Глава 11
1.
2.
читать дальше(май 6518 г., что около года назад)
- Ну вот. И конец счастливой жизни. Это же она в моей ком-на-те заселится, а я?!
«А ты когда-то заселилась в обе мои комнаты, вне всякого моего удовольствия, но тебе дела до этого не было. Потерпи так что».
- Ма-ам!
- Что-нибудь приду-умаем.
Но лишняя комната – не пара туфель, что тут можно придумать?
- Мам! Я ведь сегодня ночью ни минутки не спала, знаешь, как голова гудит? Всё только и думала, как она со мной будет вести… наверняка раскомандуется, начнёт права качать. Бедная сиротка! Вот что теперь делать? А раз так, можно, я сегодня в школу не пойду?
«Это ты-то не спала… отсюда слышала, как ты сопишь. Это я не спала. Это мне с этим жить. А Эдгар как раз не тот человек, который в данном случае мне помог бы».
- Если не пойдёшь в школу, что же ты собираешься сегодня делать?
- Например, отсыпаться перед завтра! Когда эта приедет, когда я ещё спокойно посплю?
«И будет хныкать, пока не разрешу, а если не разрешу, будет долго припоминать, злиться чуть что не меньше недели! Она не видит, как мне плохо? Конечно, не видит.»
- Что-то мне даже холодно…
- Как хочешь.
- Прав…?! Ой, то есть… а… нам… надо завтра её встречать?
- Линда, она в Петербурхе никогда не была, ещё заблудится. И вообще, сказали, чтобы «ребёнок без сопровождения не путешествовал». Теперь за нами ещё и органы опеки будут следить.
- Да-а? Круто! Гадость тоталитарная! Слушай, а давай… не будем её в аэропорту встречать?! Она там побегает туда-сюда, да и обратно улетит?
- Ой, если бы так просто было! То есть, кто ей билет продаст? Или... продаст? Но на самом деле она начнёт звонить мне, вот и всё.
«Линда, отстань от меня! Если ты продолжишь, я могу заплакать!»
- Не переживай. Нас Эдгар отвезёт на машине, а потом… в ресторан поедем вместе, согласна?
- На-до-ели ваши рестораны! Это что, мы вчетвером в ресторане, с нею? Да мне кусок в горло не полезет! А она, небось, и вести себя в общепите не умеет!
- Куда же ты хотела бы?
«Ну как только у неё сил хватает так громко, искусственно наплакивать?! Хотя ситуацию она обрисовывает правильно – я тоже не знаю, смогу ли в этом составе наслаждаться чем-либо. Что-то мне уже нехорошо, голова кругом и в желудке мерзко… до завтра не пройдёт. А завтра в машину, три, наверное, часа туда, мерзкий аэропорт, столько же обратно, укачает, весь день пропадом… и никто, никто на свете за меня этого не сделает. Я так ничего и не придумала. Эдгар сам съездить не согласится, я знаю. Линду - к Белинде?»
- Если не хочешь ехать, побудь у бабушки или к подружкам иди, всё равно ничего весёлого не предвидится.
- Да-а? Вот ты меня уже и прогоняя-аешь ради неё! Приедете туда без меня, да и передумаете не идти в ресторан! Пойдёте всё-таки куда-нибудь… без обузы, общий как бы язык как бы находить! А мне, значит – тосковать, куковать… у этой, у бабуленьки, у упоротой идейной воспитуленьки!
Как же она это себе представляет… а я?! Что я должна… буду… сказать? Добро пожаловать… доченька?!! А Эдгар - стоять сбоку и ухмыляться… а она что? «Здравствуй, мамочка», а сама – кулак за спиной? Уж наверное, ей всё, всё про меня, как надо, рассказано… или нет? Как он ей – про меня? Как говорил? Ни одной путной мысли, никогда раньше не представляла такого! Он вообще на… этот, на такой случай мог ей какие-то указания дать?! Он ведь... такой человек, кто способен продумать… про свою смерть. Но как можно быть кому-то настолько сильным, чтобы об этом заранее?!»
Нет, нет, всё равно ни до чего не додумаю… завтра, в машине, будет много времени… ванну приму, ещё телефон зарядить… а она какая? Четырнадцать лет, я не думала, что это так страшно и много, она какого роста, какое лицо? Во что одета будет? А мне, как одеться? Наверное, она глупая.
А волосы у неё точно не розовые. Когда в последний раз видела, никаких волос ещё не было, но я знаю.
Наверное, она умная, как… он. Учится вряд ли плохо… он разрешил бы не учиться хорошо?
Наверное, некрасивая, он же некрасивый был? Или я ошибаюсь?!
Он ей, некрасивый, ведь особым образом нравился… так давно это было. Только нечасто в его лицо вглядывалась – в нём поджидала бездна, к которой Агния не решалась притронуться. Или высота? Было то, священно-величественное, от чего она бежала, чего не смогла бы постичь никогда.
Внезапно Агния осознала, что не может вспомнить лица своего мужа. И застыла, представив, как глазами дочери он завтра взглянет на неё.
____________________________
С собой только небольшая дорожная сумка, и другая, через плечо, с документами и школьными тетрадками. Стало быть, надо дождаться у выхода из аэропорта. Здесь. Машина красная, номер… Как её встретят? Что она всё-таки должна сказать?
Думала, двух часов полёта хватит, чтобы смоделировать это в подробностях, отрепетировать, как себя держать, как говорить.
Думала, её хватит на то, чтобы крепко, безупречно заставить держать себя в руках. Видимо, она делает ошибку… сделала, когда села в самолёт. Ночевала у Конрада и Каисы. Два дня назад пятеро их детей подошли к ней с тем, чтобы предотвратить то, на чём настаивали родители. "Только попробуй с нами остаться. У нас своя атмосфера, ты не та, кто смог бы вписаться. Да и места, сама смотри, маловато."
Как могла, убедила их, что беспокоиться не о чем. Она же поставила себя на их место. То, что они братско-сестринским советом пошли на довольно грубые меры – это ничего, это лучше, чем если бы молча проявили уважение к решению родителей. Каждый живёт, как может. Она тоже могла бы так?
«Хорошо, что они не узнали, что хотела у них остаться!»
Папина невеста Инга звала жить к себе. Но тут нет и нет. Инга молодая женщина, ей искать своё счастье дальше. Не хватало только собой напоминать ей о... Она скоро поймёт.
Что же мама…
«Я должна продержаться. Никто не пострадает от моего уныния. Я справлюсь, никто не узнает. Буду им помогать, в чём скажут. Да. Я когда-то хотела с ними познакомиться. Даже глупые письма им писала, открытки. Жаль, что папа не остановил меня в этом. Считал, что сама должна принимать решения и узнавать последствия. Ну что же, это сейчас происходит. Два года с небольшим в школе, потом поступлю, жить буду в общежитии. Исполнится восемнадцать - смогу продать домик наш. Если очень-очень нужно будет. Я захочу продать или вернуться? А до тех пор… поздно теперь перерешить».
О телефонном разговоре, о растерянно-напряжённом тоне мамы, о её тающих в спазмах словах лучше пока не думать. Телефон – не обязательно правда. Истину можно узнать только с глазу на глаз.
Но в самолёте, когда пришлось так долго сидеть неподвижно, все чувства и мысли беспощадно расползались. Отрыв от земли. Пустота ноющая. Вдох. Закрыть глаза. Среднее из трёх мест в ряду. Просто пережди, это не вечно, авиарейс. Два часа, и найдёшь, чем заняться, только успевай реагировать. Тряпка. Разве ты первая и единственная на Земле, кто остался без самого родного человека? Да половина здесь в салоне, если что. Не веришь – иди и опрашивай пассажиров. Только заткни этот поток, никому твои слёзы здесь не нужны! Многим страшно летать, а тут твои сопли ещё. Просто сиди, терпи. И когда прилетим, молчи, терпи, никто с тобой возиться не будет. Никогда. Скорее бы стать взрослой – это трудно, отвечать за себя, но другого пути нет. Зато никто не будет терять с тобой время и тратить время жизни, чтобы быть за тебя в ответе. И тем меньше людей будут испытывать к тебе неприязнь. Остаться бы одной прямо сейчас. В тесной комнатке, в темноте. Только сверчок. Только не плачь тут.
Эгле все силы сосредоточила на то, чтобы этого не произошло. Сосед справа изводился, пытаясь вызвать её на диалог, дабы скоротать полёт. Наверное, надо было просто сказать ему: мне не до вас, пожалуйста, не надо со мной говорить. Или, как нормальные люди, бросить – заткнись, достал уже.
Эгле-то нормальной не была. Как она потом сможет сидеть с человеком рядом, сказав такое? Непреодолимое разночтение со здравым смыслом. Просто скажи. Ничего он тебе не сделает. Воспитание? А теперь сама должна распорядиться своим воспитанием, сама решить, чего стоят папины уроки…
Сосед справа, он не приставал, а как бы недоумевал, почему его распрекрасное настроение не разделяет эта школьница, почему через проход сидит тоже суровый тип, не разговорчивый, и другие люди не подключаются. Так что внушал без устали, как нехорошо быть букой, как "нечотко" не отвечать искреннему парню, как портит мордашку угрюмость и как таким, как Эгле, придётся с характером трудно жить. Проще надо быть, легче!
- Да отвянь уже ты от девчонки, нужен ты ей! Может, у неё вообще месячные и живот болит, думать надо! – не выдержала соседка слева, у иллюминатора, и трескун радостно переключился беззлобно переругиваться на неё. Эгле зажмурилась, вжалась в кресло от стыда, но ни слова произнести не смогла себя заставить. А глупые слова туда-сюда перелетали через неё. Не открыла глаз до конца полёта. Потом на ватных ногах идти через аэропорт, искать туалет, чтобы умыться и причесаться. Торопилась, не хотела заставлять себя ждать. Плохо, что уши заложило, для встречи это неудобно. Может, они немного опоздают?
Кажется, так и было. Она постояла на условленном месте. Потом вернулась к залу прибытия, вдруг они там? Медленно прошлась везде, где можно, и снова со всех ног – к выходу. Обошла стоянку. Красные автомобили… возле них не увидела никого, кто мог бы быть мамой или Линдой или маминым другом. Спрашивать ни у кого не стала – пока не восстановился слух, она бы не расслышала и попала в глупое положение. Таксисты предлагают ей ехать… надо уйти отсюда. Видимо, что-то непредвиденное, за ней приедут позже.
Постепенно нервная дрожь домучила и ушла, Эгле забилась в какой-то угол, сколько-то сидела, не глядя никуда. Солнце изменило освещение в застеклённом холле. Эгле стало жутко, что её разыскивают, пройдя мимо, не заметив или не узнав. Ещё раз обошла аэропорт и стоянку. Ругая себя, отправилась на автобусную остановку. Дорожная сумка тянула руку – и надо было так набивать её? Чего ты так долго ждала. Не приехали – значит, не было возможности. А что на звонки не отвечают… бесполезно гадать. Давно бы уже ехала.
Автобус пришлось ждать долго. А вскоре он остановился и одну пассажирку попросили покинуть салон. Эгле не обнаружила у себя кошелька. Где, в какой момент, в каком из аэропортов, с чьей помощью он покинул её сумку... Ей не столько страшно было, сколько отчаянно стыдно за себя. Не успела прибыть, уже вляпалась. И будут они за ней гоняться, искать, разве делать им больше нечего? Называется, собиралась как можно меньше на себя внимание отвлекать.
Эгле шла по полям и каким-то бесконечным дорогам вдоль глухих заборов, срезая кварталы промзоны. Сейчас зайдёт в тупик, вторгнется куда не следует, её задержат… может, так и лучше? Может, милиция её в центр отвезла бы? Но это бойкие девушки могут ловко устроить – ей же совсем не хочется в такие истории. И в попутку она ни за что не сядет. Карта города в виде брошюрки с собой была, хорошо и то. Правда, тех районов не освещала, но общее направление можно определить. Ещё немного… ведь если два часа будет идти, скажем, неужели не доберётся до городских улиц? Устанет – ничего, она же не больна. И без еды потерпит, она же взрослая.
Сумка только. Что если выбросить из неё что-нибудь? Но если пожалеет себя и сложит условно лишние вещи где-нибудь под кустом, завтра у неё будут затруднения. Завтра устраиваться в новую школу. А значит, одеться так, чтобы произвести нормальное впечатление. То, что на ней, выстирать, высушить и отгладить уже не успеется. И далее носить - нечего будет. Она никому не скажет, что оказалась тем самым тупым человеком, который сунул все папины сбережения в один кошелёк. Ещё тетради. Известно, что на новом месте предпочитают воочию увидеть контрольные и сочинения нового ученика, дабы увериться, что пятёрки в табеле не перерисованы из двоек.
Несколько часов пешком. Эгле в городе не запомнила ничего, только скамейки, куда тянуло присесть и заснуть, только выносные холодильники с бутылками воды у тротуаров. Стёртые ноги, ноющее плечо, тупик в мыслях. Ни одной счастливой идеи о том, как себе помочь. Только презрительные упрёки самой себе и понукание – никаких скамеек, время летит. Предстояло также испытание безбилетным проездом в электричке. Старый телефон ещё и разрядился. Ведь наверняка звонили ей из Кенигинайсберга, чтобы узнать, как долетела! Может быть, звонили маме. Тогда все на ушах, а она... попросить у кого-нибудь телефон Эгле не решилась.
«Будь я сильным и смелым человеком, каким бы способом прямо здесь и сейчас заработала бы на билет?»
- Билета нет, но я не выйду, - сказала Эгле, поднимая глаза на контролёра, - потому что это последняя электричка. Штраф платить тоже не буду. Мне нечем.
И спокойно закрыла глаза – подремать несколько минут до того, как наряд дорожной милиции подойдёт. Хорошо бы её доставили в отделение, а не просто выставили на ближайшей станции, как уже два раза произошло. Темно уже. Или лучше было бы выйти только что, переночевать на перроне, а с утра продолжить этот позорный транзит в два-пять этапов?! Ведь если её задержат, проблемы будут у мамы – к кому ещё вопросы о беспризорной девочке? Разве сможет Эгле что-то ловко наврать?
А растолкали её почему-то двумя часами позже пассажиры: девушка, конечная станция, Лесошишенск.
Пять автобусов расползлись от вокзала в пять тёмных туннелей, образованных сосновыми холмами вдоль дорог. Эгле даже не попыталась добежать до любого из них: какой ей нужен, не знала. Больше никогда в жизни она не поедет без билета! Не только потому, что индивидуально стыдно глядеть в глаза проверяющим, а… это нехорошо, неправильно.
Снова тяжесть на плечах: немного одежды, тетради и документы. Безлюдная, сильно извилистая – впервые такое видела – трасса, одна из пяти. Только фонари высокие, выше, чем обычно встречаются в городах, и столбиками отгорожена грунтовая пешеходная часть. Красиво и зловеще. Желание скорей покинуть пустынное место, подозрение, что дорога не в город ведёт, что это вроде объездного кольца. Достала свитер. Спросить бы у кого-то, а встретить человека – страшно. Скорость шагов падает, стоит чуть-чуть рассредоточиться. Чёрный лес с двух сторон молчит и ждёт. Ни одной машины.
Сойти с дороги и переночевать в лесу. Есть джинсы, колготки и лёгкая куртка, в мае, может быть, не замёрзнет; сумку под голову. Тогда-то Эгле поймала себя на том, что давно знает: никто не ищет и не ждёт её. И поэтому когда именно доберётся она по адресу, не имеет значения. И когда поступит в новую школу. Она хотела представить, что делает сейчас и что думает обо всём её мама, и не представила ничего. Мир нарисован на холсте, а она, Эгле – на прозрачной плёнке, приложенной к этому холсту, и ничто не имеет к ней отношение. Теперь это доказано. «Жалкий нытик - ты», привычно напомнила себе, продолжая заученно шагать. Откуда осталось столько автоматизма и тупого упорства, спрашивать у себя давно перестала.
Дорогу перебежала большая собака и перенаправилась прямо к ней. Эгле вскрикнула невольно, дорисовав в уме стаю, но собака подошла, показала ошейник, обмахнув гордо поднятым хвостом юбку. Тут же из леса показалась фигура; собакиной хозяйки, как оказалось. Значит, это вполне обжитые места, гулятельные. Состоялся разговор, из которого горожанка узнала, что девочка, приехавшая в гости к подруге, не сориентировалась и опоздала на автобусы, развозящие с электрички, а телефон потеряла. Нет, номер подруги на память не знает. «Странно звучит всё это, ты уверена, что тебе не нужна помощь?» Конечно же уверена. «Ты чуть не плачешь» - «Темноты боюсь». Снова соврала. Огромная, бессильная благодарность, когда очутилась в салоне автомобиля в обнимку с тёплой собакой. И за то, что женщина слишком много не спрашивала. И за то, что свой адрес и телефон написала – «вдруг нет дома твоей подруги». Если бы Эгле, даже зная маршрут, одолела его пешком, то оказалась бы во дворе, образованном двумя длинными домами и третьим покороче, едва ли к утру.
Вот и конец путешествия. Зачем-то стояла у застеклённой двери подъезда, глядя вверх, пытаясь угадать окна или балкон седьмого этажа: которые из них. За полночь, но множество окон горят. А если действительно никого дома? Ищут её в Петербурхе?!
Не хочется подниматься. Что бы ни было, ничего хорошего там не ждёт. Но и к собачнице, что выручила, не пойдёт. Нет. Никто не должен за Эгле решать её проблемы. Достаточно было двух добрых людей, чтобы её путь не растянулся на неопределённое время. Последнее усилие – подняться. Лифт вроде и работает, шумит где-то, но что-то не пускает его на первый. Можно и пешком… разумеется. Дверь. Номер. И, как оказалось, неистощимый запас волнения, не выработанный усталостью. Позвонить. Страшно. Сначала подержаться за дверь, словно это помогло бы понять, что за люди за ней живут. Послушать осязательно. Собраться.
А дверь приоткрыта уже сама по себе.
В первый момент Эгле обрадовалась - кто-то да дома, ситуация сразу разрешится. Наконец уже, безразлично, как её встретят, нажать на звонок -
- и совершенно невероятная ещё несколько секунд назад догадка. Эгле толкнула дверь несильно, но полотно на бесшумных петлях ушло неожиданно плавно, глубоко, заставляя вздрогнуть. В тёмной прихожей полоска света под дверью. И в той освещённой комнате особенное безмолвие. Эгле едва удержала в руке выскальзывающую сумку. Все её переживания оказались ничем, так как она поняла, почему никто её не встретил. Она схватилась за дверной косяк. Ей придётся войти в ту комнату, она не может этого не сделать. Надо зажечь свет в прихожей, но неизвестно, где выключатель, а руки не слушаются от ужаса. Мама и Линда не приехали за ней в аэропорт, потому что их убили. Отсюда тишина, свет и незапертая дверь. Надо увидеть это, а потом обратиться к соседям… и вот идёт, шаг за шагом, всего ничего до комнаты, в голове гулко и прозрачно, а горло будто склеено.
Тянет дверь на себя.
Сходу не может осознать того, что видит. Что-то пёстрое - пурпурное, красное, розовое. Запах каких-то духов, после прохлады и свежести ночи он моментально забивает лёгкие. Комната полна жизни, никто не убит – Эгле попала в глупое положение, у неё пара секунд, чтобы сделать хорошее лицо и соответствовать, но она не может принудить лицевые мышцы... развернуться и бежать вниз по лестнице! Она не может понять, кого же видит перед собой и как к ним обращаться. Возле огромного зеркала у противоположной стены стоит на коленях какая-то девушка, косясь на то, что в зеркале появилось, рядом тахта, на ней одеяло шевелится. Не может же быть, чтобы девушка у зеркала была… мама! Думай быстрее, Эгле: может есть двоюродная сестра у мамы, ты слышала о ней, да забыла. Волосы же двоюродная сестра мамы, например, покрасила… надо поздороваться.
Визг!
- Кто это?! Как она сюда попала?!! Мама, помоги!
Из-под одеяла на тахте - пара глаз идентичная тем, что в зеркале.
- Дверь была… совсем открыта.
Какой отвратительный лепет.
Девушка встаёт и смотрит на Эгле. Нет, не забыть никогда, как смотрит! Она же в шоке; глаза почернели от смертельного ужаса. Эгле испытывает примерно то же самое: бессмысленную панику, как на некоторых экзаменах. И, как и на экзаменах, кто-то обратно отсчитывает немногие секунды, которые позволительны, чтобы побыть бестолковым животным, не знающим слов и координат. Эта девушка мама и есть, и Эгле давно знает это, с раннего детства, и про волосы, и про молодость, и почему всё так. Только с фотографиями ни малейшего сходства. Русалочье лицо, эмоции на нём перемешаны до взаимообнуления. Разве была причина, чтобы одновременно и ярость, и слёзы, и неприкрытый детский страх, и недоумение были одновременно вызваны появлением Эгле? Видимо, Эгле многого не понимает. Ей следует быть как можно сдержанней.
Куда деваться. Она прошла в комнату.
В отличие от мамы, девочка, подскочившая к ней, изучала Эгле с более конкретным настроением. Более понятным.
- Здравствуй, Линда…
(«Ты меня ещё не знаешь, но мы когда-нибудь встретимся, потому что ты моя младшая сестра». Вот и встретились.)
Но Линда убирает руки за спину. Ей на днях двенадцать будет, но жест изумительно детский… надо понять её. Эгле с удивлением замечает, что глаза у Линды подведены золотой полоской, а губы накрашены.
- Офигеть, это она, она, уже! - как-то фальшиво изъясняется Линда и воровато отворачивается.
- Я… не… понимаю, - наконец подаёт голос женщина, - Как это вышло. Ты должна прилететь восьмого числа. Зачем ты поменяла билет?
Она говорит медленно и отчётливо. Но почему так, будто оказалась перед лицом опасности? И почему непроизвольно отгораживается рукой от Эгле? Она считает её привидением?
- Седьмого… сегодня… не меняла…
- Как седьмого? Мы завтра должны были… за тобой… в аэропорт.
Отчего эти всплески в её голосе, как если бы маленького зверя в шутку загнал в угол большой, а оказалось, что и не в шутку? Подвсхлипы, будто ребёнок уверен, что его внезапно решили наказать, выдернув из уютной игры? Ненависть к другому ребёнку, из-за которого будут наказывать?
Эгле чувствовала себя страшно виноватой.
- Извини.
- И… и, как теперь быть? Почему мне никто не звонил? Почему никто не напомнил? Как же это?
- Мам, так у тебя телефон до сих пор и не заряжен, - подсказала Линда, - Она, небось, все кнопки продавила, чтобы сюда дозвониться, круто! Хорошо хоть, что сама дотопала, нам не надо завтра.
- Теле…фон? Но я же поставила на зарядку! Утром ещё!
- Нет, мамочка, посмотри, шнур лежит не воткнутый. Ты, наверное, только собралась, но отвлеклась.
- Ой… Но я думала, что сегодня – это завтра и я успею! Наверное, мне плохо объяснили, что седьмого, а не восьмого! Я не виновата! Линда, а что, дверь была открыта?! Это мы весь день сидели так с открытыми дверями? Или у тебя есть ключ, то есть, откуда… Та-ак, мы тебя не встретили, значит, мне придётся от твоего… Конрада Августиновича… выслушать… изругает меня… очень приятно! Или даже нажалуется на нас… почему ты не позвонила в дверь?!
Эгле почувствовала, как взмывает в ней отвращение. Или просто тошнота от голода и усталости. Или удушье от невозможности усвоить происходящее и отреагировать достойно.
Или боль-обида на судьбу, которая произвела настолько неравноценный обмен. Отняла самого чуткого, сильного и справедливого человека, саму направила к женщине, которая испытывает шок и брезгливость от одного присутствия Эгле.
«Но ведь это мой выбор, не её. Это я маме и Линде на голову свалилась, я должна уважать, принимать и терпеть их правила и привычки.
Но зачем всё это – ночью? Что надо сделать, чтобы Вы, Агния, просто показали место, куда можно лечь спать? Мне ничего от Вас не нужно. А вопросы решим с утра. Если совсем плохо рядом со мной, я и обратно уеду. Не принцесса, поживу в детском доме.»
- Я им скажу сама. Что меня вовремя встретили, просто телефоны оставили, а мой разрядился.
- Да? Аа… так ты – сама – всё? И доехала?
- Да. Я на такси из аэропорта на вокзал приехала, оставила вещи в камере хранения и решила по городу пройтись. Давно мечтала. Мне очень понравилось, поэтому я опоздала на все электрички, кроме последней.
- Аа, тогда… хорошо, если.
Женщина провалила маленький тест, который напрасно предложила ей (и на что надеялась?) Эгле. Женщина заметно приуспокоилась, но опаска и подозрительность не покинули высокого красивого её лба, задержавшись тонкой складочкой.
- Всё, я не могу больше… поздно уже. Мы не знали, что ты будешь сегодня, поэтому ещё не успели купить тебе кровать. Но на антресолях есть надувной матрас, Линда тебе покажет, откуда достать… спокойной ночи. Мы с Линдой не едим после шести, но ты ведь перекусила в кафе каком-нибудь?
Эгле кивнула, а Агния сорвалась вдруг на балкон – внезапно воздуха не хватило и ей.
- По кафешкам, значит, гуляла? – тут же деловито осведомилась Линда на пониженных тонах, чтобы мама не услышала, - Вкусно было? Испортила нам весь день, а сама наслаждалась жизнью; до тебя что, действительно не дошло, что если не встречают, значит, тебя не ждут? Зачем прорвалась в Лесошишенск, как танковое войско? Почему сразу не заказала себе обратный рейс?
- Видишь ли, это не так просто, - пояснила Эгле, ничему уже не изумляясь, - И…
Да нечего и сказать.
- Покажи, пожалуйста, где хранится надувной матрас.
- Чегошеньки? Сумела наш дом найти – найдёшь и постельку сама. Жалко, жалко, что такая шикарная идея провалилась, запутать мою ра-ассе-еянную ма-амочку с числами. Зря только её телефончик выключила и от зарядки отцепила. Ничего, мы с Эдгаром что-нибудь ещё придумаем.
***
- Мама?! Ты… не плачь же. Линда, наверное… не хотела?
- Уходите обе. Видеть вас не хочу.
Кроме как во вторую комнату, и уходить некуда было, а там Линда. На кухне Эгле напилась воды из-под крана. Вот и крыша над головой, а ещё час назад сомневалась, что будет.
Она заснула, придвинув к столу поближе стул и уложив голову на руки.
Так началась в её жизни череда тягучих дней, полных недомолвок, неловких ситуаций, пренебрежения и одиночества. Но осенью Эгле начала понимать, что её выбор был верным.
конец главы 11
глава 12