К3-2 Глава 33 (1)

[m. smalta]

Глава 33
Открывает путь

1.
...а теперь до того дерева - что, если никакого здесь ручья? - но она его сама ночью перебежала и Тива только что показала направление - значит, есть. Где я. Когда я.
Соня прицелилась к следующему стволу. Она же видит его? Отнять руки от этого и - неравновесный проскольз. Шагов несколько, но страшно это. Там снова, так же тревожно рассчитывая перемещение до следующего тёмного дерева, застрянет надолго. Если не промажет собой и не рухнет. Тогда не поднимется - Мартын останется без воды.
Никаких серебряных листьев, ни одного: все к утру ветер распотрошил в пепел. Многие деревья сгорели дотла, иные прогорели так, чтобы упасть; правильно было сказать, что лес быть лесом перестал. Вторило монохромности и пасмурное небо. Зрение Сони то и дело спадало и воссобиралось. Но оно всё реальное. Несмотря на всё. Очень остро реальное. По этой земле ночью бежали потоки воды: сильный ливень. Вода не захлестнула каменного убежища, куда они, спасаясь от огня, вторглись. Бушевал огонь, но не сжёг, лилась вода, но не напоила. Теперь земля очень скользкая. И оскалившаяся намытыми из-под неё камнями на камнях. Здесь, вероятно, Соня шла к ручью во сне, но топографию сравнить было невозможно.
Бывает же смерть менее драматическая, не такая растянутая, как её? Бывает. Просто навалится - и всё кончено, например, автомобилем на дороге, чистая работа, и никаких некрасивых хвостов в виде истории о Ведьме. На сегодня что-то новое в истории Сониной смерти: получила кучу травм, а умрёт от заражения крови, потому что с этими травмами хорошенько вывалялась в земле и других природных субстанциях. Но как-то скучно о грядущем заражении думать. Она должна принести Мартыну из ручья воды, то есть намочить его клетчатый носовой платок и вернуться. Но обязательно напиться самой, так Тива сказала. Типа надень сначала на себя кислородную маску. Так Соня и сделает. Она же пеняла Тиве раньше, что та делает за них работу по выживанию - вот Тива и не вмешивается.

Голова сильно кружится. Ноги отстегнулись от туловища, спину пробило. Чувство неконтролируемого скольжения по каменистой поверхности. Есть новое качество в самочувствии: если сделать вдох чуть поглубже, если допустить чуть более резкое движение, заступит дурнота, какой ещё не было. Её Соня опасалась, не хотела больше всего. Боль, это пусть сколько угодно, только не тошнота. Влажный воздух вокруг, мокро под ногами и намертво пересохшее нутро. Лёгкие как латаные воздушные шары. Вдох поглубже – колотьё, красная сеть перед глазами, молоточки в висках, вот только еле унятые. Холодно невыносимо. Тива хотела натянуть на Соню свою майку, но Соня чуть не вырубилась при попытке поднять руки. Она вся состояла из ушибов и ссаженной, обожжённой кожи. На самом деле, ещё из растяжений. Вывихи Тива вправила, как всегда, быстро касаясь тут и там - сканируя на повреждения, вправляя мгновенно, не успевала Соня испугаться и почувствовать дополнительную боль. А майку она накинула Соне на плечи, сколола рукава впереди какой-то веточкой.
Соня ковыляла и думала, когда удавалось это, о всяком отвлечённом. Было жалко Наину. Теперь понятно, как той было больно, когда неосторожно вывернула себе пальцы. Это нереально больно, даже если пару минут терпеть, Соня на себе узнала. Пальцы не двигаются - отекли, и она не хотела бы задеть ими что-либо. Она не хотела, чтобы там, в далёком Лесошишенске, что-то плохое случилось с Наиной и с прочими. Ни с кем и никогда больше. Никакой боли. Ни при каких условиях. Не хочу другим. Выстрелило в бедре. Штаны на коленях пузырятся, растянулись до неприличия, обросли затяжками и грозят свалиться. Больше телефон за поясом держать нельзя, не удержится. Холод Соне в помощь на самом деле, потому что ожоги на спине. Множество их, мелких, но болезненных. Но дрожь от холода наоборот, взбалтывает всё, что испортилось в этом организме, провоцирует неловкие движения, от которых тошнота.
Они выбирались из пещерки - Тива, поняв, что проснулись Соня и Мартын, точнее, очнулись, первым делом предупредила, чтобы молчали любой ценой и сказала, что усыпила зверосамку - погрузила в сон то есть - с большим трудом, потому что засыпать было вовсе не в интересах зверосамки; зверь может проснуться в любой момент, тогда Тива больше не сможет усмирить его, потому что всякому звериному терпению есть предел, а вынужденное подчинение невыносимо; но увидела Тива, что Мартын и Соня не смогут выползти ни бесшумно, ни вообще как-нибудь, не говоря о том, чтобы вытащить за собой Эгле. Соня повернула к Мартыну голову и, заполучив внезапную стреляющую боль в шее, в панике выпучила глаза, сдерживая крик. Ужасом было и то, что, повернувшись, увидела - его заплывший глаз, через веко которого и ниже, по щеке, переступал след как от забега горячей змеи, разбежавшейся на множество хвостозмей ниже шеи. По груди и животу, как увидит Соня позже. Там фрактал из дорожек по коже, всё бледнея, достигал состояния тонкого кружева. Результат ночной битвы с призраками. Был ответный взгляд, когда Мартын разглядел, узнал Соню, неподвижный одноглазый взгляд, наполнявшийся, без единого содрогания лица, ответным ужасом. Что-то было и с лицом Сони. Но сказать оба что-либо были не в состоянии.
- Тогда я первая, - прошептала им Тива, - Только не двигайтесь.
Невесомо, как только она умела, перебралась через них - не задев ни рук, ни ног, не быстро и не медленно. Выглянула наружу и тут же вернулась:
- Всё в порядке.
Села у выхода и потянулась к Соне. Только сейчас Соня поняла, отчего ещё так тяжело дышится: светлый котик всё ещё спал у неё на груди. Тива погладила его, а затем, крепко сжав за шкирку, молниеносно подняла и переместила к большой зверосамке. Мать зверёныша взрыкнула во сне и, инстинктивно подавшись, впустила отпрыска внутрь своих объятий, где он слился в полутьме с её телом. Мартын не шелохнулся. Тива переместилась ближе, чтобы взять Эгле. Было больно смотреть на это - сразу в обоих смыслах. Стало холодно, без зверёныша, и оголённо - по левую сторону, где между Соней и гигантской кошкой был только кошкин потомок и неверный кошкин сон. Соню начало колотить. Она не верила, что просто так всё обойдётся, но больше всего - в то, что сможет что-нибудь сделать сама, не верила. Готовый обед. Соседство большого животного поставило всё на места: сон был сон, а жизнь – это вот. Она и не поняла, как Тиве удалось эвакуировать Эгле, но после этого стало на душе чуть легче. Вслед за Мартыном Соня неловко завозилась, малыми переползками на спине и заду осваивая туго ослабевавшую тесноту. Такой беспомощности они от себя и друг друга не ждали, хотя должны были привыкнуть. За ночь их вроде как приварило друг к другу, к каменным стенкам, спекло внутри – не люди, а болячки. Кожа, мышцы и неведомые ранее глубины тела горели. Пока что послевзрыва в лёгких у Сони не было, хотя подозревала, что от малейшего плохого обращения с ней всё вернётся. По мере разделения тел проветривал их холод, содрогание портило и так неважную координацию. Тива способствовала им, насколько могла. В тот момент они целиком сосредоточились на трудной задаче, на необходимости не сотрясти воздух и камни, и чувствовали себя сапёрами, разминирующими пещеру от себя; без права, как положено, на ошибку. Потому и сумели, но оказавшись снаружи Соня скорчилась на земле и завыла, укусив ткань футболки на плече. Телефон остался лежать где-то в камнях. Всё вокруг было ни каплю не сказочно, а именно так - остро реально. Тива, видимо, что-то над ней делала, разминала, выправляла, поглаживала, снимала спазмы, как умела это только она, шок прошёл. Соня увидела привалившегося к каменной глыбе Мартына. Он просто сидел и просто смотрел вперёд, не предпринимал ничего, не бросаясь к Эгле... она же где... вот она, и это бездействие его... Соня долго-долго тянулась негнущейся рукой, чтобы зацепить высунувшийся из его кармана платок. Если она останется тут, то задохнётся от ужаса.
- Ручеёк там, - сказала ей Тива, показывая направление, - Я посмотрю за тобой и подойду, если понадобится. Телефон я потом достану, не беспокойся.

Шорох за спиной. Ожоги на спине стянулись, снова выпустили по спине эти мерзкие мурашки, которые заканчиваются в голове, целая свора мурашек, хотя шорох - это всего лишь её собственное эхо. Всё равно оборачиваться не будет. Пусть хоть сама Ведьма там. Соня дошла до очередного дерева и увидела, наконец, ручей. Наверное, он был совсем рядом, отсюда и холм с пещерой должно быть видно, она выяснит это на обратном пути. Ручей изменился, ночной ливень сделал его полноводным и быстрым. И, как и во сне, Соня пришла туда, где ручей внедрялся в овражек. Значит, перебегали они его всяко выше... слева, выше по течению, там были, там он мельче. А ещё выше он падает со скалы, а на неё - с другой, с третьей ступени, откуда-то с горы, на подоле которой стоит этот бывший лес... Но перебегали его с того берега на этот, до того не пересекая ни его, ни другие ручьи - тогда, наверное, он из-под земли вытекает, из-под камней...
Меня тащили привидения, неужели такое бывает?
Спуститься в овражек Соня не представляла для себя возможным. Вода как локоть, который трудно, когда ты так избита, укусить. Можно бы подняться туда, где ложе ручья выше, но категорически не хочется; пока Соня в поле зрения Тивы - всё терпимо - просто сделай, за чем пришла. Соня выбрала дерево, и, держась за него, кряхтя, стоня, уселась на землю, свесила в овражек ноги. И обутую в кроссовку, и обутую в чудом не пропавший плетёный лапоток тут же забрызгало. Мокрая обувь - тоже плохое дело, хотя она с ночи мокрая, но ещё мокрее - это плохое, отвратительное состояние обуви, в такой будет совсем скользко и совсем холодно. Она задумалась, как опустить в воду кончик носового платка - она же обязательно уронит его, потому что пальцы не слушаются. Стала проверять, выяснила, на какой руке они хотя бы двигаются: на левой. Правильно, левая рука, собственно, и держит платок... держит? По дороге не выронила? Нет, но дополнительно извозила, пока опускалась на землю. Чёрный, бывший серый платок, как можно из него пить, чёрные руки, с кровью грязь вперемешку. Ноготь отслоился, каша какая-то под ним. Раньше от такого зрелища погибла бы на месте. Как же вымыть руки и хоть немного выполоскать платок?! Если полезет в овраг, не удержится, упадёт в воду... если только это не лучший вариант. И вымоется, и напьётся тогда... наверное. Только не встанет и не выползет обратно сама, это точно. Соня долго наматывала угол платка на палец, проверяла, хорошо ли держится, но не доверяла себе и начинала сначала. Пока не приказала себе - хватит. Но едва начала опускать платок к воде, в бок толкнуло, точно и без рассусоливаний, как та правильная смерть, опрокинуло. Крутанулось небо (по его краю прошлась белая тучка), Соня зажмурилась, окаменела, пережидая и не надеясь переждать удар... кто-то трогал её лицо. Мохнатая, тёплая, грязная лапка боднувшего её зверёнка. Он подбирался, трогал, смотрел, ждал реакции, снова толкал. Платок упал в воду и уплыл, это уже точно. Соня поднялась. Дурацкой мысли "что же ты наделал" не было. Вообще ничего некоторое время не было - и чувства долга. Даже удивления, что её так возлюбил представитель животного мира. Это было так... приятно - он возится рядом, тихонько вереща, пытаясь Соню погрызть, обтираясь об неё богатой шубкой. Наверное, он только недавно научился ходить - коротколапенький... Серый лес и серые мушки перед глазами. Серая вода, которой не достать. И вот это, чего не хотела бы вовек видеть - на том берегу серые тушки на серой земле. Сквозь мушки в глазах. Видно всё равно, мозг не пропустит такое, не обманет себя, сказав, что это камни. Непонятно, что за животные, не разобрать даже, где у них голова, а где прочее и есть ли вообще, но мёртвое расслабление, жуткая мягкость - этого не спутать ни с чем. И на этом берегу они, конечно, тоже есть, Соня должна была их по дороге видеть, может, сидит на одной из них. Хорошо, что обоняние ослабло (мозг перераспределяет и экономит ресурсы тела). А этот - живой, ему повезло с большой и сильной и умной мамой. Он тоже умрёт, поняла Соня, этот пласт событий иного не предлагает, а дело это - гибель - может быть, ближайших секунд-минут. Рраз - и по ту сторону. Он утекает сквозь пальцы, маленький зверь. Потому что за Соней увязался. Ум Сони заметался в попытке подобраться к решению по воде, без которой, однако, тоже нельзя возвращаться! Платка нет - во что другое можно собрать? Ничего вокруг. Камни. Горелые стволы. Болезненное и бесплодное, как бы запертое в треугольнике Мартын-ручей-зверёныш, метание. Сплести чашу и обмазать глиной? Прыгнуть в ручей, набрать пригоршни воды и выпрыгнуть? Пойти искать лужу? Должна же быть элементарная смекалка... Засосало под ложечкой от шершавой, но холостой работы мозга, затошнило. Ещё немного, она просто поляжет здесь. За белым придёт беда, за каждым придёт. Беда крадётся.
Ничего не сделать. Сама не зная, как поднялась, Соня шагала обратно, тем же бесконечным путём. Котик почти не отставал, но это "почти" каждый раз нервировало и рождало панику. Время тянулось невыносимо. В него уместилась ещё одна жизнь-в-мыслях. Ближе к концу пути Соня всё поняла. Всё, от чего пусто и сосёт, от чего так ясно видна другая сторона. Тива потому отправила её "за водой", что Эгле уже умерла - Соня могла бы разглядеть это, но инстинктивно развидела. Это должно было произойти, время дыхания вышло, даже в том измерении, где оно идёт медленно. Значит, случилось, не зря Мартын сидел так, остекленев. Соня только успела к очередному стволу прислониться. Хрипы из груди отдавались эхом на весь лес. Других звуков не было. Колени поехали вниз. Плоское небо. Как же страшно, сколько ни готовила себя к этому. Даже и пережив это уже - страшно до жути. Нелепо видеть живого, глупого, ненужного котика.
- Пойдём, - сказала Соня ему, - Придётся дойти. Пусть хоть у тебя будет. Всё.
Довольно скоро она увидела Тиву, стоящую на коленях около Мартына и что-то как будто снимающую с его спины.
Соня видела их слишком ясно, яснее, чем хотела бы, значит, увидит и... У Тивы ни отметины на коже, гарь и грязь к ней не пристали, ни один волосок не встопорщился. Только сошли краски губ и лёгкого румянца, вся она стала тоньше, прозрачнее. Чужеродней. Все были от Сони далеко-далеко... не прикоснуться.
Но только шелест ветерка - и вот рядом, бесшумная, и шёпот на ухо:
- Что ты, дышит она, дышит, всё хорошо, ну а Мартын - следовало ожидать - перенапрягся. Руками пошевелить не может. Так-то ничего.
Соня содрогнулась и обвисла, позволяя Тиве усадить себя на камень. Теперь увидела Эгле, что лежала на аккуратно собранном ложе из листьев - листья были. Не на голой земле, не покинутая, стало быть. Мартын глаза прикрыл. Но не расслабленно. Соня узнавала это такое лицо: ненависть к себе за беспомощность, за предательство тела, которое не может сделать всё, что нужно. За то, что оказался не супергероем, за то, что действительность победила его дух, ненавидел себя и реальность. Тихое и белое каление.
- Не достала... видишь, - объяснила Соня, уже не в силах испытывать и стыда.
- Только не вслух. Там ещё спят. И я всё ещё не могу отсюда отойти.
- Он увязался... я не могу. Забери его.
- Ты ему понравилась. Ну и пусть ходит, а?
Соня почувствовала, как с неё снимают ещё один слой боли. Этого мало, слоёв всё ещё в запасе, но это бесценно, право же.
- И платок в воду... - выдохнула она.
- Ну делов-то - у тебя же моя футболка!
Соня промолчала, отдыхая.
- Не грусти, - шепнула Тива, - И это пройдёт.
- Он что, так и был всю ночь у меня? – сообразила Соня.
- Нет, сосал молоко и снова приполз к тебе. Классный, правда?

Соня шла по проторенному маршруту. У неё кружилась голова, она всё ещё опасалась неконтролируемой слабости. Ей показалось, что пальцы правой руки немного оживают. Вспомнилась чья-то шутка "укус этого клеща вызывает паралич указательных пальцев"... юмор - непредсказуемая взрывчатка, крупные и жирные куски всё чаще не срабатывают, а глуповатое и пресное вдруг может спустить под стол, и не объяснить другим... белый котик снова путался под ногами, но теперь Соня чувствовала взгляд Тивы в спину, а вовсе не то, что удаляется навстречу беде прочь с охранной территории. На сей раз шагов определённо пришлось сделать меньше, меньше цепляться за стволы и отдыхать. Ручей бежал своей дорогой. Соня спустила в него футболку и подождала, пока ткань напитается водой - не пришлось даже нагнуться, только придержалась за то же деревце. Целый ком воды - её... Глотать было больно, конечно. "Не грусти, не грусти", повторила Соня себе бессмысленно. Много воды, и вся её. Красный Ручей. Мы где-то тут сидели. Что он говорил про Эгле? Что-то тёмно-грустное? Но видишь, как сон не похож на реальность - значит, можешь позволить себе пока не помнить этого. Может быть, другое важно, другое из сна достать бы... а что? Он встал посреди ручья и нарисовал арку в воздухе - это значит, из сна в другое место. Или другое было существенно... выпрямившись, Соня вдруг заметила на том берегу зелёную дымку сквозь чёрные прутья. Где-то живые листья. Полоса огня была не бесконечной ширины. Огонь прошёлся здесь, сверху вниз, а куда он скатился? Повернувшись тремя шажками направо, Соня с изумлением увидела совсем близкий, синеватый крутой склон: соседняя гора и той горы лес. Склон, конечно, на самом деле далеко - судя по геометрии пространства, между двумя вершинами пропасть или низкая седловина. Но впечатление могучее: громады, плывущей мимо твоего иллюминатора на расстоянии вытянутой руки. Ручей длился ещё сколько-то десятков метров и резко падал куда-то. Их склон довольно скоро кончался, следовательно - и как им повезло до этого края ночью не добежать!

- Он приходил ко мне во сне, - сказала им Соня.
- Стас пришёл? - уточнила Тива.
Мартына теперь колотила дрожь, а она что-то выковыривала из его кожи... мелкие камушки, как будто Мартына обстреливали дробью. Из пещерки донёсся взрык.
- Гад... - выдавил Мартын, задёргавшись, - Гад, в сны пролезать научился. Сонька, что? Угрожал, приставал?
- Ничего такого. Поговорили... по-человечески.
Разговор из сна был очень важным, полным существенностей. Но, опасалась она, в пересказе, даже дословном, который, наверное, могла бы исполнить, того, что сказали они со Стасом друг другу, всего не будет. Там было поле, передающее бессловесно. А ещё Стас после того, как создал портал, сказал что-то, что она как раз и забыла. И отчего-то Соне стало по-настоящему грустно.
- Ну вот крепость и пала, - заключил Мартын обыденно и тоскливо, - Теперь всё пропало.
___________________________________________________________

Мы с ним где-то тут сидели. В третий раз Соня очутилась на берегу ручья Красного, теперь неопределённо-мутного. Стоило сделать попытку промыть свои раны. Тива сказала - умеет же! - что никакого такого заражения Соне не грозит. И что вода годится для питья. И понимает Соня, что воду пригодной делает как бы футболка Тивы. А на самом деле сама Тива. И что микробов убила Тива своим присутствием, потому и не будет заражения, вот как. И весь путь Тива мысленно вместе с Соней проделала дважды, и сейчас тоже. И всё такое. Броня утренней скованности подтаивает. Болит, оттаивая, всё, как положено. И будет ещё больше болеть, только это другое. Надо ещё воды взять, пока усталость не свалила.
Я была на его месте, вспомнила Соня. Когда зло взяло меня и я начала сторониться людей, я пересела в классе на другой ряд, в самый угол. Это было как раз место, где Стас всегда раньше сидел. Я побывала в то время в его шкуре.

Очнулась, когда Корней придержал в падении и усадил на землю. Корней ли? Кто-то в его рваной одежде, чернолицый, чернорукий, какой-то каменный, косолапый, потерявший горскую пластичность, словно мертвец, выкопавшийся из ямы, вышел из леса. Откуда и с чем вернулся Корней, Соне было всё равно, ведь она и сама выкопалась, из пещеры. Она обрадовалась ему, как не надеялась обрадоваться когда-либо.
- Корней, ты... хороший!!
Потеряв всякое разумение, Соня потянулась к нему, обняла, уткнулась в неимоверно вонючую, мокрую камуфляжную робу.
- Меня вести… повела Ветм и хотела убивать. Сказала, чтобы я сам, но прийти кол…дун и отбрал меня... - забормотал чёрный человек, отстраняясь и внимательно её рассматривая... - Ты есть, Соня, хорош...ая.
Лицо Корнея собралось во что-то горькое и так застыло; смотрел он на неё и на севшего рядом зверёныша. Казалось, печальная туча завернулась в полиэтиленовую плёнку, намереваясь любой ценой удержать при себе все свои чёрные и тяжёлые капли. Что-то произошло нехорошее с ним.
- Тива... она вон там, - проговорила Соня.
- Я... да, видеть Тиыйэйкливаниаль.
Корней тяжело поднялся, но не зашагал, чтобы поскорее увидеться с Тивой. Он просто поднял руку - в приветствии - и долго так держал её.
- Я скоро подойти, Тиыйэй... скоро.

2.

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров