Глава 4
1.
1., прод.
читать дальшеЭгле заставила Соню отыскать фартуки. Конечно, у Варвары в хозяйстве было всё, и Соня, с трудом преодолевая апатию, нашла их, открывая все кухонные ящики подряд.
- Терпеть не могу этот «предмет гардеробчика». Эти оборочки - такая ку… курино-бабская вещь! – сказала она, - Кто ими сейчас пользуется?
- Их выстирать гораздо легче, чем юбку или брюки, мы же с мукой работать будем, - объяснила очевидную истину Эгле, - А «красоту и независимость» наши с тобой сейчас некому оценивать.
- С мУкой, Эгле, с мУкой, - уточнила Соня, вспоминая с отвращением все свои предыдущие жизненные попытки задержаться на кухне с целью приготовления еды.
- Тогда давай не с пирога будем начинать. Давай, я тебе просто теорию преподам, как накормить себя с минимальными затратами времени и сил… если, например, опять на время останешься одна. Не из баночек же питаться.
Соня усмехнулась. С баночками та же песня, если что. Соня не вполне безрукая, если что: кафель как-то с папой вместе подновляла, компьютеры чистит от пыли ювелирно, электросхемы на физике правильно собирает и всё в таком духе, но если её попросят хорошим консервным ножом открыть горошек, она или порежется, или сломает этот самый нож. Стол поцарапает, горошек обязательно по полу раскатает, банку в тесной кухне потеряет. Даже посуду мыть ей не поручают. (Да и зачем микроскопом гвозди забивать? Соня – будущий режиссёр. Или сценарист. Или писатель.)
- …смотри, практика показывает, что самые простые блюда можно смело выдавать за праздничные, если правильно сервировать…
«А у неё день рождения на следующей неделе… ох ты, двадцать девятого февраля ведь, а раз у нас в этом году такового дня не предусмотрено, то оно означает… с Мартыном будут в один день отмечать, первого. Пятнадцать и как бы шестнадцать, стало быть. Интересно, где они решат? Хорошо, для неё подарок есть уже, а ему что бы вручить? Совсем не могу думать. И зря мы тут… не то, не то».
Эгле что-то говорит и показывает. У неё это хорошо получается, объяснить так, что невольно верить начинаешь, что легко всё, достижимо, постижимо, ещё немного – и Соня с гордостью объявит семье, что избавилась от антикулинарного проклятья…
«Может быть, сказать ей, что не сегодня, чтобы домой ушла? Она поймёт. И в заповедник что не поеду. Ерунда какая-то. Грипп, не грипп. Не хватало её заразить.»
Но это не головная боль и не озноб, а какое-то нервное неудобство. Не ухватить за хвост, чёрт знает что такое. Ясно только, надо что-то предпринять, чтобы это грызущее перестало. «Ерунда какая-то». Вдруг захотелось включить телевизор и узнать новости. Вместо этого Соня потянулась за телефоном, набрала привычным быстрым кодом Мишин номер, но тут же сбросила.
- Вот что, - слегка нахмурившись, сказала после этого Эгле, - Тебя что-то беспокоит, поэтому давай свернём «производство». Что я могу для тебя сделать?
Соня развела руками: вопрос поставил её в тупик.
- Голова болит, - придумала она, - Прости, что я такая.
- Я поняла. Тогда пойду. Если передумаешь ехать, позвони, но лучше не передумывай! Сонь, ты на химии зеркальце оставила, я всё забываю отдать.
Три дня назад на уроке Соне так скоропостижно и тотально стало скучно, что она принялась пускать «зайчики», как в первом классе.
- Сядь обратно, - произнесла Соня.
Она дождалась, когда Эгле присела снова, с некоторой тревогой заглядывая ей в глаза.
- Теперь я преподам тебе теорию. Просто, - медленно, чувствуя, что губы немеют от непонятного восторга, выговорила Соня.
- Какую? – спросила Эгле.
- Про тебя. То, что ты в упор не понимаешь, а со стороны прекрасно видно. Нет, не так. Хуже. Хуже.
- Так скажи. Только не волнуйся!
- Я не волнуюсь. Я именно что делаю тебе одолжение, а ты там дальше сама смотри. Если хватит духу.
- Скажи.
- Ты смешная. Нелепая. По правде сказать, не очень умная.
- Какой случай ты подразумеваешь? – поинтересовалась Эгле ещё вполне деловитым тоном, - Где я допустила оплошность? Что произошло?
- А случай этот – ты правильно это назвала – вся твоя жизнь. Твоё ежедневное поведение. И вся ты как есть – привычки, слова, поступки. Тут нечему удивляться, что тебя хронически неправильно понимают и даже обижают. Потому что ты не оставляешь людям выбора – пойми, песчинку в сапоге нет смысла уважать и принимать её… особенности. Если бы не закон, который даёт право жить и иметь гражданство всем, кто выглядит гуманоидом, эта наша среда давно бы тебя сожрала и выплюнула.
Эгле молчит. Ну да, ещё не время, ещё и не должна информация дойти из крови до мозга. Хотя странно было бы заблуждаться при таком стиле подачи. Вот, застыла – значит, услышала. А что со зрачками делается!
- Только ты не думай, пожалуйста, что моя позиция принципиально отличается от общей. Просто я в состоянии оформить её в слова и у меня больше нет причин не изложить её тебе доступно. Ты… ты объект насмешек. Считается, что ты обрела некоторое уважение среди наших ровесников, и они признали твои некоторые достоинства. На самом деле то, что тебе кажется хорошим и правильным, это не просто наивно, а неактуально уже лет сто. Я думаю, что твои так называемые моральные ценности всегда и, к сожалению, и до сих пор, подпитываются плохой, агитоподобной литературой недавнего прошлого. Мы же проходили: там продвигались в основном идеи долга человека перед обществом и воспитание его в осознании себя винтиком огромной и как бы справедливой системы. Пропаганда постоянного самоконтроля и дисциплины, и готовности отдать жизнь за идею. Да что я говорю. В тебе сидит вирус правильности и страх провалить все экзамены. Я представляю, какое усилие тебе пришлось сделать над собой, чтобы позволить себе влюбиться. Наверное, извелась виной вся, хотела как-то наказать себя? Говорила, что не должна ничего такого позволять себе?
Любопытное всё-таки чувство – наблюдать, как у компьютера снесли систему и переустановили более раннюю версию. Только компьютер этот – человек Эгле, и она возвращается к своему прежнему состоянию. Как ни старается, а по лицу всё видно. Только почему она…
- Скажи, ты уже с ним спала? Если нет, то радуйся, что ты пока ещё на пике его внимания: Мартыну от тебя нужно немногое, надо думать, самоутвердиться, так сказать, ведь надо с чего-то начинать? Потому что даже такой недоумок, как он, не будет поддерживать с тобой так называемые отношения. Ему это попросту не в тему. Может, лучше тебе вообще в другую школу пойти, когда всё будет. Потому что все будут в курсе на следующий же день, и очень повеселятся. Впрочем, тебе решать.
- Это не твои слова, - решительно выходя из оцепенения, проговорила Эгле, - Ты бы никогда себе не позволила… Я не знаю, зачем тебе надо так говорить, но ты так не можешь думать, Соня.
Она погладила Сонины руки, но Соня возмущённо их отдёрнула.
- Ну ты и дура. Тебе прямым текстом говорят, какие ты вызываешь эмоции, а ты блеешь, как овца. Да, ты и есть овца. Не могу думать, говоришь? А ты, получается, не замечаешь, кто чего может думать и считать, что и доказывает твою идиотическую благостность. Я презираю тебя и считаю нелепым порождением.
- Давно? - только и спросила Эгле – на большее не хватало душевной энергии.
- Весьма. Вот с того момента, как вы двое, приплелись ко мне на день рождения. Я раньше вообще вас не замечала. Мне стало прикольно это, и я решила понаблюдать за вами и поэкспериментировать с вашими настроениями. А сегодня мне просто надоела эта забава. Эксперимент завершён. Ну вы и тупые! не заметили всё ещё, да... Не бойся, я не буду распространять свои наблюдения – это для меня одной было, мне не в кайф делиться смешным с толпой. Просто есть и другие развлечения, кроме вас. А сейчас, напоследок, из жалости, могу предсказать, как пройдёт твоя жалкая жизнь, начиная с этого момента; мне правда, жаль тебя…
Только почему она не проявляет ни одной нормальной человеческой реакции?! Не пытается выразить искреннее удивление таким поворотом. Не отвечает Соне язвительной отповедью, пытаясь перекричать её, или же спокойно и насмешливо возразить – придраться, мягко говоря, есть к чему. Не вопрошает сквозь слёзы, за что же Соня так с ней. Не предлагает вызвать скорую. Не бежит сломя голову прочь. Не хочет Соню пристукнуть. Даже не прикрывает лицо руками. Не опускает глаз. Сидит, не делая закрытых жестов, и смотрит в упор. Лицо расслаблено, глаза… мёртвые.
Будь за дверью этой кухни незаинтересованный наблюдатель, он бы ни за что не заподозрил в мирной картине, где одна подружка что-то увлечённо втолковывает другой (не иначе, теорию большого взрыва в художественной обработке, а другая с интересом внимает), что за дверью этой имеет место попытка уничтожения целой вселенной.
Соню задело шоковое хладнокровие Эгле. Будешь визжать и скулить!
- Твоя сущность – жалкая жертвенность, поэтому всякий будет о твою доброту ноги вытирать. Переходить тебе дорогу. Ломать твои скромненькие амбиции. Хочешь знать, кем ты будешь? Не хирургом, это точно. Характер не тот. Тебя не хватит изображать до последнего силу, дисциплину и ответственность, даже если ума хватит выучиться. Ты в глубине души унылая слезливая тряпка. Поэтому быть тебе, Эгле, скромным библиотекарем в очочках, или, скорее всего, помощницей библиотекарши, которая будет тобой помыкать и гонять за пироженками за твои деньги - будешь сидеть в пыльном закуточке и разбирать, проштамповывать старый фонд. Будешь радоваться, что мало кто видит твои побитые молью платья. И будешь ты годами умилённо вспоминать свою единственную ночь «любви», или же сожалеть, что не решилась на таковую, ну а Мартын, уж не знаю каким, своим путём пойдёт, но будет менять любовниц много лет, пока не женится, там, и однажды приведёт своего ребёнка в твою библиотеку, где ты стареешь – типа, как в музей… Я рада за него, что он тогда от души посмеётся – над тобой и над собой.
А может быть, ты приглянешься своей жертвенной сутью какому-то маньяку, и он тебя похитит и убьёт, и это будет для мира и для тебя самой удобнее всего. А поскольку тебя даже твоя мама не воспринимает, и сестра ни во что не ставит, то твоё исчезновение даже не сразу заметят… а заметят, сделают вид, что так и было – что тебя не было…
Говорить правду легко было и приятно, наконец именно то, что хочешь и чувствуешь! Наконец-то ноль сопротивления, и энергия мощным потоком изливается в этот уродливый, закосневший в правилах мир! Такого пьянящего вдохновения Соне ещё не доводилось переживать! Только раздражение не покидало оттого, что Эгле никак не реагировала – наверное, просто видеосигнал к Сониному зрительному нерву запаздывает. И Соню разобрал такой смех, такой неудержимый, радостный, заливистый, освобождённый от всяких культурных ограничителей, что она едва расслышала, как Эгле, поднимаясь, очень бесцветно сказала «ты права больше, чем думаешь».
- Ну так убирайся на все триста шестьдесят сторон, - резюмировала Соня и, подняв лениво с подлокотника руку, прощальным жестом пошевелила пальцами. Она покачивалась на стуле и болтала ногой.
- Да, и не забудь передать каждое моё слово этому самому, который скоро опомнится!
Эгле вышла, не оборачиваясь, какой-то осторожной походкой; Соня слышала, как она в прихожей с кем-то говорит нормальным, приветливым тоном, как если бы вежливо улыбается, прощаясь, а звук негромко закрывшейся за ней входной двери спустя короткое время царапнул мозг.
Напоминая себе водолаза в неуклюжем костюме, Соня, привстав, дотянулась сначала до раковины, а затем, держась за её край, открыла дверцу и сняла с полки бутылку сухого вина, которое Варвара иногда использовала в готовке. Бутылка находилась на своём месте всегда, никому из детей даже не приходило в голову хотя бы открыть её, чтобы из любопытства понюхать. Соня уцепила первую попавшуюся кружку; вино едва не перелилось через край, пока она не притушила крупную дрожь и не припечатала бутылку к столу.
Соня впервые в жизни пила вино как лимонад - утоляя жажду. В дверях стояла и с радостным узнаванием наблюдала за ней Даника, которая спустя непродолжительное время вкрадчивым движением переместилась на стул, где только что сидела Эгле.
Бутылка незаметно оказалась в её руке.
- Что празднуем, подруга? – серьёзно поинтересовалась она, пошарила глазами и нашла в пределах досягаемости ещё одну чистую чашку. И оледенела, наливая: она напоролась на взгляд кобры уже за секунду до броска.
- Что так воззрилась, малышечка? – пробормотала молодая женщина, - Боишься, что не хватит нам двоим? Не надо бояться, я видела, у Варьки есть ещё такая где-то тут, а если серьёзно, то это несерьёзно, ты бы сгоняла за чем-то покрепче, у вас на первом этаже целый супермаркет бухла, у тебя есть деньги? Нечего так смотреть… аа… думаешь, тебе по возрасту там не нальют, да? Что?
У Сони слегка поползли вверх уголки губ и она на пару секунд опустила глаза, чтобы скрыть усмешку: она слышала от взрослых, что Данике нельзя ни глотка чего угодно крепче кефира. Что Данике нельзя даже издалека показывать что-то похожее на алкоголь.
Соня медленно протянула руку через стол. Даника схватила бутылку и прижала к сердцу:
- Э, так и мне не оставишь! То есть, тебе явно достаточно, деточка!
Соня слегка склонила голову. Она смотрела укоризненно и строго, а может быть, смотрела внутрь себя, а Данику уже не видела. Вместо румянца от выпитого её лицо покрывала сильная бледность. Соня приподняла одну бровь и сосредоточенным движением толкнула Даникину чашку с вином за пределы стола.
- Змея подколодная! – возопила, вскакивая и отряхиваясь, Даника, а на её брюках осталось позорного вида мокрое пятно.
Первым порывом было ударить гадюку, но снова этот жуткий взгляд, заставивший отшатнуться.
Из квартиры Соня рванула вверх. На последний, технический этаж двадцатипятиэтажной громады.
2.
1.
1., прод.
читать дальшеЭгле заставила Соню отыскать фартуки. Конечно, у Варвары в хозяйстве было всё, и Соня, с трудом преодолевая апатию, нашла их, открывая все кухонные ящики подряд.
- Терпеть не могу этот «предмет гардеробчика». Эти оборочки - такая ку… курино-бабская вещь! – сказала она, - Кто ими сейчас пользуется?
- Их выстирать гораздо легче, чем юбку или брюки, мы же с мукой работать будем, - объяснила очевидную истину Эгле, - А «красоту и независимость» наши с тобой сейчас некому оценивать.
- С мУкой, Эгле, с мУкой, - уточнила Соня, вспоминая с отвращением все свои предыдущие жизненные попытки задержаться на кухне с целью приготовления еды.
- Тогда давай не с пирога будем начинать. Давай, я тебе просто теорию преподам, как накормить себя с минимальными затратами времени и сил… если, например, опять на время останешься одна. Не из баночек же питаться.
Соня усмехнулась. С баночками та же песня, если что. Соня не вполне безрукая, если что: кафель как-то с папой вместе подновляла, компьютеры чистит от пыли ювелирно, электросхемы на физике правильно собирает и всё в таком духе, но если её попросят хорошим консервным ножом открыть горошек, она или порежется, или сломает этот самый нож. Стол поцарапает, горошек обязательно по полу раскатает, банку в тесной кухне потеряет. Даже посуду мыть ей не поручают. (Да и зачем микроскопом гвозди забивать? Соня – будущий режиссёр. Или сценарист. Или писатель.)
- …смотри, практика показывает, что самые простые блюда можно смело выдавать за праздничные, если правильно сервировать…
«А у неё день рождения на следующей неделе… ох ты, двадцать девятого февраля ведь, а раз у нас в этом году такового дня не предусмотрено, то оно означает… с Мартыном будут в один день отмечать, первого. Пятнадцать и как бы шестнадцать, стало быть. Интересно, где они решат? Хорошо, для неё подарок есть уже, а ему что бы вручить? Совсем не могу думать. И зря мы тут… не то, не то».
Эгле что-то говорит и показывает. У неё это хорошо получается, объяснить так, что невольно верить начинаешь, что легко всё, достижимо, постижимо, ещё немного – и Соня с гордостью объявит семье, что избавилась от антикулинарного проклятья…
«Может быть, сказать ей, что не сегодня, чтобы домой ушла? Она поймёт. И в заповедник что не поеду. Ерунда какая-то. Грипп, не грипп. Не хватало её заразить.»
Но это не головная боль и не озноб, а какое-то нервное неудобство. Не ухватить за хвост, чёрт знает что такое. Ясно только, надо что-то предпринять, чтобы это грызущее перестало. «Ерунда какая-то». Вдруг захотелось включить телевизор и узнать новости. Вместо этого Соня потянулась за телефоном, набрала привычным быстрым кодом Мишин номер, но тут же сбросила.
- Вот что, - слегка нахмурившись, сказала после этого Эгле, - Тебя что-то беспокоит, поэтому давай свернём «производство». Что я могу для тебя сделать?
Соня развела руками: вопрос поставил её в тупик.
- Голова болит, - придумала она, - Прости, что я такая.
- Я поняла. Тогда пойду. Если передумаешь ехать, позвони, но лучше не передумывай! Сонь, ты на химии зеркальце оставила, я всё забываю отдать.
Три дня назад на уроке Соне так скоропостижно и тотально стало скучно, что она принялась пускать «зайчики», как в первом классе.
- Сядь обратно, - произнесла Соня.
Она дождалась, когда Эгле присела снова, с некоторой тревогой заглядывая ей в глаза.
- Теперь я преподам тебе теорию. Просто, - медленно, чувствуя, что губы немеют от непонятного восторга, выговорила Соня.
- Какую? – спросила Эгле.
- Про тебя. То, что ты в упор не понимаешь, а со стороны прекрасно видно. Нет, не так. Хуже. Хуже.
- Так скажи. Только не волнуйся!
- Я не волнуюсь. Я именно что делаю тебе одолжение, а ты там дальше сама смотри. Если хватит духу.
- Скажи.
- Ты смешная. Нелепая. По правде сказать, не очень умная.
- Какой случай ты подразумеваешь? – поинтересовалась Эгле ещё вполне деловитым тоном, - Где я допустила оплошность? Что произошло?
- А случай этот – ты правильно это назвала – вся твоя жизнь. Твоё ежедневное поведение. И вся ты как есть – привычки, слова, поступки. Тут нечему удивляться, что тебя хронически неправильно понимают и даже обижают. Потому что ты не оставляешь людям выбора – пойми, песчинку в сапоге нет смысла уважать и принимать её… особенности. Если бы не закон, который даёт право жить и иметь гражданство всем, кто выглядит гуманоидом, эта наша среда давно бы тебя сожрала и выплюнула.
Эгле молчит. Ну да, ещё не время, ещё и не должна информация дойти из крови до мозга. Хотя странно было бы заблуждаться при таком стиле подачи. Вот, застыла – значит, услышала. А что со зрачками делается!
- Только ты не думай, пожалуйста, что моя позиция принципиально отличается от общей. Просто я в состоянии оформить её в слова и у меня больше нет причин не изложить её тебе доступно. Ты… ты объект насмешек. Считается, что ты обрела некоторое уважение среди наших ровесников, и они признали твои некоторые достоинства. На самом деле то, что тебе кажется хорошим и правильным, это не просто наивно, а неактуально уже лет сто. Я думаю, что твои так называемые моральные ценности всегда и, к сожалению, и до сих пор, подпитываются плохой, агитоподобной литературой недавнего прошлого. Мы же проходили: там продвигались в основном идеи долга человека перед обществом и воспитание его в осознании себя винтиком огромной и как бы справедливой системы. Пропаганда постоянного самоконтроля и дисциплины, и готовности отдать жизнь за идею. Да что я говорю. В тебе сидит вирус правильности и страх провалить все экзамены. Я представляю, какое усилие тебе пришлось сделать над собой, чтобы позволить себе влюбиться. Наверное, извелась виной вся, хотела как-то наказать себя? Говорила, что не должна ничего такого позволять себе?
Любопытное всё-таки чувство – наблюдать, как у компьютера снесли систему и переустановили более раннюю версию. Только компьютер этот – человек Эгле, и она возвращается к своему прежнему состоянию. Как ни старается, а по лицу всё видно. Только почему она…
- Скажи, ты уже с ним спала? Если нет, то радуйся, что ты пока ещё на пике его внимания: Мартыну от тебя нужно немногое, надо думать, самоутвердиться, так сказать, ведь надо с чего-то начинать? Потому что даже такой недоумок, как он, не будет поддерживать с тобой так называемые отношения. Ему это попросту не в тему. Может, лучше тебе вообще в другую школу пойти, когда всё будет. Потому что все будут в курсе на следующий же день, и очень повеселятся. Впрочем, тебе решать.
- Это не твои слова, - решительно выходя из оцепенения, проговорила Эгле, - Ты бы никогда себе не позволила… Я не знаю, зачем тебе надо так говорить, но ты так не можешь думать, Соня.
Она погладила Сонины руки, но Соня возмущённо их отдёрнула.
- Ну ты и дура. Тебе прямым текстом говорят, какие ты вызываешь эмоции, а ты блеешь, как овца. Да, ты и есть овца. Не могу думать, говоришь? А ты, получается, не замечаешь, кто чего может думать и считать, что и доказывает твою идиотическую благостность. Я презираю тебя и считаю нелепым порождением.
- Давно? - только и спросила Эгле – на большее не хватало душевной энергии.
- Весьма. Вот с того момента, как вы двое, приплелись ко мне на день рождения. Я раньше вообще вас не замечала. Мне стало прикольно это, и я решила понаблюдать за вами и поэкспериментировать с вашими настроениями. А сегодня мне просто надоела эта забава. Эксперимент завершён. Ну вы и тупые! не заметили всё ещё, да... Не бойся, я не буду распространять свои наблюдения – это для меня одной было, мне не в кайф делиться смешным с толпой. Просто есть и другие развлечения, кроме вас. А сейчас, напоследок, из жалости, могу предсказать, как пройдёт твоя жалкая жизнь, начиная с этого момента; мне правда, жаль тебя…
Только почему она не проявляет ни одной нормальной человеческой реакции?! Не пытается выразить искреннее удивление таким поворотом. Не отвечает Соне язвительной отповедью, пытаясь перекричать её, или же спокойно и насмешливо возразить – придраться, мягко говоря, есть к чему. Не вопрошает сквозь слёзы, за что же Соня так с ней. Не предлагает вызвать скорую. Не бежит сломя голову прочь. Не хочет Соню пристукнуть. Даже не прикрывает лицо руками. Не опускает глаз. Сидит, не делая закрытых жестов, и смотрит в упор. Лицо расслаблено, глаза… мёртвые.
Будь за дверью этой кухни незаинтересованный наблюдатель, он бы ни за что не заподозрил в мирной картине, где одна подружка что-то увлечённо втолковывает другой (не иначе, теорию большого взрыва в художественной обработке, а другая с интересом внимает), что за дверью этой имеет место попытка уничтожения целой вселенной.
Соню задело шоковое хладнокровие Эгле. Будешь визжать и скулить!
- Твоя сущность – жалкая жертвенность, поэтому всякий будет о твою доброту ноги вытирать. Переходить тебе дорогу. Ломать твои скромненькие амбиции. Хочешь знать, кем ты будешь? Не хирургом, это точно. Характер не тот. Тебя не хватит изображать до последнего силу, дисциплину и ответственность, даже если ума хватит выучиться. Ты в глубине души унылая слезливая тряпка. Поэтому быть тебе, Эгле, скромным библиотекарем в очочках, или, скорее всего, помощницей библиотекарши, которая будет тобой помыкать и гонять за пироженками за твои деньги - будешь сидеть в пыльном закуточке и разбирать, проштамповывать старый фонд. Будешь радоваться, что мало кто видит твои побитые молью платья. И будешь ты годами умилённо вспоминать свою единственную ночь «любви», или же сожалеть, что не решилась на таковую, ну а Мартын, уж не знаю каким, своим путём пойдёт, но будет менять любовниц много лет, пока не женится, там, и однажды приведёт своего ребёнка в твою библиотеку, где ты стареешь – типа, как в музей… Я рада за него, что он тогда от души посмеётся – над тобой и над собой.
А может быть, ты приглянешься своей жертвенной сутью какому-то маньяку, и он тебя похитит и убьёт, и это будет для мира и для тебя самой удобнее всего. А поскольку тебя даже твоя мама не воспринимает, и сестра ни во что не ставит, то твоё исчезновение даже не сразу заметят… а заметят, сделают вид, что так и было – что тебя не было…
Говорить правду легко было и приятно, наконец именно то, что хочешь и чувствуешь! Наконец-то ноль сопротивления, и энергия мощным потоком изливается в этот уродливый, закосневший в правилах мир! Такого пьянящего вдохновения Соне ещё не доводилось переживать! Только раздражение не покидало оттого, что Эгле никак не реагировала – наверное, просто видеосигнал к Сониному зрительному нерву запаздывает. И Соню разобрал такой смех, такой неудержимый, радостный, заливистый, освобождённый от всяких культурных ограничителей, что она едва расслышала, как Эгле, поднимаясь, очень бесцветно сказала «ты права больше, чем думаешь».
- Ну так убирайся на все триста шестьдесят сторон, - резюмировала Соня и, подняв лениво с подлокотника руку, прощальным жестом пошевелила пальцами. Она покачивалась на стуле и болтала ногой.
- Да, и не забудь передать каждое моё слово этому самому, который скоро опомнится!
Эгле вышла, не оборачиваясь, какой-то осторожной походкой; Соня слышала, как она в прихожей с кем-то говорит нормальным, приветливым тоном, как если бы вежливо улыбается, прощаясь, а звук негромко закрывшейся за ней входной двери спустя короткое время царапнул мозг.
Напоминая себе водолаза в неуклюжем костюме, Соня, привстав, дотянулась сначала до раковины, а затем, держась за её край, открыла дверцу и сняла с полки бутылку сухого вина, которое Варвара иногда использовала в готовке. Бутылка находилась на своём месте всегда, никому из детей даже не приходило в голову хотя бы открыть её, чтобы из любопытства понюхать. Соня уцепила первую попавшуюся кружку; вино едва не перелилось через край, пока она не притушила крупную дрожь и не припечатала бутылку к столу.
Соня впервые в жизни пила вино как лимонад - утоляя жажду. В дверях стояла и с радостным узнаванием наблюдала за ней Даника, которая спустя непродолжительное время вкрадчивым движением переместилась на стул, где только что сидела Эгле.
Бутылка незаметно оказалась в её руке.
- Что празднуем, подруга? – серьёзно поинтересовалась она, пошарила глазами и нашла в пределах досягаемости ещё одну чистую чашку. И оледенела, наливая: она напоролась на взгляд кобры уже за секунду до броска.
- Что так воззрилась, малышечка? – пробормотала молодая женщина, - Боишься, что не хватит нам двоим? Не надо бояться, я видела, у Варьки есть ещё такая где-то тут, а если серьёзно, то это несерьёзно, ты бы сгоняла за чем-то покрепче, у вас на первом этаже целый супермаркет бухла, у тебя есть деньги? Нечего так смотреть… аа… думаешь, тебе по возрасту там не нальют, да? Что?
У Сони слегка поползли вверх уголки губ и она на пару секунд опустила глаза, чтобы скрыть усмешку: она слышала от взрослых, что Данике нельзя ни глотка чего угодно крепче кефира. Что Данике нельзя даже издалека показывать что-то похожее на алкоголь.
Соня медленно протянула руку через стол. Даника схватила бутылку и прижала к сердцу:
- Э, так и мне не оставишь! То есть, тебе явно достаточно, деточка!
Соня слегка склонила голову. Она смотрела укоризненно и строго, а может быть, смотрела внутрь себя, а Данику уже не видела. Вместо румянца от выпитого её лицо покрывала сильная бледность. Соня приподняла одну бровь и сосредоточенным движением толкнула Даникину чашку с вином за пределы стола.
- Змея подколодная! – возопила, вскакивая и отряхиваясь, Даника, а на её брюках осталось позорного вида мокрое пятно.
Первым порывом было ударить гадюку, но снова этот жуткий взгляд, заставивший отшатнуться.
Из квартиры Соня рванула вверх. На последний, технический этаж двадцатипятиэтажной громады.
2.
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом