Глава 32
Прямые углы
читать дальшеКорнея вели под руки с двух сторон Майя и Ильма. Все силы уходили на то, чтобы не посмотреть ни на одну. Ведьма вершила святотатство, раздвоившись в виде них. Он боялся, впустив в зрачок лживые видения, тем самым установить мистическую связь между мамой, Майей и их ведьмовскими двойниками.
Но нельзя было укрыться от голосов.
- Я считаю, что ты должен сполна расплатиться за то, что сделал с Энеем, - говорила Майя, - И твоя казнь, продлённая должным образом, от рук Госпожи, я считаю, самое необходимое, что может быть для Равновесия.
Мама горестно – да как же знакомо и верно! – вздохнула.
- Корнеюшка. Тебе стоило бороться с нутряным колдуном. Это был твой единственный выход. Если бы ты больше старался и изъявил необходимую силу, никто из нас не посмел бы считать тебя неполноценным сыном своего отца. Но разве можно было просто сказать: борись с ним, и вернёшь себе, отцу, нам всем честь? Такие намёки только усиливают сопротивление и упрямое противостояние, какое бывает у юных. Вот отец твой и молчал годами, всё меньше и меньше уповая на то, что ты сам придёшь к правильному решению.
И так бесконечно, ласково и назойливо. Женщины говорили с ним говорили каждая из своей глубины, будто не догадываясь о соседстве по другую руку Корнея, но но тем не менее строго по очереди, не перекрывая голоса одна другой и не оставляя между собой избыточного молчания. Говорили и знакомое, и внезапное, иногда именно так, как сказали бы когда-то мама или Майя именно ему, а то, не меняя интонации правды, совсем уж фальшивое… после – фальшивое на одну малую долю, если вслушаться и понять. Или фальшивое до последнего слова. И снова вкруг, сначала, то же самое и почти другое. Сердце то возгоралось тоской и умилением, то, ухая в пропасть, отрезвлялось холодом водной корки. И от перепада температур покрывалось с каждым шагом новыми трещинами. А две Ведьмы тем временем вели Корнея по страшному Городу, по дороге измождённого полировкой камня, в котором отражался Корней один. Из домов, что тянулись ровнёхонькой линией слева, верно, кто-то наблюдал безумца, шедшего с заломленными назад руками и глядящего долу – никак, мнит себя птицей.
Дома же те – Город же был тот страшен так, как страшно в нижних мирах нечестивых духов. И предчувствовал Корней такое развитие пространства ещё когда попал в помещения военчасти, где практически всё делилось на прямоугольники, кубы, квадраты и крестовины. Здесь магия прямого угла была приведена к абсолюту. В предночных сумерках строго стриженный кустарник, которым отделялись дома от дороги, сливался в непрерывный параллелепипед, в потустороннего змея. Фасады из того же мрамора, что и плиты под ногами, тёмные, бело-мёртвые, крапчатые, плоскостью и блеском удушающие простор, отсекали сам воздух от обречённого изгоя. Величественные ступени указывали на провалы входных дверей, а окна слепли по мере приближения подконвойного Ведьмы. В смятении покидали их путь редкие встречные. Это были люди в сложных глухих одеждах: мужчины в шляпах, в белых перчатках, перетянутые в поясе – в чёрном, женщины, в платьях до земли с твёрдыми чёрными шаровидными рукавами – в белом. Некоторые, впрочем, кланялись приближению Ведьмы и Корнея. И странно провожали взглядами. Помогите, говорил им Корней. Дёргался в полутьме чей-то уголок губ в неуверенности или в усмешке. Или в бессилии? И снимал кто-то великанскую свою шляпу, бормоча почтительно: госпожа Майя… были они живыми или все, кто есть, мертвы в лунном свете, что зарождался у горизонта, утонувшего в частоколе близкого леса? И вот строения, похожие на дома, оборвались, а змей стриженного кустарника, прямая, как взгляд, тропа из плит полированного камня да холод двух пар призрачных рук лунным ослепшим полем довели Корнея до врат, утопленных в лиственной стене, в которую живая изгородь упиралась под честнейшим прямым углом. Врата были аркой и трижды превосходили рост человека. Кованые решётки, разорвав наброшенные на них цепи, сами собой отворились, приглашая Корнея.
И всё понимал Корней, видя вокруг себя это особым образом организованное кладбище, больше всего напоминающее самостоятельный город, спланированный со строгостью, вековым символизмом, но превратившийся в мраморный лабиринт. Ведьма не пожалела сил отыскать этот мир для Корнея. Либо знала такой давно – мир, где дорога живых беспощадно, не сломавшись ни единым поворотом, становится дорогой мёртвых; безукоризненно прямая улица, где дома сцеплены стенами один с другим в громоздкий поезд, перетёсывает их напрямую в вагоны надгробий, мавзолеев, обелисков.
А он хотел бы бежать, пусть так же нелепо, как из-под дуба у обрыва, что стоило ему последней свободы, но жилка, соединяющая волю и ноги, давно была перепилена, и два её рваных конца оснащены штекером и гнездом. Ведьма замедлила его шаг, заставляя налюбоваться ночными фасадами склепов, следующих друг за другом по обе стороны, через малые промежутки каменных ниточных тропинок между. И было на что смотреть: каждое захоронение, миниатюрное или как хижина на целую семью, молча вопияло скульптурными изваяниями. Собрание скульптур, выразительных, откровенных и отчаянных, в отличие от чопорных живых людей города, только что покинутого. Стояли на постаменте непримиримые мужи в тогах, со свитками, с которых зачитывали смертное обвинение. Воздевали карающие копья воины. И заходился кто-то крылатый, белый-белый, в рыдании, и простирался кто-то тонко-хрупкий на гранитной скале. Здесь не было ни одного умиротворённого лица - всё исступление, раскаяние, ужас и ненависть. Были изображения казней, бичевания. Торжествующие, с разверстыми ртами женские фигуры с отсечёнными головами контрастного цвета в руках, протянутыми над оградами – а под луной оттенков белого и чёрного камня не разгадать. За чертой смерти здешние люди не ждали ничего, кроме огненного осуждения. Не ждал и Корней.
Центральной аллее не было конца, но слева каменных рядов было меньше, так что близкая растительная стена-ограда застилала почти всё небо.
- Ну давай, что ли, туда, - грустно прозвучал голос Ильмы. Корнея свернули в сторону этой стены на аллею такой же ширины. Луна спряталась за спину, пустив своё отражение-наблюдателя ему под ноги; Корней перестал видеть, по чему идёт, - Остановись.
Две женщины отпустили его и растаяли. Когда по безмолвному приказанию он повернулся, вместо них стояла она – привычная тёмная фигура, которая отсекла бьющий в глаза свет. В длинном одеянии с капюшоном и в белом платке, туго перевязывающем торс. За кованной оградой в виде ряда копий рядом стояла нагая каменная девочка со связанными за спиной руками и обвитая каменным плющом, в которую целился из лука с противоположной могилы отяжелённый доспехами каменный мужчина.
Броситься на колья этого забора, подумал Корней, когда внутри его щёлкнуло и тело обрело свободу.
- Нет-нет, - сказала Ведьма.
Но если умру здесь, мой дух навсегда останется в прямоугольном плену погоста, понял Корней.
- Да-да, - сказала на это Ведьма, - Твоя вечность. Будешь знаком с каждым памятником, с каждым подземным обитателем. Развлекаться душа твоя будет похоронами: они почти каждый день. Люди здесь болеют много, тяжело, мрут, лечиться в этом королевстве – грех. Их души множатся на таких вот кладбищах, как мухи в навозе… дыши-дыши, Корней. Наутро я помещу то, что останется от тебя, в Стену Недостойных. К недостойным здесь приравнены также и бедные, которые не могут отстроить своим покойникам вот такие дворцы. Хоронить голодранцев в отдельном месте законом не велено: густота туманищ смерти должна только расти. Чтобы удержать всё большую популяцию грешников. Стена – это зелень по сторонам. Кустарник разрастается по каркасу из продолговатых ячеек… да ты смотри внимательно! Видишь, в узлах сетки проглядывают отверстия? В них помещают тела. Эфирные масла растения заглушают вонь. Наверное, тебе очевидно, что среди тел есть такие, что остались без медной таблички с именем, а также, охохо, есть немало табличек фальшивых: простой способ скрыть следы преступления. Правда же, гениальное место? Ещё листья скрадывают звуки, так что, Корней… Корнеюшка, не сдерживай себя. Горожанам будет приятно услышать вой привидения, который ты исполнишь. Они привыкли. Они поймут, что это чужестранец, которого вели по улице. Утром придёт сторож, окатит мрамор водой, протрёт от крови каждую ступенечку и балясинку, а ветошь сожжёт. Он тоже привык.
И верно, горожане услышали. Истязание ещё не началось, а Корней, до последней клеточки прозревший свою участь, выл и захлёбывался, стоя не связанным, не парализованным, но не двигаясь с места. Он не боялся пыток. Он боялся Вечности.
- Ты промаялся ночь, так и не убив, кого я приказала. Это серьёзная провинность передо мной.
Он смолк. Верно, сейчас Ведьма мягко попросит исправить нерадивость. Как-нибудь преодолеть, что ли, себя, попросит. Корней приготовил себя к этому предложению. Девочка из светлого камня и лучник напротив, не зря ему были показаны эти два памятника.
- Да знаю. Ты согласишься сделать всё по уму, если я извлеку прямо сейчас из ашшских гор, из Ымкбат-Алцегорат, прямо со священной твердыни Нами кого-то из твоих людей - любого молокососа из тех, кто измывался над твоей немотой, не говоря об отце, матери, высокомерном братце и паршивке Майе. Сделай я это – ты задушишь чужих тебе розиян, развратных девчонку и мальчишку. И Зелёнку задушишь, я знаю. А что? Если она «дух жизни», авось как-нибудь перескочит смерть. Но это только если я пригрожу чьей-то гибелью, да?
Только, да, знал теперь Корней. Но бесполезно будет и подчиниться: Ведьма всё равно притащит сюда кого-нибудь из ашш. Теперь, когда настал вечер племени, когда народ как целое умер, душа каждого, кто остался пока, оголена и лишена защиты духов небес в посмертии.
- Ну что ты, Корней. Я больше не пошлю тебя убивать эту Соню с её бывшим телохранителем. Бесполезно! Тебя перехватит мой внук. И, наверное, вернёт сюда, где тебе самое место. А то, пожалуй, нет. Он зол на тебя много крат больше, чем я. Для меня ты необязательная игрушка и одноразовый инструмент, для него – самая мерзкая тварь, которая подняла лапу на любимую. Спрашиваешь, зачем я трачу на тебя время, вожу по памятниками архитектуры и ваятельного искусства, объясняюсь, читаю твои никчёмные мысли?
Да, вдруг встрепенулся внутри себя Корней, зачем. Душа поразительно легко махнула вверх, из обречённости, без спроса.
- Ну, и для этого тоже, - произнесла она каким-то… усталым и просто женским голосом. И он гадал, гадал, что именно из грязного, гнойного колтуна мыслей она приняла за предположение, - Поговорить, охохо, чтобы, хоть с кем, немой Корней. Знаешь, главное дело сделано. Мы с тобой принесли деву в жертву. Особенная она, Эгле (мой внук знает толк). Была. Принесли в жертву, и сколько же силы высвободилось! Пройдёт время, и всё, что ты знаешь, погрузится в вековечную мерзлоту. И Розия, и Ымкбат-Алцегорат. Своим ходом-чередом. Но это когда ещё, а прямо сейчас мне нужно немного подкрепиться. Ну ладно, заболталась, здесь не мудрено так отвлечься... кого же из ашш зовём на пир, Корней? Назови имя, имя!
Он всхлипнул и заскулил снова. Оборвался.
- Меня, - выхрипел Корней, - Имя - Корней крех рахи вета Нами, дер, йтер… Корней из прибежища людей, сын мама и отец, брат у брата и у сестра! Есть этот имя! Убить меня! Убить! А я – молчать. Нет другай имя, Ведм. Пей, есть, душа, пей и спускать. Отпускать. Нет вина. Дух Жизнь забрать вину!
- А, ну так и быть, - легко, снивелировав весь его пыл, согласилась Ведьма, - Ты стал сильный. Я уже решила, отпускаю тебя. Больше не бойся.
- Ты… не отпустить.
- Меня зовут Серафима, - сообщила она всё тем же не-ведьминым голосом, - Ты думал, у меня и имени нет? Серафима я. Повтори.
И зачаровала его связки. Сеар-хы-ма, послушно сказал Корней. После чего переключатель снова отщёлкнул его. Корней привалился к какой-то ограде, не острой, а в виде поразительно красивых переплетённых лент, уже не думая, что её подземный владелец может оказаться недоволен нарушением покоя. В небе Корней увидел несколько грустных маленьких звёздочек и росчерк летучей мыши.
- Посмотри, я довольно красива.
Она скинула капюшон. Там была немолодая, но миловидная женщина с короткими серебристыми волосами и тёмными глазами. Там, где Корней ожидал увидеть, скажем, голову чудовища с пастью. И поверил. Всё происходит с ним. Она уверена, что он согласится. Если бы Ведьма предстала в виде юной красавицы со светлыми многочисленными косами, или хотя бы как любая, что считается соблазнительной, розийская девушка, он не поверил бы, и думал бы, что в нужный момент она обернётся тем чудовищем. Но эта женщина, немногим моложе Ильмы и всё в тех же, что и всегда, бесформенных одеждах, была настоящей, живой, а голос ей полностью соответствовал. Ничего с собой Корней поделать не мог: он верил, что эта женщина хочет неподобающего с ним, а потом действительно отпустит - перенесёт незримыми порталами куда-то в знакомое место. Забудет. Из него будет выпито, что можно, уже всё.
- Красива? – повторила она. Корней замотал головой, не успев подумать.
- Да знаю. А какая разница? Слушай внимательно. Спустись в этот склеп, размотай мертвеца от его пелён – ты всё это уже умеешь! – вернись, порви их здесь на полоски, шириной по твоему усмотрению, свяжи их в одну верёвку; верёвкой обвяжи себя с одного края, а другой привяжи к любой решётке на всём этом кладбище. Это будет твой предел, пока станешь исполнять мою последнюю просьбу. Привязанный, ты будешь ходить отсих куда хочешь и искать для меня новую одноразовую игрушку - хочешь, в этом мире, а хочешь, поищи - здесь их довольно - новую дверь-портал. Выберешь человека, что понравится тебе, а может, такого, что не понравится - ходят же по Землям немало мерзавцев, от которых не жаль эти Земли очистить! - схватишь такого, богатырь Корней, да приведёшь ко мне на службу. И больше не нужен ты мне вовек, скучный глупец, право же... Дам тебе времени, сколько сможешь без еды и питья, а это немало. А то, если не придётся напороться на мерзавца, или ежели не поймёшь сходу, кто перед тобой, хватай любого, кого увидишь. В выборе не отказывай себе, ведь это путь к твоей свободе: найдёшь старую женщину, такую, как я - хватай и тащи, найдёшь младенца (лишь бы умел ходить) - бери и тащи мне. Девочка-соплюха пойдёт, отрок-калека тоже. И не трать души, выясняя, добры ли, достойны ли чего. А если они начнут роптать и жаловаться, то ты мог бы...
- Неееетненет! – возорал Корней, боясь услышать продолжение, орал бесконечно долго. И бежал, кажется. Пока не врезался в упругую растительную стену. Что-то пропороло руку: металлическая табличка в гуще листьев. Резкий, маслянистый запах потревоженных веток.
Ведьма тем временем ждала за спиной.
- Я же не договорила - я даю тебе выбор пути к свободе. Не хочешь пленить для меня кого-нибудь – уложись сейчас тут поперёк дорожки. Ногами держись за эту решётку, руками дотянешься до той. И тяни себя со всех сил, Корней, руками и ногами, растягивайся в обе стороны, пока не натянется кожа, не разойдутся позвонки. Рви мышцы и потроха, что получится. Терять сознание от ужаса не рекомендую. А вот умереть так быстро, как хватит тебе решимости – это пожалуйста. Хоть за секунду. На этом завершим наши с тобой дела.
Тело боролось с ним. Его тело не верило, не соглашалось. Он и тело кричали по очереди. Тело ухитрилось даже заметить холод полированной дорожки, впитывать его, как лёд от ран. А Корней был честен. Стопы пережимал прут ограды – у этой ограды нашёлся низко к почве горизонтальный элемент. Она была такая добротная, что от неимоверных усилий даже не пружинила, даже не пошатывалась. Столь же прочна была противолежащая, за которую, ногтями в ладонь, скользкую от крови пореза, держался Корней, к которой тянул верхнюю часть туловища; запястье сводило от старания не сорваться. Переключатель внутри него работал только на не относящиеся к основному действия. Так, Корней не смог откусить себе язык. Он мог бы прекратить всю эту глупость, тем более что тело уже несколько раз побеждало, открепляясь от металла и стягиваясь с помощью судорог. А Ведьма, слегка склонившись над ним, не надевая вновь капюшона, наблюдала заинтересованно, молча. Корней снова вдевался в назначенный ему снаряд, и призывал всего себя, всю честь, что была доступна, чтобы сделать, как она попросила. Какая разница, как. Надо уйти. Он стал представлять, как, разрывая самостоятельно себя в районе, может быть, пояса, он рвёт и привязанности, все, какие только накопились за его двадцать лет. Всё, что нужно было, изымает и выбрасывает от себя: людей, родной край, любовь, сочувствие, желание, чтобы всё восстановилось, надежду на дружбу и понимание. Если он это сделает, будет нетрудно победить рефлексы. Он – тот же фхел, тушу которого пришлось разобрать до неузнаваемости, до уничтожения сути, под присмотром старейшины Тирунея. Надо порвать не спинного змея, а вызвать множественные разрывы жил, чтобы как можно скорей истечь кровью. Но, умея и переносить боль, и напрягать и расслаблять нужные мышцы, прежде этого он услышал внутри себя, как начинают раздёргиваться позвонки. Значит, всё-таки это место оказалось слабее. Ну что же, тогда нужен один, самый сильный, рывок.
- Остановись!
Тело счастливо повиновалось, когда уже перед глазами проступил посмертный мир с его мороками и воздаяниями. Стопы, с прогнувшимися от давления костями, опали. Кулаки заскользили по прутам до земли. Ведьма обманула Корнея. Но пока ему безразлично. Он лежал на мраморе и дышал. Вот спазм дёрнул спину в укороченное положение. Как спинка у гусеницы собралась. Боль заставила очнуться. Пели цикады – совсем как дома. А это не Ведьмы был голос. На фоне неба, чернее неба, стоял кто-то ещё. Что-то сухое налетело с внезапным ветром. Корнею казалось, что он выпал на последний час в сон, а что-то на кладбище за это время изменилось. По дорожке откуда ни возьмись покатилась волна ледяной воды, заструилась ровным постоянным ручьём.
- Продолжай, - тихо потребовала Ведьма.
- Подойди ко мне, - отозвалось с другой стороны, близ растительной стены.
Ведьма засмеялась.
Теперь Корней узнал: чёрный колдун, её внук, нашёл их. И он хочет сам… что хочет? То, что придумала Ведьма, этого разве мало, чтобы Корнея наказать?! Колдун стоял в воде, которая бежала на Корнея, вымачивая одежду насквозь.
- Вставай, Корней, пойдём, скоро тут будет скользко, навсегда скользко, - смеялась Ведьма, - Мы завершим дела в другом, сухом квадрате. Ещё успеем. До утра времени довольно.
- Иди со мной, - повторил молодой колдун бесцветно.
Но ни та, ни тот не дёрнули за внутренний Корнеев переключатель. Так, что ли: он должен выбрать сам?
- Посмотрите-ка, сам открыл портал, мой внучек научился! – голос Ведьмы стал ласково-тревожным. Внучек взял слишком большой вес, вот что говорил этот голос. Корней не обольщался, что сможет слушать оба зова бесконечно, отлёживаясь. И, собрав волю в кулак, точнее, в то место тела, которое должно было только что стать границей разрыва, одним движением поднялся на ноги. Боль в спине была счастьем. Она отвлекала от тёмного противостояния, как бы изолировала Корнея от происходящего.
- Они тебя ждут, - сказал колдун, - Я здесь, чтобы тебя увести.
Лжёт, понял Корней, первое – ложь, второе - верно. Я поднял лапу на его любимую, и всё.
Колдуна не волнует, что Корнея заставляла Ведьма. И это правильно. Если бы Корней был другим, он давно сделал бы выбор простой и бесповоротный: убил бы Соню с Мартыном и сразу себя – это привело бы его ровно туда же, куда собирается отправить сейчас Ведьма, в нижние миры нечестивых духов, но это был бы мужской выбор. Нечёткость душевных движений размазала Корнея в неопределённости между небом и подземьем. Весь он сам служит теперь оскорблением человеческой природы.
Я бы сделал на месте колдуна точно бы так, подумал Корней. Произвёл бы очищение человеческих миров. Ради той, кого люблю.
- Мой внук не умеет пытать, но с твоей помощью научится – видишь, он упорный? Открывать порталы куда труднее, чем пытать. Значит, Корней, ты достоин его ненависти, коли вдохновил на это достижение. Так, что же я должна сказать тебе… посмертие, Корней, будет одним и тем же – возьми на заметку. Если ты вдруг пробуешь высчитать лучший для себя путь.
- Я пришёл за тобой, потому что тебя хотят вернуть.
Тихое, нелепое бормотание в сторону, преисполненное крайнего отвращения. Верно, колдун так сильно презирает и ненавидит Корнея, что не желает придать звучанию слов хоть каплю жизненного сока. Прочих выводов заледеневший во всех смыслах Корней сделать не смог. Но решать и вправду нужно, а то как скоро обоим надоест свобода его человеческой воли, да примутся его тянуть в противоположные стороны. И будет это иначе, чем если он продолжит рвать себя напополам сам и достигнет результата. Впрочем, страшное и так грядёт, как ни повернись.
- Он обязательно захочет порадовать девушку, имя которой так боится произнести в этом месте. Поэтому всё, что мой внук наспех сочинит к твоему наказанию, Корней, станет происходить на её глазах. А также на глазах прочих её телохранителей. На глазах у Зелёнки. Если тебе не хватало в жизни внимания к твоим проблемам и нуждам, то – ликуй, Корней! – самое важное внутри тебя будет раскрыто от и до.
- Я убью тебя легко, - быстро произнёс колдун, пока яд Ведьминых последних слов не успел усвоиться, - Обещаю. Иди за мной.
И втянул сквозь зубы воздух – как от боли, но еле слышно. Он определённо держал на себе нечто тяжёлое, хотя по силуэту на фоне кладбищенской живой ограды груза при нём было не видать.
- Толькнездесь!
- Обещаю. Не здесь. И что никто из них этого не увидит.
Странно было бы сказать, что Корней испытал к нему сочувствие. Неправдой было бы то, что только обещание быстрой смерти определило направление, куда он шагнул. Кто решил за Корнея на этот раз – сам он, разум тела или же тайный сговор Ведьмы и колдуна? Ведьма говорила много, с должным чувством, по-женски звучавшими причитаниями, пусть и насквозь фальшивыми, и слишком часто звала Корнея по имени. Колдун вытолкнул то немногое, что огласил, из молчания. Истинных врагов по имени не зовут. Ну так быть врагом, пусть нечаянным – совсем не то, что одноразовым инструментом.
_________________________________________________________
- Я обманул тебя, Корней. Я не собирался тебя убивать.
Дуб дубом, Корней стоял над ним, не понимая, куда на этот раз выбросил их портал, и не принимал слов колдуна близко к сердцу: не перенял ли юноша бабкиной науки отягощать надеждой в самый нежданный миг – перенял, должно быть.
- Соня захотела, чтобы я тебя вернул. Ты иди, - проронил колдун, сидевший на размытых и выжженных древесных корнях, чьё дерево, перегорев, упало в пересохшее почти полностью болотце, от которого сохранился один выпуклый островок яркого мха. Слабо наметив направление движением головы. Да нет, не приказал. Он трясся в ознобе и не чаял отделаться от Корнея, который имел неволю его такого наблюдать. А лицо, как у колдуна Стаса, Корней видел и раньше – в зеркале-озерце Энтомолога, у себя то есть, когда после многочасовых попыток начинал почти свободно произносить искомый звук. Лицо трудного счастья. Колдовского, стало быть.
Vitamin String Quartet - In The End
конец главы 32
глава 33