет право знать, что же именно принесло ей страдание. Остановишься, неужели не остановишься? Руки горят. Он думает, что это память о Эгле. Руки и везде, где он касался её невольно, пока нёс. Это растворило воспоминание о прикосновении живой Эгле.
Соня кричит, срывает много раз сорванный голос, и снова кричит.
- Кто это был? Кто убил её? Ты?!
Видит: он вздрагивает.
Они добрасывают себя на каменисто-травяную ступень замковой осыпи, на которую, наметённая ветрами, нанесённая весенними разливами Реки, опирается белопесочная дюна.
Хуже места и не придумать.
Убил ли я…
Убил.
Долго готовился к тому, чтобы подойти, передать её тело. Я не могу говорить с тобой, я ничего не сумею объяснить! Все простые человеческие слова, грамматические связки никогда не были вполне понятны мне, часто не слушались меня, так подводили, что я был уверен в своём идиотизме.
А сейчас больше ни одной не осталось.
Я убил вас, Соня.
- Повернись ко мне! Хватит! Стас! Это же ты? Или ты его двойник?
Вот теперь не посмел ослушаться. Тело само развернулось к ней лицом, прежде чем звуковая волна достигла ушей Стаса. Изображение мира не поспело за ним: расплылось.
Соня шарахнулась назад. Если бы она споткнулась и упала, наверное, его жалкое существование прекратилось бы в перенапряжении чувства. Он бы взорвался, выключив здешнее солнце заодно. За то, что всё устроено неправильно. Но Соня только осторожно опустилась на землю, села, опираясь на руки.
- Если это ты, - прошептала она, дыша с хрипом, - Есть вопрос, который нам страшно задать. Мы даже не произносили её имя вслух. А ты – знал? В... там... в Лесошишенске?
(Да как же непослушны слова и мысли. Всё болит. Горло болит. Кто же тебя такую поймёт?)
- А если… молчать… зачем так смотрел? Стас, что тебе я сделала?!
А он… прикрыв глаза, сделал шаг назад, и что-то с ним стало происходить.
«Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…»
«Меня здесь нет. Меня здесь нет», заклинал он про себя. И задержал дыхание. Он не раздумывал, как это поможет.
- Ничего себе, - прошептала Соня, ложась на землю. Он был, но исчез. Он целую секунду был прозрачным, опустился на колено в эту секунду, а потом вовсе исчез.
«Двадцать один, двадцать два, двадцать три…»
Сколько понадобится.
"Сто двадцать четыре..."
Соня свернулась на земле и бездумно лежала до тех пор, пока её не вернул резкий, многократный птичий крик. Привычно представилось, что в погоне за странным человеком она пересекла снова портал, оторвалась от своих… да, именно своих. И затерялась навсегда. Может, он этого и хотел? !
Она подобрала размотавшийся платок Тивы, поднялась, дошла до края площадки. А высоко. Кровь стучала в голове. Соня увидела яркую полосу песка, увидела невероятный водный разлив, где другой берег слабо в солнечной дымке угадывался утёсами. Легко нашла глазами неоновый светлячок, Тива издалека откликнулась на взгляд – подняла руку, показывая, чтобы Соня возвращалась. Затем жест для абонента, что должен был бы стоять рядом на горе. Соня медленно помотала головой: я одна. Тива поняла сразу. Неужели она так хорошо видит?
Прав оказался Мартын. Соня ему поверила и не поверила, тогда, за решёткой. Что-то в ней отрицало непоправимое. Свою гибель допускала, но не Эгле. Соня, опустив голову, брела по берегу, закрутившись по глаза в прохладный, мягкий, целебный платок-шарф. Впереди в десятке метров шёл Корней и часто оборачивался, посмотреть, как она. Автомата при нём не было. Вероятно, послала за Соней Тива.
«Вот как вышло. Ты ушла раньше, чем я».
Будет очень трудно подойти и посмотреть на них. Потому и побежала за Стасом – не смотреть на Эгле, не смотреть на Мартына.
Будет пусто. Будут непримиримые слёзы. К счастью, вероятно, не наступит завтра.
Но если вдруг наступит завтра и вся жизнь: возвращение и годы всего, что повзрослевшим людям положено, будет больно и пусто каждый день этих лет.
«Радость будет, как золото в речном песке, но я буду их жить. Потому что все мы так ненадолго».
_____________________________________________________
До него всё ещё не могли докричаться. Словно выныривая, снова делал небольшой глоток воздуха, сопровождая это небольшим вздрагивающим вверх движением корпуса, и снова проваливался. Девушка в его объятиях была как в самой совершенной броне
- Мартын! Неужели ты не чувствуешь, что за нехорошее на ней платье?
Корней вне их круга, поодаль. Он скорчился на песке. Его скорби не замечает никто.
- Он стал весь тяжёлым. Не могу его пошевелить, не то что расцепить их. Уши ему растираю, а они каменные. Это схлопывание времени: иногда от сильных потрясений вокруг искажаются поля… ты знаешь своего друга; подскажи, на что он теперь способен откликнуться? Только ни в коем не касайся Эгле, точнее, этой белой материи на ней. Не смей, договорились?
Соня только кивнула, опустилась перед Мартыном-с-Эгле, немедленно нарушить запрет: коснуться сразу обоих, замкнуть цепь, вывести из равновесия.
Отскакивает Соня с криком: такого не предугадать!
- Что это?!
Она смотрит на ладонь, но на ладони ничего. Червь-хлыст за долю секунды вошёл в руку, вышел через ногу в песок.
- Эгле, Эгле моя, миленькая… ма-амочки!
От первого удара внутри тела ледяной трек, остальные глуше, ноют. Гладить, через чугун укрывающих рук - перепроверять… Где материя – оттуда боль!
- Тивушка, да помоги же! Надо выбросить это, или они вместе пропадут!
Корней поднимает голову. Он слишком хорошо понимает происходящее. Он ошибся: платье не теряет, как надеялся, свойств. Надо идти им на помощь, но память тела парализует...
- Это платье нужно с неё снять, немедленно, как можно скорее! Ты слышишь?
- Мааа… Мартын, я буду держаться за это платье! Больно, очень! Пока не отпустишь, буду держать, понятно?! Отдай нам Эгле, ненадолго, ну пожалуйста!
Обе держатся за платье. Мартына трясут, уговаривают, свирепо орут на него. Соня то вцепляется в смертельный шёлк подола, то с криком отпускает, но снова хватается, плачет. Для них с Тивой вечность проходит, а всё-таки полминуты где-то. И выцарапывают у него, ослабевшего всё-таки.
- А-ааа… - напоследок вскрикнула Соня, - Эгле…
Остался с ней холод, боль уснула.
- Просто посиди. Мартын. Мы сами. Сами её разденем, - поспешила сказать Тива, - Так надо, и как можно скорее.
- Она же – моя… - невпопад произнёс Мартын, оседая спиной, оставшись без опоры.
- Не мешай только, ладно?
Тива наклонила ухо к лежащей на песке Эгле.
Соня боялась пошевелиться.
Это как долго продеваемая в неудобную бусину короткая нитка, надо позарез, и ловишь этот обслюнённый размахивавшийся кончик, а он уходит обратно от малейшего движения.
Это как единственный шанс подцепить упавший под решётку ливневого стока ключ.
Это один в один как она говорила Мише: «мне такое приснилось, и я люблю тебя, я хочу быть с тобой», и замерла потом так сильно-сильно, потому что решалась жизнь.
Только дай надежде лазейку.
- Одно дыхательное движение в семьдесят пять секунд…- вид у Тивы уже не командирский, - Как странно.
Изумление и заставило Тиву сделать эту ошибку: сказать о своём открытии вслух, не подтвердив его следующими семьюдесятью пятью секундами.
- Она живая! – заорала Соня со всей дури, а Мартын ринулся – снова отбирать.
- Корней, сюда! Пожалуйста, держи Мартына, если будет мне мешать. Соня, а ты отойди, а?
- Нет!
- Тогда подержи ей голову. Платья – не касаться.
- Я помогу!
- Платья – не касаться. Обещаешь?
- Да.
- Ползи отсюда! – рявкнул Мартын на Корнея, окончательно отмирая и зачем-то пытаясь от него всех девушек загородить, - Тива, что? Она дышит? Ээгле, Эгле, потерпи немного…
Он говорил почти неразборчиво, втягивая воздух в себя сквозь зубы. Тива быстро, но бережно скатывала с Эгле немыслимую, похожую на паутину, а местами изъеденную неизвестно кем, побитую чёрными точками, позеленевшую материю, с одуряющим, тревожным, безнадёжным запахом древнего, выждавшего столетия тлена. Для Сони в запахе есть нотка дихлофоса.
Она мысленно вторит Мартыну: потерпи, это скоро кончится!
У Корнея всё лицо в песке. И дорожки ручейков в том песке. Уже почти всё высохло и осыпалось. Он видел раздетую Эгле, но больше не должен. И сидит вполоборота ко всем.
- Он сказала мне: спуститься в под-земля. Это под-земля – где холод мёрт лежит… вкрагуивай-далашами ыий… Там глуб, глубок, долг ступени, время час, время два. Уши сжать от глубоко. Руки, ноги – замёрзнуть. Замёрз-ли. Весь. В темнота. Или я сделать, или он не выпускать наверх. Я в темнота. И шарить в нижний тюрм. Там кость, кость, ещё кость, прах. Кость крепко, кость рушная… опять скелет весь… и… я думал - я орчыготакнувут… это когда мозг, голова – ломай и не мыс-лить…
«Ведьма посылала меня в глубокое и холодное подземелье, где было много костей разной степени сохранности, и я думал, что спячу там, в полной темноте…» Словокорячества Корнея вдруг перевелись у Сони в понятное странно легко.
- Тяжело заново вспоминать, - сказала ему Тива, - Ты долго искал в том склепе нужное место, по описанию Ведьмы, очень боялся забыть ориентиры, и что останешься там навсегда. Но ты вынес наверх это самое платье.
Движения отрывисты: больно. Но она аккуратна и терпелива. Шёлк рвать нельзя. Если сделать что-то не так, порвать платье, смерть вырвется снова… здесь истончилось бытие, обернулась пред-адской материей граница.
Пока платье рядом, они в опасности.
Соня представляла себя на месте Корнея, и капля сползала с виска. Время от времени хотелось осмотреться – небо, небо на месте! Есть чем дышать.
Так Ведьма его сломала. После такого не ослушаешься. Убьёшь других, в надежде, что не повторится.
- Корней, а дальше?
- Я… да… - Корней задумался, вспоминая. По его лицу можно было последовательно прочесть несколько состояний, итоговым из которых было упрямое намерение умолчать. Вероятно, обнаружил, что так просто пересказать события не может. Для произошедшего и в склепе, и в зале, и ещё раньше, розийского языка недостаточно. На родном же некому выслушать. Никогда уже не будет того, кто выслушает.
- Он говорить… Ведм говорить: ты… - Корней в покосился в сторону Мартына, - Ты раздевать, деувшка плакать и бояться, ну а ты – раздевать…
- Что?! – не поверила ушам Соня, - Что значит: раздевать? Для чего? Что ты сделал?! Почему ничего мне в яме не сказал…
Последующее выглядело так: Мартын, сжав кулаки, сорвался в сторону Корнея, никто не сомневался во встрече кулаков с лицом солдата. Но Корней даже не выставил защиты, не сжался. Не поднял сокрушённой головы. Как был в коленопреклонённом состоянии на песке, так кротко и принял бы выплеск праведной ярости. Мартын затормозил, и, ковырнув в отвращении на Корнея ногой песок, вернулся.
- Но я не сделать, не трогать! – спокойно и очень печально сказал ему Корней, - Я держать этот плат. Плать-е из под-зем-ля. Не когдай Соня видеть. Потом. Много быть. Я лучш молчать про себяй. А Эгле… она… вести как знать. Как уже зна-ла, что быть для ней потом.
Мартын… слышит ли? Мышцы на лице подёргиваются в унисон каждой колючей мысли, каждому сомнению. Боится, что исчезнет Эгле, стоит отвернуться.
Корней вдруг резко поворачивается к ним:
- Эгле тогда защищай меня! Я привести её из тюрм, она: не бойся, Корней. Сказать: Я Эгле из… Ни-гин-айс…ге… Мартын, она быть… смело и держать… держаться гордст и достоинсв. Не боятс…ся. Я – страх, она – не быть! Она защи…щать меня, и Ведм… бросать. Швырять Эгле на пол. И тогда Ведм сразу в мой голова сказать: иди Корней в под-зем и неси плать…е. Два час у меня, два минут где Эгле и Ведм… было. Я так понял. Я принести… этот плайт…е. Платье. Я держать, тянуть к Эгле, и Ведм говорить её… с ней… говорить словы... словами, какий я не понимай. Не понимал. Я держать… и он сказать, что: сама разденся или Корней раздеть будет… и Эгле трогать платье, и – так боль! Я держать – боль… И она… взять сама. Чтобы мне – не боль! Она взяла, сама надеть… и упасть.
Соня перестала разбирать слова. От волнения в голове колотил мягкий и тяжёлый молот.
Белое платье лежало в стороне.
- Тива?!
- Подожди ещё.
- Тива…
- Мартын.
Соня сорвала с себя платок, накрыла Эгле. И в который раз закашлялась.
- Мою одежду… отдам, - выговорила она, - Я голая пойду. Мне кажется, ей холодно.
- Соня, погоди разоблачаться. Этот платок – моя экспериментальная разработка. Пилотный экземпляр, как говорят. Не доработан. Влияет на давление, иммунитет, кровообращение, работает как фильтр для воздуха. Он стабилизировал твоё состояние…
- Вот, кровообращение! И сердце? Я заметила, что он особый! Он ведь её вылечит?
- Он вылечит тебя до конца. Если продолжишь носить.
- Мне больше не нужно. Или ты хочешь сказать…
Сердце – вниз.
И тут Соня воочию увидела этот маленький и редкий вдох Эгле. И совершенно незаметный выдох.
- Ну вот же… Платок будет для неё. Я не возьму. Это точка.
Но тут же осознала кое-что, выскочившее от радости из-под внимания.
- Тива… что же это значит: один раз в семьдесят пять секунд?
- То и есть. Такова данность.
- С человеком так не может, - заговорила Соня, потому что сказать вслух это придётся, - Мартын! Мы не можем это игнорировать… то есть… человек не может дышать раз в минуту или реже. Или дышит – или… Тива, ведь если это кома, Эгле вообще никак не могла бы дышать сама, да? Нам показалось, да? Тива!! Её мозг ведь…
Тива взяла платок и застыла.
- Помолчи, я скажу через минутку.
- Но почему…
- Дайте мне минуту тишины.
На этот раз Тива зажмурилась. Её тело напряглось, она как бы приподняла с колен невидимый шар, внутри которого с зелёным трикотажным платочком начали случаться трансформации.
Петельки потекли, вытягиваясь в нити, которые самостоятельно вывязывались в иное, более тонкое полотно. Пятна на нём становились чётче, превращаясь в рисунок. Блеснули золотые точки.
Новая материя превосходила платок по площади. За ней следили три пары глаз.
- Тиыйэйкливаниаль! - воскликнул Корней.
Зелёный цвет бывшего платка расползся на составные, получалась ткань, покрытая рисунком – медовые соты с васильковыми вкраплениями. Что-то немыслимое в этих краях, если думать о дизайне... Тива расправила результат труда - это оказались шорты и майка со стоячим воротничком, короткими рукавами.
- Получилось, - с каким-то удивлением произнесла она, - Соня, как тебе, нравится?
Вероятно, прикосновения ткани были бы восхитительным, только ни Соня, ни Тива не различали тактильных тонкостей. Их кисти и ладони так и оставались замёрзшими и наполовину онемевшими.
- Так ты… волшебница? – догадалась Соня. Пусть бы так! Эта может быть только доброй, доброй, доброй…
- Нет-нет. Я же сказала, что платок – это прибор. В данном случае - медицинский. Сейчас он будет работать как ортопедический аппарат: поддерживать шею, фиксировать переломы вместо гипса, и ещё сохранять температуру, какая у неё сейчас есть. Кожу защитит. На всё тело не хватило, как видите… А эту пакость я уношу отсюда. Не бойтесь, я быстро.
Тива собралась с духом, подхватила некогда белоснежное платье из склепа, и рванула в сторону дюны. Но по дороге уронила, не вытерпев.
Боль прошла, как только прекратился контакт с пакостью, оставив на память ещё несколько градусов мороза по ощущениям. «Так не пойдёт. Руки мне ещё пригодятся. Это, по всему, не та вещь, которую достаточно забросить подальше. Проще нам самим убраться отсюда».
И оставила платье в россыпи валунов.
Тива надеялась, что упражнение с Изменчивой Плазмой заодно поможет ей телепатически дозваться Стаса. Неважно, годный ли она передатчик - главное, оказался бы он хорошим приёмником.
Но он молчал.
"Или просто, просто совершил, что намеревался – победил своего врага, Эгле нам вернул, да ушёл, куда хотел. А я совершенно ошибалась на его счёт."
______________________________
- Мартын…
- Вот так-то…
- Он даже не стал со мной разговаривать, представляешь? Мартын, что это всё значит, как думаешь? Кажется, что я – это давно не я. С кем ни говорю – или исчезают, или молчат, или издеваются, или что-то происходит в этот момент… Скажи, что с нами происходит?
- … я предал её. Я уехал из города, бросил. Если бы не уехал только отдыхать… на свадьбу.
- Если бы ты не уехал, это не значит, что ты предотвратил бы. Если Вве…дьма собралась это сделать, понимаешь? А если бы мы с тобой не бросились вдогонку, она могла… наверное, приказать Корнею или кому угодно всё равно притащить нас.
- …я звал к себе, звонил сто раз в день, чтобы приехала ко мне… знаешь, куда? В город Важная Гора.
- Знаю…. я тогда подслушивала ваш разговор. За стенкой сидела. Так хотела выйти к вам, а когда Эгле сказала, что хочет поговорить со мной, я сбежала. Несколько дней бегала от неё! Даже в парке пряталась, когда чуть не встретились, Мартын, она искала меня по городу! Она даже кое о чём предупредить меня хотела, а я убежала!
- о чём…
- А это вообще неважное. Кажется, Мишкина бывшая… знакомая в школу приходила. И на Эгле почему-то вышла. Вот бред…
- … я предатель. Поверил, что она мертва. Лапы сложил. Разрешил себя убить… Тогда, когда в «шахматы» играл, должен был не поверить. Что-то сделать. Вытрясти из… этой… этого… не душу, а не знаю, что за там гниль. И вот за это… получилось… что Эгле мне принёс… на руках! мне в руки передал! Сонька! этот лузер, откуда он только взялся, а? Почему это не я там был?!
Они смотрели – оба на Эгле, только на неё! – их трясло до зубовного клацанья.
- …синяки, на лице, везде! - произнёс с ненавистью Мартын, - У неё рёбра сломаны! Кто-то её бил!
Соня моментально оглянулась на Корнея – тот отчаянно замотал головой, держась за неё обеими руками.
- …переодели в это… болевой шок… должен быть…
- Мартын, а ты действительно… не почувствовал… от платья? Когда… к себе прижал?
- Нет, - ответил он далеко не сразу, - Сонька.. слушай меня. Тива странная. Я её не классифицирую.
- Чего?!
- Она не всё говорит - слушает нас. Я так раньше с тобой поступал. Значит, не доверяет. Или у неё странные цели.
- Какие?
- Тише, пусть ашшский болван не слышит. Я не утверждаю, что она плохая. Просто хочу понять, почему ей якобы неизвестно… с её-то вводными, с её-то способностями...
- О Ведьме?! Не хочешь ей говорить?
- Вот. Молчим и слушаем. Чисто на всякий случай. Если бы Тива не назвала… Стаса своим другом. Почему о нём нельзя говорить?
_________________________________________________
Тива вернулась быстро. Никто не видел, как брошенное в тростниках платье начало шевелиться, растекаться, медленно клубиться по песку плотным белёсо-зеленоватым туманом.
Apocalyptica - Romance
2.
Яд сбывшейся надежды
1.
читать дальшеСоня увидела: Мартын стряхивает повязку из листа со стопы, натягивает ботинки, встаёт, идёт, никому ничего не объясняя. Тива проводит ладонью прямо над пламенем их костра, и пламя послушно как бы втягивается в ладонь, а непрогоревший хворост из белого в секунду переходит в красный и чернеет. Тива подаёт Соне её вещи. Корней как по команде встаёт и отворачивается. Тива терпеливо ждёт, пока Соня оденется и обуется. И они плетутся по следам Мартына на песке сквозь полоску камышового леса, чтобы снова попасть к подножию длинной разнонаклонной осыпи, образованной отпавшими кусками скалы-замка сверху и песками дюны внизу. Мартын стоит там и, задрав голову, высматривает что-то в руинах. Тива сунула ему в руки забытую футболку, но далеко не сразу Мартын сообразил, что это. Соня молчит, потому что боится приступа дурноты, когда она на ногах. Говорит себе, что обязана вернуться мыслями к тому, что было вчера, ведь ничего ещё не кончилось. Обязана же Ведьма обнаружить, что пленники вместе со стражем-палачом куда-то делись? И каким образом Тива получила возможность спокойно отправиться их с Мартыном разыскивать. Ведьма отпустила Тиву? Ведьма убила её и приняла её вид? Или просто… переключила?! Что если идут они сейчас по зову переключателя?
- Вернулся, - говорит Тива.
Корней сзади горестно вздыхает. Кто вернулся, ему непонятно, но никого хорошего он не ждёт.
- Когда Корней исчез вместе с вами, те двое у меня на глазах телепортировались в неизвестном направлении. Вот поэтому мне никто не помешал пойти вас искать.
- А?
Какое бесприютное место.
Движение (ещё не фигуры, уже не точки), за которым следил Мартын, проявляется пунктирно в насаждении беспорядочных тонких колонн, поддерживающих нечто вроде обширного балкона – каменного массива с плоским верхом. Кажется, что свет и ветер передают друг другу тень. Тот, идущий между колоннами, поочерёдно затеняет собой промежутки, перемещается сквозь опутывающую нижние уступы заброшенного замка зелень то немного вверх, то в невидимые отсюда углубления, натужно преодолевая какие-то препятствия. Даже сейчас, когда вдруг понятно, кого встречают, он как пресловутый двадцать пятый кадр. Сотый кадр. Чёрная материя. Смотришь и никак не разглядишь, пусть он всё ближе – скользящая воздушная линза. Человек-невидимка. Полтергейст. «Стас, его зовут Стас же!» - заставляет себя вызубрить Соня.
- Тива, он каким боком? – нервно спрашивает Мартын, - Он похож на все мои глюки сразу и он мне не нравится. Он зачем здесь?
Тива понимает, что они ещё не разглядели всего.
- Станислав, ваш одноклассник. Он мой друг.
- Чего? Какой это друг?
Смутные воспоминания подсказывали Мартыну, что Стас… не мог называться чьим-либо другом. Не назывался, по крайней мере.
- Это очень замкнутый друг. Я ему обещала, что не буду с кем-либо о нём говорить, пока он этого не захочет. Позвольте мне держать слово.
- Тива, ерунда какая-то! – волнуясь, воскликнула Соня, тем самым вскрывая некую чувствительную к аэрации точку в горле, которую теперь не просто будет унять сглатываниями... Она снова не справляется с логикой событий!
Но вот иллюзии дальнего расстояния прекращаются. Человек в чёрном неловко спускается прямо им навстречу. Его качает некая дополнительная сила и вот-вот выскользнет, чтобы покатиться вниз, нечто в его руках. Его неравновесие радиоволной переходит в Сонину голову; мир разжижается в однородную волну, песок съезжает в небо, ноги тонут в песке. Но Тива успевает придержать Соню от падения.
- Это Эээг…
Соня не имеет права произнести. Ещё не было так пусто, не было. Соня видела, как сереют под загаром шея и уши Мартына.
И как вязко тот идёт им навстречу. Они все застряли в этой секунде.
Благословенная серость укрывает снова. Так Соня и проглядела, как Эгле оказалась в руках у Мартына.
А Стас смотрел на неё тем намертво знакомым ожоговым взглядом. Смотрел непрестанно издалека, когда Соня ещё не могла распознать его. И смотрит до последнего, отворачиваясь усилием.
Стас, тот, которого никогда не замечали и даже не могли как следует вспомнить, когда это стало так нужно, уже карабкался обратно по песчаному склону, спеша от них, не удостоив ни словом. Вот он теряться в высоких стеблях, уходит вправо от оконечности замковой гряды : там только небо. Обморочность слетела, что-то закипело в крови. «Замкнутый друг», как ты смеешь уходить, молчать?! Забыв, что недавно делала с трудом несколько шагов, бежит вслед за Стасом. Несколько минут назад Соня забыла о нём последний раз в жизни. Тива кивает вслед, не останавливает.
___________________________
Склон не хочет, чтобы ещё один человек покорял его. Раздражённо спускает Соню на метры вниз несколько раз, точно как склон вчерашнего дня, размываемый колдовским ливнем. Она продолжает гонку на четвереньках. Два слабых, переутомлённых человека на белом песке. Солнце переходит в режим врага. Надменное существо в чёрном не оглядывается.
- Ты… не… уйдёшь… просто так. Ты… скажешь…
_____________________________
Он - огненный шар, воплощение беды. Огненный шар должен катиться вниз с горы и крушить всё и всех на своём пути. Он толкает шар вверх, в противоестественном направлении. Он катит вверх себя. Клокочущая ошибка. Побеждённый. Он это сделал, отдал любимую из рук в руки врагу своему. Слабому человеку, который – а может и так! – трава под его ногами. Он отдал.
______________________________
«Если ты не умер – где ты был? Откуда ты явился?»
Только бы догнать. Голос настолько ослаб, что придётся сказать это ему в ухо.
_______________________________
Он не знает, что такое "честь" и "благородство". Но оставить себе, отнять, это разрушило бы; это каким-то тайным связующим-составляющим – отдать Эгле – было в пути его решений, неодолимым, а к чему ведущим, не узнать. Сделанное никак не исходило из вечной униженности, вечного страха. Связующим, сплетающем опоры его несуществующего бытия – того, откуда светили ему Они. Было это. Этим было.
Эгле не принадлежит никому на свете.
_________________________________
«Где же ты её нашёл? Что там было?»
Только не выговорить ничего на бегу.
_________________________________
…но правильно – разве значит легко?
И катит свой огненный шар.
Когда-то он горячо, и точно зная, что бессмысленно, мечтал о разговоре с ними. А потом даже говорил с Эгле. В пересчёте на человеческие часы всего лишь «вчера». В больнице. Он помнил это как давнее.
_________________________________
«Почему ты? Кто же ты такой, подожди!»
Он не хочет с тобой говорить. Почему? А вспомни школу. И с Мартыном, конечно же, не станет говорить. По той же причине. Да. Кто бы он ни был, он должен нас ненавидеть.
_________________________________
... теперь же снова настал такой же страшный миг. Соня бежит за ним, задыхаясь, требуя обернуться, а он не может выполнить повеление.
Это невыносимо неправильно, что она бежит и просит, и так же неправильно было, что Эгле сама приходила к нему в больницу, невыносимо, что Соня много дней шла сюда, невыносимо за неё - она увидела, что стало с Эгле, невыносимо, что Эгле, убежав от него из больницы, попала в лапы Бабушки, а потом для неё тоже прошло неизвестно сколько времени, в которое произошло нечто жуткое для неё!
Почему он не понял сразу, для чего и где так было нужно его возвращение в мир живых?
_________________________________
Он нам мстит?! Он нашёл лазейку в мироздании, что позволяет слабому человеку осуществить наказание? Что если где-то рядом не только мы, а весь класс, а Эгле даже не первая… из наших одноклассников?
И мы не первые, кто стоял перед Ведьмой?
_________________________________
Соня, не иди за мной! Ему страшно, стыдно, горько.
Она имеет право знать, что же именно принесло ей страдание. Остановишься, неужели не остановишься? Руки горят. Он думает, что это память о Эгле. Руки и везде, где он касался её невольно, пока нёс. Это растворило воспоминание о прикосновении живой Эгле.
Соня кричит, срывает много раз сорванный голос, и снова кричит.
- Кто это был? Кто убил её? Ты?!
Видит: он вздрагивает.
Они добрасывают себя на каменисто-травяную ступень замковой осыпи, на которую, наметённая ветрами, нанесённая весенними разливами Реки, опирается белопесочная дюна.
Хуже места и не придумать.
Убил ли я…
Убил.
Долго готовился к тому, чтобы подойти, передать её тело. Я не могу говорить с тобой, я ничего не сумею объяснить! Все простые человеческие слова, грамматические связки никогда не были вполне понятны мне, часто не слушались меня, так подводили, что я был уверен в своём идиотизме.
А сейчас больше ни одной не осталось.
Я убил вас, Соня.
- Повернись ко мне! Хватит! Стас! Это же ты? Или ты его двойник?
Вот теперь не посмел ослушаться. Тело само развернулось к ней лицом, прежде чем звуковая волна достигла ушей Стаса. Изображение мира не поспело за ним: расплылось.
Соня шарахнулась назад. Если бы она споткнулась и упала, наверное, его жалкое существование прекратилось бы в перенапряжении чувства. Он бы взорвался, выключив здешнее солнце заодно. За то, что всё устроено неправильно. Но Соня только осторожно опустилась на землю, села, опираясь на руки.
- Если это ты, - прошептала она, дыша с хрипом, - Есть вопрос, который нам страшно задать. Мы даже не произносили её имя вслух. А ты – знал? В... там... в Лесошишенске?
(Да как же непослушны слова и мысли. Всё болит. Горло болит. Кто же тебя такую поймёт?)
- А если… молчать… зачем так смотрел? Стас, что тебе я сделала?!
А он… прикрыв глаза, сделал шаг назад, и что-то с ним стало происходить.
«Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…»
«Меня здесь нет. Меня здесь нет», заклинал он про себя. И задержал дыхание. Он не раздумывал, как это поможет.
- Ничего себе, - прошептала Соня, ложась на землю. Он был, но исчез. Он целую секунду был прозрачным, опустился на колено в эту секунду, а потом вовсе исчез.
«Двадцать один, двадцать два, двадцать три…»
Сколько понадобится.
"Сто двадцать четыре..."
Соня свернулась на земле и бездумно лежала до тех пор, пока её не вернул резкий, многократный птичий крик. Привычно представилось, что в погоне за странным человеком она пересекла снова портал, оторвалась от своих… да, именно своих. И затерялась навсегда. Может, он этого и хотел? !
Она подобрала размотавшийся платок Тивы, поднялась, дошла до края площадки. А высоко. Кровь стучала в голове. Соня увидела яркую полосу песка, увидела невероятный водный разлив, где другой берег слабо в солнечной дымке угадывался утёсами. Легко нашла глазами неоновый светлячок, Тива издалека откликнулась на взгляд – подняла руку, показывая, чтобы Соня возвращалась. Затем жест для абонента, что должен был бы стоять рядом на горе. Соня медленно помотала головой: я одна. Тива поняла сразу. Неужели она так хорошо видит?
Прав оказался Мартын. Соня ему поверила и не поверила, тогда, за решёткой. Что-то в ней отрицало непоправимое. Свою гибель допускала, но не Эгле. Соня, опустив голову, брела по берегу, закрутившись по глаза в прохладный, мягкий, целебный платок-шарф. Впереди в десятке метров шёл Корней и часто оборачивался, посмотреть, как она. Автомата при нём не было. Вероятно, послала за Соней Тива.
«Вот как вышло. Ты ушла раньше, чем я».
Будет очень трудно подойти и посмотреть на них. Потому и побежала за Стасом – не смотреть на Эгле, не смотреть на Мартына.
Будет пусто. Будут непримиримые слёзы. К счастью, вероятно, не наступит завтра.
Но если вдруг наступит завтра и вся жизнь: возвращение и годы всего, что повзрослевшим людям положено, будет больно и пусто каждый день этих лет.
«Радость будет, как золото в речном песке, но я буду их жить. Потому что все мы так ненадолго».
_____________________________________________________
До него всё ещё не могли докричаться. Словно выныривая, снова делал небольшой глоток воздуха, сопровождая это небольшим вздрагивающим вверх движением корпуса, и снова проваливался. Девушка в его объятиях была как в самой совершенной броне
- Мартын! Неужели ты не чувствуешь, что за нехорошее на ней платье?
Корней вне их круга, поодаль. Он скорчился на песке. Его скорби не замечает никто.
- Он стал весь тяжёлым. Не могу его пошевелить, не то что расцепить их. Уши ему растираю, а они каменные. Это схлопывание времени: иногда от сильных потрясений вокруг искажаются поля… ты знаешь своего друга; подскажи, на что он теперь способен откликнуться? Только ни в коем не касайся Эгле, точнее, этой белой материи на ней. Не смей, договорились?
Соня только кивнула, опустилась перед Мартыном-с-Эгле, немедленно нарушить запрет: коснуться сразу обоих, замкнуть цепь, вывести из равновесия.
Отскакивает Соня с криком: такого не предугадать!
- Что это?!
Она смотрит на ладонь, но на ладони ничего. Червь-хлыст за долю секунды вошёл в руку, вышел через ногу в песок.
- Эгле, Эгле моя, миленькая… ма-амочки!
От первого удара внутри тела ледяной трек, остальные глуше, ноют. Гладить, через чугун укрывающих рук - перепроверять… Где материя – оттуда боль!
- Тивушка, да помоги же! Надо выбросить это, или они вместе пропадут!
Корней поднимает голову. Он слишком хорошо понимает происходящее. Он ошибся: платье не теряет, как надеялся, свойств. Надо идти им на помощь, но память тела парализует...
- Это платье нужно с неё снять, немедленно, как можно скорее! Ты слышишь?
- Мааа… Мартын, я буду держаться за это платье! Больно, очень! Пока не отпустишь, буду держать, понятно?! Отдай нам Эгле, ненадолго, ну пожалуйста!
Обе держатся за платье. Мартына трясут, уговаривают, свирепо орут на него. Соня то вцепляется в смертельный шёлк подола, то с криком отпускает, но снова хватается, плачет. Для них с Тивой вечность проходит, а всё-таки полминуты где-то. И выцарапывают у него, ослабевшего всё-таки.
- А-ааа… - напоследок вскрикнула Соня, - Эгле…
Остался с ней холод, боль уснула.
- Просто посиди. Мартын. Мы сами. Сами её разденем, - поспешила сказать Тива, - Так надо, и как можно скорее.
- Она же – моя… - невпопад произнёс Мартын, оседая спиной, оставшись без опоры.
- Не мешай только, ладно?
Тива наклонила ухо к лежащей на песке Эгле.
Соня боялась пошевелиться.
Это как долго продеваемая в неудобную бусину короткая нитка, надо позарез, и ловишь этот обслюнённый размахивавшийся кончик, а он уходит обратно от малейшего движения.
Это как единственный шанс подцепить упавший под решётку ливневого стока ключ.
Это один в один как она говорила Мише: «мне такое приснилось, и я люблю тебя, я хочу быть с тобой», и замерла потом так сильно-сильно, потому что решалась жизнь.
Только дай надежде лазейку.
- Одно дыхательное движение в семьдесят пять секунд…- вид у Тивы уже не командирский, - Как странно.
Изумление и заставило Тиву сделать эту ошибку: сказать о своём открытии вслух, не подтвердив его следующими семьюдесятью пятью секундами.
- Она живая! – заорала Соня со всей дури, а Мартын ринулся – снова отбирать.
- Корней, сюда! Пожалуйста, держи Мартына, если будет мне мешать. Соня, а ты отойди, а?
- Нет!
- Тогда подержи ей голову. Платья – не касаться.
- Я помогу!
- Платья – не касаться. Обещаешь?
- Да.
- Ползи отсюда! – рявкнул Мартын на Корнея, окончательно отмирая и зачем-то пытаясь от него всех девушек загородить, - Тива, что? Она дышит? Ээгле, Эгле, потерпи немного…
Он говорил почти неразборчиво, втягивая воздух в себя сквозь зубы. Тива быстро, но бережно скатывала с Эгле немыслимую, похожую на паутину, а местами изъеденную неизвестно кем, побитую чёрными точками, позеленевшую материю, с одуряющим, тревожным, безнадёжным запахом древнего, выждавшего столетия тлена. Для Сони в запахе есть нотка дихлофоса.
Она мысленно вторит Мартыну: потерпи, это скоро кончится!
У Корнея всё лицо в песке. И дорожки ручейков в том песке. Уже почти всё высохло и осыпалось. Он видел раздетую Эгле, но больше не должен. И сидит вполоборота ко всем.
- Он сказала мне: спуститься в под-земля. Это под-земля – где холод мёрт лежит… вкрагуивай-далашами ыий… Там глуб, глубок, долг ступени, время час, время два. Уши сжать от глубоко. Руки, ноги – замёрзнуть. Замёрз-ли. Весь. В темнота. Или я сделать, или он не выпускать наверх. Я в темнота. И шарить в нижний тюрм. Там кость, кость, ещё кость, прах. Кость крепко, кость рушная… опять скелет весь… и… я думал - я орчыготакнувут… это когда мозг, голова – ломай и не мыс-лить…
«Ведьма посылала меня в глубокое и холодное подземелье, где было много костей разной степени сохранности, и я думал, что спячу там, в полной темноте…» Словокорячества Корнея вдруг перевелись у Сони в понятное странно легко.
- Тяжело заново вспоминать, - сказала ему Тива, - Ты долго искал в том склепе нужное место, по описанию Ведьмы, очень боялся забыть ориентиры, и что останешься там навсегда. Но ты вынес наверх это самое платье.
Движения отрывисты: больно. Но она аккуратна и терпелива. Шёлк рвать нельзя. Если сделать что-то не так, порвать платье, смерть вырвется снова… здесь истончилось бытие, обернулась пред-адской материей граница.
Пока платье рядом, они в опасности.
Соня представляла себя на месте Корнея, и капля сползала с виска. Время от времени хотелось осмотреться – небо, небо на месте! Есть чем дышать.
Так Ведьма его сломала. После такого не ослушаешься. Убьёшь других, в надежде, что не повторится.
- Корней, а дальше?
- Я… да… - Корней задумался, вспоминая. По его лицу можно было последовательно прочесть несколько состояний, итоговым из которых было упрямое намерение умолчать. Вероятно, обнаружил, что так просто пересказать события не может. Для произошедшего и в склепе, и в зале, и ещё раньше, розийского языка недостаточно. На родном же некому выслушать. Никогда уже не будет того, кто выслушает.
- Он говорить… Ведм говорить: ты… - Корней в покосился в сторону Мартына, - Ты раздевать, деувшка плакать и бояться, ну а ты – раздевать…
- Что?! – не поверила ушам Соня, - Что значит: раздевать? Для чего? Что ты сделал?! Почему ничего мне в яме не сказал…
Последующее выглядело так: Мартын, сжав кулаки, сорвался в сторону Корнея, никто не сомневался во встрече кулаков с лицом солдата. Но Корней даже не выставил защиты, не сжался. Не поднял сокрушённой головы. Как был в коленопреклонённом состоянии на песке, так кротко и принял бы выплеск праведной ярости. Мартын затормозил, и, ковырнув в отвращении на Корнея ногой песок, вернулся.
- Но я не сделать, не трогать! – спокойно и очень печально сказал ему Корней, - Я держать этот плат. Плать-е из под-зем-ля. Не когдай Соня видеть. Потом. Много быть. Я лучш молчать про себяй. А Эгле… она… вести как знать. Как уже зна-ла, что быть для ней потом.
Мартын… слышит ли? Мышцы на лице подёргиваются в унисон каждой колючей мысли, каждому сомнению. Боится, что исчезнет Эгле, стоит отвернуться.
Корней вдруг резко поворачивается к ним:
- Эгле тогда защищай меня! Я привести её из тюрм, она: не бойся, Корней. Сказать: Я Эгле из… Ни-гин-айс…ге… Мартын, она быть… смело и держать… держаться гордст и достоинсв. Не боятс…ся. Я – страх, она – не быть! Она защи…щать меня, и Ведм… бросать. Швырять Эгле на пол. И тогда Ведм сразу в мой голова сказать: иди Корней в под-зем и неси плать…е. Два час у меня, два минут где Эгле и Ведм… было. Я так понял. Я принести… этот плайт…е. Платье. Я держать, тянуть к Эгле, и Ведм говорить её… с ней… говорить словы... словами, какий я не понимай. Не понимал. Я держать… и он сказать, что: сама разденся или Корней раздеть будет… и Эгле трогать платье, и – так боль! Я держать – боль… И она… взять сама. Чтобы мне – не боль! Она взяла, сама надеть… и упасть.
Соня перестала разбирать слова. От волнения в голове колотил мягкий и тяжёлый молот.
Белое платье лежало в стороне.
- Тива?!
- Подожди ещё.
- Тива…
- Мартын.
Соня сорвала с себя платок, накрыла Эгле. И в который раз закашлялась.
- Мою одежду… отдам, - выговорила она, - Я голая пойду. Мне кажется, ей холодно.
- Соня, погоди разоблачаться. Этот платок – моя экспериментальная разработка. Пилотный экземпляр, как говорят. Не доработан. Влияет на давление, иммунитет, кровообращение, работает как фильтр для воздуха. Он стабилизировал твоё состояние…
- Вот, кровообращение! И сердце? Я заметила, что он особый! Он ведь её вылечит?
- Он вылечит тебя до конца. Если продолжишь носить.
- Мне больше не нужно. Или ты хочешь сказать…
Сердце – вниз.
И тут Соня воочию увидела этот маленький и редкий вдох Эгле. И совершенно незаметный выдох.
- Ну вот же… Платок будет для неё. Я не возьму. Это точка.
Но тут же осознала кое-что, выскочившее от радости из-под внимания.
- Тива… что же это значит: один раз в семьдесят пять секунд?
- То и есть. Такова данность.
- С человеком так не может, - заговорила Соня, потому что сказать вслух это придётся, - Мартын! Мы не можем это игнорировать… то есть… человек не может дышать раз в минуту или реже. Или дышит – или… Тива, ведь если это кома, Эгле вообще никак не могла бы дышать сама, да? Нам показалось, да? Тива!! Её мозг ведь…
Тива взяла платок и застыла.
- Помолчи, я скажу через минутку.
- Но почему…
- Дайте мне минуту тишины.
На этот раз Тива зажмурилась. Её тело напряглось, она как бы приподняла с колен невидимый шар, внутри которого с зелёным трикотажным платочком начали случаться трансформации.
Петельки потекли, вытягиваясь в нити, которые самостоятельно вывязывались в иное, более тонкое полотно. Пятна на нём становились чётче, превращаясь в рисунок. Блеснули золотые точки.
Новая материя превосходила платок по площади. За ней следили три пары глаз.
- Тиыйэйкливаниаль! - воскликнул Корней.
Зелёный цвет бывшего платка расползся на составные, получалась ткань, покрытая рисунком – медовые соты с васильковыми вкраплениями. Что-то немыслимое в этих краях, если думать о дизайне... Тива расправила результат труда - это оказались шорты и майка со стоячим воротничком, короткими рукавами.
- Получилось, - с каким-то удивлением произнесла она, - Соня, как тебе, нравится?
Вероятно, прикосновения ткани были бы восхитительным, только ни Соня, ни Тива не различали тактильных тонкостей. Их кисти и ладони так и оставались замёрзшими и наполовину онемевшими.
- Так ты… волшебница? – догадалась Соня. Пусть бы так! Эта может быть только доброй, доброй, доброй…
- Нет-нет. Я же сказала, что платок – это прибор. В данном случае - медицинский. Сейчас он будет работать как ортопедический аппарат: поддерживать шею, фиксировать переломы вместо гипса, и ещё сохранять температуру, какая у неё сейчас есть. Кожу защитит. На всё тело не хватило, как видите… А эту пакость я уношу отсюда. Не бойтесь, я быстро.
Тива собралась с духом, подхватила некогда белоснежное платье из склепа, и рванула в сторону дюны. Но по дороге уронила, не вытерпев.
Боль прошла, как только прекратился контакт с пакостью, оставив на память ещё несколько градусов мороза по ощущениям. «Так не пойдёт. Руки мне ещё пригодятся. Это, по всему, не та вещь, которую достаточно забросить подальше. Проще нам самим убраться отсюда».
И оставила платье в россыпи валунов.
Тива надеялась, что упражнение с Изменчивой Плазмой заодно поможет ей телепатически дозваться Стаса. Неважно, годный ли она передатчик - главное, оказался бы он хорошим приёмником.
Но он молчал.
"Или просто, просто совершил, что намеревался – победил своего врага, Эгле нам вернул, да ушёл, куда хотел. А я совершенно ошибалась на его счёт."
______________________________
- Мартын…
- Вот так-то…
- Он даже не стал со мной разговаривать, представляешь? Мартын, что это всё значит, как думаешь? Кажется, что я – это давно не я. С кем ни говорю – или исчезают, или молчат, или издеваются, или что-то происходит в этот момент… Скажи, что с нами происходит?
- … я предал её. Я уехал из города, бросил. Если бы не уехал только отдыхать… на свадьбу.
- Если бы ты не уехал, это не значит, что ты предотвратил бы. Если Вве…дьма собралась это сделать, понимаешь? А если бы мы с тобой не бросились вдогонку, она могла… наверное, приказать Корнею или кому угодно всё равно притащить нас.
- …я звал к себе, звонил сто раз в день, чтобы приехала ко мне… знаешь, куда? В город Важная Гора.
- Знаю…. я тогда подслушивала ваш разговор. За стенкой сидела. Так хотела выйти к вам, а когда Эгле сказала, что хочет поговорить со мной, я сбежала. Несколько дней бегала от неё! Даже в парке пряталась, когда чуть не встретились, Мартын, она искала меня по городу! Она даже кое о чём предупредить меня хотела, а я убежала!
- о чём…
- А это вообще неважное. Кажется, Мишкина бывшая… знакомая в школу приходила. И на Эгле почему-то вышла. Вот бред…
- … я предатель. Поверил, что она мертва. Лапы сложил. Разрешил себя убить… Тогда, когда в «шахматы» играл, должен был не поверить. Что-то сделать. Вытрясти из… этой… этого… не душу, а не знаю, что за там гниль. И вот за это… получилось… что Эгле мне принёс… на руках! мне в руки передал! Сонька! этот лузер, откуда он только взялся, а? Почему это не я там был?!
Они смотрели – оба на Эгле, только на неё! – их трясло до зубовного клацанья.
- …синяки, на лице, везде! - произнёс с ненавистью Мартын, - У неё рёбра сломаны! Кто-то её бил!
Соня моментально оглянулась на Корнея – тот отчаянно замотал головой, держась за неё обеими руками.
- …переодели в это… болевой шок… должен быть…
- Мартын, а ты действительно… не почувствовал… от платья? Когда… к себе прижал?
- Нет, - ответил он далеко не сразу, - Сонька.. слушай меня. Тива странная. Я её не классифицирую.
- Чего?!
- Она не всё говорит - слушает нас. Я так раньше с тобой поступал. Значит, не доверяет. Или у неё странные цели.
- Какие?
- Тише, пусть ашшский болван не слышит. Я не утверждаю, что она плохая. Просто хочу понять, почему ей якобы неизвестно… с её-то вводными, с её-то способностями...
- О Ведьме?! Не хочешь ей говорить?
- Вот. Молчим и слушаем. Чисто на всякий случай. Если бы Тива не назвала… Стаса своим другом. Почему о нём нельзя говорить?
_________________________________________________
Тива вернулась быстро. Никто не видел, как брошенное в тростниках платье начало шевелиться, растекаться, медленно клубиться по песку плотным белёсо-зеленоватым туманом.
Apocalyptica - Romance
2.
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров
-
-
11.02.2020 в 22:27Такой важный персонаж достоин отдельной фотографии.
А всем персонажам ЖВ - продуманный образ и отдельную полку.
-
-
12.02.2020 в 00:20Белую тряпку так просто не уничтожить, да и лечебное одеяние ненадёжное вышло. Как бы не в утешение живым чисто - Тива ох как не уверена, что Эгле можно вернуть, но ведь без неё никто шагу дальше не сделает.