Глава 31
У красного ручья
читать дальшеЖар прошёл сквозь них, добыв и под каменной толщей. Воздух нагревался и нагревался, снаружи гудение достигло апогея. Они все находились прямо в сердце кометы, мчащейся к солнцу. Через щели у потолка проникло почти белое сияние, и живые таяли в нём, хватая ртами сухую смерть. И оглохли.
И прошло. Прокатилось вниз по склону, с которого они никогда не спустятся.
В глубине пещерки, распластав уши по голове, скалачилась и жмурила очумелые глаза зверосамка, которую держала за шкирку, утешая и поглаживая, Тива. По другую сторону от Тивы привалилась Соня. Она хрипела и сглатывала, процесс, похожий на икоту и эпилептический припадок длился долго и всё не прекращался. Горели и корёжились в судорогах лёгкие, рёбра, живот, горло и голова. На колени к Соне, ничуть не пугаясь страшных звуков, забрался плотненький, мягкий, белоснежный, ещё состоящий из неги и молока, зверодетёныш величиной с большого домашнего кота, почему-то именно её выбрав из всех свалившихся на голову. Которого зверосамка, конечно, Соне не могла простить и под беспрерывный грохот небес исторгала угрожающий и жалобный шип. Но Тива знала к зверосамке ключ.
- Что ссс Сонькой? – выдавил Мартын. Он был с краю; они с Эгле были у входа. Тива, звери и люди все вместе поместились тесно и едва. Спинами в одну стенку, ногами – в другую. Крошечность прибежища удерживала от растекания по поверхности пола.
Снаружи барабанил ливень, частые вспышки молний иногда позволяли видеть друг друга.
- Пройдёт, - быстро прошептала в ответ Тива, - Я не могу вас лечить, я должна держать «кошку», иначе она всех растерзает и будет права. Соня, знаю, что больно. Придётся нам здесь отсидеться. К утру станет легче
Соня почувствовала, как голова Мартына, и весь он сам, и Эгле с ним, без предупреждения скатываются ей на плечо, тяжело наваливаются и замирают. А она не может пошевелиться хоть чуть-чуть.
- Онх… - выдавила она и снова задышала судорожно. Слёзы пыталась собрать языком, но ни капельки не попало.
- Соня, - зашептала в темноте Тива, - Просто сознание потерял. Это сейчас хорошо. Ты, когда сможешь, поддержи ему голову. Прости.
А детёныш на коленях достал из-под Сониной майки чудом не потерявшийся Мишкин телефон и грыз его. Соня не могла ничем этому воспрепятствовать. Она тоже впала в беспамятство, от боли, от усталости, от гипервентиляции лёгких. Обрывки картинок, не имеющим отношения к их Приключению, залепетали ей на несколько беззвучных голосов: какой-то нечаянно вскрывшийся архив образов и смыслов. Она стихла и куда-то исчезла.
Глубокой ночью, ведомая сильной жаждой, Соня тихонько выбралась из пещеры и отправилась на поиски ручья. Вероятно, дело близилось к утру, так как лес заполнился равномерным свечением и всё-всё уже можно было различить. Вершины деревьев вырисовывались на абсолютно чёрном небе, нависшем прямо над лесом. После пожара лес истончился, выпрямился грустно. Мерцал под медленным ветром, несущем отдельные крупицы пепла. Листья остались на ветвях: они были хрупкими, серебрились после огня. Грозовым ветром нанесло листьев и на землю. Соня загребала их ногами, как в осеннем парке. Она приметила место, где пространство листьев обрывалось. Приблизившись, поняла, что не ошиблась в звуках текущей воды.
На другом берегу мелкого, шириной в один нетрудный прыжок, ручья на дне овражка, чья вода была сплошь красна от многочисленных ниточек водорослей (Соня именно их приняла за кровоток, когда они бежали, зато теперь беспокойство исчезло), на противоположном, несколько более низком берегу сидел и смотрел на неё колдун Станислав.
Соня остановилась.
Но какого чёрта она должна улепётывать. Если сочтёт нужным, сам убежит, как и прежде.
И это будет немного досадно.
А если пришло время испытать и его колдовскую власть – что же, не скрыться.
Она устроилась на склоне овражка, в те же листья. Хотела бы разместиться наискосок, но это не будет ли демонстрацией слабости? Не ушла – значит, будет говорить с ним. Ей довольно удобно здесь, а колдуну на другой стороне, притулившемуся у самой воды, не настолько. Земля отдавала тепло. Соня обхватила, как и он, колени руками, желая закрыться, делая это автоматически, и вместе с тем пытаясь держаться свободно. Колдун пристрастно и, кажется, испуганно отслеживал каждое её движение. Вот оба замерли. Вот так Соня впервые, потому что именно сейчас она взяла на себя труд и признала необходимость, по-настоящему как следует разглядела одноклассника. «Бывшего одноклассника», про себя с иронией заметила она. Большинство мальчишек и мужчин северо-запада Розии высокого роста, с русыми волосами разной светлоты, у них серые, голубые или синие глаза – из этих был и этот, Станислав. Не всех переход во взрослое тело делает симпатичными; это как раз верно для него, достаточно крупного, но худого, с печатью жизни как будто в сыром подвале, где появилась привычка хранить тепло, рефлекторно скукожившись. Хранить энергию на случай, если долго не будет еды. Может быть, он сидел над книгами… колдовскими трактатами? при свете маломощной лампочки… тусклой свечи, когда у других проходила жизнь под солнцем, в движении, радостях,огорчениях, как полагается. Футболка смотрелась на Стасе чужеродно. Соня раньше всегда видела его в одной и той же старомодного рисунка и покроя рубашке, которая любого юношу сделает старше, смурнее. Возможно, то была колдовская рубашка, проведя сколько-то лет в которой он и стал почти стариком, упустив детство, юность, зрелость.
Но что же это? От него исходило хорошо знакомое уже Соне, совершенно узнанное: когда человек своим внутренним трепетом и безоговорочным почитанием возводит тебя на невидимый престол. Когда он так радуется тебе, когда принцесса – это внезапно ты, и нет на Земле других важных дел, мыслей, наград, кроме тебя. Это плотное поле антигравитации, от которого раскрываются разом все чакры, это озонированный грозой весенний воздух. Может, ещё и потому, что Соня физически возвышалась на своём месте - от этого его взгляда снизу вверх.
И как я могу вместить такое возвеличивание? Чем заполняю его?
А вот и не надо этого, рассердилась Соня, это мне подарено другим человеком, больше не хочу ни от кого.
Но поделать ничего-то не могла.
Наконец, она сказала, чтобы как-то начать:
- Здравствуй, Стас.
Лицо его, как один из этих листьев: мерцающе-белое и прояснённое, и как будто ветер играет и с ним, создавая полутени, в которых мерещился последний разворот к бесконтрольному восторгу, не хватало только улыбки и пути к улыбке, но его лицо этого не умело, а глаза – не смели. Он не был больше безумен, он всё о себе понимал.
- Это париэоктилошейидомион, - вдруг сообщил он то ли без запинки, то ли исключительно запинаясь, - Они так называются.
И потемнел от душной крови, заполнившей лицо, что сделало его гораздо моложе и понятнее.
- Ктоо?! – Соня не испугалась, но опешила.
- Животные. Так они называются.
- Пещерные; то есть, этот лес тебе знаком?
- Нет. Я никогда не был здесь, но это их имя.
- «Истинное имя»? Я в одной... сказке читала - маги умеют узнавать настоящее название любого живого существа; а если его знаешь, то имеешь над ним власть.
- Нет никакой власти. Это последнее название, которое когда-то дали ему… зверю. Тот, кто был здесь... дал. Названия сохранились – я услышал. Лес – «Граыт», деревья – «мремт», а ручей – «Красный».
- Красный. Логично. Я же давно хотела узнать, понять, я уже спрашивала - если ты маг, то почему ты учился с нами в обычной средней школе?
Она ожидала. Конечно же, Стас уйдёт от ответа. Но он всерьёз задумался. Соня сказала себе ждать, сколько можно.
- Так было всегда, - наконец сказал он с изумлением, - Я… учился. Как все. Ни… никто мне не говорил, что можно как-то по-другому. Никто не говорил, что я маг.
- И что же, верно, что Серафима Киприановна преподавала в нашем классе? Мне не показалось - это она?
Он кивнул – кажется, чтобы скрыть гримасу отвращения.
- Странно. Я не вспомню, чтобы она с тобой хоть раз разговаривала. Или чтобы к доске вызывала.
Он ещё ниже опустил голову… от стыда? Волосы упали на лицо. По-видимому, Соне не стоило сейчас его видеть, но - он не убегал и не растворялся, значит, намерен держаться разговора.
- Я никогда не понимал, почему оно… она… всегда знает, что я делаю в школе, что говорил и даже – что думаю, потому что в школе сам… не видел её. Дома Оно знало и пересказывало. Сейчас вспоминаю, что так и было: она была в школе каждый день и наблюдала за мной. Значит, пока я шёл домой, оно… перемещалось туда, и встречало меня.
- Погоди, то есть твоя бабушка была в школе невидима для тебя?!
- Да. Но она мне не бабушка, - сказал он просто, - Я не знаю, не понимаю, что это такое, но это только не моя… кровь, - заговорил он вдруг горячо и быстро, - раньше верил, что я то же самое и думал, что всё загублю, как может оно, но теперь точно знаю: оно – чужое. И это даже не женщина. Почему я не понял раньше?
- Оно… - повторила Соня.
Он отёр горящее лицо ладонью, испачканной золой. Стал снова бледен.
- А твои родители?
Снова покачал головой, Соня поняла, что говорить он о родителях не будет. Но ошиблась.
- Я не смел думать, что они могут быть у меня. Видимо, их не существует.
Лёгкое опьянение. Лёгкое, но двойное - второй компонент - это жуть сказанного. Никто не отменял жуткости, которую несёт маг на себе, с собой, вокруг себя. Но в словах о родителях есть привкус жути, способной привиться к обычным смыслам.
- Я не понимаю, как это, - честно призналась Соня.
- И я тоже.
"Я тоже" прозвучало с усилием механического преодоления поля между ними. Похоже на отчаянный рывок из лап привидения - из которых, знаешь, не вырвешься, но с другим вектором.
Стас разомкнул руки, зарыл ладони в листьях, но оттолкнуться и прыгнуть через ручей, как предполагало это движение, не собрался. Его обожание горчило и першило душу, особенно закованное в почти каменную мимику и исхлёстанное смущением. Вот, оказывается, что испытывает солнышко, когда живая тварь тянет на себя его тепло, тянет, потому что иначе не выживет… да ведь он просто не властен над своим излучением... да ведь это он - солнце не солнце, а другой какой-то соразмерный объект! Он просто радиоактивен, поняла Соня. И я получу свою дозу, но теперь это всё равно.
- Дела, - сказала она, - И зачем это всё? Что должно получиться?
- Так ты... вы уже, наверное, поняли. Так и есть. Если Оно тебя поймает, то я сделаю что угодно, что скажет.
Слушал нас, стало быть, меня, Мартына, как мы измышляем и гадаем, кивнула себе Соня. Да мы почти всегда помнили, что он может слышать нас на значительном расстоянии. Впрочем, почему он не должен? Иначе не скажешь, но он тоже в походе и в разведке. И, как ни крути, только что отбил нас с Эгле от летающих вязаных платочков. Это я видела сама и не хочу утверждать, что на меня навели чары или совсем не так поняла. От Мартына с Тивой платочков-привидений отвлёк - сами не справились бы. Мы все живы, несмотря на то, что маг от нас услышал немало злых слов.
- А я хочу делать то, что скажешь ты.
Теперь сидела потупившись от стыда Соня. Нет, это было чем-то иным, использовавшим канал стыда. Боль и замедленно разворачивающееся сострадание, лишённые слов. Но такое нельзя унести с собой из мгновения, так что отступило в фон, вернуло Соне самообладание.
- Никогда не мечтала командовать человеком, понимаешь? Вот так, чтобы ни слова возражения и даже без внутреннего сопротивления. Мне нравится руководить, но так, чтобы в спорах и всё равно на равных. Это я поняла, когда концерт готовила со школьниками, а ты что, спятил? Когда даёшь кому-то такие права, ты… разрушаешь человека. Даже если этот человек может поверить, что только так обезопасит себя от тебя – от магии. Ты понял? Понимаешь?
- Это всё, что возможно. И только это могу противопоставить. Понимаешь, Соня?
- Ведьме?! – догадалась она, - То есть тебе надо во что бы то ни стало слушать кого-то, выполнять чьи-то указания, чтобы противостоять ей? Поэтому ты выбираешь меня как меньшее из зол? То есть я что-то…
- …заговорилась, - заключила Соня, фиксируя метаморфозы лица Станислава, - Никогда не надо, слышишь, делать меня объектом магических схем. Не включай меня в контуры силы, Стас. Я же… не маг? Зачем я вам нужна, зачем мы с Эгле? Зачем.
- Потому, что вы – лучше. Лучше, чем все маги, какие где-то есть. И я выбираю: делать то, что нужно тебе. Это и есть – противопоставить. Всему. Навсегда.
- А потом?
- Навсегда.
- Это значит, что мы уже и волей-неволей вписаны в уравнение?
- Да. Я не смог укрыть вас от внимания… её. И обогнать время… угадать время – не смог. Тива не виновата и не ошиблась. Она делала, что должна, а я должен был...
- Тива – в чём не виновата?
- Она думает, её просчёт в том, что не побежала за Эгле из больницы. И в том, что привела меня к себе домой. Скажи ей, что она не справилась бы с Этим. А время обогнать должен был только я.
В доме Тивы Ведьма заперла Стаса (вероятно, воспользовавшись какими-то инопространственными способами), тем самым заставив его телепортироваться. Солгав, что девчонки уже у неё в руках, когда обе были ещё свободны и в городе, вынудила Стаса использовать единственную попытку телепортации туда, где могла контролировать их судьбу, на свою территорию. Соня потрясла головой, не вполне понимая, как такое сложное построение вдруг сложилось у неё, на основе какой информации, и почему обнаружилось вообще.
Но надо было решаться, и она наконец спросила:
- Стас, что же случилось c Эгле?
В ожидании ответа замер весь лес.
- Оно хотело принести её в жертву. Чтобы проявилась сила, которая… Это Белая Королева, лёд.
Соня уставилась на воду. Красные ниточки плыли, но не уплывали. А она как будто уже знала ответ. Никакие Королевы её не интересовали.
- И Оно поместило Эгле в такое место, откуда хода нет обратно. Глубокое. В уплату.
Я нырял за ней. Не смог.
- Как же так, поместить человека туда не знаю куда? Это разве справедливо, чтобы для неё, нет, вообще в том смысле, почему это возможно?
А плакать давно не было смысла, она и не стала. Но в глазах черным черно. Чёрный маг Станислав утонул в этой черноте.
- Я мог вернуть Эгле одним коротким путём, но не сделал этого. Способ мог быть действительным, а мог не быть. Его подсказало Оно - и я отказался. Чтобы был шанс у тебя. А есть шанс или нет – не знаю и сейчас. Правду говорят, что любить сразу двоих нехорошо. Это потому, что не разорваться и всего не успеть сделать, когда двоим плохо.
Соня только кивнула.
- Вот и необходимость исполнить то, что нужно тебе, - подытожил маг.
Необходимость, что Соня испытывала, состояла в том, чтобы умереть. Собственно, с ясностью происходящего пришла лёгкость завершения земных забот. Планы и надежды больше не были интересны. Прощание с прошлым давно утомило. Нет Эгле, нет Сони – нет содержания конфликта и магического напряжения среди миров. Как бы донести эту простую мысль до непутёвого мага.
- Ты не вини себя тоже, - предложила тогда она, - Ты сказал, это всё из-за тебя, а дело и не в тебе. Говорят, что если с кем-то приключается беда-горе-несчастье, то значит, человек так или иначе сам поспособствовал. Нет, не «сам виноват», а что-то существует в человеке такое, что инициирует эти варианты. Что касается меня, соглашаюсь на все сто, потому что знаю, к чему склонна в глубине души и знаю, как схлопотала подобное Приключение. Чем же Эгле заслужила – вопрос. Но я не буду оскорблять её мнением, что она такой кроткой души человек, что может быть только жертвой.Она ведь сильнее нас всех, и хотела меняться. Но такого никому не пожелать. Такая судьба должна быть вне закона для любого во вселенной.
Смешно сказать, но твоя Бабушка, которая не бабушка (и даже не дедушка), она, как сказал Мартын, подарила нам шикарное Путешествие и такой взрывной стимул для самопознания, что я считала бы её из вредности не злом, а напротив. И тебя заодно. Если бы всё касалось одной меня... прекрати это слепое обожание, ты не потянешь и всё равно бросишь! Мой мир – это люди вокруг, даже те, кого я мало знаю или о ком редко думаю, или даже неприятные мне личности. А это всё толпа народа. Все те, кто по определению у тебя не в фокусе. Я не хочу, чтобы из-за меня ещё кто-то пострадал…
… разлюби меня, - попросила она.
И ясно было: удар в пустоту.
- Я не хочу, чтобы твоя Попечительница зацепила кого-то ещё. Целый лес зверей сгорел заживо; в опасности все города, где я покажусь. И особенно мне стыдно из-за Корнея. Ты знаешь, как он жил? Знаешь, что его держал с детства под контролем ещё один колдун? И что Корней рванул из-под дерева, потому что тебя испугался, твоей мести, и таким образом снова попал к ней в лапы, знаешь ли?
Он молчал, как будто уже приступил к задачам, что получал с каждым Сониным словом.
- Не корми своего злого гения. Я всё равно смертная тварь, а ты умер и ожил целых два раза – видимо, это твой путь.
Он всё-таки встал. Вступил прямо в воду. Что он задумал и почему понадобилось нарушить негласную границу и оказаться на одном берегу с ней, Соня угадать не успела, потому что посреди ручья колдун-маг Стас сделал несколько шагов по течению, не увязнув в донном иле, и медленным движением начертал в воздухе ладонью перед собой – или выгрыз пальцами? - что-то дугообразное. Контур незамедлительно проявился тенью и достроил себя сам до продолжения обоих концов дуги, ушедших вертикальными линиями вниз: арка или дверь. Воды ручья, нащупав дополнительную свободу, хлынули в отворившийся тёмный провал. В него же втянулся предутренний ветер. Его порыв, усиленный разницей давлений в двух мирах, снял со всех поверхностей дополнительную порцию пепельных снежинок, захватил слой листьев в подарок невнятной ночи по ту сторону.
- Я буду жить только до тех пор, пока нужен тебе и ей.
Соня вскочила на ноги, отмахиваясь от летевших в лицо крупинок. А Стас обернулся к ней и сказал:
- Я попробую, - и, чёрный, слился и с той чернотой.
Ветер, покорный, тёплый, продолжал, всё усиливаясь, отбирать материю леса. Он уносил добычу вслед за магом, силясь прихватить с собой и взвившиеся Сонины волосы – черные и длинные.
***
«Спят мои друзья… как хорошо». Сплетясь телами в силу бессознательных причин, впитавшись друг в друга силой сонной слабости. И Тива спит. Значит, всё в порядке. Какие все беззащитные и любимые, в этом мягком сероватом свете пред-утра. «И как это я сумела вылезти через них и не разбудить?» Прислушалась. В горле у Мартына что-то ёкает. Большая зверосамка... храпит. Котище-младенец на коленях протяжно вздохнул во сне, причмокнув, засучил лапкой, мокрой и грязной от Сониной одежды. Хотела обнимать кошку, да не просто большую, а белую - получай. Не то что руки не поднять, чтобы погладить, а и пошевелиться больно.
Всё плохо. Из спящих справа - только Мартын, потому что Эгле не вернётся. Корней сгинул. К Соне приходил во сне поговорить маг.
Красная Река (Аквариум cover)
конец главы 31
глава 32
У красного ручья
читать дальшеЖар прошёл сквозь них, добыв и под каменной толщей. Воздух нагревался и нагревался, снаружи гудение достигло апогея. Они все находились прямо в сердце кометы, мчащейся к солнцу. Через щели у потолка проникло почти белое сияние, и живые таяли в нём, хватая ртами сухую смерть. И оглохли.
И прошло. Прокатилось вниз по склону, с которого они никогда не спустятся.
В глубине пещерки, распластав уши по голове, скалачилась и жмурила очумелые глаза зверосамка, которую держала за шкирку, утешая и поглаживая, Тива. По другую сторону от Тивы привалилась Соня. Она хрипела и сглатывала, процесс, похожий на икоту и эпилептический припадок длился долго и всё не прекращался. Горели и корёжились в судорогах лёгкие, рёбра, живот, горло и голова. На колени к Соне, ничуть не пугаясь страшных звуков, забрался плотненький, мягкий, белоснежный, ещё состоящий из неги и молока, зверодетёныш величиной с большого домашнего кота, почему-то именно её выбрав из всех свалившихся на голову. Которого зверосамка, конечно, Соне не могла простить и под беспрерывный грохот небес исторгала угрожающий и жалобный шип. Но Тива знала к зверосамке ключ.
- Что ссс Сонькой? – выдавил Мартын. Он был с краю; они с Эгле были у входа. Тива, звери и люди все вместе поместились тесно и едва. Спинами в одну стенку, ногами – в другую. Крошечность прибежища удерживала от растекания по поверхности пола.
Снаружи барабанил ливень, частые вспышки молний иногда позволяли видеть друг друга.
- Пройдёт, - быстро прошептала в ответ Тива, - Я не могу вас лечить, я должна держать «кошку», иначе она всех растерзает и будет права. Соня, знаю, что больно. Придётся нам здесь отсидеться. К утру станет легче
Соня почувствовала, как голова Мартына, и весь он сам, и Эгле с ним, без предупреждения скатываются ей на плечо, тяжело наваливаются и замирают. А она не может пошевелиться хоть чуть-чуть.
- Онх… - выдавила она и снова задышала судорожно. Слёзы пыталась собрать языком, но ни капельки не попало.
- Соня, - зашептала в темноте Тива, - Просто сознание потерял. Это сейчас хорошо. Ты, когда сможешь, поддержи ему голову. Прости.
А детёныш на коленях достал из-под Сониной майки чудом не потерявшийся Мишкин телефон и грыз его. Соня не могла ничем этому воспрепятствовать. Она тоже впала в беспамятство, от боли, от усталости, от гипервентиляции лёгких. Обрывки картинок, не имеющим отношения к их Приключению, залепетали ей на несколько беззвучных голосов: какой-то нечаянно вскрывшийся архив образов и смыслов. Она стихла и куда-то исчезла.
Глубокой ночью, ведомая сильной жаждой, Соня тихонько выбралась из пещеры и отправилась на поиски ручья. Вероятно, дело близилось к утру, так как лес заполнился равномерным свечением и всё-всё уже можно было различить. Вершины деревьев вырисовывались на абсолютно чёрном небе, нависшем прямо над лесом. После пожара лес истончился, выпрямился грустно. Мерцал под медленным ветром, несущем отдельные крупицы пепла. Листья остались на ветвях: они были хрупкими, серебрились после огня. Грозовым ветром нанесло листьев и на землю. Соня загребала их ногами, как в осеннем парке. Она приметила место, где пространство листьев обрывалось. Приблизившись, поняла, что не ошиблась в звуках текущей воды.
На другом берегу мелкого, шириной в один нетрудный прыжок, ручья на дне овражка, чья вода была сплошь красна от многочисленных ниточек водорослей (Соня именно их приняла за кровоток, когда они бежали, зато теперь беспокойство исчезло), на противоположном, несколько более низком берегу сидел и смотрел на неё колдун Станислав.
Соня остановилась.
Но какого чёрта она должна улепётывать. Если сочтёт нужным, сам убежит, как и прежде.
И это будет немного досадно.
А если пришло время испытать и его колдовскую власть – что же, не скрыться.
Она устроилась на склоне овражка, в те же листья. Хотела бы разместиться наискосок, но это не будет ли демонстрацией слабости? Не ушла – значит, будет говорить с ним. Ей довольно удобно здесь, а колдуну на другой стороне, притулившемуся у самой воды, не настолько. Земля отдавала тепло. Соня обхватила, как и он, колени руками, желая закрыться, делая это автоматически, и вместе с тем пытаясь держаться свободно. Колдун пристрастно и, кажется, испуганно отслеживал каждое её движение. Вот оба замерли. Вот так Соня впервые, потому что именно сейчас она взяла на себя труд и признала необходимость, по-настоящему как следует разглядела одноклассника. «Бывшего одноклассника», про себя с иронией заметила она. Большинство мальчишек и мужчин северо-запада Розии высокого роста, с русыми волосами разной светлоты, у них серые, голубые или синие глаза – из этих был и этот, Станислав. Не всех переход во взрослое тело делает симпатичными; это как раз верно для него, достаточно крупного, но худого, с печатью жизни как будто в сыром подвале, где появилась привычка хранить тепло, рефлекторно скукожившись. Хранить энергию на случай, если долго не будет еды. Может быть, он сидел над книгами… колдовскими трактатами? при свете маломощной лампочки… тусклой свечи, когда у других проходила жизнь под солнцем, в движении, радостях,огорчениях, как полагается. Футболка смотрелась на Стасе чужеродно. Соня раньше всегда видела его в одной и той же старомодного рисунка и покроя рубашке, которая любого юношу сделает старше, смурнее. Возможно, то была колдовская рубашка, проведя сколько-то лет в которой он и стал почти стариком, упустив детство, юность, зрелость.
Но что же это? От него исходило хорошо знакомое уже Соне, совершенно узнанное: когда человек своим внутренним трепетом и безоговорочным почитанием возводит тебя на невидимый престол. Когда он так радуется тебе, когда принцесса – это внезапно ты, и нет на Земле других важных дел, мыслей, наград, кроме тебя. Это плотное поле антигравитации, от которого раскрываются разом все чакры, это озонированный грозой весенний воздух. Может, ещё и потому, что Соня физически возвышалась на своём месте - от этого его взгляда снизу вверх.
И как я могу вместить такое возвеличивание? Чем заполняю его?
А вот и не надо этого, рассердилась Соня, это мне подарено другим человеком, больше не хочу ни от кого.
Но поделать ничего-то не могла.
Наконец, она сказала, чтобы как-то начать:
- Здравствуй, Стас.
Лицо его, как один из этих листьев: мерцающе-белое и прояснённое, и как будто ветер играет и с ним, создавая полутени, в которых мерещился последний разворот к бесконтрольному восторгу, не хватало только улыбки и пути к улыбке, но его лицо этого не умело, а глаза – не смели. Он не был больше безумен, он всё о себе понимал.
- Это париэоктилошейидомион, - вдруг сообщил он то ли без запинки, то ли исключительно запинаясь, - Они так называются.
И потемнел от душной крови, заполнившей лицо, что сделало его гораздо моложе и понятнее.
- Ктоо?! – Соня не испугалась, но опешила.
- Животные. Так они называются.
- Пещерные; то есть, этот лес тебе знаком?
- Нет. Я никогда не был здесь, но это их имя.
- «Истинное имя»? Я в одной... сказке читала - маги умеют узнавать настоящее название любого живого существа; а если его знаешь, то имеешь над ним власть.
- Нет никакой власти. Это последнее название, которое когда-то дали ему… зверю. Тот, кто был здесь... дал. Названия сохранились – я услышал. Лес – «Граыт», деревья – «мремт», а ручей – «Красный».
- Красный. Логично. Я же давно хотела узнать, понять, я уже спрашивала - если ты маг, то почему ты учился с нами в обычной средней школе?
Она ожидала. Конечно же, Стас уйдёт от ответа. Но он всерьёз задумался. Соня сказала себе ждать, сколько можно.
- Так было всегда, - наконец сказал он с изумлением, - Я… учился. Как все. Ни… никто мне не говорил, что можно как-то по-другому. Никто не говорил, что я маг.
- И что же, верно, что Серафима Киприановна преподавала в нашем классе? Мне не показалось - это она?
Он кивнул – кажется, чтобы скрыть гримасу отвращения.
- Странно. Я не вспомню, чтобы она с тобой хоть раз разговаривала. Или чтобы к доске вызывала.
Он ещё ниже опустил голову… от стыда? Волосы упали на лицо. По-видимому, Соне не стоило сейчас его видеть, но - он не убегал и не растворялся, значит, намерен держаться разговора.
- Я никогда не понимал, почему оно… она… всегда знает, что я делаю в школе, что говорил и даже – что думаю, потому что в школе сам… не видел её. Дома Оно знало и пересказывало. Сейчас вспоминаю, что так и было: она была в школе каждый день и наблюдала за мной. Значит, пока я шёл домой, оно… перемещалось туда, и встречало меня.
- Погоди, то есть твоя бабушка была в школе невидима для тебя?!
- Да. Но она мне не бабушка, - сказал он просто, - Я не знаю, не понимаю, что это такое, но это только не моя… кровь, - заговорил он вдруг горячо и быстро, - раньше верил, что я то же самое и думал, что всё загублю, как может оно, но теперь точно знаю: оно – чужое. И это даже не женщина. Почему я не понял раньше?
- Оно… - повторила Соня.
Он отёр горящее лицо ладонью, испачканной золой. Стал снова бледен.
- А твои родители?
Снова покачал головой, Соня поняла, что говорить он о родителях не будет. Но ошиблась.
- Я не смел думать, что они могут быть у меня. Видимо, их не существует.
Лёгкое опьянение. Лёгкое, но двойное - второй компонент - это жуть сказанного. Никто не отменял жуткости, которую несёт маг на себе, с собой, вокруг себя. Но в словах о родителях есть привкус жути, способной привиться к обычным смыслам.
- Я не понимаю, как это, - честно призналась Соня.
- И я тоже.
"Я тоже" прозвучало с усилием механического преодоления поля между ними. Похоже на отчаянный рывок из лап привидения - из которых, знаешь, не вырвешься, но с другим вектором.
Стас разомкнул руки, зарыл ладони в листьях, но оттолкнуться и прыгнуть через ручей, как предполагало это движение, не собрался. Его обожание горчило и першило душу, особенно закованное в почти каменную мимику и исхлёстанное смущением. Вот, оказывается, что испытывает солнышко, когда живая тварь тянет на себя его тепло, тянет, потому что иначе не выживет… да ведь он просто не властен над своим излучением... да ведь это он - солнце не солнце, а другой какой-то соразмерный объект! Он просто радиоактивен, поняла Соня. И я получу свою дозу, но теперь это всё равно.
- Дела, - сказала она, - И зачем это всё? Что должно получиться?
- Так ты... вы уже, наверное, поняли. Так и есть. Если Оно тебя поймает, то я сделаю что угодно, что скажет.
Слушал нас, стало быть, меня, Мартына, как мы измышляем и гадаем, кивнула себе Соня. Да мы почти всегда помнили, что он может слышать нас на значительном расстоянии. Впрочем, почему он не должен? Иначе не скажешь, но он тоже в походе и в разведке. И, как ни крути, только что отбил нас с Эгле от летающих вязаных платочков. Это я видела сама и не хочу утверждать, что на меня навели чары или совсем не так поняла. От Мартына с Тивой платочков-привидений отвлёк - сами не справились бы. Мы все живы, несмотря на то, что маг от нас услышал немало злых слов.
- А я хочу делать то, что скажешь ты.
Теперь сидела потупившись от стыда Соня. Нет, это было чем-то иным, использовавшим канал стыда. Боль и замедленно разворачивающееся сострадание, лишённые слов. Но такое нельзя унести с собой из мгновения, так что отступило в фон, вернуло Соне самообладание.
- Никогда не мечтала командовать человеком, понимаешь? Вот так, чтобы ни слова возражения и даже без внутреннего сопротивления. Мне нравится руководить, но так, чтобы в спорах и всё равно на равных. Это я поняла, когда концерт готовила со школьниками, а ты что, спятил? Когда даёшь кому-то такие права, ты… разрушаешь человека. Даже если этот человек может поверить, что только так обезопасит себя от тебя – от магии. Ты понял? Понимаешь?
- Это всё, что возможно. И только это могу противопоставить. Понимаешь, Соня?
- Ведьме?! – догадалась она, - То есть тебе надо во что бы то ни стало слушать кого-то, выполнять чьи-то указания, чтобы противостоять ей? Поэтому ты выбираешь меня как меньшее из зол? То есть я что-то…
- …заговорилась, - заключила Соня, фиксируя метаморфозы лица Станислава, - Никогда не надо, слышишь, делать меня объектом магических схем. Не включай меня в контуры силы, Стас. Я же… не маг? Зачем я вам нужна, зачем мы с Эгле? Зачем.
- Потому, что вы – лучше. Лучше, чем все маги, какие где-то есть. И я выбираю: делать то, что нужно тебе. Это и есть – противопоставить. Всему. Навсегда.
- А потом?
- Навсегда.
- Это значит, что мы уже и волей-неволей вписаны в уравнение?
- Да. Я не смог укрыть вас от внимания… её. И обогнать время… угадать время – не смог. Тива не виновата и не ошиблась. Она делала, что должна, а я должен был...
- Тива – в чём не виновата?
- Она думает, её просчёт в том, что не побежала за Эгле из больницы. И в том, что привела меня к себе домой. Скажи ей, что она не справилась бы с Этим. А время обогнать должен был только я.
В доме Тивы Ведьма заперла Стаса (вероятно, воспользовавшись какими-то инопространственными способами), тем самым заставив его телепортироваться. Солгав, что девчонки уже у неё в руках, когда обе были ещё свободны и в городе, вынудила Стаса использовать единственную попытку телепортации туда, где могла контролировать их судьбу, на свою территорию. Соня потрясла головой, не вполне понимая, как такое сложное построение вдруг сложилось у неё, на основе какой информации, и почему обнаружилось вообще.
Но надо было решаться, и она наконец спросила:
- Стас, что же случилось c Эгле?
В ожидании ответа замер весь лес.
- Оно хотело принести её в жертву. Чтобы проявилась сила, которая… Это Белая Королева, лёд.
Соня уставилась на воду. Красные ниточки плыли, но не уплывали. А она как будто уже знала ответ. Никакие Королевы её не интересовали.
- И Оно поместило Эгле в такое место, откуда хода нет обратно. Глубокое. В уплату.
Я нырял за ней. Не смог.
- Как же так, поместить человека туда не знаю куда? Это разве справедливо, чтобы для неё, нет, вообще в том смысле, почему это возможно?
А плакать давно не было смысла, она и не стала. Но в глазах черным черно. Чёрный маг Станислав утонул в этой черноте.
- Я мог вернуть Эгле одним коротким путём, но не сделал этого. Способ мог быть действительным, а мог не быть. Его подсказало Оно - и я отказался. Чтобы был шанс у тебя. А есть шанс или нет – не знаю и сейчас. Правду говорят, что любить сразу двоих нехорошо. Это потому, что не разорваться и всего не успеть сделать, когда двоим плохо.
Соня только кивнула.
- Вот и необходимость исполнить то, что нужно тебе, - подытожил маг.
Необходимость, что Соня испытывала, состояла в том, чтобы умереть. Собственно, с ясностью происходящего пришла лёгкость завершения земных забот. Планы и надежды больше не были интересны. Прощание с прошлым давно утомило. Нет Эгле, нет Сони – нет содержания конфликта и магического напряжения среди миров. Как бы донести эту простую мысль до непутёвого мага.
- Ты не вини себя тоже, - предложила тогда она, - Ты сказал, это всё из-за тебя, а дело и не в тебе. Говорят, что если с кем-то приключается беда-горе-несчастье, то значит, человек так или иначе сам поспособствовал. Нет, не «сам виноват», а что-то существует в человеке такое, что инициирует эти варианты. Что касается меня, соглашаюсь на все сто, потому что знаю, к чему склонна в глубине души и знаю, как схлопотала подобное Приключение. Чем же Эгле заслужила – вопрос. Но я не буду оскорблять её мнением, что она такой кроткой души человек, что может быть только жертвой.Она ведь сильнее нас всех, и хотела меняться. Но такого никому не пожелать. Такая судьба должна быть вне закона для любого во вселенной.
Смешно сказать, но твоя Бабушка, которая не бабушка (и даже не дедушка), она, как сказал Мартын, подарила нам шикарное Путешествие и такой взрывной стимул для самопознания, что я считала бы её из вредности не злом, а напротив. И тебя заодно. Если бы всё касалось одной меня... прекрати это слепое обожание, ты не потянешь и всё равно бросишь! Мой мир – это люди вокруг, даже те, кого я мало знаю или о ком редко думаю, или даже неприятные мне личности. А это всё толпа народа. Все те, кто по определению у тебя не в фокусе. Я не хочу, чтобы из-за меня ещё кто-то пострадал…
… разлюби меня, - попросила она.
И ясно было: удар в пустоту.
- Я не хочу, чтобы твоя Попечительница зацепила кого-то ещё. Целый лес зверей сгорел заживо; в опасности все города, где я покажусь. И особенно мне стыдно из-за Корнея. Ты знаешь, как он жил? Знаешь, что его держал с детства под контролем ещё один колдун? И что Корней рванул из-под дерева, потому что тебя испугался, твоей мести, и таким образом снова попал к ней в лапы, знаешь ли?
Он молчал, как будто уже приступил к задачам, что получал с каждым Сониным словом.
- Не корми своего злого гения. Я всё равно смертная тварь, а ты умер и ожил целых два раза – видимо, это твой путь.
Он всё-таки встал. Вступил прямо в воду. Что он задумал и почему понадобилось нарушить негласную границу и оказаться на одном берегу с ней, Соня угадать не успела, потому что посреди ручья колдун-маг Стас сделал несколько шагов по течению, не увязнув в донном иле, и медленным движением начертал в воздухе ладонью перед собой – или выгрыз пальцами? - что-то дугообразное. Контур незамедлительно проявился тенью и достроил себя сам до продолжения обоих концов дуги, ушедших вертикальными линиями вниз: арка или дверь. Воды ручья, нащупав дополнительную свободу, хлынули в отворившийся тёмный провал. В него же втянулся предутренний ветер. Его порыв, усиленный разницей давлений в двух мирах, снял со всех поверхностей дополнительную порцию пепельных снежинок, захватил слой листьев в подарок невнятной ночи по ту сторону.
- Я буду жить только до тех пор, пока нужен тебе и ей.
Соня вскочила на ноги, отмахиваясь от летевших в лицо крупинок. А Стас обернулся к ней и сказал:
- Я попробую, - и, чёрный, слился и с той чернотой.
Ветер, покорный, тёплый, продолжал, всё усиливаясь, отбирать материю леса. Он уносил добычу вслед за магом, силясь прихватить с собой и взвившиеся Сонины волосы – черные и длинные.
***
«Спят мои друзья… как хорошо». Сплетясь телами в силу бессознательных причин, впитавшись друг в друга силой сонной слабости. И Тива спит. Значит, всё в порядке. Какие все беззащитные и любимые, в этом мягком сероватом свете пред-утра. «И как это я сумела вылезти через них и не разбудить?» Прислушалась. В горле у Мартына что-то ёкает. Большая зверосамка... храпит. Котище-младенец на коленях протяжно вздохнул во сне, причмокнув, засучил лапкой, мокрой и грязной от Сониной одежды. Хотела обнимать кошку, да не просто большую, а белую - получай. Не то что руки не поднять, чтобы погладить, а и пошевелиться больно.
Всё плохо. Из спящих справа - только Мартын, потому что Эгле не вернётся. Корней сгинул. К Соне приходил во сне поговорить маг.
Красная Река (Аквариум cover)
конец главы 31
глава 32
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров
-
-
16.04.2020 в 15:34-
-
16.04.2020 в 18:13