Глава 5
1., нач.
1., прод.
2.., нач.
2., прод.
читать дальшеоколо 20 лет (весна 6504 г.)
На подоконнике сидит ворона, чёрная, как город в марте. Гадкая, она возвращается который раз, сидит подолгу и смотрит в комнату. Агния боится подойти к окну и задёрнуть шторы. Она вынуждена уйти в другую комнату. А там колыбель.
В маленькой кроватке не зверёныш, не тролль с ушками – человеческая девочка, здоровая, и даже, говорят, красивая. Над пеленальным столиком-комодом, как и над микроволновкой на кухне, как и в спальне, куда сейчас смотрит ворона, прикноплены к стене листочки, где подробно расписаны, помечены временем и прокомментированы пункты, что же следует Агнии делать в течение дня, чтобы не было беды. Ещё там написано, что должна Агния делать для себя, и это угнетает вдогонку дополнительно, так как заставляет вспомнить роддом.
«Если бы ты так не переживала, то чувствовала бы себя гораздо лучше, так как твой организм в полной норме.» Это она всю беременность слышала от врачей. Но факт, что пришлось лечь за несколько дней до родов.
Агния не знает разницы между платной и бесплатной клиниками, между палатами трёхместной и шестиместной, и ещё разных тонкостей, которыми её, по договорённости с Людвигом, врачи не загружают. Не знала, насколько проще ей пришлось в самый главный момент, насколько комфортней, чем среднестатистической женщине в стране. Она думала, что находится в аду, и ждала только одного: когда можно будет учреждение покинуть. Одна соседка по палате молча презирала её, другая, ждущая четвёртого ребёнка, жалела и помогала. И то, и другое Агния терпела с трудом.
Просто никогда раньше ей не доводилось лежать в больнице.
(Чему Людвиг так радуется?!)
___________________________________
Девочка никогда не плачет. Она не немая, врачи это выяснили. Людвиг говорит Агнии каждый день: если она молчит, это не значит, что ей ничего не нужно. «Как это бывает и с тобой.» Он в постоянном беспокойстве: звонит с работы чуть не каждый час, прибегает, если есть возможность. Ему приходится быть несколько менее деликатным с Агнией и отныне указывать на её оплошности и наставлять в том, как обращаться с ребёнком, так как цена ошибки или рассеянности - девочкина жизнь. Кажется, он стал превышать свои полномочия, договариваясь с медсёстрами из детского отделения, вообще с любыми подходящими надёжными женщинами среди знакомых и коллег, чтобы помогали иногда с ребёнком. За некоторые послабления в работе. На няню денег не хватает, да её просто не найти. Как следствие квартира превратилась в проходной двор! Женщины, проявляя добрую волю и участие, посещают Агнию, и наступает другой ад. Людвиг очень их просил не ворчать на жену, так как у неё тяжёлая депрессия. Вместо этого предлагает научить чему-то, только как можно мягче. Но разве он авторитет для этих тётушек? Он для них мальчишка, который мало что в детях понимает, а жена его так совсем чудо в перьях, и надо быть ангелом, чтобы удержаться от того, чтобы не высказать ей. Депрессия? Нет, не слышали.
И Агния с ужасом гадает каждый день, кто же придёт. Муж уверяет, что это хорошие люди, но ей нет разницы: она не умеет с ними говорить. Значит, пережидает их присутствие, сидя, как на иголках. Но рано или поздно остаётся с младенцем наедине. И тогда должна всё сделать сама: накормить, переодеть, проследить, нет ли симптомов каких-то нарушений. Температуры.
Она боится, что её вынудят признаться в том, что в эти одинокие периоды на руках она девочку не держит. Всё прекрасно понимает: стыдно. Надо любить, заботиться, разговаривать и петь. А она подходит к кроватке, каждый раз преодолевая себя. А когда берёт ребёнка на руки, руки немеют.
Муж всё знает. Даже больше, чем она решилась рассказать. И Агния ждёт расправы. Почему, если так ни разу и не было грубого слова, грозного взгляда или тяжёлого молчания? Вместо того - предупреждения о том, что в её руках жизнь.
Она, думая о том, что от неё зависит чья-то жизнь, цепенеет. Кажется, что время вот-вот сорвётся вскачь, а она не сумеет сориентироваться, успеть хотя бы позвонить и позвать на помощь, и что-то случится, и любящий, бесконечно терпеливый муж выволочет её за волосы на площадь, где задушит на виду у всего города. Тревога растёт каждый день по мере приближения его возвращения с работы. Пусть всё в порядке, пусть он только что позвонил – так что же это с ней?
А он, как всегда теперь, обнимает, одновременно разуваясь, сразу идёт в душ, чтобы можно было подойти к ребёнку. Сидит с дочкой на руках долго, слегка раскачиваясь, смотрит ей в глаза. Ждёт появления в них чего-то. Или дочка ищет что-то в его глазах – это жуткое впечатление.
Они вдвоём сейчас счастливы.
Людвиг не расспрашивает Агнию, что сидит поодаль, как и что она весь день делала. Он говорит что-то постороннее, спрашивает нейтральное, не заставляет взять младенца и убаюкать. Не требует одуматься и стать нормальной женой. Не вынимает душу разбором её мотиваций или отсутствия таковых. И Агния всегда мается в эти минуты, не зная, что ей делать. Она не знает, кем себя чувствует! Только видит, что муж устал. Страшно, тяжело, хронически. Ей хочется попросить прощения. Или объяснить как-то себя, пусть даже неуклюже оправдаться. Вдруг ему легче будет, если узнает, что она чувствует что-то человеческое? Но Агния молчит, как будто малейшее откровение выпустит на свободу какого-то злобного духа.
Дочка засыпает.
- Иди ко мне.
Чаще всего они просто вместе лежат, в одежде, свернувшись в один калачик. Это хорошие минуты. Тогда Агния думает, что вот время, когда что-то должно измениться. Будто бы в тишине и почти не дыша они приманивают чудо, вместе избавляются от проклятья. Как окно синевы в тучах – и она сама могла бы вот-вот что-то сказать, что отворило бы в ней источник сил и жизни. Ведь если у велосипеда вертится только одно колесо, каждый скажет, что ехать крайне тяжело? Разве не ждёт обнимающий её сейчас человек глотка кислорода?
И почему-то некстати каждый раз вспоминает Агния свой единственный кулинарный опыт.
- Ты мне нравишься.
И, хотя в этом нельзя усомниться – ведь каскад искренних ласк и неотвратимо обрушивающееся на обоих наслаждение подделать невозможно! – Агния упорно недоумевает, как может теперь нравиться она. Проблемы с кожей, ломкие ногти, а волосы… Неужели не замечает? Неверно; так как баночки с витаминками появляются на кухне регулярно. Неужели он не видит, насколько хуже она стала после родов? И тело у неё какое-то неудобное – чужое. Теперь это её удел, навечно.
А ещё, неужели мужчина способен так мечтать о ребёнке? Так хлопотать? Как может человек столь суровой профессии, где люди научаются цинично шутить, чтобы сохранять ясность ума, так резко перестраиваться, находясь возле жены? Нет, более того - как может быть таким человек, побывавший врачом на нескольких из бесчисленных ненужных войн между неопределённым количеством глупых, никому не известных племён, на далёких бесполезных мелких островах. Не сделавший ни одного выстрела, но работавший в крови на износ, повидавший жестокостей, о которых - и о ранении, поставившем точку в этой безнадёжной миссии - Агния никогда не решится расспросить. Откуда эта кроткая нежность?
Это необъяснимо. Это противоестественный психологический портрет она наблюдает, насколько способна понимать.
Однажды Агния понимает – он такой же редкий мутант, что и она. «А мы… два... ненормальных с ним. И нам… не место? Нам вместе - место?»
Но к такому выводу она пришла не совсем самостоятельно.
Некоторое время назад был у них гость – именно гость наконец, а не воспитатель-помощник. Одни звали его Конрадом, другие Кондратом, как слышала Агния. Он путешественник, поэтому визит его был для Людвига настоящим праздником. Наслышанный о женитьбе друга, он изучал Агнию взглядом, не особо стесняясь.
Они пили за здоровье дочки. Агния старалась, но безуспешно, абстрагироваться от их разговоров о прошлом. Делала вид, что сама более-менее в курсе того, как жил муж, а подробности ей важны (в противном случае ей логично было бы провести время в другой комнате, где спит девочка). И услышала вдруг:
- … разве ты не знал – на русалках не женятся? Что на эльфах не женятся? Хирург, ты воистину самовредитель, и вот теперь по тебе абсолютно точно психиатр плачет. Даже я не мог представить. Добром это не кончится!
- Веди себя прилично, друг! – ответил Людвиг, - Просто прими: Агния не та, от кого я обязан был отказаться по соображениям житейской мудрости.
Он вкладывает особую интонацию в эту неуклюжую фразу, и бородач-путешественник понимает.
Он поднимается из-за стола:
- Вероятно, я слишком пьян.
Даже Агния догадывается, что столь бывалый человек не может захмелеть от того лёгкого вина (никаких крепких напитков в доме Людвиг не потерпел бы).
Путешественник подходит к Агнии и слегка кланяется:
- Я не имел права отзываться так о кормящей матери, кем бы она ни была. Прошу меня простить, поскольку забылся. Здоровья вам и девчушке.
Впервые в жизни Агния смотрит на кого-то так прямо и презрительно. Он не имеет права её оценивать. Он не смеет их судить!
И не надо ему знать, что вовсе она не кормящая.
_________________________________
- Я люблю вас обеих.
Сеть собственной косности и скованности с каждым днём становится крепче и гуще. Чужая беда, чужая радость для Агнии как тени на воде, она не в состоянии их усвоить. И не умеет радоваться сама. Раздражает всё, о чём она имеет несчастье задуматься – каждая вещь с готовностью выворачивается воображаемой дурной изнанкой. Она нехороший человек, лживая оболочка, она может довести до несчастья!
Мужу не дают отпуск. Почти два года, так как он незаменим. Как-то не во благо ему незаменимость.
Агния слышит стук в стекло – да это же снова настырная ворона! Агния закрывает дверь, надеясь, что птица не догадается перебраться на другой подоконник.
Тикают часы. Ребёнок в колыбели не спит, но молчит.
Она родилась месяц назад. Двадцать девятого февраля, в день, которого, по многим поверьям, не существует. «Девочка-призрак!» И от собственной фантазии у Агнии волосы слегка приподнимаются. Слово «призрак» для неё в одном ряду со «смертью». Потом она хочет скорректировать импульс ужаса и пытается вызвать у себя сочувствие – «у неё и дней рождения почти не будет».
И наконец-то позволяет себе понять: всё, что касается девочки, решится без неё.
Будет трудно, но иначе она задохнётся.
Вот теперь-то он её ударит? Наорёт?
___________________________
Люди на Земле все разные. Так что понятия «среднестатистический» да «нормальный» просто смешны для того, кто знает и видел. Никогда у меня даже мысли не было искать жену хорошую, правильную, и ждать, что она мне тыл с очагом сделает.
Кажется, я искал тебя. Этого не надо понимать.
Да, я видел, что твоя психика принадлежит, может, десятилетнему ребёнку. Но ты - больше, чем ребёнок.
Я и не за красоту полюбил тебя (но как не заметить красоты?). Представь себе сад! Очень ухоженный, идеальный сад, где всё продумано. Чистые и ровные дорожки, маленькие скульптуры, образцовые газоны. Редчайшие цветы. Всё умыто дождём, согрето солнцем. На одной тропинке мячик. Этот мяч – ребёнок внутри тебя. А сад – это твоя красота. Мяч маленький, а сад, кажется, гораздо больше.
А вокруг сада луга, лес вдалеке.
Если пройти через лес, откроется море.
Эти луга, лес и море – и есть настоящая ты. Я видел. И небо - это ты.
Произносит ли это или, глядя не неё, думает только? Не различить, где слова звучат, а где вырастают между звучанием голоса. Агния как на иголках. Она выбрала.
- Ты нужна мне и сильной, и слабой. А молва о наших с тобой странностях – как пылинка на костюме, недостаточна, чтобы досадить или навредить. Только знать себя до конца невозможно. Я не научил тебя смеяться. Потому что не умею сам. Это будет мне стоить дорого. Я знал, что ты уйдёшь.
Ты способна на большее, чем сейчас думаешь. И жизнь тебе очень скоро откроется. Поэтому держать при себе я не имею права. Ты не обиделась, что всё так просто?
Агния мотает головой.
- Но непонятно, - всё не поднимая глаз, уточняет она.
Зато понятно, что он с ней все дни прощался. Весь месяц с рождения дочки. Все полтора года брака. Всё лето, когда она решалась выйти замуж. Весь год с момента, как увидел её и со дня, когда сказал о любви. Прощался, непривычно властно привлекая к себе, вчера, позавчера, раньше.
Таков выбор, так пройден путь, завтра начнётся другой.
Это самый надёжный и последовательный человек, какого не только Агния, но каждый его знакомый только видели в жизни. Его мужество в том, чтобы не упрятывать стыдливо слабость, не выпячивать её щитом перед собой, не стараться объяснить окружающим.
________________________
Теперь он получил заветный отпуск и уже половину его потратил, улаживая бюрократическую действительность для Агнии. Параллельно и для себя с дочкой. Он водил Агнию за руку, так как ей приходилось ставить свою подпись, а что и где – не вникала она даже после разъяснений. Дочку они носили с собой, так как не на кого было оставить и выглядели настоящей семьёй, красивой парой с малышом…
Стыдясь себя, Агния сказала, что ей надо обменять квартиру в Лесошишенске на меньшую. Так как она совершенно точно не хочет сдавать в ней комнаты, ну а деньги нужны, само собой. Но продавать или обменивать она не умеет! Сможет ли он… для неё… не будет ли это чрезмерно некорректной просьбой?!
- Я вас одних не оставлю… но напиши доверенность Конраду, он будет рад побывать в ваших краях. Поверь, он грубоват, но честнейший из людей, кого знаю. И выберет для тебя лучший вариант.
А потом, единственный раз проявив малодушие, вдруг упрашивал:
- Но лучше, если мы продадим твою и мою квартиры и купим для нас дом! В пригороде, с участком… ты выберешь. И ещё на машину хватит.
Упрашивал, зная, что судьбу не обмануть.
Две комнаты из четырёх у Агнии с удовольствием купили соседи по подъезду. В буквальном смысле две комнаты, отделив от квартиры капитальной заделкой проёма и присоединив к своим апартаментам. Другу Людвига действительно удалось заключить удобную для Агнии сделку. Правда, позже она некоторое время жалела, что не три комнаты отдала. По ночам любая комната, что пустовала, открытая или запертая, тревожила её.
(Но и это прошло).
А сейчас они на вокзале. Он с коляской, она с небольшой сумкой, в которой только те вещи, что нужны в пути. Прочее уже отправлено в Лесошишенск. Минуты тягучие, неловкие. Агния впервые едет одна и уверена, что ей попадутся плохие попутчики. Болтливые, любопытные бабушки и обязательно приставучие мужчины. Это беспокоит сейчас её больше всего, а вместе с легендарной необходимостью «сказать напоследок что-то важное» и стыдом перед этим человеком… хуже не придумать. Она же прямо сейчас делает гадкую вещь – бросает ребёнка. И ей за это ничего не будет. Конечно, она бы и не выдержала всеобщего осуждения, не смогла бы покаяться и исправиться, это они выяснили. Но она сейчас – не счастливая путешественница, а преступная мать.
Может, лучше было бы отказаться от проводов? Но ей страшно одной на вокзале, она боится что-то перепутать и попасть в глупую и неудобную ситуацию, не сесть на поезд.
Самолётом она была бы дома через два часа, но летать… страшно.
- Знаешь, совсем не хочется, чтобы ты сегодня и завтра переживала по дороге. У тебя на дне сумки лежит книжка. Она тебе понравится. Чувствуешь, какая тяжёлая? Ты все мои подарки оставила, возьмёшь этот один?
Дрожа, Агния кивает. Они на платформе. Страшно, как это у Людвига получается держаться так нейтрально, будто он в командировку на пару дней её провожает. Почти весело, но до веселья ему всегда сколько-то не хватает. В его словах нет ничего, что могло бы устыдить Агнию – уже не жену.
Она держит тяжеловатую сумку двумя руками. Стыдно, но исключать того, что он в последний момент сумку, где билеты и документы, просто отберет, ей не удаётся.
На коляску она пытается не смотреть.
- Я думаю, тебе попадутся вежливые и умные люди в купе.
«Скорей бы, скорей бы поезд!»
Безобразно крамольная мысль вдруг начинает унижать Агнию. Что если она нужна была только для того, чтобы родить ему?
Несмотря на миллионы фактов, свидетельствующих об ином.
- Через три минуты подадут. Я не буду с тобой заходить. И стоять у окна до отправления не буду.
- Я тварь…
В любой день, если понадобится или даже захочется тебе, приезжай ко мне. Хочешь навсегда, а хочешь на пару слов. В любую минуту ты можешь позвать меня к себе. Навсегда – или кран починить. Просто позвони, если захочешь что-то спросить. Если не хочется, спокойно не звони никогда.
Ты можешь никогда не вспоминать, что родила её, но если не так, справляйся в любое время, как мы живём. Ты сможешь увидеть Эгле всегда, если захочешь. Или просто звонить ей, писать письма.
Даже забрать её к себе - но только если позволишь вам помогать.
У тебя навсегда остаются на неё родительские права.
- Мы будем ждать тебя всегда.
«Скорей бы, скорей бы поезд!»
Isaac Shepard - Letting Go
конец главы 5
глава 6
1., нач.
1., прод.
2.., нач.
2., прод.
читать дальшеоколо 20 лет (весна 6504 г.)
На подоконнике сидит ворона, чёрная, как город в марте. Гадкая, она возвращается который раз, сидит подолгу и смотрит в комнату. Агния боится подойти к окну и задёрнуть шторы. Она вынуждена уйти в другую комнату. А там колыбель.
В маленькой кроватке не зверёныш, не тролль с ушками – человеческая девочка, здоровая, и даже, говорят, красивая. Над пеленальным столиком-комодом, как и над микроволновкой на кухне, как и в спальне, куда сейчас смотрит ворона, прикноплены к стене листочки, где подробно расписаны, помечены временем и прокомментированы пункты, что же следует Агнии делать в течение дня, чтобы не было беды. Ещё там написано, что должна Агния делать для себя, и это угнетает вдогонку дополнительно, так как заставляет вспомнить роддом.
«Если бы ты так не переживала, то чувствовала бы себя гораздо лучше, так как твой организм в полной норме.» Это она всю беременность слышала от врачей. Но факт, что пришлось лечь за несколько дней до родов.
Агния не знает разницы между платной и бесплатной клиниками, между палатами трёхместной и шестиместной, и ещё разных тонкостей, которыми её, по договорённости с Людвигом, врачи не загружают. Не знала, насколько проще ей пришлось в самый главный момент, насколько комфортней, чем среднестатистической женщине в стране. Она думала, что находится в аду, и ждала только одного: когда можно будет учреждение покинуть. Одна соседка по палате молча презирала её, другая, ждущая четвёртого ребёнка, жалела и помогала. И то, и другое Агния терпела с трудом.
Просто никогда раньше ей не доводилось лежать в больнице.
(Чему Людвиг так радуется?!)
___________________________________
Девочка никогда не плачет. Она не немая, врачи это выяснили. Людвиг говорит Агнии каждый день: если она молчит, это не значит, что ей ничего не нужно. «Как это бывает и с тобой.» Он в постоянном беспокойстве: звонит с работы чуть не каждый час, прибегает, если есть возможность. Ему приходится быть несколько менее деликатным с Агнией и отныне указывать на её оплошности и наставлять в том, как обращаться с ребёнком, так как цена ошибки или рассеянности - девочкина жизнь. Кажется, он стал превышать свои полномочия, договариваясь с медсёстрами из детского отделения, вообще с любыми подходящими надёжными женщинами среди знакомых и коллег, чтобы помогали иногда с ребёнком. За некоторые послабления в работе. На няню денег не хватает, да её просто не найти. Как следствие квартира превратилась в проходной двор! Женщины, проявляя добрую волю и участие, посещают Агнию, и наступает другой ад. Людвиг очень их просил не ворчать на жену, так как у неё тяжёлая депрессия. Вместо этого предлагает научить чему-то, только как можно мягче. Но разве он авторитет для этих тётушек? Он для них мальчишка, который мало что в детях понимает, а жена его так совсем чудо в перьях, и надо быть ангелом, чтобы удержаться от того, чтобы не высказать ей. Депрессия? Нет, не слышали.
И Агния с ужасом гадает каждый день, кто же придёт. Муж уверяет, что это хорошие люди, но ей нет разницы: она не умеет с ними говорить. Значит, пережидает их присутствие, сидя, как на иголках. Но рано или поздно остаётся с младенцем наедине. И тогда должна всё сделать сама: накормить, переодеть, проследить, нет ли симптомов каких-то нарушений. Температуры.
Она боится, что её вынудят признаться в том, что в эти одинокие периоды на руках она девочку не держит. Всё прекрасно понимает: стыдно. Надо любить, заботиться, разговаривать и петь. А она подходит к кроватке, каждый раз преодолевая себя. А когда берёт ребёнка на руки, руки немеют.
Муж всё знает. Даже больше, чем она решилась рассказать. И Агния ждёт расправы. Почему, если так ни разу и не было грубого слова, грозного взгляда или тяжёлого молчания? Вместо того - предупреждения о том, что в её руках жизнь.
Она, думая о том, что от неё зависит чья-то жизнь, цепенеет. Кажется, что время вот-вот сорвётся вскачь, а она не сумеет сориентироваться, успеть хотя бы позвонить и позвать на помощь, и что-то случится, и любящий, бесконечно терпеливый муж выволочет её за волосы на площадь, где задушит на виду у всего города. Тревога растёт каждый день по мере приближения его возвращения с работы. Пусть всё в порядке, пусть он только что позвонил – так что же это с ней?
А он, как всегда теперь, обнимает, одновременно разуваясь, сразу идёт в душ, чтобы можно было подойти к ребёнку. Сидит с дочкой на руках долго, слегка раскачиваясь, смотрит ей в глаза. Ждёт появления в них чего-то. Или дочка ищет что-то в его глазах – это жуткое впечатление.
Они вдвоём сейчас счастливы.
Людвиг не расспрашивает Агнию, что сидит поодаль, как и что она весь день делала. Он говорит что-то постороннее, спрашивает нейтральное, не заставляет взять младенца и убаюкать. Не требует одуматься и стать нормальной женой. Не вынимает душу разбором её мотиваций или отсутствия таковых. И Агния всегда мается в эти минуты, не зная, что ей делать. Она не знает, кем себя чувствует! Только видит, что муж устал. Страшно, тяжело, хронически. Ей хочется попросить прощения. Или объяснить как-то себя, пусть даже неуклюже оправдаться. Вдруг ему легче будет, если узнает, что она чувствует что-то человеческое? Но Агния молчит, как будто малейшее откровение выпустит на свободу какого-то злобного духа.
Дочка засыпает.
- Иди ко мне.
Чаще всего они просто вместе лежат, в одежде, свернувшись в один калачик. Это хорошие минуты. Тогда Агния думает, что вот время, когда что-то должно измениться. Будто бы в тишине и почти не дыша они приманивают чудо, вместе избавляются от проклятья. Как окно синевы в тучах – и она сама могла бы вот-вот что-то сказать, что отворило бы в ней источник сил и жизни. Ведь если у велосипеда вертится только одно колесо, каждый скажет, что ехать крайне тяжело? Разве не ждёт обнимающий её сейчас человек глотка кислорода?
И почему-то некстати каждый раз вспоминает Агния свой единственный кулинарный опыт.
- Ты мне нравишься.
И, хотя в этом нельзя усомниться – ведь каскад искренних ласк и неотвратимо обрушивающееся на обоих наслаждение подделать невозможно! – Агния упорно недоумевает, как может теперь нравиться она. Проблемы с кожей, ломкие ногти, а волосы… Неужели не замечает? Неверно; так как баночки с витаминками появляются на кухне регулярно. Неужели он не видит, насколько хуже она стала после родов? И тело у неё какое-то неудобное – чужое. Теперь это её удел, навечно.
А ещё, неужели мужчина способен так мечтать о ребёнке? Так хлопотать? Как может человек столь суровой профессии, где люди научаются цинично шутить, чтобы сохранять ясность ума, так резко перестраиваться, находясь возле жены? Нет, более того - как может быть таким человек, побывавший врачом на нескольких из бесчисленных ненужных войн между неопределённым количеством глупых, никому не известных племён, на далёких бесполезных мелких островах. Не сделавший ни одного выстрела, но работавший в крови на износ, повидавший жестокостей, о которых - и о ранении, поставившем точку в этой безнадёжной миссии - Агния никогда не решится расспросить. Откуда эта кроткая нежность?
Это необъяснимо. Это противоестественный психологический портрет она наблюдает, насколько способна понимать.
Однажды Агния понимает – он такой же редкий мутант, что и она. «А мы… два... ненормальных с ним. И нам… не место? Нам вместе - место?»
Но к такому выводу она пришла не совсем самостоятельно.
Некоторое время назад был у них гость – именно гость наконец, а не воспитатель-помощник. Одни звали его Конрадом, другие Кондратом, как слышала Агния. Он путешественник, поэтому визит его был для Людвига настоящим праздником. Наслышанный о женитьбе друга, он изучал Агнию взглядом, не особо стесняясь.
Они пили за здоровье дочки. Агния старалась, но безуспешно, абстрагироваться от их разговоров о прошлом. Делала вид, что сама более-менее в курсе того, как жил муж, а подробности ей важны (в противном случае ей логично было бы провести время в другой комнате, где спит девочка). И услышала вдруг:
- … разве ты не знал – на русалках не женятся? Что на эльфах не женятся? Хирург, ты воистину самовредитель, и вот теперь по тебе абсолютно точно психиатр плачет. Даже я не мог представить. Добром это не кончится!
- Веди себя прилично, друг! – ответил Людвиг, - Просто прими: Агния не та, от кого я обязан был отказаться по соображениям житейской мудрости.
Он вкладывает особую интонацию в эту неуклюжую фразу, и бородач-путешественник понимает.
Он поднимается из-за стола:
- Вероятно, я слишком пьян.
Даже Агния догадывается, что столь бывалый человек не может захмелеть от того лёгкого вина (никаких крепких напитков в доме Людвиг не потерпел бы).
Путешественник подходит к Агнии и слегка кланяется:
- Я не имел права отзываться так о кормящей матери, кем бы она ни была. Прошу меня простить, поскольку забылся. Здоровья вам и девчушке.
Впервые в жизни Агния смотрит на кого-то так прямо и презрительно. Он не имеет права её оценивать. Он не смеет их судить!
И не надо ему знать, что вовсе она не кормящая.
_________________________________
- Я люблю вас обеих.
Сеть собственной косности и скованности с каждым днём становится крепче и гуще. Чужая беда, чужая радость для Агнии как тени на воде, она не в состоянии их усвоить. И не умеет радоваться сама. Раздражает всё, о чём она имеет несчастье задуматься – каждая вещь с готовностью выворачивается воображаемой дурной изнанкой. Она нехороший человек, лживая оболочка, она может довести до несчастья!
Мужу не дают отпуск. Почти два года, так как он незаменим. Как-то не во благо ему незаменимость.
Агния слышит стук в стекло – да это же снова настырная ворона! Агния закрывает дверь, надеясь, что птица не догадается перебраться на другой подоконник.
Тикают часы. Ребёнок в колыбели не спит, но молчит.
Она родилась месяц назад. Двадцать девятого февраля, в день, которого, по многим поверьям, не существует. «Девочка-призрак!» И от собственной фантазии у Агнии волосы слегка приподнимаются. Слово «призрак» для неё в одном ряду со «смертью». Потом она хочет скорректировать импульс ужаса и пытается вызвать у себя сочувствие – «у неё и дней рождения почти не будет».
И наконец-то позволяет себе понять: всё, что касается девочки, решится без неё.
Будет трудно, но иначе она задохнётся.
Вот теперь-то он её ударит? Наорёт?
___________________________
Люди на Земле все разные. Так что понятия «среднестатистический» да «нормальный» просто смешны для того, кто знает и видел. Никогда у меня даже мысли не было искать жену хорошую, правильную, и ждать, что она мне тыл с очагом сделает.
Кажется, я искал тебя. Этого не надо понимать.
Да, я видел, что твоя психика принадлежит, может, десятилетнему ребёнку. Но ты - больше, чем ребёнок.
Я и не за красоту полюбил тебя (но как не заметить красоты?). Представь себе сад! Очень ухоженный, идеальный сад, где всё продумано. Чистые и ровные дорожки, маленькие скульптуры, образцовые газоны. Редчайшие цветы. Всё умыто дождём, согрето солнцем. На одной тропинке мячик. Этот мяч – ребёнок внутри тебя. А сад – это твоя красота. Мяч маленький, а сад, кажется, гораздо больше.
А вокруг сада луга, лес вдалеке.
Если пройти через лес, откроется море.
Эти луга, лес и море – и есть настоящая ты. Я видел. И небо - это ты.
Произносит ли это или, глядя не неё, думает только? Не различить, где слова звучат, а где вырастают между звучанием голоса. Агния как на иголках. Она выбрала.
- Ты нужна мне и сильной, и слабой. А молва о наших с тобой странностях – как пылинка на костюме, недостаточна, чтобы досадить или навредить. Только знать себя до конца невозможно. Я не научил тебя смеяться. Потому что не умею сам. Это будет мне стоить дорого. Я знал, что ты уйдёшь.
Ты способна на большее, чем сейчас думаешь. И жизнь тебе очень скоро откроется. Поэтому держать при себе я не имею права. Ты не обиделась, что всё так просто?
Агния мотает головой.
- Но непонятно, - всё не поднимая глаз, уточняет она.
Зато понятно, что он с ней все дни прощался. Весь месяц с рождения дочки. Все полтора года брака. Всё лето, когда она решалась выйти замуж. Весь год с момента, как увидел её и со дня, когда сказал о любви. Прощался, непривычно властно привлекая к себе, вчера, позавчера, раньше.
Таков выбор, так пройден путь, завтра начнётся другой.
Это самый надёжный и последовательный человек, какого не только Агния, но каждый его знакомый только видели в жизни. Его мужество в том, чтобы не упрятывать стыдливо слабость, не выпячивать её щитом перед собой, не стараться объяснить окружающим.
________________________
Теперь он получил заветный отпуск и уже половину его потратил, улаживая бюрократическую действительность для Агнии. Параллельно и для себя с дочкой. Он водил Агнию за руку, так как ей приходилось ставить свою подпись, а что и где – не вникала она даже после разъяснений. Дочку они носили с собой, так как не на кого было оставить и выглядели настоящей семьёй, красивой парой с малышом…
Стыдясь себя, Агния сказала, что ей надо обменять квартиру в Лесошишенске на меньшую. Так как она совершенно точно не хочет сдавать в ней комнаты, ну а деньги нужны, само собой. Но продавать или обменивать она не умеет! Сможет ли он… для неё… не будет ли это чрезмерно некорректной просьбой?!
- Я вас одних не оставлю… но напиши доверенность Конраду, он будет рад побывать в ваших краях. Поверь, он грубоват, но честнейший из людей, кого знаю. И выберет для тебя лучший вариант.
А потом, единственный раз проявив малодушие, вдруг упрашивал:
- Но лучше, если мы продадим твою и мою квартиры и купим для нас дом! В пригороде, с участком… ты выберешь. И ещё на машину хватит.
Упрашивал, зная, что судьбу не обмануть.
Две комнаты из четырёх у Агнии с удовольствием купили соседи по подъезду. В буквальном смысле две комнаты, отделив от квартиры капитальной заделкой проёма и присоединив к своим апартаментам. Другу Людвига действительно удалось заключить удобную для Агнии сделку. Правда, позже она некоторое время жалела, что не три комнаты отдала. По ночам любая комната, что пустовала, открытая или запертая, тревожила её.
(Но и это прошло).
А сейчас они на вокзале. Он с коляской, она с небольшой сумкой, в которой только те вещи, что нужны в пути. Прочее уже отправлено в Лесошишенск. Минуты тягучие, неловкие. Агния впервые едет одна и уверена, что ей попадутся плохие попутчики. Болтливые, любопытные бабушки и обязательно приставучие мужчины. Это беспокоит сейчас её больше всего, а вместе с легендарной необходимостью «сказать напоследок что-то важное» и стыдом перед этим человеком… хуже не придумать. Она же прямо сейчас делает гадкую вещь – бросает ребёнка. И ей за это ничего не будет. Конечно, она бы и не выдержала всеобщего осуждения, не смогла бы покаяться и исправиться, это они выяснили. Но она сейчас – не счастливая путешественница, а преступная мать.
Может, лучше было бы отказаться от проводов? Но ей страшно одной на вокзале, она боится что-то перепутать и попасть в глупую и неудобную ситуацию, не сесть на поезд.
Самолётом она была бы дома через два часа, но летать… страшно.
- Знаешь, совсем не хочется, чтобы ты сегодня и завтра переживала по дороге. У тебя на дне сумки лежит книжка. Она тебе понравится. Чувствуешь, какая тяжёлая? Ты все мои подарки оставила, возьмёшь этот один?
Дрожа, Агния кивает. Они на платформе. Страшно, как это у Людвига получается держаться так нейтрально, будто он в командировку на пару дней её провожает. Почти весело, но до веселья ему всегда сколько-то не хватает. В его словах нет ничего, что могло бы устыдить Агнию – уже не жену.
Она держит тяжеловатую сумку двумя руками. Стыдно, но исключать того, что он в последний момент сумку, где билеты и документы, просто отберет, ей не удаётся.
На коляску она пытается не смотреть.
- Я думаю, тебе попадутся вежливые и умные люди в купе.
«Скорей бы, скорей бы поезд!»
Безобразно крамольная мысль вдруг начинает унижать Агнию. Что если она нужна была только для того, чтобы родить ему?
Несмотря на миллионы фактов, свидетельствующих об ином.
- Через три минуты подадут. Я не буду с тобой заходить. И стоять у окна до отправления не буду.
- Я тварь…
В любой день, если понадобится или даже захочется тебе, приезжай ко мне. Хочешь навсегда, а хочешь на пару слов. В любую минуту ты можешь позвать меня к себе. Навсегда – или кран починить. Просто позвони, если захочешь что-то спросить. Если не хочется, спокойно не звони никогда.
Ты можешь никогда не вспоминать, что родила её, но если не так, справляйся в любое время, как мы живём. Ты сможешь увидеть Эгле всегда, если захочешь. Или просто звонить ей, писать письма.
Даже забрать её к себе - но только если позволишь вам помогать.
У тебя навсегда остаются на неё родительские права.
- Мы будем ждать тебя всегда.
«Скорей бы, скорей бы поезд!»
Isaac Shepard - Letting Go
конец главы 5
глава 6
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров