Глава 28
В речном лабиринте
1.
читать дальше- Ум… Соня. Умерла.
Вот и всё, сказал себе Мартын.
- Нет, что ты. Дышит, переломов нет, кровотечений тоже. Есть ушибы, некоторые смещения и растяжения. Я прямо сейчас и исправлю. Но сначала давай-ка, посмотрю Эгле.
Соня лежала с широко открытыми глазами. Из всех смыслов в них было одно отражённое небо.
- Так значит, эта тварь ещё и некромантом оказалась… Твой друг, Тива, я видел, как он заклинал зомби. Зак-ли-нал.
- Скажешь, лучше бы он этого не сделал?
- …отомстил и Соньке… сошла с ума от ужаса.
Соня вдруг вздрогнула всем телом. И заговорила:
- Я не сссшла… Не дождут…ся. Не хочу бояться!
- Ну и отлично! – сказала ей Тива, - Знаю, было жутко, но, ты просто невероятно храбрая, хладнокровная умница.
- Меня как бутт… назнанку. Я нне хотела… поддаваться!
- Ты… всё помнишь? – осторожно спросил Мартын, - Понимаешь, где мы, что мы?
- Но-ножиком в вас бросали. А Тиву за волосы... Пошлые ске…лескеты. Ддураццкие склеты. А ничего такого, п-подумаешь. Я сама внутри – скуелет.
Мартын наклонился и осторожно пожал ей руку:
- Ты меня вытащила, когда я в костях застрял, а так бы без ноги остался.
Страдальчески зажмурившись, Соня потянулась за пояс и высвободила оттуда серебристый телефон, теперь с большой трещиной в корпусе.
- Я – бессмертна. Пойдёмте! Я могу идти. Да. Я хочу идти.
И выключилась снова.
____________________________
Они напились этой водой, не интересуясь её свойствами. Шли по воде – двое со взглядом на две тысячи километров, и Тива. Она несла кроссовку, пару ботинок и нож. Несколько раз сменили друг друга утро, ночь, вечер, дни, дни. С минуты, как скелеты отпустили их, прошёл от силы час.
- Корней убежал. Я тоже хотела. Так страшно было... и противно. Ты не побежала за Корнеем, потому что он "не наш", не лесошишенский?
- Наш. Мой. Но когда я обошла дерево, то обнаружила, что даже следов его нигде нет. Следов в самом прямом смысле, на земле, что значит - он исчез из того мира, едва сделав несколько шагов. Я не уследила, недооценила страх Корнея. И даже теперь не знаю, куда нужно было отправляться за ним.
Несмотря на решимость не становиться беспомощной обузой, Соня скоро сникла. Как и предупредила Тива, после бурной реакции ложного воодушевления её охватила апатия. Соня мало что замечала вокруг. Тива рассудила, что пока Соня хочет идти, не надо принуждать её к отдыху: течение слабое, а босиком для истёртых ног полезнее по подводному песку. Изменения характера водоёма в опасную сторону Тива высмотрит загодя.
«А Корнея сейчас пытают», роняла Соня время от времени. Один раз – «такое погубили дерево».
Мартыну спотыкаться и падать было никак нельзя. Шёл, из остатка сил держа свою ношу. И когда случилось ему обернуться назад (нет ли погони), почему-то увидел как наяву зимний день, в котором он пронёс-прокатил Эгле через ледяное озеро, виртуозно лавируя среди вооружённых коньками ног празднующих горожан. Лезвия сверкали как ножи, а им было весело. Нож сверкал, вылетая из высоты вот только что над ними, а он уворачивался, спасая Эгле. Надуманные параллели жизни накладывались друг на друга, слипались и размывались сверкающими как лёд водами под ногами.
И стала Тива им тихонько рассказывать, что Река эта, да, все эти водоёмы, что пройдены и что видны впереди, есть одно целое. И то, что кажется человеческому глазу просто потоком, на самом деле - дорога из прошлого в будущее.
Река несёт на себе Время, зримо и осязательно воплощает Время, связывает все сущие миры, всеобъемлющая Дорога. Нет ни одного мира без её движения.
И мы, объяснила она, блуждая вдоль Реки или как сейчас, прямо по ней, можем пешком попасть в любое место Вселенной. Порталы же – двери, заставляющие поток Времени ветвиться, реализовывать все возможные вероятности: все исходы и все начальные состояния, какие можно вывести из существования исходных.
Соня с Мартыном начинали внимать. Отторжения не было. Всё, о чём говорила Тива, наличествовало прямо перед глазами и будто бы было известно им задолго до рождения.
- Не случайно путь здесь. И этот путь – ваш, и выбор будет за вами.
Внемля ей, они двое, не рассчитывая, не вглядываясь, не споря за очерёдность и не оспаривая выбор другого, наобум указывали разветвления пути, что случались на каждом шагу, а Тива шла, куда хотелось им. Войдя в очередные врата, не помышляли исправиться: против потока Времени легко не вырулить. «Туда», показывала Соня, саркастически улыбаясь, ведь ни идти, ни выбирать, ни стоять, ни прятаться не имело цели; «сворачиваем в третий справа», равнодушно бросал Мартын. Опустошённые, они забыли, чем может обернуться каждый бездумно избранный вариант; казалось, они таким опасным способом развеивали смурь. Но перед душевным взором стоял зимний счастливый день и игра втроём в «городское ориентирование» - череда шутливых жребиев, что привела их к колдуну в заброшенный лесопарк. И кто же из них был тот, кто вынул из жребиев последний?
Родной дом становился всё дальше.
«Их бессмертная душа должна знать, как лучше запутать дорогу так, чтобы ведьма-бабушка плутала как можно дольше», думала Тива, «больше порталов, больше вариантов, больше выбора, причудливее путь. Это тоже способ».
Мелководный разлив, в который они вышли через портал прямо с дубового плато, простирался до горизонтов. Кое-где большие берега проглядывали. А вдалеке тянулся едва угадываемый однотонный горный хребет. И прерывался вдруг абсолютной вертикалью, после которой сразу были картинки, как подклеенные с других страниц журнала - колодец густого неба или столбовидные кряжи или малиновый закат или чернота. Или снова сине-фиолетовые горы, те же или нет, как знать. Или что-то там, похожее на горы… так и справа, и слева так же, пейзажи: горы ли разной удалённости, очень пологие склоны-луга, долины в жилках белопенных ручьёв, просто равнина ли вроде той, что держала разлив на себе. Всё это прерывалось и возникало внезапно, как в отражении вращающихся стеклянных дверей. Ведь разлив был испещрён, заставлен, обрамлён высокими, широкими – не просто и понять, где у них границы - порталами, и из них выступающие миры пучками, связками, снопами накладывались здесь друг на друга, проникали один в другой, обменивались материей и энергией, отражались многажды друг в друге, в водах друг друга, менялись отсветами и тенями. Даже Тива не смогла бы сказать, сколько их уже пройдено. Порталы стояли на пути: в одних светло, ночь в других. И только предположительно летнее время объединяло все эти комнаты и двери. Звёзды, луны, рассветы, необъяснимые сияния рассеивались и дробились, и над путниками, как в храме, стоял таинственный полусвет-полумрак. Из неизведанных миров, обгоняя путников, плыли листья и букашки, ноги путников временами пощекотывали стаи странствующих рыбок. Воды миров, смешавшись, становились равно теплы.
Жизнь – полоса сияющая, полоса сумеречная.
Они все потеряли себя в лабиринтах времени.
Остров начинался колючестью чертополоидов меж окатанности усеивающих его камней. На этой оконечности стояла колония серых с рыжиной птиц, что подняли шум, но не разлетелись при появлении людей. Тива нагнулась, чтобы взять из очередного гнезда одно серо-полосатое яйцо, пропустила несколько гнёзд, взяла снова. Птицы отскакивали, полурасправив размашистые крылья, давая им дорогу, и, вопросительно покрякивая и заглядывая путникам в глаза, возвращались. Тива передала несколько яиц Соне, наказав, чтобы не роняла: пора Соне сосредотачиваться. Каменистая пустошь начала вытесняться сухим травостоем, потом появились деревья: ещё портал. Поток слева начал заметно углубляться, чтобы превратиться в заводь, затенённую лесом двух соседних островов.
Тива вслушалась: лес показался пустынным и безопасным. И настояла на привале, уверяя, что чем крупнее суша в разливе, тем дольше на ней можно пребывать, не двигаясь, отдыхая.
Чем ближе к воде, тем ниже ростом и кустистее трава, она переходит во всё более широкие листья, клонящиеся к земле, чтобы в конце концов распластаться блинчиками в самой заводи: это стадии развития одного и того же растения. От водной плавающей купности блинчик нет-нет и оторвётся, в другие миры поплывёт. И кто-то же ловит их в неведомом, удивляется. В этом лесу день, а через заводь вечернее зарево сквозь вершины. Впереди поток снова мелеет. Там уже ночь, и лучи дня с правого берега косо падают в неё. Ночь поёт сверчками. В заводи на вечерней стороне поют лягушки.
Соня, не предупреждая никого, разделась догола. Без слов вручая Тиве на хранение телефон, направилась в воду. Размазанный в дрожащих руках и по одежде желток стал последней каплей.
Она не смогла, а Мартын выпил пять собранных Тивой яиц, про которые было сказано, что, мало того, зародышей в них нет, но и болезнетворных начал любого вида тоже нет. Рыбный только привкус.
Теперь он в траве, в полутени, футболку под голову Эгле положил. Он не спит.
Тива стережёт их.
Соня прицепила на выступающую корягу в свободное полоскание майку, лифчик, трусы, штаны. Сонное течение. С головой вниз – в очищение, в очищение, очищение. Прозрачно до дна между листьями-блинчиками, между корягами, вырастающими из берега. Нет на дне ничего лишнего. Смыть жёсткие объятия. Изгнать угрюмую пыль, пот, жару и холода. Промывает, полощет, скатывает грязь с кожи, где дотянется, растирает себя, достаёт со дна горсти песка вместо мочалки. Невесомость. Чего только не выдерживает организм, как выясняется. Под водой Соня снова сильна, не чувствует, как тратится телом тепло. Чем холоднее, тем чище. Смыть. Взгляд синий колдуна. Смыть. Нет твоей власти. Не было твоих слов. Не нужно мне этого.
Колдун больше не маячил позади: трудно поверить, но вроде бы он упустил их из виду, заблудился. А у него кроссовки Сонины теперь… сумки прихватил, она видела. Счастье-то какое, что свою одежду, сегодня… то есть, когда после костра проснулись – это всё ещё сегодня считается? - надела, а Тива – свою. Только обувь Тива Соне оставила, а сама босиком. Напрасно с обувью вышло. Но с одеждой повезло.
Это было только что, во время предыдущего короткого отдыха на камне, одиноко торчащем в мелководной бескрайности. Время, потеряв терпение, вынудило в очередной раз сняться с места скоро, как и с любого из других малых пристанищ: в одном из миров впереди взошло слепящее солнце, они и поотворачивались назад. Соня негодующе вскрикнула сквозь зубы и зашагала по воде прямо в это солнце, не разбирая дороги, поскольку там, в направлении прошлого, они увидели…
- За нами идёт? Что ему теперь ещё надо? – вопросил Мартын, шлёпая за ней.
Просто у него нет другой дороги, был им ответ.
- Что ты хочешь, Тива, сказать? Что он теперь всегда будет шляться по нашим следам?
- У него нет другой дороги. Это я знаю точно. Остального – не знаю. Теперь никто кроме него вам и не скажет про остальное. Он будет там, где мы. Понятно?
- Спасибо, да. Правда, ничего хорошего в том, что ещё одно зомби идёт по нашему следу, я не вижу. А бабка зомбеева, похоже, опять занята.
- Наверное, эта вода не такая вся чистая, раз мертвецы по ней ходят, - буркнула Соня, - Наверное, эту водицу нельзя заговорить на всякое добро. А мог ещё напасть, пока мы спали на ходу. Что будем предпринимать, когда подойдёт ближе?
- Живой он, - сказала Тива, - Если кто-то живой, я это вижу издалека.
- Живой? А был какой, после того как пятился и свалился?
- Мёртвый.
- А когда скелетами рулил? – уточнил Мартын.
- Снова живой.
- Стало быть, восстал… Да он что… бессмертный?
- Ожил, и как понимаете, не впервые. Сколько было раз между тем и этим – нам неизвестно. Сколько жизней у него в запасе, тоже неведомо… К нам Стас не подойдёт, будет держаться на расстоянии.
- Почему знаешь?
- Только это и сообщил. Пока мы сидели.
Тива доходчиво уткнула палец в лоб.
- Вот даже так? То есть ты его давно засекла? Тива?
- А сама утверждала, что мысли не умеешь читать… - вспомнила Соня.
- Не умею произвольно. Но когда целенаправленно передают, могу быть приёмником. Вот с его помощью как раз это и выяснила.
- Передай тогда, пусть сгинет, - потребовал Мартын.
- Ты уже сам передал. Он прекрасно оттуда слышит нас.
- Слишком далеко! Значит, магией подслушивает. Хорошее дело, правда. Тива… способствуй ему, если хочешь, и дальше. По-дружески. Ты существо свободное.
- Ты всё знала, всё? – наконец решилась Соня.
- Догадалась. Как столб дыма в пустыне или огонь на горе в ночи, любовь невозможно проглядеть, - Тива ответила, понимая, о чём вопрос, - Даже его любовь, Стаса-мага. Я не умею читать этого человека. До сих пор ни капли не поняла бы о нём, но он выдал себя при мне. Дважды. Сами судите, можно ли было мне заранее сказать, мол, ждите, подойдёт он к вам с тем, чтобы открыть свои чувства. Не профанация ли? Не оскорбление для него, для вас?
- И так боялась… профанации, что нас не предупредила?
- Стас - он тоже лесошишенец, - спокойно объяснила Тива, - Думаю, даже по рождению. Так что определённо должен располагать и моей защитой. Может быть, я смогу вам объяснить, почему защита состояла в том, чтобы сохранить тайну в тайне. Не забывайте - я отправилась сюда ради города и ради Стаса, не зная, что встречу вас. Хотя он-то знал, что вы здесь, теперь я уверена.
- Ах, да, так, а не иначе, возьму на заметку, «лесоши-ше-нец Стас»... ты хоть понимаешь?! А если ты обязана колдуна-то... защитить!, тогда следующим шагом… и его чёртову бабушку - наверное, - выговорил Мартын, - Ведь бабушка эта Стасикова в Лесошишенске уже минимум девять лет, зубы даю. Хотя говорят, что она, вообще-то, точно сильно дольше...
- Улавливаю… именно это вы с Соней не хотели мне сообщать, потому что считали, что я должна знать сама, иначе всё лгу о себе? С "бабушкой", да будет вам известно, что-то совсем другое. Только чувствую - не моя она, и ничья. Она агрессор, от неё должно защитить мой город, и точка. И ты о ней каким-то образом знаешь уже девять лет. Кто же о ней говорит?
Мартын усмехнулся.
- Да как же Хранитель - и не знает, если есть такой агрессор и враг города? Такие дела, Тива: я с первого класса в нашей школе; это и есть гарантированные девять лет. Так что видел их всегда, и её, и его видел, только почём мне было знать, что она – БАБУШКА, а он – КОЛДУН? Почему же не заметила ты? Любые предметы могла вести, легко переключалась... переключательница... на любой класс. А ушла из школы в октябре прошлого года, вот тебе ориентир по времени. На "пенсию" ушла, чтобы заманить Эгле к себе, в дом, на частные уроки!
- Кто же, о ком ты?
- Ведьма - это наша любимая учительница-долгожительница, классная руководительница по имени Серафима Киприановна, и мы узнали её, когда попали в замок.
Мартын сказал и обернулся туда, где был маг, а Соня вдруг протяжно заныла на одной ноте.
Тива слышала о Серафиме Киприановне. Точнее, кусочек статьи о ней на кусочке газеты видела. Тива не могла сказать, почему её не заинтересовал человек более полутора сотен лет от роду. У неё были другие дела. Но поскольку Тива побывала осенью на школьных олимпиадах, то ныне вспомнила, конечно, портрет на стенде в школьном коридоре заслуженной учительницы, только что (как ни странно) отправившейся на пенсию. Вот кого увидели в скальном зале донельзя ошеломлённые Соня и Мартын в итоге своего сумасшедшего пути, вот кто приветствовал их в своём замке.
__________________________________________
Ныряла Соня остервенело, выхолаживая беспомощность. Схватилась, начала стирать, думать о стирке, а то как времени мало осталось, а бежать придётся… Ломит виски, звенит в ушах особенно. Дрожь возвращается. Пусть, только не хочется на сушу. А взгляд колдуна всё жжёт и жжёт.
Сидит Соня в разгорячённой полуднем траве. Тива рассердилась и заставила вылезти из воды. Тива дополаскивает Сонину одежду: велела не испытывать неловкость и не благодарить.
- Хочешь, я тебе ботинки отдам? – слышится сонный голос Мартына откуда-то из растительности.
В общем, нервный припадок снова случился, водные процедуры не помогли, Соня тряслась с ног до головы, скорчившись, ненавидя всё это надоевшее ясное голое небо, про себя называя всё бессмысленным. Тива окутала её волосами, обнимала и гладила по голове. Тива не изрекала больше ничего утешающего; Соня не плакала и не стонала. Мартын испуганно привстал. Неужели Соня достигла своего предела сейчас?
Он даже не заметил, что отпустило ледяное в руках ещё как только покинули мир со скелетами, что запульсировала отвыкшая кровь. Как раньше не заметил и того, как холод этот начался. Тива же ловила время тёплых рук, чтобы полечить Соню.
До того, как лёд догонит их.
- Мне кажется, Тива…
Мартын вздрогнул: он по-настоящему удивился тому, что Соня заговорила.
- … ты делаешь меня слабее. По-честному, я должна была справиться сама. Или не справиться и погибнуть. Мне кажется, что ты несёшь меня на руках, нас несёшь на руках, и мы как дети, трое мы. Как теперь узнать, какие мы были бы сами?
- Вы и есть сами. Это всё всё-таки ничего, Соня. Это я - почти ничего… А много испытать, но остаться бодрыми и непробиваемыми, это людям не удаётся, как правило… Этого у людей не предусмотрено, потому что в них – человеческое. Скажи, что сделать для тебя, Соня? Что бы ты хотела?
- Кошку… - ответила Соня, не успев даже задуматься, - Хочу обнимать большую белую кошку… ой, не надо… жалко кошку.
Уже в полусне, но помнила, что её желания имеют свойство сбываться, и даже пожалела, что сказала, но потом…
… время больше не существовало, тела, силы тяжести не было, тверди больше не было, а только всё в туманностях и редких блёстках самых ярких светил, космос без начала и координат, прогретый звучным тарахтением большой кошки, и в нём Соня не боялась пропасть, заблудиться, замёрзнуть или потерять себя. В бескрайности ей было уютно: ведь все мы родом как раз оттуда.
Когда они проснулись, Сонина одежда совершенно высохла. От обуви Мартына Соня, разумеется, отказалась: ему нужнее. Соня послушно проглотила, зажав пальцами нос, три яйца, после чего они кое-как отправились дальше.
Nubiferous - Dawn of Sacral Waters
2., нач.
В речном лабиринте
1.
читать дальше- Ум… Соня. Умерла.
Вот и всё, сказал себе Мартын.
- Нет, что ты. Дышит, переломов нет, кровотечений тоже. Есть ушибы, некоторые смещения и растяжения. Я прямо сейчас и исправлю. Но сначала давай-ка, посмотрю Эгле.
Соня лежала с широко открытыми глазами. Из всех смыслов в них было одно отражённое небо.
- Так значит, эта тварь ещё и некромантом оказалась… Твой друг, Тива, я видел, как он заклинал зомби. Зак-ли-нал.
- Скажешь, лучше бы он этого не сделал?
- …отомстил и Соньке… сошла с ума от ужаса.
Соня вдруг вздрогнула всем телом. И заговорила:
- Я не сссшла… Не дождут…ся. Не хочу бояться!
- Ну и отлично! – сказала ей Тива, - Знаю, было жутко, но, ты просто невероятно храбрая, хладнокровная умница.
- Меня как бутт… назнанку. Я нне хотела… поддаваться!
- Ты… всё помнишь? – осторожно спросил Мартын, - Понимаешь, где мы, что мы?
- Но-ножиком в вас бросали. А Тиву за волосы... Пошлые ске…лескеты. Ддураццкие склеты. А ничего такого, п-подумаешь. Я сама внутри – скуелет.
Мартын наклонился и осторожно пожал ей руку:
- Ты меня вытащила, когда я в костях застрял, а так бы без ноги остался.
Страдальчески зажмурившись, Соня потянулась за пояс и высвободила оттуда серебристый телефон, теперь с большой трещиной в корпусе.
- Я – бессмертна. Пойдёмте! Я могу идти. Да. Я хочу идти.
И выключилась снова.
____________________________
Они напились этой водой, не интересуясь её свойствами. Шли по воде – двое со взглядом на две тысячи километров, и Тива. Она несла кроссовку, пару ботинок и нож. Несколько раз сменили друг друга утро, ночь, вечер, дни, дни. С минуты, как скелеты отпустили их, прошёл от силы час.
- Корней убежал. Я тоже хотела. Так страшно было... и противно. Ты не побежала за Корнеем, потому что он "не наш", не лесошишенский?
- Наш. Мой. Но когда я обошла дерево, то обнаружила, что даже следов его нигде нет. Следов в самом прямом смысле, на земле, что значит - он исчез из того мира, едва сделав несколько шагов. Я не уследила, недооценила страх Корнея. И даже теперь не знаю, куда нужно было отправляться за ним.
Несмотря на решимость не становиться беспомощной обузой, Соня скоро сникла. Как и предупредила Тива, после бурной реакции ложного воодушевления её охватила апатия. Соня мало что замечала вокруг. Тива рассудила, что пока Соня хочет идти, не надо принуждать её к отдыху: течение слабое, а босиком для истёртых ног полезнее по подводному песку. Изменения характера водоёма в опасную сторону Тива высмотрит загодя.
«А Корнея сейчас пытают», роняла Соня время от времени. Один раз – «такое погубили дерево».
Мартыну спотыкаться и падать было никак нельзя. Шёл, из остатка сил держа свою ношу. И когда случилось ему обернуться назад (нет ли погони), почему-то увидел как наяву зимний день, в котором он пронёс-прокатил Эгле через ледяное озеро, виртуозно лавируя среди вооружённых коньками ног празднующих горожан. Лезвия сверкали как ножи, а им было весело. Нож сверкал, вылетая из высоты вот только что над ними, а он уворачивался, спасая Эгле. Надуманные параллели жизни накладывались друг на друга, слипались и размывались сверкающими как лёд водами под ногами.
И стала Тива им тихонько рассказывать, что Река эта, да, все эти водоёмы, что пройдены и что видны впереди, есть одно целое. И то, что кажется человеческому глазу просто потоком, на самом деле - дорога из прошлого в будущее.
Река несёт на себе Время, зримо и осязательно воплощает Время, связывает все сущие миры, всеобъемлющая Дорога. Нет ни одного мира без её движения.
И мы, объяснила она, блуждая вдоль Реки или как сейчас, прямо по ней, можем пешком попасть в любое место Вселенной. Порталы же – двери, заставляющие поток Времени ветвиться, реализовывать все возможные вероятности: все исходы и все начальные состояния, какие можно вывести из существования исходных.
Соня с Мартыном начинали внимать. Отторжения не было. Всё, о чём говорила Тива, наличествовало прямо перед глазами и будто бы было известно им задолго до рождения.
- Не случайно путь здесь. И этот путь – ваш, и выбор будет за вами.
Внемля ей, они двое, не рассчитывая, не вглядываясь, не споря за очерёдность и не оспаривая выбор другого, наобум указывали разветвления пути, что случались на каждом шагу, а Тива шла, куда хотелось им. Войдя в очередные врата, не помышляли исправиться: против потока Времени легко не вырулить. «Туда», показывала Соня, саркастически улыбаясь, ведь ни идти, ни выбирать, ни стоять, ни прятаться не имело цели; «сворачиваем в третий справа», равнодушно бросал Мартын. Опустошённые, они забыли, чем может обернуться каждый бездумно избранный вариант; казалось, они таким опасным способом развеивали смурь. Но перед душевным взором стоял зимний счастливый день и игра втроём в «городское ориентирование» - череда шутливых жребиев, что привела их к колдуну в заброшенный лесопарк. И кто же из них был тот, кто вынул из жребиев последний?
Родной дом становился всё дальше.
«Их бессмертная душа должна знать, как лучше запутать дорогу так, чтобы ведьма-бабушка плутала как можно дольше», думала Тива, «больше порталов, больше вариантов, больше выбора, причудливее путь. Это тоже способ».
Мелководный разлив, в который они вышли через портал прямо с дубового плато, простирался до горизонтов. Кое-где большие берега проглядывали. А вдалеке тянулся едва угадываемый однотонный горный хребет. И прерывался вдруг абсолютной вертикалью, после которой сразу были картинки, как подклеенные с других страниц журнала - колодец густого неба или столбовидные кряжи или малиновый закат или чернота. Или снова сине-фиолетовые горы, те же или нет, как знать. Или что-то там, похожее на горы… так и справа, и слева так же, пейзажи: горы ли разной удалённости, очень пологие склоны-луга, долины в жилках белопенных ручьёв, просто равнина ли вроде той, что держала разлив на себе. Всё это прерывалось и возникало внезапно, как в отражении вращающихся стеклянных дверей. Ведь разлив был испещрён, заставлен, обрамлён высокими, широкими – не просто и понять, где у них границы - порталами, и из них выступающие миры пучками, связками, снопами накладывались здесь друг на друга, проникали один в другой, обменивались материей и энергией, отражались многажды друг в друге, в водах друг друга, менялись отсветами и тенями. Даже Тива не смогла бы сказать, сколько их уже пройдено. Порталы стояли на пути: в одних светло, ночь в других. И только предположительно летнее время объединяло все эти комнаты и двери. Звёзды, луны, рассветы, необъяснимые сияния рассеивались и дробились, и над путниками, как в храме, стоял таинственный полусвет-полумрак. Из неизведанных миров, обгоняя путников, плыли листья и букашки, ноги путников временами пощекотывали стаи странствующих рыбок. Воды миров, смешавшись, становились равно теплы.
Жизнь – полоса сияющая, полоса сумеречная.
Они все потеряли себя в лабиринтах времени.
Остров начинался колючестью чертополоидов меж окатанности усеивающих его камней. На этой оконечности стояла колония серых с рыжиной птиц, что подняли шум, но не разлетелись при появлении людей. Тива нагнулась, чтобы взять из очередного гнезда одно серо-полосатое яйцо, пропустила несколько гнёзд, взяла снова. Птицы отскакивали, полурасправив размашистые крылья, давая им дорогу, и, вопросительно покрякивая и заглядывая путникам в глаза, возвращались. Тива передала несколько яиц Соне, наказав, чтобы не роняла: пора Соне сосредотачиваться. Каменистая пустошь начала вытесняться сухим травостоем, потом появились деревья: ещё портал. Поток слева начал заметно углубляться, чтобы превратиться в заводь, затенённую лесом двух соседних островов.
Тива вслушалась: лес показался пустынным и безопасным. И настояла на привале, уверяя, что чем крупнее суша в разливе, тем дольше на ней можно пребывать, не двигаясь, отдыхая.
Чем ближе к воде, тем ниже ростом и кустистее трава, она переходит во всё более широкие листья, клонящиеся к земле, чтобы в конце концов распластаться блинчиками в самой заводи: это стадии развития одного и того же растения. От водной плавающей купности блинчик нет-нет и оторвётся, в другие миры поплывёт. И кто-то же ловит их в неведомом, удивляется. В этом лесу день, а через заводь вечернее зарево сквозь вершины. Впереди поток снова мелеет. Там уже ночь, и лучи дня с правого берега косо падают в неё. Ночь поёт сверчками. В заводи на вечерней стороне поют лягушки.
Соня, не предупреждая никого, разделась догола. Без слов вручая Тиве на хранение телефон, направилась в воду. Размазанный в дрожащих руках и по одежде желток стал последней каплей.
Она не смогла, а Мартын выпил пять собранных Тивой яиц, про которые было сказано, что, мало того, зародышей в них нет, но и болезнетворных начал любого вида тоже нет. Рыбный только привкус.
Теперь он в траве, в полутени, футболку под голову Эгле положил. Он не спит.
Тива стережёт их.
Соня прицепила на выступающую корягу в свободное полоскание майку, лифчик, трусы, штаны. Сонное течение. С головой вниз – в очищение, в очищение, очищение. Прозрачно до дна между листьями-блинчиками, между корягами, вырастающими из берега. Нет на дне ничего лишнего. Смыть жёсткие объятия. Изгнать угрюмую пыль, пот, жару и холода. Промывает, полощет, скатывает грязь с кожи, где дотянется, растирает себя, достаёт со дна горсти песка вместо мочалки. Невесомость. Чего только не выдерживает организм, как выясняется. Под водой Соня снова сильна, не чувствует, как тратится телом тепло. Чем холоднее, тем чище. Смыть. Взгляд синий колдуна. Смыть. Нет твоей власти. Не было твоих слов. Не нужно мне этого.
Колдун больше не маячил позади: трудно поверить, но вроде бы он упустил их из виду, заблудился. А у него кроссовки Сонины теперь… сумки прихватил, она видела. Счастье-то какое, что свою одежду, сегодня… то есть, когда после костра проснулись – это всё ещё сегодня считается? - надела, а Тива – свою. Только обувь Тива Соне оставила, а сама босиком. Напрасно с обувью вышло. Но с одеждой повезло.
Это было только что, во время предыдущего короткого отдыха на камне, одиноко торчащем в мелководной бескрайности. Время, потеряв терпение, вынудило в очередной раз сняться с места скоро, как и с любого из других малых пристанищ: в одном из миров впереди взошло слепящее солнце, они и поотворачивались назад. Соня негодующе вскрикнула сквозь зубы и зашагала по воде прямо в это солнце, не разбирая дороги, поскольку там, в направлении прошлого, они увидели…
- За нами идёт? Что ему теперь ещё надо? – вопросил Мартын, шлёпая за ней.
Просто у него нет другой дороги, был им ответ.
- Что ты хочешь, Тива, сказать? Что он теперь всегда будет шляться по нашим следам?
- У него нет другой дороги. Это я знаю точно. Остального – не знаю. Теперь никто кроме него вам и не скажет про остальное. Он будет там, где мы. Понятно?
- Спасибо, да. Правда, ничего хорошего в том, что ещё одно зомби идёт по нашему следу, я не вижу. А бабка зомбеева, похоже, опять занята.
- Наверное, эта вода не такая вся чистая, раз мертвецы по ней ходят, - буркнула Соня, - Наверное, эту водицу нельзя заговорить на всякое добро. А мог ещё напасть, пока мы спали на ходу. Что будем предпринимать, когда подойдёт ближе?
- Живой он, - сказала Тива, - Если кто-то живой, я это вижу издалека.
- Живой? А был какой, после того как пятился и свалился?
- Мёртвый.
- А когда скелетами рулил? – уточнил Мартын.
- Снова живой.
- Стало быть, восстал… Да он что… бессмертный?
- Ожил, и как понимаете, не впервые. Сколько было раз между тем и этим – нам неизвестно. Сколько жизней у него в запасе, тоже неведомо… К нам Стас не подойдёт, будет держаться на расстоянии.
- Почему знаешь?
- Только это и сообщил. Пока мы сидели.
Тива доходчиво уткнула палец в лоб.
- Вот даже так? То есть ты его давно засекла? Тива?
- А сама утверждала, что мысли не умеешь читать… - вспомнила Соня.
- Не умею произвольно. Но когда целенаправленно передают, могу быть приёмником. Вот с его помощью как раз это и выяснила.
- Передай тогда, пусть сгинет, - потребовал Мартын.
- Ты уже сам передал. Он прекрасно оттуда слышит нас.
- Слишком далеко! Значит, магией подслушивает. Хорошее дело, правда. Тива… способствуй ему, если хочешь, и дальше. По-дружески. Ты существо свободное.
- Ты всё знала, всё? – наконец решилась Соня.
- Догадалась. Как столб дыма в пустыне или огонь на горе в ночи, любовь невозможно проглядеть, - Тива ответила, понимая, о чём вопрос, - Даже его любовь, Стаса-мага. Я не умею читать этого человека. До сих пор ни капли не поняла бы о нём, но он выдал себя при мне. Дважды. Сами судите, можно ли было мне заранее сказать, мол, ждите, подойдёт он к вам с тем, чтобы открыть свои чувства. Не профанация ли? Не оскорбление для него, для вас?
- И так боялась… профанации, что нас не предупредила?
- Стас - он тоже лесошишенец, - спокойно объяснила Тива, - Думаю, даже по рождению. Так что определённо должен располагать и моей защитой. Может быть, я смогу вам объяснить, почему защита состояла в том, чтобы сохранить тайну в тайне. Не забывайте - я отправилась сюда ради города и ради Стаса, не зная, что встречу вас. Хотя он-то знал, что вы здесь, теперь я уверена.
- Ах, да, так, а не иначе, возьму на заметку, «лесоши-ше-нец Стас»... ты хоть понимаешь?! А если ты обязана колдуна-то... защитить!, тогда следующим шагом… и его чёртову бабушку - наверное, - выговорил Мартын, - Ведь бабушка эта Стасикова в Лесошишенске уже минимум девять лет, зубы даю. Хотя говорят, что она, вообще-то, точно сильно дольше...
- Улавливаю… именно это вы с Соней не хотели мне сообщать, потому что считали, что я должна знать сама, иначе всё лгу о себе? С "бабушкой", да будет вам известно, что-то совсем другое. Только чувствую - не моя она, и ничья. Она агрессор, от неё должно защитить мой город, и точка. И ты о ней каким-то образом знаешь уже девять лет. Кто же о ней говорит?
Мартын усмехнулся.
- Да как же Хранитель - и не знает, если есть такой агрессор и враг города? Такие дела, Тива: я с первого класса в нашей школе; это и есть гарантированные девять лет. Так что видел их всегда, и её, и его видел, только почём мне было знать, что она – БАБУШКА, а он – КОЛДУН? Почему же не заметила ты? Любые предметы могла вести, легко переключалась... переключательница... на любой класс. А ушла из школы в октябре прошлого года, вот тебе ориентир по времени. На "пенсию" ушла, чтобы заманить Эгле к себе, в дом, на частные уроки!
- Кто же, о ком ты?
- Ведьма - это наша любимая учительница-долгожительница, классная руководительница по имени Серафима Киприановна, и мы узнали её, когда попали в замок.
Мартын сказал и обернулся туда, где был маг, а Соня вдруг протяжно заныла на одной ноте.
Тива слышала о Серафиме Киприановне. Точнее, кусочек статьи о ней на кусочке газеты видела. Тива не могла сказать, почему её не заинтересовал человек более полутора сотен лет от роду. У неё были другие дела. Но поскольку Тива побывала осенью на школьных олимпиадах, то ныне вспомнила, конечно, портрет на стенде в школьном коридоре заслуженной учительницы, только что (как ни странно) отправившейся на пенсию. Вот кого увидели в скальном зале донельзя ошеломлённые Соня и Мартын в итоге своего сумасшедшего пути, вот кто приветствовал их в своём замке.
__________________________________________
Ныряла Соня остервенело, выхолаживая беспомощность. Схватилась, начала стирать, думать о стирке, а то как времени мало осталось, а бежать придётся… Ломит виски, звенит в ушах особенно. Дрожь возвращается. Пусть, только не хочется на сушу. А взгляд колдуна всё жжёт и жжёт.
Сидит Соня в разгорячённой полуднем траве. Тива рассердилась и заставила вылезти из воды. Тива дополаскивает Сонину одежду: велела не испытывать неловкость и не благодарить.
- Хочешь, я тебе ботинки отдам? – слышится сонный голос Мартына откуда-то из растительности.
В общем, нервный припадок снова случился, водные процедуры не помогли, Соня тряслась с ног до головы, скорчившись, ненавидя всё это надоевшее ясное голое небо, про себя называя всё бессмысленным. Тива окутала её волосами, обнимала и гладила по голове. Тива не изрекала больше ничего утешающего; Соня не плакала и не стонала. Мартын испуганно привстал. Неужели Соня достигла своего предела сейчас?
Он даже не заметил, что отпустило ледяное в руках ещё как только покинули мир со скелетами, что запульсировала отвыкшая кровь. Как раньше не заметил и того, как холод этот начался. Тива же ловила время тёплых рук, чтобы полечить Соню.
До того, как лёд догонит их.
- Мне кажется, Тива…
Мартын вздрогнул: он по-настоящему удивился тому, что Соня заговорила.
- … ты делаешь меня слабее. По-честному, я должна была справиться сама. Или не справиться и погибнуть. Мне кажется, что ты несёшь меня на руках, нас несёшь на руках, и мы как дети, трое мы. Как теперь узнать, какие мы были бы сами?
- Вы и есть сами. Это всё всё-таки ничего, Соня. Это я - почти ничего… А много испытать, но остаться бодрыми и непробиваемыми, это людям не удаётся, как правило… Этого у людей не предусмотрено, потому что в них – человеческое. Скажи, что сделать для тебя, Соня? Что бы ты хотела?
- Кошку… - ответила Соня, не успев даже задуматься, - Хочу обнимать большую белую кошку… ой, не надо… жалко кошку.
Уже в полусне, но помнила, что её желания имеют свойство сбываться, и даже пожалела, что сказала, но потом…
… время больше не существовало, тела, силы тяжести не было, тверди больше не было, а только всё в туманностях и редких блёстках самых ярких светил, космос без начала и координат, прогретый звучным тарахтением большой кошки, и в нём Соня не боялась пропасть, заблудиться, замёрзнуть или потерять себя. В бескрайности ей было уютно: ведь все мы родом как раз оттуда.
Когда они проснулись, Сонина одежда совершенно высохла. От обуви Мартына Соня, разумеется, отказалась: ему нужнее. Соня послушно проглотила, зажав пальцами нос, три яйца, после чего они кое-как отправились дальше.
Nubiferous - Dawn of Sacral Waters
2., нач.
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров
-
-
05.03.2020 в 13:22-
-
06.03.2020 в 02:27