Книга 3 Среди миров
Часть вторая
Глава 22
Весточка
начало
читать дальшеЗавидев её в коридоре, он бросился к одному из зияющих проёмов, как раз к тому, из которого сигнализировал удушающий запах. За проёмом оказалась небольшая комнатушка, её-то и попытался собой заслонить. Через его плечо Тива разглядела решётку и двух человек на полу за ней. Тива поняла, что казнь состоялась. Но отчего таким способом?! Она выставила вперёд прихваченный из жёлтого зала зубчатый нож, что помогал ей в передвижениях через провалы в этажах скалы и в открывании потайных ходов, чудом не сломавшийся от всех нажимов и перегибов.
- Прочь с дороги!
Парень (которого бабушка Стаса обозвала рабом) рефлекторно закрылся руками, шагнул назад – застрял, запутался в ремне автомата и собственных конечностях. Он и сам надышался ядом и действовал бездумно. Тива легко перескочила через повергнувшее себя само тело. Решётка выглядела глухой: ни двери, ни замка. Возможно, попадают в камеру только телепортацией, а выходить из неё… и не обязательно вовсе?
- Поднимайся немедленно! – бросила Тива, - Нужна твоя помощь. Быстро!
Ничего страшного – она угадала пружинный механизм. Но её рук не хватит.
- Помогай или убирайся отсюда, иначе погибнешь.
Зелёный шлейф… Корней слышал властный голос. Уже знакомый, так как именно это существо появилось на пустом месте перед тем, как Ведьма приказала ему убить двух пленников. Но теперь ему казалось, что, должно быть, этот голос узнает каждый из ашш. Последние десятилетия, вплоть до самого конца, они не так, как предки, верили в богов и духов хребта и долин Ымкбат-Алцегорат. Но Духа Жизни, Тиыйэйкливаниаля, что благоволит горам и Нами-Аттала-Шийашш, узнал бы каждый. Это в крови. У него зелёные волосы, цветом которых он делится с людьми ашш, чтобы те имели шанс быть сильными и непобедимыми, как известно. А также – живыми.
Это была Тиыйэйкливаниаль… Ведь Дух может быть и женщиной, если так надо?
- Ты будешь держать решётку, а я их вынесу.
Неужели боги услышали?! Пришли на выручку непутёвому сыну?
- Скорее же. У нас мало времени.
Она стянула маску-платок. Корней увидел юное лицо. Такое только и могло быть. Нечеловеческое. И он, конечно, не смел ослушаться. «Мало времени» - видно, это значит его последний шанс на исправление пути!
- Но я убить, - произнёс он, - это я тольксечас – убить Соня, убить Мартын!
Духу всё это известно и так, но Корней обязан произнести вслух все самые страшные грехи, чтобы подтвердить, что желает очищения и готов ради этого исполнять любые приказы и указания.
- Я знаю. Тебя заставили, - произнесла Тиыйэйкливаниаль, - Как тебя зовут?
Дух не могла не знать имя сына ашш, но ритуал требовал и этого вопроса.
- Корней крех рахи вета Нами Ксавер-ка-Ильма, дер Эней, йтер Лоовси…
(И страннейшая мысль: родись я на пять столетий раньше, пришлось бы перечислять больше братьев, сестёр… не хватило бы дыхания… Скорей бы уйти отсюда, хоть вниз, на землю, хоть ещё ниже, из жизни. Что же я наделал.)
- Решётка очень тугая, тяни изо всех сил. Я в тебя верю.
А ведь Духу под силам, верно, и оживлять людей!
Надежда просыпалась в нём, и готов был Корней руками вырвать решётку с корнем из скалы. «Я в тебя верю!» А если в тебя верит Дух, то и люди просто должны будут поверить. И даже Майя. И всё станет хорошо! Вот только всё ещё на месте решётка, гнетёт к стене, едва-едва получился зазор, чтобы Дух могла пройти… это ему испытание – она может сквозь любую преграду просочиться, как ветер, но ему предлагается поступать, как если бы она была существом из плоти.
Тиве понадобился один взгляд: Мартын дышит, Соня – нет.
Она выволокла Соню из отравленного закутка, шмыгнула обратно. Мартына оказалось вызволить сложнее: он сопротивлялся, не понимая, что происходит. Да ещё Корней под конец поддал жару: продолжая держать решётку опустевшей камеры, он объявил:
- О Тиыйэйкливаниаль, нерту арпког цвакрто еви-о! Э бьарти тюрм та, нол!
По его телодвижению Тива поняла, что он имел в виду запереть себя и остаться.
- И не вздумай! Беги за мной, без твоей помощи я не обойдусь.
Какая польза Духу может быть от оступившегося человека – понятно. Никакой. Но очистительный ритуал продолжался. Она разрешила следовать за собой.
- Баттак орчирка, новань-о?
- Нууу… Меня, вообще-то, зовут Тива. За мной, Корней Крех!
«Тива» по-ашшски означает «дружелюбно»… что же, известно, если Духи изредка вынуждены пребывать среди людей, они берут себе имя попроще.
В соседнем отнорке коридора, где смертельный аэрозоль уже не чувствовался, Тива сгрузила безвольного Мартына в углу, а Корнею сказала, что сейчас вдвоём они будут дышать за Соню, чтобы вернуть её в жизнь.
- Я сделать так не уметь!
- Сюда. Руки держи вот так. По моей команде будешь нажимать – быстро, четыре раза подряд.
- Я… раздавить! Не мочь, не мо-гу!
- На-до. Нет другого пути. Четыре раза, потом я вдыхаю, потом снова ты. Быстро, но бережно, понял? Начинаем!
***
- Соня, Соня… дыши! Корней! Не надо так нежно! Нечего стесняться – так делают все спасатели.
- Соня – больно? Она – больно?
- Не отвлекайся! Раз, два, три, четыре!
***
- Соня… ух.
Снова пересвеченный мир. Морозные иглы. Севшая батарейка…. уже нет. Уже переход. Миша, ты где? Ты на Земле? Тут что-то неправильно. Что-то мягкое оборачивают вокруг шеи, саднящее горло унимается слегка. Что-то стекает на подбородок, за шиворот, противно. И так голова. Так болит. Глаза. Один слипся, второй самопроизвольно раскрылся; она вынуждена видеть над собой.
- Убирайся… Дурак! Дурак! Убирай-ся! Это день лисы!
Быть не может, она не прошла? Но почему?!
***
- Ты понесёшь Соню, я Мартына поведу. Я знаю, куда идти. И дыши глубже. У тебя всё быстро пройдёт.
- Я не мочь Соня на рук! Она – ненавидеть меня! Она помнить – я трус, и убить, и увидеть… я не мочь.
- Ещё как можешь. Немедленно бери её на руки и уходим! Ныть будешь в специально оборудованном для нытья месте.
***
- Это судороги, пока ничего не поделаешь. Что бы ни случилось, Корней, держи крепко! Не слушай её, а слушай меня.
…так трудно с Ведьмой бороться, она меняет лица, а руки её становятся то костяными руками скелета, то липкими щупальцами спрута. И Ведьма воет, воет и душит.
Соня изворачивалась, била и пинала Корнея, видя то его лицо, то Ведьмы.
- Пус…ти, урод… уродина, гадина! Пусти дышать! Мне страшно, я домой!
Корней не успевал понимать несвязные бормотания. Он спешил вслед за Тивой и думал о том, что последним наказанием ему будет смерть Сони на руках. Что он ощутит её последние конвульсии и вздох.
- Ты… не получишь меня! Не получишь нас, сдохни!
- Корней, если увидишь, что она снова не дышит, сразу скажи!
- Я… сказать, да.
- Дышит?
- Да… и дрожать, и слюн… много. Она… жить?
- Следи, чтобы не захлебнулась. Да, да, конечно же, будет жить! Все будут жить.
Они плелись вперёд полусумеречным коридором, выдолбленном в сером камне, с вкраплёнными кое-где в стены или уложенными на пол коричневого мрамора плитами определённого размера. Всё чаще стены прорывались насквозь правильными овалами, немного лишь иззубренными по краям, и ясно стало, что коридор идёт внутри скалы, на высоте, а внизу – о чудо – лесной простор и скалы. И кусочек воды в лучистом сверкании.
Овальные окна пошли густо подряд, свет воцарился окончательно. Напротив каждых двух окон, по другую сторону коридора с низким потолком и выемками в нём под когда-то существующие лампы, располагалось по камере точно такого метража, что и оставленная, каждая забрана такой же решёткой.
Мартын не хотел идти. Он отказывался держаться за Тиву, не отвечал ей, при любой возможности сползал на пол, где намеревался лежать. Тива подозревала, что он не так уж слабо понимает происходящее. Просто он не хочет никуда. Передать его сильному Корнею? Но нет, как ни странно, это было бы ошибкой. Все трое, с точки зрения Тивы, были пострадавшими, и если кто душевно, то так же серьёзно, что и прочие - физически. Корнею нужен один стимул, чтобы идти, Мартыну – другой. Но неизвестный пока. Тива продолжала волочить его на себе.
Она была когда-то достаточно сильной, чтобы нести кого-то и втрое тяжелее себя, но за последние два месяца латания города, да особенно за эту длинную ночь в лабиринте скальных коридоров, пиков и провалов, колючих россыпей в полной темноте, устала слишком. Ничего, скоро галерея перейдёт в спуск, а тот в подобие крытой лестницы с почти целыми ступенями под переплетением растений, крошивших арки над ступенями годами. А после вниз по дюне, к воде. Понял ли Стас перед тем, как исчезнуть, что она мысленно назначила встречу у какой-нибудь ближайшей воды? Хорошо бы, оказался он хоть чуть-чуть расположен к телепатии.
…растерялась, что сказать, когда увидела в каменном зале Соню и Мартына. Ну почему раньше ничто не подсказало ей, что стоило поглядывать чаще, как поживают они?
Спускались по каменной лестнице долго и рискованно – из-за Мартына. Тива просчиталась, не пропустив вперёд Корнея с Соней на руках, а ширины ступеней не хватало разойтись. И тащила Мартына то на спине, то тянула, пятясь назад вниз, следя, чтобы не хватался за переплетающие эрозийное каменное кружево плети хмелеплюща. Соня то затихала, то начинала плакать; вместе с ней временами начинал подвывать Корней.
Миновав лестницу, они выбрались наружу, на колючетравую осыпь, преодолели цепь дюн, что окаймляла длинную луку огромной Реки. И тут Соня непонятным образом вырвалась и побежала прямо к воде.
__________________________________________________________
Если бы знала, как это страшно, никогда, никогда не собиралась бы, не мечтала бы умереть, какой бы тяжкий грех ни совершила! Теперь не захочет вовеки, сколько там отпущено.
Что было? Соня обнаружила себя у костра, вокруг воткнуты в песок надломленные дважды тростины, образуя трапеции, на них одежда. Кроссовки насажены на два прута. Соня сидит на какой-то ткани, в одних трусах, да ещё в чёрном и просторном, и отчаянно натягивает это на колени. Это же снова футболка Мартына.
Дух пресной приречной сырости. Запах непрогретого мелкого песка, сухой шелест блёклых лентовидных листьев. Всё знакомо, одно только - тростник снова гигантский. Было рваное забытьё. Было холодно. Были идущие далеко внизу две голые ноги с грязными, отросшими ногтями - переходы в несколько десятков метров раз за разом. Но никакая дурнота и дезориентация не заставит делать это близ мужчин, пусть даже и тех, кого стесняться бесполезно сейчас.
И ничто не заставило выпустить из рук серебристый исцарапанный телефон.
Это значит, я жива.
Тива приглядывала за её перемещением, невозможно завернув шею назад, теперь она больше не помогает добраться до камышовой стены.
Тива снимает с Мартына ботинок. Соню дёрнуло: она не хочет видеть, что там. Должно быть, крови полон. Мартын даже не шелохнулся. С третьей попытки Соне удаётся сформировать сообщение:
- Зачем ты взяла с собой. Этот ножик сам подскочил и ударил его в ногу, когда Веее...
И снова, когда, казалось бы, иссякли давно на нет, слёзы. Теперь ей жалко Мартына. Голова мгновенно заполняется болью.
От первоначальных чудес остаётся только, собственно, Тива, которой никак здесь быть не должно. («А вдруг она моя старшая сестра? Та, что не родилась?»)
- Корней, принеси, пожалуйста, ещё воды. Сонь, ничего. Рана небольшая, я промою, замотаю. А нож… ну, я справлюсь, если начнёт прыгать. Попробуй снова не плакать, ты уже можешь.
Корней, в одних камуфляжных штанах (Соня так и не понимала, что сидит на его куртке), с большой готовностью смывается в ту же секунду, собрав какое-то дикое количество деревянных чашек (множится в глазах).
- Не трогай меня… - говорит Тиве Мартын едва слышно, но сверх того никак не реагирует и не сопротивляется.
Что было? Соня вспоминает теперь, когда солнце так высоко, что ей полагается уже уйму времени как лежать в пещерной камере мёртвой: она продиралась вниз через что-то узкое, завешенное нитями, так долго, что укачало, и впереди кто-то показывал дорогу, пел для неё, чтобы не задохнулась и смогла преодолеть страх тесноты, и она терпела, сколько могла, зато потом внезапно распахнулся простор, и Соня увидела самое прекрасное, что только можно придумать: фиолетовое сияние. Это небо, оно рябило внизу как вода, а выше пульсировало реже и ровнее. И это небо – эти ворота! – были обрамлены миллионами фантастических трав: стрелолистами, спиральными колоннами, колосьями, метёлками и кораллами, травами, переливающимися тёмным, насыщенным перламутром, а в фиолетовых вратах проступал бирюзовый горный кряж, он был по ту сторону неба-реки. Под ногами было золото. И она поняла, что невыносимо хочет увидеть маму, и она поняла, что эта Река специально здесь, после всех испытаний, чтобы унести её прямо домой! Соня видела в бесконечном волнующем повторении, как фиолетовая вода преподносит её прямо на ступени дома-крыла, к парадным ступеням двадцатипятиэтажного дома. Соня оборачивается, кричит плохо нарисованным фигуркам, что бегут за ней, что она нашла путь из этих миров, что прямо сегодня, совсем скоро, они будут в Лесошишенске! Перламутр стремительно осыпался пыльцой с растений, выцветал, округлый герб из трав разомкнулся, фиолетовое сияние в его сердцевине явственно становилось отдельно небом и отдельно водой – неважно, она ведь нашла дорогу, а больше ничего не надо! Если я чиста перед тобой, я найду, догоню, сумею найти слова, чтобы снять нашу боль. Я же иду к тебе. Вернуть всё, что по праву моё.
Соня, хватаемая за ноги илом, заходила всё глубже, обрывая водоросли, что опутывали уже и руки, смеялась беспрестанно. Но когда ухнуло под ней дно, а Река подхватила, макнув в себя с головой, что-то вероломно уцепилось за вырез майки и потащило вспять, не дав Соне сделать и вдоха под водой.
Теперь её заскорузлый шмот сушится вокруг костра. Надо же…
Живот болит снова, так что устала или нет, вынуждена подниматься и идти, но прежде Тива протягивает ей – это Соня считала порождением бреда, но сейчас уже понимает, что за предмет - деревянную чашу идеальной формы. Однако Тива снимает её голыми руками с камней в костре. Соня напрягает ум, чтобы постичь, возможно ли вскипятить воду в гигантской желудёвой шляпке.
- Только один глоток. Это очень горько, - предупреждает Тива. Снова подносит шляпку к её губам, так как рукам Сони веры нет, начинают дрожать в самый неподходящий момент.
- Это от желудка, пить всем. Я тоже, на всякий случай.
Горько?! Но чтобы так – предупреждать же надо… Тива переступает, присаживается поодаль, вливает такой же глоток Мартыну. Но ему не горько. Он безвольно глотает, проливая половину. Тива поправляет песочный вал, который сделала для него, для правильной опоры голове и шее. Ему всё равно.
Соню снова тошнит, и эти циклы повторяются беспрерывно. Она чувствует, как прозрачна и проницаема насквозь. Вода не успевает вскипеть и остыть, как снова хочется пить. Были и не знающие стыда сумерки ума, и отвращение, отвращение, когда больно и унизительно настигает спазм. И лосьи виноватые глаза напротив, дважды располосованная щека. Пшёл ты так смотреть – я жива! Тива обнимала, гладила по голове, по спине, доказывая: всё уже проходит, самое страшное позади. И на эти моменты голова действительно немела, легчала, звон расширялся и уходил за пределы. Снова Соня тогда порывалась куда-то бежать, кричать, лупить кого-то. А когда взгляд попадал на Корнея, неизменно, утомительно вздымалась непередаваемая, безличная, безадресная, абсолютная обида. Она инициируется видом Корнея, но не относится к нему, это обида не на него. Она просто… обида. У Сони мало слов и мыслей. Соня ревёт белухой и без конца что-то твердит, вырывается от Тивы, горечь затопляет и завораживает, голова снова заполняется дурнотной болью. И жалко, так жалко себя. Понимает наскоками просветления, что не одной ей плохо, но центры контроля в мозге расторможены напрочь, и эмоции выливаются привольно и широко, скручиваясь в один канат вместе с болью вокруг оси и в кольца.
Тива невозмутима. Удача улыбнулась: высмотрела на отмели целых пять огромных желудёвых шляпок. Загоняла Корнея с поручениями: поддерживать костёр, носить воду объёмами по чайной чашке в каждой руке, да и сама раз триста переместилась между ним, Соней, Мартыном, одновременно сканируя каждую былинку взглядом и снайперски точно определяя с нескольких метров, какая из них будет растительным лекарством.
Теперь без перерыва отваривала в шляпках травы, остужая, отпаивая затем получившимися напитками троих страдальцев. Корней время от времени зависал, благоговейно пялясь, потому что кипячение воды в подобных сосудах могло быть вызвано только волшебством вышним, а Тива наглядно генерировала волшебство это, производя над костром и чашами пассы.
Место, где они расположились, Тива высмотрела ещё во время поисков Сони и Мартына, случайно выйдя из каменного лабиринта на берег. Здесь она, прежде чем вернуться в скалу, оставила на песке их странные заплечные мешки, которые прихватила с собой в надежде на лучший исход.
«Несколько дней назад в Городе я наткнулась подвале на двоих мальчишек, которые, поддавшись нависшей над всеми тяжести, надели на головы пакеты, брызнув в них тем же самым веществом. Наверное, они не умереть хотели, а только на время уйти, но не рассчитали последствий. Я не успела. Но Соню вытащу!»
продолжение