Глава 10
1.
2., нач.
читать дальшеА теперь, пока неизвестность обступила и ждёт, любопытствуя, как Миша будет барахтаться (или не будет), главное – сохранить вертикальное своё положение. Даже если надо для этого подпереть стену собой. Его снова зовут - товарищам лень прервать игру и глянуть, чего он. Точнее, опыт говорит им, что прерванное удовольствие может не возобновиться вскорости, если ты служишь.
Миша привык здесь подчиняться командам, привык всё успевать, схватывать умения, не заставлять себя ждать. Это как-то получалось у него без особого внутреннего сопротивления, он абстрагировался от самолюбия и «прав человека», не нагнетал и не копил в себе возмущение этой жизнью. Почему? Так проще. Многие ситуации не требовали, как ни странно, участия головы, в каковой освобождалось, таким способом, много места для аналитической работы по существу. Потом, всегда о ком думать было. И о ком, и о чём, пребывая сознанием здесь и не здесь сразу… значит, прошло время, когда безнаказанно можно проскакивать через дни и недели на автомате, весело придумывать способы обойти резиновую сущность времени. Просто настало время испытания истинного; не было резона считать, что такого никогда не настанет. Так пусть они кричат ему – небось скоро сообразят, что и у Миши, у которого не было доселе никаких секретных обстоятельств, появилась необходимость как-то нелегитимно использовать время, когда и командование играет тоже (в кабинете, рядом, в игры настольного плана).
около трёх лет назад
читать дальшеУтром выяснилось, что звать девушку – Ерминия. С тех пор Миша недоумевал, зачем это красивое имя сокращать до безликого «Эрми».
Спустя несколько дней, утомлённый скандалами по его душу, Миша вышел вечером из дома дышать. Оказалось непросто донести до родителей его новую жизненную позицию, и жалость к ним то и дело толкала к публичному раскаянию. Но Миша как-то продержался. Он понимал, что пока ничем не подкрепил своё право на их терпимость и понимание. «Надо бы рационально распорядиться временем», подумал он, облокачиваясь на перила спуска между двумя проулками. Муравейник прохожих выглядел особенно живописно - смотреть можно бесконечно, как на те самые стихии и на рабочие процессы. А планы, которые Миша подразумевал, разваливались-испарялись в цвирканьях ныряющих к земле ласточек.
Слишком тепло, неготно и дремотно. Сходить к Наве? Вдруг речная панорама поможет мыслить шире?
А оказался близ знакомого уже здания. Остановился. Ерминия, в строгом сером платье, собранная и подтянутая, шла навстречу. Её рабочий «день» только начинался.
- Ты влюбился в меня?
- Нет, - не задумываясь, ответил Миша, - Просто захотел видеть тебя.
Она слегка кивнула – «присоединяйся» – и они пошли вместе, наслаждаясь заходящим золотом, что завесило своими дождинками весь воздух. Она стала расспрашивать про его дела – неожиданно участливо и заинтересованно, как друг.
- Наверное, родители огорчились оттого, что не поступил?
Хитрюга, она подразумевала – «оттого, что ночевал непонятно с кем».
- Не «огорчились», это не то слово. Им было страшно.
- Я и говорю.
- Найду работу, буду меньше глаза мозолить. Квартиру снимать ещё не скоро, поинтересовался тут ценами. Но у нас просторно, можно неделями не видеться с ними, если договориться.
- Это разумно.
- Строго говоря, это довольно мерзко. Ничего, год мы с ними продержимся – поступлю. Могу потом за год два курса освоить. Но это если о работе забыть… кстати, Ер… Эрми!
- У?
- А нет ли для меня работы… у вас?
Он спросил спонтанно, и потом думал, что нарвётся на насмешку. Но Ерминия спокойно объяснила:
- Мы не принимаем на работу лиц младше восемнадцати. Забудь.
Забыл тут же, потому что – сюрприз!
- А ты старше восемнадцати, по-видимому.
- А я старше, - согласилась она.
Собственно, ничего в том страшного. И даже неудивительно, если вдуматься.
- А просто так можно посмотреть, где ты работаешь?
- Посмотри, сделай милость. Отчего же не можно. Хотя… сегодня чётный день, буду особенно крутиться, экскурсию провести не смогу.
- А, ну ладно.
Ерминия достала из сумочки связку ключей:
- На экскурсию в другой раз, а пока отправляйся ко мне в квартиру. Поживёшь там. Сейчас мне следует поторопиться.
- У… меня же… денег… - глупо пробормотал Миша, держа ключи двумя руками.
- К чему мне твои деньги? Я превосходно зарабатываю. Вернусь утром.
_____________________________________________
Квантовая теория вполне допускает, что некоторые из валяющихся на дороге бриллиантов самопроизвольно подкатываются под ноги.
Миша понял, что без малейших исканий с его стороны досталась ему та самая Настоящая Женщина из людских легенд, та, что видела насквозь, предсказывая реакции и слова, колко поучая быть хитрее, а то, вопреки элементарной логике, как бы не понимала твои слова, как бы слыша лишь то, что хотелось самой; отстранялась, презирая необходимость мотивировать это, но в иной раз, нарушив все расписания, приглашала в нечеловечески интимный диалог, что на публике, что в темноте; что в словах, что в языке жестов, взглядов и прикосновений… Умная, она могла бы заполучить целый мир, выучиться чему угодно и, конечно, подчинить себе самого заветного альфу среди мужчин, но делала то что делала, а образование, что среднее, что высшее, странно презирала, как, впрочем, и людей, его взыскующих или получивших.
Наверное, Мише в первую очередь следовало выяснить – на кой ей сдался он. Но жизнь подбрасывала отныне задачи намного интереснее.
___________________________________________________
Клуб, где Ерминия работала одним из помощников администратора, назывался «Чёт-Нечет». Малоприметный полуподвальный вход, каких тысячи по всему городу и которые скрывают что угодно, приводил гостей в обширное подземное царство, где несколько пещер, отделанных чёрным и белым мрамором, теряли друг дружку в зеркалах и обменивались отражениями хрустально-золотых широких люстр. Основное блюдо гостям здесь было – мягкий и изысканный стриптиз, по уровню и, в отдельных номерах, по стилю, близкий к профессиональному балету. На большой сцене в главном зале выступали и музыканты, вокалисты, но они всегда приглашались извне, а коллектив танцовщиц состоял в штате клуба, служа залогом его популярности и процветания.
Миша склонен был представлять этих девушек «чаячником», за который, в числе прочих хозяйственных пунктов, несла ответственность его Ерминия. Эти дивы, вытворяющие в танце немыслимо скоординированные и сложные превращения организмов в мечту, вне творчества
часто становились злобно накрашенными русалками в блёстках и перьях, без конца подначивающими одна другую на предмет личной жизни, но чаще ноющими о нехватке денег и несправедливом отношении начальства. Мише было неприятно, когда они в минуты передышки начинали нести типовую чушь покровительственного к нему, случайному гостю из другого мира, отношения, да ещё лениво посмеивались над выбором Ерминии (хотя утверждалось, к её чудачествам «давно привыкли все»). Ведь у Миши был более высокий образец женских чар и любовной игры.
Можно было не жалеть о потраченном на пребывании в клубе (если вместо самостоятельной учёбы) времени, видя, как она длинном безупречном платье проходит в отражениях, гордо приподняв голову, приветствует гостей, провожает к столикам, что-то им советует, предлагает… и всю ночь, ни разу не присев отдохнуть, решает – одинаково тщательно как большие, так и малозначительные, двигаясь без суеты, но всюду оказываясь точно в срок — дела. Ни разу не повысив голоса на доверенных ей просторах. Подобно королеве, ей достаточно было посмотреть так, что допустивший оплошность в подробностях читал в глазах и то, что именно не исполнено, и что за это полагается. Молчаливый упрёк приравнивался к пощёчине. Саму же никто не мог застать врасплох, ничто не могло хоть на миг вызвать гримасу беспомощности, когда погружалась она в работу .
Миша под ногами не путался. Он мог наблюдать, как договорились, издалека, и никогда, по собственному правилу, не оставался в клубе до закрытия. Хотя утром, если Ерминия желала, возвращался её встретить.
Клубное времяпрепровождение он не считал халявным и желанным небожительством. Скорее джунглями, откуда хорошо возвращаться на свежий воздух. Всё-таки здесь не то чтобы отдыхали, но зачем-то приносили показать себя и свой жизненный багаж. Как ни странно, вход и выход в "Чёт-Нечет" не предполагали взноса и даже строгого дресс-кода, но публика всегда была правильная. Половина улицы по обе стороны от входа в полуподвал плотно занималась припаркованными дорогими машинами. Надменные юноши приводили капризных девушек; им было, наверное, в среднем, меньше тридцати лет, но печать значимости на многих скучающе-холодных ухоженных лицах свидетельствовала о том, что они вполне могли принадлежать стотысячлетним вампирам.
Миша не умел вести себя в подобных местах, и учить его никто не спешил. Просто он помнил, что теперь сам себе хозяин и поэтому только сам себя вынуждает к тому, к чему душа не лежит. Он поддерживал разговоры, если кто-то по ошибке принимал его за своего или сам обращался к людям, поднимая практически непонятные и совершенно неинтересные ему темы, тренируя себя быть находчивым. Он хотел преодолеть страх и робость, которые, оказывается, у него были. Приручался не бояться «ошибок управления» и возможных оскорблений. И неплохо, что занятая Ерминия не видела его успехов и провалов.
Миша легко находил её взглядом – и когда зал притенялся, и когда музыкальная программа предполагала бурные и витиеватые световые эффекты (люстры «под старину» не были простыми светильниками). Ерминия двигалась особенно, не так, как все женщины. Что-то наводило на подозрения, что гордость клуба понятия не имеет о том, как ходят и разговаривают они. Как скрипка, самовлюблённо звучащая вопреки стандартному «тумц-тумц-тумц», она игнорировала модные стандарты. И когда проходила за барную стойку (на противоположном от сцены краю зала), обменявшись парой слов с работающим за ней парнем, после чего тот, слегка кланяясь, отходил в сторону, почему-то внимание гостей от слабо одетых танцовщиц перетекало к ней (благо кресла легко вращались). Ерминия виртуозно смешивала коктейли, не дрогнув под прицелом десятков пар глаз, и делала это так певуче и без единого напрасного движения, как бы священнодействуя, что их хореограф взбивал на себе волосы от восторга. А Эрми (никогда не пробовавшая напитков, в которых была хоть капля алкоголя) умела отправляла отдыхать жаждущих сей момент умыкнуть её из клуба мужчин так, что они, не царапаясь об отказ, отбывали даже польщёнными. Правда, случались и непонятливые, но после первого же инцидента Ерминия категорически запретила Мише вмешиваться:
- Наши охранники хлеб даром не едят, хоть это может быть и незаметно – они отлично натасканы на пьяных кобелей. Не стоило бросаться защищать меня.
Она не боялась никого и за пределами родного «подвала», грациозно уходила из неприятных ситуаций, если случались на улицах. Лишь однажды Миша увидел: Ерминия стояла, вжавшись спиной в ствол дерева, а на неё истошно лаяла целая стая среднего размера собак – не столько грозная, сколько настойчивая и истеричная. Мише понадобилось несколько секунд, чтобы прогнать их. Эрми отмахнулась от него и резким шагом пошла прочь, и потом дома целый вечер с ним не разговаривала.
- Разве это стыдно – бояться собак? – недоумевал Миша.
2., прод.