Глава 6
1., нач.
1., прод.
читать дальшеМежду тем Соня осознавала, что решает и действует не в ладу со здравым смыслом. Что причина её теперешних поступков едва ли кому-нибудь показалась бы убедительной. Иногда, забывшись, она порывалась в школе подойти к Эгле, заставить выслушать. Пусть речи нет о примирении. Вслух признать свою подлость – трудное, но единственно верное средство встать на путь выправления жизни. Не подразумевать больше смерти, просто жить и учиться, не в радости, но шатко-валко, с надеждой, что всё пройдёт. Рассказать и дома. Зачем пестовать гордыню, которая заявляет об исключительности ситуации? Виновата – так бывает. Не надо наделять слова, пусть и мерзейшие, магической силой… Эгле-то живёт. Не сказать, чтобы так искромётно счастливо, как совсем недавно, но застывшей и замкнувшейся её назвать тоже нельзя. Соня не могла не наблюдать тайком за бывшими друзьями. Всё равно она будет до конца считать их одними из самых дорогих и важных для себя людей. Видела каждый день, как что-то между ними происходит – некая насыщенная событиями и эмоциями жизнь, бурные споры шёпотом, свидетельствующие о сомнениях и решениях. Значит, по крайней мере, в гнусном «пророчестве» Соня не оказалась права.
Соня не могла слышать, о чём именно они говорят, но безошибочно понимала настроение. Так, был период около трёх недель, когда они напряжённо решали одну задачу. Задача беспокоила и её: Соня точно могла помочь и, будучи друзьями, они с удовольствием приняли бы помощь, но поскольку интуицию к делу не пришьешь, а спросить теперь невозможно, то что же на самом деле означает наблюдаемое? Предположим, Мартын настолько сильно любит свои сверхпрочные тёмно-красные штаны, таинственно именуя их «счастливыми», что редко носит другие, предпочитая стирать эти раз в неделю (минимум раз в неделю же просил маму их залатать). Но почему часто эти штаны по колено мокрые? И почему в одних и тех же джинсах который день подряд приходит аккуратнейшая Эгле, которая к тому же в школу надевать предпочитает юбки? Мало того, свитер на ней тоже один и тот же, лишь блузки под ним разные… какие-то странные. Не в её духе. И комплект учебников один на двоих (хоть это имеет смысл). Это что же вы, сбегаете куда-то вдвоём?! Это возможно, возможно, со скрипом, но верится, но куда ваши родители смотрят, должны же? Особого счастья что-то не заметно на ваших лицах. Это всё-таки из-за меня, из-за меня…
Но стоило Соне собраться и даже повернуться в их сторону, как невидимая струна пересекала ей дорогу, и внутренний голос терпеливо повторял: горькой пилюлей не отделаешься.
Раз или два ей удавалось до этой струны сделать шагов пять. И видела, как Мартын, мгновенно реагируя, хватал Эгле за руку и уводил подальше – и Эгле подчинялась, отворачиваясь. И Соня, подчиняясь, с надменным лицом непринуждённо шла почти в том же направлении, но мимо. Мучительно это – не обмениваться даже невербальной информацией, не поддерживать хоть молчаливого диалога…
Потом непонятки с одеждой кончились, тревожные переговоры тоже.
И так хотелось иного развития событий, что разум Сони лихорадочно, как увидевший проблеск света в подземном лабиринте человек, искал объяснения и оправдания. Одно из них было вопиюще очевидным, и Соня готова была со всей душой сдаться ему.
«Нет ничего зазорного, если на шестнадцатом году даже у совсем-совсем нормального человека вспучивается какая-нибудь психическая болезнь, а я и раньше была с сумасшедшинкой, для других точно. Мы же люди образованные, знаем, что мозг изучен настолько мало, что нет никакого рецепта его бесперебойного функционирования. Лечения надёжного, кстати, тоже нет, но сейчас не это важно. Ведь если я заболела, то… ни в чём не виновата! Это всё моя хренотипическая_психошизия! Знаешь, если даже вся школа о том узнала бы и всхохотала надо мной, этот позор ничто. Я желаю такого позора как счастья». Что там, Соня была совсем не против оказаться больной. И многое, казалось, говорило в пользу этого. И давно пора было заподозрить в себе. «Удивительно, как ты мило восприняла как должное, когда тебе стали сниться книжки и фильмы якобы из параллельного мира. Да ещё и обрадовалась: я избранная, я умница, мне интересно, мне волшебство и местные чудеса. Ой, нет, то болезнь начиналась, дурочка».
Правда, отныне Соне больше ничего не снилось. Абсолютно. Ложась вечером, закрывала глаза, чтобы через секунду вернуться в мир по будильнику такой же разбитой, будто и не спала. Очевидно, кто-то крал ночные часы из жизни. Чтобы присоединить их к дневным: вязкие, перерастянутые дни.
«Постой. Правдой может оказаться что угодно. Ведь мне упорствовать имеет смысл только в единственном случае – если во мне есть необоримое зло, которое способно вырваться в любое время и навредить, особенно тем, кто дорог. «Навредить» – вплоть до их смерти. Вопрос в том, как узнать наверняка, что со мной. Выяснить должна только я сама, не привлекая специалистов. Почему? Просто их долг – выявить нарушение, назначить лечение. А за нарушение они, само собой, примут как оное, так и то, с чем человечество ещё не сталкивалось. Но с чего же начать?»
Справочники полистать, симптомы начерно сверить. Зайди, Соня, прямо сейчас в гардеробную комнату. Там в двух запечатанных картонных коробках лежат сорок томов медицинской энциклопедии.
Могло показаться, что это странный подарок одной подруги для другой. Но Эгле рассказывала, что такая энциклопедия в прошлые времена была у неё как первейшим чтением, так и хорошим поводом лишний раз зайти в папин кабинет – иногда так хотелось перекинуться хоть парой слов, а он был занят и занят. С тех пор эти строго оформленные тома стали чем-то вроде кода любви. Залогом того, что всё идёт как надо. Когда же Эгле уезжала в Лесошишенск, то мало что взяла с собой, но скучала больше всего о библиотеке.
Соня предвкушала её радость, заказывая подарок (каков же подарок на деле оказался!).
Коробки с томами теперь как два осиных гнезда. Стыдно наталкиваться на них, случайно натыкаться под одеждой на вешалках. Соня мучительно прикидывала, как вынуждена будет ими распорядиться. А собственными вещами, чтобы не оставлять по себе лишней памяти?
…ходячей бомбой или опасной больной.
Поняла, что придётся сделать? Завтра или сегодня уже. Во время телефонного разговора. Снова не получилось... Уже месяц ты так чудно перестраиваешься, когда звонит Миша, настолько, что даже нет нужды притворяться. Счастье твоё ничем не отличается от настоящего, совесть во время разговора не стучится. Снова на несколько минут становишься прежней? Но время, спокойное в своём обыкновенном могуществе, всё наматывает тонкую стальную полосу, закручивает вокруг тебя, скручивает тебя в уже заметную всем внутренним датчикам пружинку.
Зачем мне моя душа, если я не имею авторского права даже на собственные сны?
2.
1., нач.
1., прод.
читать дальшеМежду тем Соня осознавала, что решает и действует не в ладу со здравым смыслом. Что причина её теперешних поступков едва ли кому-нибудь показалась бы убедительной. Иногда, забывшись, она порывалась в школе подойти к Эгле, заставить выслушать. Пусть речи нет о примирении. Вслух признать свою подлость – трудное, но единственно верное средство встать на путь выправления жизни. Не подразумевать больше смерти, просто жить и учиться, не в радости, но шатко-валко, с надеждой, что всё пройдёт. Рассказать и дома. Зачем пестовать гордыню, которая заявляет об исключительности ситуации? Виновата – так бывает. Не надо наделять слова, пусть и мерзейшие, магической силой… Эгле-то живёт. Не сказать, чтобы так искромётно счастливо, как совсем недавно, но застывшей и замкнувшейся её назвать тоже нельзя. Соня не могла не наблюдать тайком за бывшими друзьями. Всё равно она будет до конца считать их одними из самых дорогих и важных для себя людей. Видела каждый день, как что-то между ними происходит – некая насыщенная событиями и эмоциями жизнь, бурные споры шёпотом, свидетельствующие о сомнениях и решениях. Значит, по крайней мере, в гнусном «пророчестве» Соня не оказалась права.
Соня не могла слышать, о чём именно они говорят, но безошибочно понимала настроение. Так, был период около трёх недель, когда они напряжённо решали одну задачу. Задача беспокоила и её: Соня точно могла помочь и, будучи друзьями, они с удовольствием приняли бы помощь, но поскольку интуицию к делу не пришьешь, а спросить теперь невозможно, то что же на самом деле означает наблюдаемое? Предположим, Мартын настолько сильно любит свои сверхпрочные тёмно-красные штаны, таинственно именуя их «счастливыми», что редко носит другие, предпочитая стирать эти раз в неделю (минимум раз в неделю же просил маму их залатать). Но почему часто эти штаны по колено мокрые? И почему в одних и тех же джинсах который день подряд приходит аккуратнейшая Эгле, которая к тому же в школу надевать предпочитает юбки? Мало того, свитер на ней тоже один и тот же, лишь блузки под ним разные… какие-то странные. Не в её духе. И комплект учебников один на двоих (хоть это имеет смысл). Это что же вы, сбегаете куда-то вдвоём?! Это возможно, возможно, со скрипом, но верится, но куда ваши родители смотрят, должны же? Особого счастья что-то не заметно на ваших лицах. Это всё-таки из-за меня, из-за меня…
Но стоило Соне собраться и даже повернуться в их сторону, как невидимая струна пересекала ей дорогу, и внутренний голос терпеливо повторял: горькой пилюлей не отделаешься.
Раз или два ей удавалось до этой струны сделать шагов пять. И видела, как Мартын, мгновенно реагируя, хватал Эгле за руку и уводил подальше – и Эгле подчинялась, отворачиваясь. И Соня, подчиняясь, с надменным лицом непринуждённо шла почти в том же направлении, но мимо. Мучительно это – не обмениваться даже невербальной информацией, не поддерживать хоть молчаливого диалога…
Потом непонятки с одеждой кончились, тревожные переговоры тоже.
И так хотелось иного развития событий, что разум Сони лихорадочно, как увидевший проблеск света в подземном лабиринте человек, искал объяснения и оправдания. Одно из них было вопиюще очевидным, и Соня готова была со всей душой сдаться ему.
«Нет ничего зазорного, если на шестнадцатом году даже у совсем-совсем нормального человека вспучивается какая-нибудь психическая болезнь, а я и раньше была с сумасшедшинкой, для других точно. Мы же люди образованные, знаем, что мозг изучен настолько мало, что нет никакого рецепта его бесперебойного функционирования. Лечения надёжного, кстати, тоже нет, но сейчас не это важно. Ведь если я заболела, то… ни в чём не виновата! Это всё моя хренотипическая_психошизия! Знаешь, если даже вся школа о том узнала бы и всхохотала надо мной, этот позор ничто. Я желаю такого позора как счастья». Что там, Соня была совсем не против оказаться больной. И многое, казалось, говорило в пользу этого. И давно пора было заподозрить в себе. «Удивительно, как ты мило восприняла как должное, когда тебе стали сниться книжки и фильмы якобы из параллельного мира. Да ещё и обрадовалась: я избранная, я умница, мне интересно, мне волшебство и местные чудеса. Ой, нет, то болезнь начиналась, дурочка».
Правда, отныне Соне больше ничего не снилось. Абсолютно. Ложась вечером, закрывала глаза, чтобы через секунду вернуться в мир по будильнику такой же разбитой, будто и не спала. Очевидно, кто-то крал ночные часы из жизни. Чтобы присоединить их к дневным: вязкие, перерастянутые дни.
«Постой. Правдой может оказаться что угодно. Ведь мне упорствовать имеет смысл только в единственном случае – если во мне есть необоримое зло, которое способно вырваться в любое время и навредить, особенно тем, кто дорог. «Навредить» – вплоть до их смерти. Вопрос в том, как узнать наверняка, что со мной. Выяснить должна только я сама, не привлекая специалистов. Почему? Просто их долг – выявить нарушение, назначить лечение. А за нарушение они, само собой, примут как оное, так и то, с чем человечество ещё не сталкивалось. Но с чего же начать?»
Справочники полистать, симптомы начерно сверить. Зайди, Соня, прямо сейчас в гардеробную комнату. Там в двух запечатанных картонных коробках лежат сорок томов медицинской энциклопедии.
Могло показаться, что это странный подарок одной подруги для другой. Но Эгле рассказывала, что такая энциклопедия в прошлые времена была у неё как первейшим чтением, так и хорошим поводом лишний раз зайти в папин кабинет – иногда так хотелось перекинуться хоть парой слов, а он был занят и занят. С тех пор эти строго оформленные тома стали чем-то вроде кода любви. Залогом того, что всё идёт как надо. Когда же Эгле уезжала в Лесошишенск, то мало что взяла с собой, но скучала больше всего о библиотеке.
Соня предвкушала её радость, заказывая подарок (каков же подарок на деле оказался!).
Коробки с томами теперь как два осиных гнезда. Стыдно наталкиваться на них, случайно натыкаться под одеждой на вешалках. Соня мучительно прикидывала, как вынуждена будет ими распорядиться. А собственными вещами, чтобы не оставлять по себе лишней памяти?
…ходячей бомбой или опасной больной.
Поняла, что придётся сделать? Завтра или сегодня уже. Во время телефонного разговора. Снова не получилось... Уже месяц ты так чудно перестраиваешься, когда звонит Миша, настолько, что даже нет нужды притворяться. Счастье твоё ничем не отличается от настоящего, совесть во время разговора не стучится. Снова на несколько минут становишься прежней? Но время, спокойное в своём обыкновенном могуществе, всё наматывает тонкую стальную полосу, закручивает вокруг тебя, скручивает тебя в уже заметную всем внутренним датчикам пружинку.
Зачем мне моя душа, если я не имею авторского права даже на собственные сны?
2.
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом