Глава 19
1., нач.
1., прод.
читать дальшеДа, только во сне так может быть. Ещё утром не могла подумать, что окажется в таком месте. А некто томится тут бесконечные месяцы.
Сначала Эгле просто обрадовалась тому, что жив он. Но подойдя чуть ближе…
Пакет с яблоками упал на пол. Запах беды в палате был явственный. Эгле заставила себя аккуратно сложить на столик халат, потом поднять пакет, прежде чем позволить себе осознать, что же она видит.
Никаких аппаратов жизнеобеспечения. Просто человек лежит с закрытыми глазами. Можно взять на себя наглость и разбудить.
Только он не спит. Над спящим воздух другой. Над бредящим — другой. Над мёртвым другой. Это что, и есть летаргический сон?
Так вот в чём дело.
Единичные случаи. Так могут пройти для него годы.
Могли ли умолчать в школе об этом по просьбе родителей?
Так просто и так грустно оказалось. Так непонятно просуществовать - и просто заснуть. Эгле следовало это узнать.
"Подойди, ты не имеешь права бояться".
"Вина моя не только в том, что я забыла про него зимой. В том, что я не видела - со мной в классе учится человек, несомненно нуждающийся в помощи."
Как отвратительно, несправедливо, страшно.
Она посмотрит и уйдёт.
Посмотрит, до чего хрупка жизнь.
«Мы просто поэтому не имеем права обижать и обижаться, что жизнь любого в любую минуту может стать такой. Соня, я тебе попробую это объяснить.»
- Прости нас. Мы все как-то странно себя вели. Это и есть свинство как таковое. Я в свинстве участвовала.
Какие легковесные слова. И те приходят с трудом, потому что ничто не способно вместить столько стыда, сколько на них положено.
Она вздохнула поглубже, стараясь извести комок в горле.
- Я же видела, как тебя обижают. И пальцем не пошевелила как-то остановить. К тебе даже не подошла, ни о чём не спросила. Не знаю как, но, видимо, я вообразила себя частью некоего «клана», когда горой стоишь только за своих, а прочие пусть сами свои проблемы решают...
Слова, да всё не те. "Клан", "свои" - пустое и это. Она ещё Соне вещала, что имеет-де глубинные пожелания о том, чтобы весь класс был дружен. Из-за чего, зачем это такая ложь была? И не за пустословные ли декларации вселенная наказала её, подсказав Соне испепеляющие слова?
Нет, действительно не понять себя. Не задумываясь, могла броситься на защиту незнакомого человека, а когда одноклассники глумились над Стасом... это было как с экрана телевизора — можно смотреть, можно отвернуться.
«Самое нужное, что теперь возможно, это если бы о тебе узнали все. О том, что тебя нашли в снегу. О том, почему ты это сделал. Из-за кого. Не знаю, права ли я, но такой шок у всякого должен навек отбить желание унижать кого бы то ни было. А себя я не оправдываю и не ставлю от них отдельно. Если твои родители согласились бы — я расскажу. Как их найти?».
Она отвернула край одеяла, взяла холодную и тяжёлую руку в свои. Она не рассчитывала, что согреет её и тем самым поможет Стасу. Держала ради себя, впитывая холод, чтобы запомнить на всю жизнь. Это урок.
- Мне никто не сказал, где помещается душа в разных состояниях тела, - сказала Эгле вслух, - Я подозреваю, что это одно и то же место.
Прикосновение вернуло Эгле как раз на год без двух дней назад. К папе она пришла тоже без спросу. Так же сидела подле него в полутьме, среди десятков чужих тел, накрытых простынями. Внешне совсем спокойная, будто поезда ждала на вокзале.
Много времени прошло, за широким окном заметно потемнело. Не заметила она, как, в какой миг с потусторонним скрипом начинают вращаться притёртые диски на вертикальной оси, что идёт прямо через странное рукопожатие, как что-то накатывает со всех сторон воображаемой и невидимой из палаты линии горизонта.
Едва понимала Эгле, что тяжёлые воспоминания могут далеко завести, что надо бы подняться и быстрым шагом домой, а то вдруг там снова решат, что тебя не надо ждать, дверь не откроют…
…ломается пространство, лезвия-щупальца пробуют трещины на вкус…
Вместо того, чтобы бежать, мысленно слушала древнюю, тёмную сказку, идущую фоном к её воспоминаниям, что напевала сумасшедшая старуха, что-то про змей. Незадолго до смерти папа признался, что та, которую они навещали в пансионате каждую неделю, им не родственница. Что никого, близкого по крови, кроме Эгле, нет у него на Земле, как и у той, чьего имени не знал никто уже четырнадцать лет назад, когда он взял её под опеку. Ничего это для Эгле не меняло. Незнакомая помешанная старая женщина умерла прошедшим летом, когда Эгле уже жила в Лесошишенске (было стыдно и за то, что не смогла попрощаться).
Ты…
Жива…
- Ты? Жива? Ты не открыла глаза?
Самое неожиданное, что можно услышать здесь.
Рука отдёрнулась было сама, но Эгле, за доли секунды осознав происходящее, заставила себя обратиться в камень. Чтобы не сдуло ветром перемен.
Поворачивая голову, она ещё не знала, будет ли пугаться, радоваться или жалеть о том, как говорила вслух то, чего не сказала бы живому и бодрствующему. Или сказала бы всё равно? Да, да!
- Как хорошо! - выдохнула она.
Но это "хорошо" больше всего напоминало то бегство в Древнем лесу от неизвестного, что не показывалось на глаза, но и не исчезало, как дыхание болота, находящее и мнимо отступающее.
- Стас, ты вернулся? Потому что слышал меня?
В полумраке палаты только дыхание вместо слов. Он разучился говорить. То, что услышала Эгле, словами не было.
Но она не поняла разницы.
- Не надо... не вставай. Я сейчас! Позову кого-нибудь.
Что-то прыгнуло из глубины его зрачков навстречу Эгле, заставляя её замереть. Со скоростью сужения на свету зрачков кисть, доселе холодная, как у мёртвого, сомкнулась, пленив её.
"Просто пока не понимает, что делает и где он!"
Но глаза, сверкнувшие ещё светлым небом, когда вечерние плотные облака за окном образовали прореху, сфокусировались на ней. Сумасшедший взгляд. Он зиял вопросом, важнее которого только смерть.
"Так он... сошёл с ума?! Это ещё проще, ещё понятней... было бы. Но тогда бы он не здесь лежал. Он очнулся только что. Я знаю".
Она сползла со стула на пол, на колени, чтобы не вывернуть руку.
- Пожалуйста, не надо пока говорить, это пройдёт!
Попытки издать звук сбивали дыхание, а Эгле не могла придумать, как его успокоить. Её пугало несоответствие предполагаемого состояния Стаса с целеустремлённостью, которую он проявлял, поднимая голову с подушки, каждый раз падая снова. Но не отпуская её руки.
- Эгле.
Мир коротко крутанулся перед глазами. Эгле снова не могла сказать, это была радость, что Стас узнал её, или запредельный ужас, что узнал, что именно её. Её наклонило на край кровати, от головы до пальцев ног прошла волна холода. Она должна радоваться и быть милосердной. Чуткой. А ей страшно и хочется бежать.
Она прикоснулась к его плечу:
- Я тебя слышу. Говори.
- Тебе... надо...
Это громкий, хриплый шёпот. Болезненный для горла. Здесь должен был бы оказаться кто-то, кто убедил бы Стаса замолчать и не терять силы. Но Эгле знала, что за этими словами она и шла сюда пустынными коридорами, повинуясь неслышимому голосу. Ещё несколько слов. Их всё равно не удержать.
- Мне? Именно мне?
- Зря... почему ты пришла. Нельзя!
- Просить прощения! Просить прощения. Стас, теперь как раньше - не будет. Я не позволю. Никому.
- Теперь... всё... зачем?! Пропало...
Эгле наклонилась к нему:
- Если ты вернулся, значит, надо. Это чудо, поэтому не прогоняй его. Теперь всё исправится. Я буду приходить к тебе.
Но гипнотизирующая мольба глаз подсказала Эгле, что она понимает его неправильно. Совершенно.
- ... я - смерть, рядом - смерть.
(И не могла не согласиться!)
- ...если ты... сумеешь... сбежать...
- Откуда?! То есть, зачем сбежать?
- ...хочу, чтобы ты оказалась... далеко! Забери её с собой... бегите...
И вдруг он в порывистом испуге отпускает Эгле. Будто только что понял, что держал её крепко до боли.
Эгле вмиг оказалась на ногах и подхватила сумку.
Взгляд Стаса не отпускал её, словно точка лазерного прицела. Он снова не может говорить, и видеть это трудно, больно, неловко. И страшно.
- Я... я ещё приду. Обязательно! Завтра! А ты... держись. Мне надо домой, уже поздно!
Может быть, она виновата. Но это за пределами её сил! Ей с каждой секундой труднее держаться спокойно, чудится, что из комнаты понемногу выкачивается воздух, что эти зрачки тянут её, как в чёрную дыру. Голова плывёт, Эгле прислоняется к стене у выхода, выпадая из поля видимости больного.
И вдруг срывается в бездумное, постыдное, откровенное бегство, едва призвав кого-то в ярко-зелёном, замеченного возле палаты:
- Там... помогите ему!
Без ошибки повторяя обратно пройденный по коридорам путь, выхватывая с вешалки на первом этаже куртку и одеваясь на ходу. Не глядя под ноги - по улицам, где фонари по сравнению с небом кажутся источающими тьму.
Во всём микрорайоне нет электричества. Начался шторм, где-то повалившееся дерево сорвало провода.
2.
1., нач.
1., прод.
читать дальшеДа, только во сне так может быть. Ещё утром не могла подумать, что окажется в таком месте. А некто томится тут бесконечные месяцы.
Сначала Эгле просто обрадовалась тому, что жив он. Но подойдя чуть ближе…
Пакет с яблоками упал на пол. Запах беды в палате был явственный. Эгле заставила себя аккуратно сложить на столик халат, потом поднять пакет, прежде чем позволить себе осознать, что же она видит.
Никаких аппаратов жизнеобеспечения. Просто человек лежит с закрытыми глазами. Можно взять на себя наглость и разбудить.
Только он не спит. Над спящим воздух другой. Над бредящим — другой. Над мёртвым другой. Это что, и есть летаргический сон?
Так вот в чём дело.
Единичные случаи. Так могут пройти для него годы.
Могли ли умолчать в школе об этом по просьбе родителей?
Так просто и так грустно оказалось. Так непонятно просуществовать - и просто заснуть. Эгле следовало это узнать.
"Подойди, ты не имеешь права бояться".
"Вина моя не только в том, что я забыла про него зимой. В том, что я не видела - со мной в классе учится человек, несомненно нуждающийся в помощи."
Как отвратительно, несправедливо, страшно.
Она посмотрит и уйдёт.
Посмотрит, до чего хрупка жизнь.
«Мы просто поэтому не имеем права обижать и обижаться, что жизнь любого в любую минуту может стать такой. Соня, я тебе попробую это объяснить.»
- Прости нас. Мы все как-то странно себя вели. Это и есть свинство как таковое. Я в свинстве участвовала.
Какие легковесные слова. И те приходят с трудом, потому что ничто не способно вместить столько стыда, сколько на них положено.
Она вздохнула поглубже, стараясь извести комок в горле.
- Я же видела, как тебя обижают. И пальцем не пошевелила как-то остановить. К тебе даже не подошла, ни о чём не спросила. Не знаю как, но, видимо, я вообразила себя частью некоего «клана», когда горой стоишь только за своих, а прочие пусть сами свои проблемы решают...
Слова, да всё не те. "Клан", "свои" - пустое и это. Она ещё Соне вещала, что имеет-де глубинные пожелания о том, чтобы весь класс был дружен. Из-за чего, зачем это такая ложь была? И не за пустословные ли декларации вселенная наказала её, подсказав Соне испепеляющие слова?
Нет, действительно не понять себя. Не задумываясь, могла броситься на защиту незнакомого человека, а когда одноклассники глумились над Стасом... это было как с экрана телевизора — можно смотреть, можно отвернуться.
«Самое нужное, что теперь возможно, это если бы о тебе узнали все. О том, что тебя нашли в снегу. О том, почему ты это сделал. Из-за кого. Не знаю, права ли я, но такой шок у всякого должен навек отбить желание унижать кого бы то ни было. А себя я не оправдываю и не ставлю от них отдельно. Если твои родители согласились бы — я расскажу. Как их найти?».
Она отвернула край одеяла, взяла холодную и тяжёлую руку в свои. Она не рассчитывала, что согреет её и тем самым поможет Стасу. Держала ради себя, впитывая холод, чтобы запомнить на всю жизнь. Это урок.
- Мне никто не сказал, где помещается душа в разных состояниях тела, - сказала Эгле вслух, - Я подозреваю, что это одно и то же место.
Прикосновение вернуло Эгле как раз на год без двух дней назад. К папе она пришла тоже без спросу. Так же сидела подле него в полутьме, среди десятков чужих тел, накрытых простынями. Внешне совсем спокойная, будто поезда ждала на вокзале.
Много времени прошло, за широким окном заметно потемнело. Не заметила она, как, в какой миг с потусторонним скрипом начинают вращаться притёртые диски на вертикальной оси, что идёт прямо через странное рукопожатие, как что-то накатывает со всех сторон воображаемой и невидимой из палаты линии горизонта.
Едва понимала Эгле, что тяжёлые воспоминания могут далеко завести, что надо бы подняться и быстрым шагом домой, а то вдруг там снова решат, что тебя не надо ждать, дверь не откроют…
…ломается пространство, лезвия-щупальца пробуют трещины на вкус…
Вместо того, чтобы бежать, мысленно слушала древнюю, тёмную сказку, идущую фоном к её воспоминаниям, что напевала сумасшедшая старуха, что-то про змей. Незадолго до смерти папа признался, что та, которую они навещали в пансионате каждую неделю, им не родственница. Что никого, близкого по крови, кроме Эгле, нет у него на Земле, как и у той, чьего имени не знал никто уже четырнадцать лет назад, когда он взял её под опеку. Ничего это для Эгле не меняло. Незнакомая помешанная старая женщина умерла прошедшим летом, когда Эгле уже жила в Лесошишенске (было стыдно и за то, что не смогла попрощаться).
Ты…
Жива…
- Ты? Жива? Ты не открыла глаза?
Самое неожиданное, что можно услышать здесь.
Рука отдёрнулась было сама, но Эгле, за доли секунды осознав происходящее, заставила себя обратиться в камень. Чтобы не сдуло ветром перемен.
Поворачивая голову, она ещё не знала, будет ли пугаться, радоваться или жалеть о том, как говорила вслух то, чего не сказала бы живому и бодрствующему. Или сказала бы всё равно? Да, да!
- Как хорошо! - выдохнула она.
Но это "хорошо" больше всего напоминало то бегство в Древнем лесу от неизвестного, что не показывалось на глаза, но и не исчезало, как дыхание болота, находящее и мнимо отступающее.
- Стас, ты вернулся? Потому что слышал меня?
В полумраке палаты только дыхание вместо слов. Он разучился говорить. То, что услышала Эгле, словами не было.
Но она не поняла разницы.
- Не надо... не вставай. Я сейчас! Позову кого-нибудь.
Что-то прыгнуло из глубины его зрачков навстречу Эгле, заставляя её замереть. Со скоростью сужения на свету зрачков кисть, доселе холодная, как у мёртвого, сомкнулась, пленив её.
"Просто пока не понимает, что делает и где он!"
Но глаза, сверкнувшие ещё светлым небом, когда вечерние плотные облака за окном образовали прореху, сфокусировались на ней. Сумасшедший взгляд. Он зиял вопросом, важнее которого только смерть.
"Так он... сошёл с ума?! Это ещё проще, ещё понятней... было бы. Но тогда бы он не здесь лежал. Он очнулся только что. Я знаю".
Она сползла со стула на пол, на колени, чтобы не вывернуть руку.
- Пожалуйста, не надо пока говорить, это пройдёт!
Попытки издать звук сбивали дыхание, а Эгле не могла придумать, как его успокоить. Её пугало несоответствие предполагаемого состояния Стаса с целеустремлённостью, которую он проявлял, поднимая голову с подушки, каждый раз падая снова. Но не отпуская её руки.
- Эгле.
Мир коротко крутанулся перед глазами. Эгле снова не могла сказать, это была радость, что Стас узнал её, или запредельный ужас, что узнал, что именно её. Её наклонило на край кровати, от головы до пальцев ног прошла волна холода. Она должна радоваться и быть милосердной. Чуткой. А ей страшно и хочется бежать.
Она прикоснулась к его плечу:
- Я тебя слышу. Говори.
- Тебе... надо...
Это громкий, хриплый шёпот. Болезненный для горла. Здесь должен был бы оказаться кто-то, кто убедил бы Стаса замолчать и не терять силы. Но Эгле знала, что за этими словами она и шла сюда пустынными коридорами, повинуясь неслышимому голосу. Ещё несколько слов. Их всё равно не удержать.
- Мне? Именно мне?
- Зря... почему ты пришла. Нельзя!
- Просить прощения! Просить прощения. Стас, теперь как раньше - не будет. Я не позволю. Никому.
- Теперь... всё... зачем?! Пропало...
Эгле наклонилась к нему:
- Если ты вернулся, значит, надо. Это чудо, поэтому не прогоняй его. Теперь всё исправится. Я буду приходить к тебе.
Но гипнотизирующая мольба глаз подсказала Эгле, что она понимает его неправильно. Совершенно.
- ... я - смерть, рядом - смерть.
(И не могла не согласиться!)
- ...если ты... сумеешь... сбежать...
- Откуда?! То есть, зачем сбежать?
- ...хочу, чтобы ты оказалась... далеко! Забери её с собой... бегите...
И вдруг он в порывистом испуге отпускает Эгле. Будто только что понял, что держал её крепко до боли.
Эгле вмиг оказалась на ногах и подхватила сумку.
Взгляд Стаса не отпускал её, словно точка лазерного прицела. Он снова не может говорить, и видеть это трудно, больно, неловко. И страшно.
- Я... я ещё приду. Обязательно! Завтра! А ты... держись. Мне надо домой, уже поздно!
Может быть, она виновата. Но это за пределами её сил! Ей с каждой секундой труднее держаться спокойно, чудится, что из комнаты понемногу выкачивается воздух, что эти зрачки тянут её, как в чёрную дыру. Голова плывёт, Эгле прислоняется к стене у выхода, выпадая из поля видимости больного.
И вдруг срывается в бездумное, постыдное, откровенное бегство, едва призвав кого-то в ярко-зелёном, замеченного возле палаты:
- Там... помогите ему!
Без ошибки повторяя обратно пройденный по коридорам путь, выхватывая с вешалки на первом этаже куртку и одеваясь на ходу. Не глядя под ноги - по улицам, где фонари по сравнению с небом кажутся источающими тьму.
Во всём микрорайоне нет электричества. Начался шторм, где-то повалившееся дерево сорвало провода.
2.
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом
-
-
08.06.2019 в 17:54-
-
09.06.2019 в 14:45