Глава 4
1. и 1., прод.
2.
3.
читать дальшеБыло так: Соня по короткому крайнему пролёту взбежала к небольшой двери, о которой знала, что она не заперта, и очутилась в обширном голобетонном помещении, куда выходили технические шахты каждого подъезда. Сонин путь лежал к тянущейся далеко вправо и влево цепочке белеющих однородным небом незастеклённых прямоугольников; на яркость одного из них, прямо перед ней находящегося, она ориентировалась.
Соня подразумевала только одно, и не было ей причины, чтобы остановиться. В несколько длинных беговых шагов, прохрустев керамзитовыми камушками, вспрыгнула на окно, после чего ещё одно незначительное мышечное усилие должно было избавить от Сони этот мир.
И тогда единственным хозяином судьбы вмешался собственный разум тела - дремлющее до поры животное сознание, переходящее из крови в кровь через поколения. Прямо в точке невозврата, когда Соня вполне отпустила себя в краткий и честный полёт, разум тела вывернул её обе руки синхронно назад в немыслимом для обычной жизни движении, заставил уцепиться за проём и принудил оттолкнуться от него. Соня опрокинулась на спину. Теперь стеной стал потолок, а под ногами сияющий люк - окно. Будто отшвырнул силовой барьер, какой часто описывается в фантастике, иногда и как средство предотвращения самоубийств. Но Соне произошедшее две секунды назад показалось досадной помехой, и она вскочила как мяч, снова штурмуя окно. Боли от ушибов она не заметила, потому что больше всего нуждалась в избавлении от жгучего ужаса внутренней нечистоты, и средство было только одно.
Вторая попытка была как использованный, притупленный макетный нож: автоматизм подло покинул Соню и, стоя на окне, Соня на этот раз увидела небо и белую землю, расчерченную грязью косых тропинок, потемневшее кольцо сосен, сжимающее микрорайон. На этот раз её вернул самый обычный страх высоты, излившийся в сильнейшее головокружение и чёткое представление удара о мёрзлую землю – Соня просто сползла обратно на пол. Стоя на коленях, она вцепилась в подоконник и пыталась заново привыкнуть к тому, что не позднее чем через полминуты её должно не стать. «Около восьмидесяти метров, около четырёх секунд, больно не будет…»
_______________________________________________-
«Страшно, да, страшно? Жить хочется, да? Пошла вперёд, трусливая. Встань и прыгни, ну что ты ещё надеешься уяснить?»
Или надо догнать Эгле? Чт…то… же с… ней сей…час тво…рится?!
Точно, догони да извинись! Эгле благородная, обязана простить, а то и понять, заодно? Знаешь, Сонь, это уловка твоего эго, которое любит дышать и отдыхать. А подругу ты убила. Встань и прыгай, подлая!»
В третий раз разум тела кардинально изменил тактику – он отключил, почти парализовал Сонины мышцы, образовал в крови что-то, тормозящее нервные импульсы. Теперь она просто не могла пошевелиться – лишь свернулась в клубок на полу, проклиная свою трусость. Холод бетона и сквозняков невозбранно просачивался в каждую клетку организма и, в принципе, сам по себе вполне мог через небольшое время отнять жизнь. Но пока что главная смерть оказалась блокирована.
Может, подсознание так постаралось для Сони, но как знать, может, другая сила, хранящая её.
Чёрный ужас – самое тяжкое.
Это я сделала. Я сама. Как в это поверить? Кому возможно это сказать?
Это не тот стыд, когда тебя публично высмеивают. Это – если нарушаешь истинный запрет человеческого рода, выпускаешь запертое засовами веков - непроизносимое. Вступаешь на болотную почву тёмной стороны мира и тянешь кого-то за собой в гибельном восторге. Древние знали это, современный человек, наверное, не верит в это. Соня помнила каждое сказанное ею слово. Что она думала и чувствовала в те минуты. А значит, никакого шанса списать всё на непонятное помрачнение. Ведь она сочиняла, как привыкла сочинять, осознанно подбирая слова, длинный, осмысленный текст. То не грубость, вырвавшаяся в раздражении или от недомогания. Слова, в которых всё сфокусировалось – смыслы, интонации, паузы между ними, становясь жалом. Да рассказывай Соня Эгле хоть таблицу умножения, эффект был бы тот же, потому что Соня стала чистым ядом. Качающейся на стуле вальяжной ненавистью!
Что с того, что говорила неправду, то есть факты, которые на самом деле к Эгле отношения не имеют… как больно вспоминать каждое из этих несправедливейших и подлейших слов. Соня понадеялась, что эта ноющая боль в груди и нехватка воздуха доведут её отчаяние до полезного этому миру итога, хотя бы так… ведь она что-то сделала, чтобы вызвать поток яда, пропустила его через себя. Она сплела не что иное, как колдовское заклинание.
Но не надо лихорадочно сочинять, что вся земля Лесошишенская способствует проявлению странных состояний сознания, что дом стоит на аномальной зоне, что светила чёрной астрологии сошлись как раз над головой.
Нет. Это сделала она. Соня пятнадцати лет, избалованная эгоистичная тварь, полная комплексов превосходства, любящая удовольствия и не переносящая критику лентяйка, почувствовав какую-то мнимую угрозу своему инфантильному внутреннему благополучию. А то, что сделала, походя и веселясь, прощению не подлежит.
Сейчас очень страшно до конца проговорить про себя то, что она причинила Эгле. Но вокруг этого страшного ядра правды роятся сопутствующие, не менее отвратительные моменты. Как себе объяснить, что раз такая нужда кого-то унизить напала, она
…не пошла изливать свой яд, скажем, на какую-нибудь компанию отморозков, из тех, кто любит предлагать поздно вечером, а то и средь бела дня одиноким прохожим купить булыжник с рунами (которые выкапывают при строительстве или просто находят в округе)? Ведь из них бери любого, не ошибёшься – гад и есть, заслуживает.
Почему не прицепилась хоть к… Наине, если далеко не ходить? Ей до подворотных вымогателей далеко, просто она… легче бы на всё посмотрела? Посмеялась бы, повертела пальцем у виска?
Почему Соня выбрала из всего человечества свою лучшую подругу и потому беззащитного перед ней человека? На своей территории и когда некому было Соню остановить?! Когда рядом не было Мартына, который оказал бы милость, наплевав, что Соня девушка, съездив по роже?
Это просто. Во мне всегда было зло. Раньше оно пробовало силы по мелочи. Поступки и слова, которые прогоняли тех, кто хотел быть мне другом, как бы можно было списать на возраст и милую непосредственность. Как будто я – звездочка с колючими лучами, которые нельзя спрятать, и остаётся только царапать окружающих! Я знала, подозревала. Жестокая чёрствость души – это и есть мой секретный и самым постыдный недостаток. А в последний год мне показалось, что есть смысл достоверно сыграть хорошего человека. Вот моё истинное «я» теперь взбунтовалось и нехило так заявило о себе…
*******
Плохо кончилось… Хочу умереть. И сделаю всё, что надо, когда эта слабость уйдёт.
Ветер свистит – высоко…
На самом деле я сейчас должна быть там – низко.
***
Сколько-то она пролежала в оцепенении от боли, не разделяя физическую и душевную. Перед глазами стояла трещинка в стене под окном, а иногда – Эгле, которая смотрела и снова ничуть не удивлялась тому, что Соня повторяла раз за разом.
Потом, мысль за мыслью, накатила вторая волна ужаса. Или десятая? Только что едва Соня не сделала ещё одну такую, запретную вещь, только касающуюся уже многих людей. То есть прямо сейчас её размазанное по земле тело наблюдали бы прохожие и соседи изо всех окон, с ужасом поговаривая, что новый дом проклят, так как недавно возле него уже две аварии случились.
И среди людей могли оказаться сестрёнки, которые как раз сейчас должны вернуться. Они бы это увидели. То, что не для детей, не для людей, которые когда-то были надломлены. То, чего никому не пожелаешь.
Тёте и дяде пришлось бы опознавать её.
Дяде – преодолевая оцепенение, звонить в Южностралию.
Тёте – очнувшись от успокоительных, рвать на себе волосы и проклинать себя за то, что вовремя не почувствовала беды. Может быть, долго лечиться.
Маме и папе – наверное, просто умереть.
Милиции тратить время и ресурсы, проверяя, не было ли это убийством.
Школьной общественности тревожно бурлить, лихорадочно выяснять, что происходило и кто виноват.
Эгле и Мартыну – до конца жизни мучиться чувством вины. Может быть, они не захотят быть после этого вместе.
Всем чувствовать себя виноватыми перед «непонятой» Сонечкой.
И человеку, который хочет быть с ней всегда - что останется?
Ну а ещё кому-то, лет тоже примерно пятнадцати, кого Соня и не знает – понять на её примере, что и его время пришло, и сделать то же самое. И его родным, и его друзьям, и милиции, и ещё кому-то, кто сейчас или завтра будет размышлять, стоя на грани… и им, и другим, и ещё не рождённым – предстоит и то же самое, и большее, и страшнейшее. Соня могла запустить такую цепную реакцию, которая привела бы в ближайшем будущем к опустошению планеты.
Потому что её любят. Не подозревая, какая тварь скрывается в милой девочке с огромными глазами.
Странно это, пожалеть столько народу – и не сделать того же, чуть раньше, для Эгле… Просто не понять, как это может сочетаться.
Но надо принимать решение. То, что Соня сейчас осознала невозможность сиюминутной смерти, это одновременно и уловка эго (которое хочет жить, и жить в душевном комфорте), но и правда тоже. Но и жить спокойно дальше – никак нельзя. Это повториться вновь – зло даст о себе знать обязательно. И кто следующим попадёт под разрушительный луч? Василиса? Миша?!! Нет!
Соня заскулила. Пока тихо, но тоска загнанного в ловушку человека предвещала гораздо более надрывные звуки. Соня села рывком, стукнула кулаком по коленке.
- Заткнись, - сказала она себе голосом, будто бы воспроизведённым со старинного дешёвого магнитофона, - Люди внизу подумают, что на чердаке привидение. Или что трубу прорвало. Хочешь, тебя кто-нибудь увидит?
Надолго задумалась.
Она должна нейтрализовать себя. Этот стыд причиняемого зла никогда не забудет. Поэтому сделает всё так, чтобы произвести как можно меньше проблем.
Совсем без них не получится. Ведь нейтрализовать – значит, всё-таки уничтожить. Говоря прямым текстом – убить. Довести задуманное. Но по-другому.
Маме и папе в любом случае будет больно. Но нет никакой возможности объяснить им, что смерть дитяти была меньшим злом.
У Сони есть такая возможность, в отличие от тысяч других людей, которые, возможно, пришли к тому же. Через два дня она пойдёт в школу, где будет тише воды, ниже травы, и никто не заподозрит, что учёба – это лишнее, но маскировочное действие с её стороны. Она будет улыбаться всем, кому это уместно, изображать своеобычную радость жизни. А летом, сдав экзамены, «на пару недель», непереносимо скучая по родителям… так это же правда… тем проще… улетит в Южностралию, кишащую ядовитой морской и сухопутной живностью, где, любознательная и недисциплинированная, найдёт свой несчастный случай.
Будет время выбрать: тайпанью, кольчатобрюхого осьминога, углокаменных рыб или иных. Будет время довести план до совершенства: в Сонином распоряжении до четырёх месяцев. В которые надо будет держать себя так, чтобы оговоркой, походкой, изменением привычек, унылым выражением лица не выдать себя, не намекнуть на особые обстоятельства. Не вопить безмолвно о помощи, прощении и снисхождении. Не болеть. Не вызывать к себе жалость.
Не бояться.
«Употреблю хоть один раз свою упёртость на пользу людям. Ведь всё равно не посмею теперь заговорить с Мартыном и Эгле. Надо только вытерпеть переход в смерть. Хотя бы это одно я должна в жизни сделать достойно. Что, если ТАМ я смогу быть другой – свободной, сильной и – охранять их. И… Мишку.»
Но…
[i]я же не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
А только так можешь искупить то, что совершила.
«Можешь чувствовать себя как угодно - всё равно, только сделай, что должна, не отступись, не прощай себе, не забывай, не спускай на тормозах». Встань.
Руки болели. Надо же, она их чуть не вывернула, спасая свою шкуру… Но стало легче дышать. Соня медленно, опасаясь потерять равновесие, пошла обратно, по ковру из керамзита и мелких бетонных обломков.
А потом что-то изменилось. Ей стало казаться, что-то невидимое, но плотное, из всех вокруг закутков нежилого помещения тихо и неотвратимо в её сторону катится. Сердце заколотилось, заложило уши.
Соня почувствовала на себе взгляды. Тяжёлые, как камни. Она снова стала задыхаться от ужаса.
- Кто… здесь? – зачем-то спросила и обомлела от звука собственного голоса.
Воображаемые глаза как будто прикрылись – на секунду отпустило - чтобы тут же отверзнуться вновь.
Так не годится, не годится. Если она собирается посвятить остаток жизни спасению любимых людей от себя самой, ей особенно нужен трезвый разум.
Просто игнорировать струну ужаса и спокойно спускаться в квартиру.
Она с трудом заставляла себя идти неторопливо, как на прогулке. Паническое бегство неизвестно от чего отвратительно. Чего ей, приговорившей себя, бояться теперь… а руки стали липкими и холодными, ноги слабыми, в голове стучало. Соня снова презирала себя.
Поэтому она остановилась, обернулась и обратилась к явственно уже клубящемуся по углам пыльно-серому туману:
- Ну что вы такие нетерпеливые, господа голодные духи? Закончу свои дела – я ваша. Я сказала. А сюда ещё вернусь, меня этот чердак устраивает. Слышите?
______________________________________________________
Ей казалось – она хорошо, правильно себя настроила. Но поняла, как скоро план может пойти прахом, когда слышала слова:
- Это самое. Во-первых, ты для нас – умерла.
Она заболела. Я думаю, тебе это понравится.
конец главы 4
глава 5
1. и 1., прод.
2.
3.
читать дальшеБыло так: Соня по короткому крайнему пролёту взбежала к небольшой двери, о которой знала, что она не заперта, и очутилась в обширном голобетонном помещении, куда выходили технические шахты каждого подъезда. Сонин путь лежал к тянущейся далеко вправо и влево цепочке белеющих однородным небом незастеклённых прямоугольников; на яркость одного из них, прямо перед ней находящегося, она ориентировалась.
Соня подразумевала только одно, и не было ей причины, чтобы остановиться. В несколько длинных беговых шагов, прохрустев керамзитовыми камушками, вспрыгнула на окно, после чего ещё одно незначительное мышечное усилие должно было избавить от Сони этот мир.
И тогда единственным хозяином судьбы вмешался собственный разум тела - дремлющее до поры животное сознание, переходящее из крови в кровь через поколения. Прямо в точке невозврата, когда Соня вполне отпустила себя в краткий и честный полёт, разум тела вывернул её обе руки синхронно назад в немыслимом для обычной жизни движении, заставил уцепиться за проём и принудил оттолкнуться от него. Соня опрокинулась на спину. Теперь стеной стал потолок, а под ногами сияющий люк - окно. Будто отшвырнул силовой барьер, какой часто описывается в фантастике, иногда и как средство предотвращения самоубийств. Но Соне произошедшее две секунды назад показалось досадной помехой, и она вскочила как мяч, снова штурмуя окно. Боли от ушибов она не заметила, потому что больше всего нуждалась в избавлении от жгучего ужаса внутренней нечистоты, и средство было только одно.
Вторая попытка была как использованный, притупленный макетный нож: автоматизм подло покинул Соню и, стоя на окне, Соня на этот раз увидела небо и белую землю, расчерченную грязью косых тропинок, потемневшее кольцо сосен, сжимающее микрорайон. На этот раз её вернул самый обычный страх высоты, излившийся в сильнейшее головокружение и чёткое представление удара о мёрзлую землю – Соня просто сползла обратно на пол. Стоя на коленях, она вцепилась в подоконник и пыталась заново привыкнуть к тому, что не позднее чем через полминуты её должно не стать. «Около восьмидесяти метров, около четырёх секунд, больно не будет…»
_______________________________________________-
«Страшно, да, страшно? Жить хочется, да? Пошла вперёд, трусливая. Встань и прыгни, ну что ты ещё надеешься уяснить?»
Или надо догнать Эгле? Чт…то… же с… ней сей…час тво…рится?!
Точно, догони да извинись! Эгле благородная, обязана простить, а то и понять, заодно? Знаешь, Сонь, это уловка твоего эго, которое любит дышать и отдыхать. А подругу ты убила. Встань и прыгай, подлая!»
В третий раз разум тела кардинально изменил тактику – он отключил, почти парализовал Сонины мышцы, образовал в крови что-то, тормозящее нервные импульсы. Теперь она просто не могла пошевелиться – лишь свернулась в клубок на полу, проклиная свою трусость. Холод бетона и сквозняков невозбранно просачивался в каждую клетку организма и, в принципе, сам по себе вполне мог через небольшое время отнять жизнь. Но пока что главная смерть оказалась блокирована.
Может, подсознание так постаралось для Сони, но как знать, может, другая сила, хранящая её.
Чёрный ужас – самое тяжкое.
Это я сделала. Я сама. Как в это поверить? Кому возможно это сказать?
Это не тот стыд, когда тебя публично высмеивают. Это – если нарушаешь истинный запрет человеческого рода, выпускаешь запертое засовами веков - непроизносимое. Вступаешь на болотную почву тёмной стороны мира и тянешь кого-то за собой в гибельном восторге. Древние знали это, современный человек, наверное, не верит в это. Соня помнила каждое сказанное ею слово. Что она думала и чувствовала в те минуты. А значит, никакого шанса списать всё на непонятное помрачнение. Ведь она сочиняла, как привыкла сочинять, осознанно подбирая слова, длинный, осмысленный текст. То не грубость, вырвавшаяся в раздражении или от недомогания. Слова, в которых всё сфокусировалось – смыслы, интонации, паузы между ними, становясь жалом. Да рассказывай Соня Эгле хоть таблицу умножения, эффект был бы тот же, потому что Соня стала чистым ядом. Качающейся на стуле вальяжной ненавистью!
Что с того, что говорила неправду, то есть факты, которые на самом деле к Эгле отношения не имеют… как больно вспоминать каждое из этих несправедливейших и подлейших слов. Соня понадеялась, что эта ноющая боль в груди и нехватка воздуха доведут её отчаяние до полезного этому миру итога, хотя бы так… ведь она что-то сделала, чтобы вызвать поток яда, пропустила его через себя. Она сплела не что иное, как колдовское заклинание.
Но не надо лихорадочно сочинять, что вся земля Лесошишенская способствует проявлению странных состояний сознания, что дом стоит на аномальной зоне, что светила чёрной астрологии сошлись как раз над головой.
Нет. Это сделала она. Соня пятнадцати лет, избалованная эгоистичная тварь, полная комплексов превосходства, любящая удовольствия и не переносящая критику лентяйка, почувствовав какую-то мнимую угрозу своему инфантильному внутреннему благополучию. А то, что сделала, походя и веселясь, прощению не подлежит.
Сейчас очень страшно до конца проговорить про себя то, что она причинила Эгле. Но вокруг этого страшного ядра правды роятся сопутствующие, не менее отвратительные моменты. Как себе объяснить, что раз такая нужда кого-то унизить напала, она
…не пошла изливать свой яд, скажем, на какую-нибудь компанию отморозков, из тех, кто любит предлагать поздно вечером, а то и средь бела дня одиноким прохожим купить булыжник с рунами (которые выкапывают при строительстве или просто находят в округе)? Ведь из них бери любого, не ошибёшься – гад и есть, заслуживает.
Почему не прицепилась хоть к… Наине, если далеко не ходить? Ей до подворотных вымогателей далеко, просто она… легче бы на всё посмотрела? Посмеялась бы, повертела пальцем у виска?
Почему Соня выбрала из всего человечества свою лучшую подругу и потому беззащитного перед ней человека? На своей территории и когда некому было Соню остановить?! Когда рядом не было Мартына, который оказал бы милость, наплевав, что Соня девушка, съездив по роже?
Это просто. Во мне всегда было зло. Раньше оно пробовало силы по мелочи. Поступки и слова, которые прогоняли тех, кто хотел быть мне другом, как бы можно было списать на возраст и милую непосредственность. Как будто я – звездочка с колючими лучами, которые нельзя спрятать, и остаётся только царапать окружающих! Я знала, подозревала. Жестокая чёрствость души – это и есть мой секретный и самым постыдный недостаток. А в последний год мне показалось, что есть смысл достоверно сыграть хорошего человека. Вот моё истинное «я» теперь взбунтовалось и нехило так заявило о себе…
*******
Плохо кончилось… Хочу умереть. И сделаю всё, что надо, когда эта слабость уйдёт.
Ветер свистит – высоко…
На самом деле я сейчас должна быть там – низко.
***
Сколько-то она пролежала в оцепенении от боли, не разделяя физическую и душевную. Перед глазами стояла трещинка в стене под окном, а иногда – Эгле, которая смотрела и снова ничуть не удивлялась тому, что Соня повторяла раз за разом.
Потом, мысль за мыслью, накатила вторая волна ужаса. Или десятая? Только что едва Соня не сделала ещё одну такую, запретную вещь, только касающуюся уже многих людей. То есть прямо сейчас её размазанное по земле тело наблюдали бы прохожие и соседи изо всех окон, с ужасом поговаривая, что новый дом проклят, так как недавно возле него уже две аварии случились.
И среди людей могли оказаться сестрёнки, которые как раз сейчас должны вернуться. Они бы это увидели. То, что не для детей, не для людей, которые когда-то были надломлены. То, чего никому не пожелаешь.
Тёте и дяде пришлось бы опознавать её.
Дяде – преодолевая оцепенение, звонить в Южностралию.
Тёте – очнувшись от успокоительных, рвать на себе волосы и проклинать себя за то, что вовремя не почувствовала беды. Может быть, долго лечиться.
Маме и папе – наверное, просто умереть.
Милиции тратить время и ресурсы, проверяя, не было ли это убийством.
Школьной общественности тревожно бурлить, лихорадочно выяснять, что происходило и кто виноват.
Эгле и Мартыну – до конца жизни мучиться чувством вины. Может быть, они не захотят быть после этого вместе.
Всем чувствовать себя виноватыми перед «непонятой» Сонечкой.
И человеку, который хочет быть с ней всегда - что останется?
Ну а ещё кому-то, лет тоже примерно пятнадцати, кого Соня и не знает – понять на её примере, что и его время пришло, и сделать то же самое. И его родным, и его друзьям, и милиции, и ещё кому-то, кто сейчас или завтра будет размышлять, стоя на грани… и им, и другим, и ещё не рождённым – предстоит и то же самое, и большее, и страшнейшее. Соня могла запустить такую цепную реакцию, которая привела бы в ближайшем будущем к опустошению планеты.
Потому что её любят. Не подозревая, какая тварь скрывается в милой девочке с огромными глазами.
Странно это, пожалеть столько народу – и не сделать того же, чуть раньше, для Эгле… Просто не понять, как это может сочетаться.
Но надо принимать решение. То, что Соня сейчас осознала невозможность сиюминутной смерти, это одновременно и уловка эго (которое хочет жить, и жить в душевном комфорте), но и правда тоже. Но и жить спокойно дальше – никак нельзя. Это повториться вновь – зло даст о себе знать обязательно. И кто следующим попадёт под разрушительный луч? Василиса? Миша?!! Нет!
Соня заскулила. Пока тихо, но тоска загнанного в ловушку человека предвещала гораздо более надрывные звуки. Соня села рывком, стукнула кулаком по коленке.
- Заткнись, - сказала она себе голосом, будто бы воспроизведённым со старинного дешёвого магнитофона, - Люди внизу подумают, что на чердаке привидение. Или что трубу прорвало. Хочешь, тебя кто-нибудь увидит?
Надолго задумалась.
Она должна нейтрализовать себя. Этот стыд причиняемого зла никогда не забудет. Поэтому сделает всё так, чтобы произвести как можно меньше проблем.
Совсем без них не получится. Ведь нейтрализовать – значит, всё-таки уничтожить. Говоря прямым текстом – убить. Довести задуманное. Но по-другому.
Маме и папе в любом случае будет больно. Но нет никакой возможности объяснить им, что смерть дитяти была меньшим злом.
У Сони есть такая возможность, в отличие от тысяч других людей, которые, возможно, пришли к тому же. Через два дня она пойдёт в школу, где будет тише воды, ниже травы, и никто не заподозрит, что учёба – это лишнее, но маскировочное действие с её стороны. Она будет улыбаться всем, кому это уместно, изображать своеобычную радость жизни. А летом, сдав экзамены, «на пару недель», непереносимо скучая по родителям… так это же правда… тем проще… улетит в Южностралию, кишащую ядовитой морской и сухопутной живностью, где, любознательная и недисциплинированная, найдёт свой несчастный случай.
Будет время выбрать: тайпанью, кольчатобрюхого осьминога, углокаменных рыб или иных. Будет время довести план до совершенства: в Сонином распоряжении до четырёх месяцев. В которые надо будет держать себя так, чтобы оговоркой, походкой, изменением привычек, унылым выражением лица не выдать себя, не намекнуть на особые обстоятельства. Не вопить безмолвно о помощи, прощении и снисхождении. Не болеть. Не вызывать к себе жалость.
Не бояться.
«Употреблю хоть один раз свою упёртость на пользу людям. Ведь всё равно не посмею теперь заговорить с Мартыном и Эгле. Надо только вытерпеть переход в смерть. Хотя бы это одно я должна в жизни сделать достойно. Что, если ТАМ я смогу быть другой – свободной, сильной и – охранять их. И… Мишку.»
Но…
[i]я же не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
А только так можешь искупить то, что совершила.
«Можешь чувствовать себя как угодно - всё равно, только сделай, что должна, не отступись, не прощай себе, не забывай, не спускай на тормозах». Встань.
Руки болели. Надо же, она их чуть не вывернула, спасая свою шкуру… Но стало легче дышать. Соня медленно, опасаясь потерять равновесие, пошла обратно, по ковру из керамзита и мелких бетонных обломков.
А потом что-то изменилось. Ей стало казаться, что-то невидимое, но плотное, из всех вокруг закутков нежилого помещения тихо и неотвратимо в её сторону катится. Сердце заколотилось, заложило уши.
Соня почувствовала на себе взгляды. Тяжёлые, как камни. Она снова стала задыхаться от ужаса.
- Кто… здесь? – зачем-то спросила и обомлела от звука собственного голоса.
Воображаемые глаза как будто прикрылись – на секунду отпустило - чтобы тут же отверзнуться вновь.
Так не годится, не годится. Если она собирается посвятить остаток жизни спасению любимых людей от себя самой, ей особенно нужен трезвый разум.
Просто игнорировать струну ужаса и спокойно спускаться в квартиру.
Она с трудом заставляла себя идти неторопливо, как на прогулке. Паническое бегство неизвестно от чего отвратительно. Чего ей, приговорившей себя, бояться теперь… а руки стали липкими и холодными, ноги слабыми, в голове стучало. Соня снова презирала себя.
Поэтому она остановилась, обернулась и обратилась к явственно уже клубящемуся по углам пыльно-серому туману:
- Ну что вы такие нетерпеливые, господа голодные духи? Закончу свои дела – я ваша. Я сказала. А сюда ещё вернусь, меня этот чердак устраивает. Слышите?
______________________________________________________
Ей казалось – она хорошо, правильно себя настроила. Но поняла, как скоро план может пойти прахом, когда слышала слова:
- Это самое. Во-первых, ты для нас – умерла.
Она заболела. Я думаю, тебе это понравится.
конец главы 4
глава 5
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом
-
-
05.06.2019 в 10:23-
-
06.06.2019 в 00:51