1, 2, 3
4
5
6
7. Берр
читать дальшеЗа стенами дома не прекращался женский вой. Но вот он добудил Корнея, вынудил вернуться из милосердия забытья и вспомнить всё.
Стояла ночь, но отца с мамой в доме не было. Мать, как и другие женщины, должно быть с Эннаей, у которой только что погиб сын Ийдамей. Отец совещается с охотниками.
За столом сидел брат и ел варёное мясо. Это поразило совершенно, потому что – вот только сейчас, минуту назад, как казалось Корнею, Эней плакал. Так страшно было. Эней не плакал и во младенчестве, так считалось. При свете лучины нельзя было прочитать с его лица сейчас.
Они были для Энея дороже родного брата. Может быть, даже Майи. Его многочисленные воспитанники. Его ватага. Он гордился, что никогда ни с одним не случалось несчастья, пока они вверены его руководству и заботе. В самой рискованной охоте, в немыслимых опасных местах, которые Эней только удумывал. Его мальчишки должны были уметь всё и лучше всех охотников ашш. Его племя, то, которому он будет вождём. Новый народ.
Ийдамей и Айенес побежали ему навстречу вчера предупредить, что Корней уже дома, поторопить. Но что-то страшное подстерегало их совсем недалеко от Нами. Мальчишки отбивались, сколько могли, а наверху никто их не услышал. Эней, возвращавшийся с вершины Тиру, подоспел тоже поздно. Он вернулся домой, неся на себе мёртвого мальчика. Другой, раненый, держался за него.
Всем стало, конечно, не до Корнея. А тот даже не сумел по-настоящему осознать, что случилось. Испугаться. Он просто дополз домой, рухнул на лавку. Кто укрыл его шкурой – не знал.
- Садись есть, Корней, - вдруг сказал Эней, - Это твой фхел. Твоя первая добыча – надо вкусить, а то удачи не будет. А я своего бросил… там.
Это был незнакомый Эней. Так просто, человечески прозвучало… так впервые он говорил с братом. И подвинул миску, когда Корней, стараясь не показывать телесной разбитости, выбрался к столу.
- Ты теперь охотник, младший брат. Это… надо. Мне нужно твоё плечо.
Корнею, как всегда в душевном разладе, не приходили нужные слова. Он только удержал протянутую через стол руку в немом вопрошании. Где были эти волшебные слова раньше? Ещё немного, и они растопят Корнея в безвольную лужицу, заставят предать своё решение уйти. Он так много ждал этих слов.
- Это был Берр, - сказал Эней, - Он возвращается.
Берр имеет каждый раз другой облик.
Был род людей, что вознамерились взять законы Равновесия в свои руки – то ли отвергнув посредничество колдуна, то ли иным образом заблуждаясь, и в каждом последующем его поколении появлялось всё больше таких пугающих животных черт, как крылья, хищные либо копытные конечности, рога, странные глаза… Всё больше менялся разум, и вот люди перестают любить друг друга, уважать и договариваться, теряют умения, разбегаются-разлетаются или терзают один другого. И остался один последний, сожравший всех их, перерождённых. Самая важная для воспитания человека сказка, самая страшная, которую пересказывали непременно зимними ночами в пещере собраний, испещрённой запамятованных времён рисунками величественных животных и древних охотников, запечатлённых в самом священном взаимодействии, которое есть точка перехода первоживой энергии в разум…
Корней всегда мечтал сжаться и стать ещё более невидимым, когда слушал про это. У них тоже не было колдуна…
Всё, что мог извергнуть последний из проклятого племени – полный голодного раскаяния вой: беееерр, бееееееерррр!!! У него не осталось даже глаз после бесчисленных трансформаций, но сильнее существа не было в горах. Он брёл наугад и нюхом находил себе добычу: всякое существо, что не могло укрыться. Но не переваривал её, а приобретал признаки съеденного, без различия, было ли это молокопитающее, пресмыкающееся, птица, змея, бабочка ли... Чужие облики причудливо перемешивались, накапливались и вступали один с другим в борьбу, плавали внутри и на поверхности туши чудовища, отпрыскивались отдельными уродцами, что сеяли, в свою очередь, собственную разруху, но быстро погибали. Достигнув некоего предела массы, Берр распадался на несколько частей мёртвой плоти, а одна, как-бы-живая, впадала в тайном убежище в сон.
В эти времена племена Ымкбат-Алцегорат замуровывали себя в пещерах и часто погибали от голода, прежде чем могли позволить себе рискнуть выбраться на охоту. Потому что знал каждый, что слепой Берр ищет именно людей. Чтобы, пожрав достаточное их число, вернуть свой первоначальный облик и внедриться в какое-то доверчивое племя, которое будет преобразовывать, уже исподволь, под своё потустороннее разумение.
Так может прийти конец человечеству. Ашш используют особое слово (оно не переводится и не состоит из уже известных), которое отображает ужас состояния всего мироздания во времена, когда Берр воцарствует. «Если воцарствует», обязательно оговариваются.
Берр не просыпается столетиями.
«Это я его разбудил»
Вот почему Эней бросил в пасть чудища своего фхела, сумев обменять, таким образом, на тело мёртвого мальчика. Ни за что нельзя позволить Берру потребить даже малейшей частички генома человека.
Но Энею не поверили. Охотник со священной вершины возвращается всегда изменённым: он некоторое время видит сквозь материю, но вот что именно видит, понимать ему, просто смертному, не дано. Старейшины, охотники, даже женщины – все сходились во мнении, что на мальчишек напал крупный кариувиаскт, они время от времени приходили с севера, отъедаться. В отличие от Берра, это животное не мифическая фигура. Что же, значит, следует приманить его и убить группой из пятнадцати, для надёжности, охотников. Завтра днём.
- Ты понимаешь, к чему это приведёт?
Корнея колотило. Он мог бы сейчас быть далеко за вершиной Оати, в двух днях пути уже. Он не должен был подниматься и открывать духу горы изнанку своей души. Ему нельзя убивать даже мышь, посягающую на драгоценное зерно, не то что фхела.
Это на нём гибель Ийдамея. И скоро гибель ашш. Он разбудил Берра, доломав равновесие.
Эней как будто не видел пароксизма его нутряного страха. Продолжал говорить уверенно, рассудительно, только без всегдашнего бахвальства, что умерло в нём сегодня:
- Нельзя, чтобы наши вышли на эту охоту. Они не будут ждать Берра, не настроены на неизвестность. Меня не берут с собой. Времени в обрез. Берр только что проснулся, и он пока маленький. К тому же, он пожрал фхела и сколько-то пробудет похожим на него.
Я виноват перед Ийдамеем, Айенесом и всеми. Потому что совершенно не верил, что ты вернёшься с добычей, тем более – раньше меня. И я сознательно не спешил, возвращаясь с вершины Тиру.
Я должен спасти мой народ. Перед рассветом я отправлюсь убивать Берра. Ты, брат, доказавший, что стал настоящим охотником, пойдёшь со мной. Больше некого позвать.
И он, не дожидаясь ответа, переместился на лавку и закатался в шкуру. Немного отдохнуть.
Эней крепко уснул, а Корней промучился все ночные часы. В четвертьдрёме на него наползали видения, вещающие безумное. Слова брата, звучащие насмешливо, как было и всегда, раскрывали своё другое дно. Виделись совещающиеся старейшины вместе с отцом и Энеем: как сделать, чтобы Корней, честно получивший право жениться на Майе, перестал всем мешать… Ведь он не сказал им ничего… надо встать, найти их и успокоить. Сказать, что Майя только брату принадлежит… вскакивал – не просыпался до конца. Снова злой смех. «Эней скажет, что вернулся Берр в Ымкбат-Алцегорат, чтобы выманить Корнея туда, где будет поджидать кариувиаскт. Ведь наш Корней всегда мечтал охотиться вместе с братом, мечтал заслужить моё одобрение. Только Ильме не проговоритесь…»
И возражал стыд. Брат не лгал. Он даже не заикнулся о Майе. Он был сосредоточен только на одном. Он доверился Корнею, который как раз-то всем солгал. Корней нисколько не охотник. А тем более не способен встретиться с кошмаром всех ашш.
Бежать, бежать прямо сейчас! Может быть, Берр не заметит, если проскользну мимо?
Бежать, оставив всех на пожирание Берра. Всё равно не спастись ашш. Корней не сумеет помочь брату. Брат не справится один. Ему никто не поверит. А ведь и Майе Эней не сказал… да. Иначе уже пришли бы, не пускать их... Да и держат Майю теперь взаперти. Неужели год собираются держать, теперь-то?! А, нет, именно для того, чтобы не мучить девушку год, и нужно устранить Корнея, надоевшего всем и так своим проклятием. Ненавистного сына своего отца.
Бежать, когда ты накликал несчастье? Жить, когда все погибнут? … даже мама…
Так хотелось Корнею жить, в ту ночь.
В сумерках они с братом тайно от всех спустились к подножию Нами. Эней взял копьё и топор, отцовы. Корней – копьё брата и факел. Место вчерашнего побоища выдавало себя положенными запахами. По запаху и пошли. По обширной укатанной полосе травы пожиры.
Запаляй, сказал брат, когда они достигли лабиринтовой россыпи малых скал. Корней не справлялся с огнивом.
Ты трусишь, догадался брат. Гора Оати не сотворила для тебя чуда.
Это я его разбудил, наконец-то выговорил Корней, мы все умрём. Эней выхватил у него и злобно чиркнул кресалом. Вспыхнула сухая трава вместо факела. Он уже здесь, крикнул Эней. Над входом в лабиринт, прямо над ними, стоял на тонких, изящных передних копытцах, громадный, как дом, фхел. Переминаясь на мощных задних лапах хищника – медведя или, может, росомахи. Рога завивались назад, на полтора корпуса длиной, от толщины, вмещавшей почти весь череп целиком, до острой, рыбьей кости иглы окончания последнего витка. И ровные участки на месте глаз.
А может, всё только виделось воспалённому уму в дымах и отблесках сумеречного пожара пожиры, разгонявшегося вокруг груды, на которой стояло видение, узкими, правильными кольцами?? Эней издал клич и бросил копьё. Это был его привычный удар без промаха: моменты опасности только подстёгивали юношу. Тело наверху приняло в себя огнистый росчерк, даже не попытавшись увернуться, и вот…
… из бока зверя пополз отросток – человечья рука, вынувшая из груди копьё и немедленно возвратившая броском оружие хозяину – Эней только успел откатиться. Притопнуло копытце. Корней обнаружил себя на коленях, заслоняющим лицо.
- Корней! Копьё!
Брат хотел, чтобы Корней достал застрявшее в земле.
Второй бросок – топора. Корнею увиделось за несколько мгновений, что он якобы проживает уже сотни бессмысленных циклов обмена сталью между братом и Берром, и смертная тоска заполонила его. Он не посмел прикоснуться к предмету, побывавшему в противоестественной конечности призрака. Он понял, из-за чего у Берра рука: слизнул с земли и камней кровь Ийдамея.
- Бросаем вместе! Одновременно!
Берр отведал крови человека – всё потеряно.
Корней бежал прочь, он не владел собой, так говорят?
Пока не навернулся в липкий холод.
В болотистость, точнее. Тогда смог расслышать крик далеко позади. Он выползал из грязной лужи целую вечность.
- Брат! Брат!
Он ринулся назад, сквозь огонь. Как раз, чтобы увидеть, как спускается исполин с невысокого ступенчатого каменного возвышения – нарочито медленно, навстречу с Энеем, которого пригвоздило к земле сразу двумя остриями – собственным и брошенном в панике самим, копьями. Рядом – так показалось – воткнут топор. Не рядом, прямо поперёк кисти брата.
8. вечер ашш
читать дальшеНикто не заметил, в общем смятении, как Майя покинула Нами-Аттала-Шийашш в неизвестном направлении. Корней искал её, одновременно с Майиным отцом прочёсывая местность. Корней отстранённо недоумевал, почему это равнодушие к происходящему не окутало его во время битвы с Берром. Следы Майи привели к одному старому, уже забытому Корнеем месте на реке.
Зу объявил, что, по всей видимости, его дочь утонула, пустившись по самой бурной в окрестностях стремнине в байдарке, рассыхающейся до того в течение нескольких лет. В этот раз больше спасателей не отрядили. Берр поджидал где-то рядом.
Самоубийство – одно из худших дел, которые может только учинить человек. Может быть, Майя в своём безумии ещё помнила об этом, и просто попросила духов Ымкбат-Алцегорат поступить с нею, как они считали нужным. Бросила жребий, в некотором роде.
Трусость, говорили – вот что поразило двоих из этого исчезающе малого поколения, две трети. Майя не выдержала ожидания смерти любимого.
Энея поразили два острия, изломавшие грудную клетку и ногу, да ещё лезвие, перерубившее ладонь вдоль. Вследствие неумного решения справиться с врагом человеческим, призвав одного лишь слабо способного к бою Корнея.
Корнея же заклеймили трусом старейшины при всём народе. Ибо нет предательства сильнее, если кто назовётся мужчиной, но друга или брата не прикроет в битве.
Седьмой день Корней сидел на кончике каменного языка, что простирался над поселением, свесив ноги в пропасть, сидел день и ночь, не отрывая глаз от своего дома, где несправедливо долго сгорал в агонии его брат. Порошок из костей фхела в короткий срок не может быть приготовлен. Эней его не дождётся.
Время от времени Корней доставал осколок Блика.
Его отказались даже побить камнями, как он умолял. Даже не плевали в него. Он перестал быть для них. На него не оглядывались снизу, откуда был как на ладони.
Дождя не выпало ни капли. От питья он отказался сам, давая понять духам Ымкбат-Алцегорат, что готов к смерти. Но, глядя в останок Блика, раз за разом убеждался, что зеленца в волосах не исчезает, а значит, тайное значение Корнея в мире людей ещё себя не исчерпало.
На седьмой день рокот с небес заставил ашш испуганно высыпать из домов. Прямо на поселение шла туча-с-нимбом. Только глубокое отупение позволило Корнею не упасть с карниза. Он прекрасно рассмотрел, как существо раздвигается в размерах, как блестит его большой глаз. И вот Корней встречается взглядом с человеком, сидящим внутри этого глаза!
Гигантская «личинка стрекозы» стала снижаться, разгоняя людей. Корней поспешно спускался. Неким чутьём он знал, что это летучее не Берр. Но не остальные. Вскоре охотники стеклись снова, дружно нацелились принесёнными копьями и из луков в зависшее совсем низко над площадью создание, чьи вращающиеся крылья взмели всю пыль и мелкие камни. Тут из него что-то выпало. Это оказался свёрток с женской одеждой, чем-то утяжелённый; так ашш поняли, что у розиян в заложниках Майя. Но прежде чем негодование расплескалось, на все горы раздался, перекрывая рокот летуна, такой знакомы голос:
- Отойдите ради Тиыйэйкливаниаля, прошу вас! Вер-то-лёт опустится на площади, чтобы я смогла выйти наружу! Клянусь, что со мной здесь не враги!
Майя выпрыгнула из чрева «стрекозы» и в волнении оглядела встречающих. Корней едва узнал её в отвратительно яркой и как будто вздутой куртке, мужских синих штанах, в которых девушка тонула. Вместо косиц волосы стянуты как бы в вязанку хвороста. «Он жив?!!» Видимо, кто-то кивнул Майе, так как она заорала, обратившись к чему-то за спиной и бросилась к дому Корнея.
Спускаться со скалы пришлось достаточно долго, поэтому Корней так и не увидел, как и почему и мама с отцом, и старейшины позволили четырём невысоким людям в розийских ядовитых куртках войти в дом, а оттуда вскоре вынести укутанного, пристёгнутого ремнями к странной доске человека, в котором с паническим удивлением опознал брата. И почему ашш отказались применить оружие. Толпа расступалась перед ними, впрочем, неохотно. Розияне шли молча, Майе достался труд расчистить дорогу. Она надрывала голос, упрашивая пропустить, Корней бросился наперерез – и вот чудо, от него люди расходились с такой деятельной брезгливостью, что он знал уже, что должен сделать. Хорошо, что он не сумел задуматься о том, куда забирают брата и живой ли он ещё. Он доверился Майе, пробивая ей и носилкам путь, загораживая от протянутых в попытке вразумить рук. «Это поколение оказалось лишним и не принесло нам удачи, отпустите их…»
Глупец, трус и предательница. Было только для него: она не погибла, и ещё некая неуловимая надежда, так что Корней вошёл под сень крыльев чудовища, забыв испугаться. Розияне оттеснили Майю, чтобы погрузить Энея в стрекозу, которая обманчиво-медлительно раскручивала своё крыло-нимб, заставляя ашш держаться поодаль, всех, кроме родителей Майи. Она по очереди обняла их и что-то проговорила, но вдруг оттолкнула обоих и отскочила назад.
- Не смотри на меня, Корней, убирайся отсюда. За твою лодку, Корней, которую ты сделал и бросил, я прощу тебя, если он выживет.
Слышите вы меня, ашш? Я, Майя, дочь Зу и Иригены, продала вас всех розиянам, обменяла на шанс для моего любимого, его одну жизнь на все ваши. Я такая же, как и Корней. Прокляните меня с чистой совестью и забудьте, а родителей не троньте: я одна всё решила. Прощайте все.
Тут она увидела, что дверь в стрекозу закрывается. Показалось, что розияне желали бы оставить Майю здесь, но она вцепилась и успела. Чтобы вместе с Энеем.
И понимал тогда Корней, прощаясь, что не поступил бы иначе, будь у него и второй, и сотый шанс менять жизнь. Всё то же самое вытворил бы, преодолевая себя, ради неё, снова и снова губил бы свой народ. Ради единственной Майи, такой Майи.
Стояла в Нами-Аттала-Шийашш тишина. Были ровные разговоры за стенами дома. Был летний шум деревьев, посвист гостевавших на скалах птиц. Но кончилось время народа ашш: все понимали. Как то, что все народы когда-нибудь заканчиваются. Два дня назад обнаружили мёртвой Аминию и её мужа, Филоя. Вчера – старейшину Тирунея. Он лежал, улыбаясь, с новенькой фхеловой трубкой. «Аминия умерла от испуга, когда прилетел вер-то-лёт. Ослабшее от позднего возраста и курения рога сердце. Её муж сразу вслед за ней, от горя. Тирунея убила слишком свежая, невызревшая трубка после нескольких дней воздержания от курения.» Так сказал Ксавер, но дома. Обыденно, уверенно. Дома пребывал и Корней. Он не дрожал, ожидая наказания, да никто этого и не требовал. Он не боялся гнева отца, да отец и… ничего по его поводу не предпринимал и не говорил. Ильма отлёживалась после бессонных бесконечных дней над раненым сыном. Но даже она не выказывала ни тревоги, ни отчаяния после немыслимых происшествий и от неизвестности.
Тихи и спокойны были все ашш. Сегодня старейшина Гаддей собрал в три мешка все кости и внутренности добытого Корнеем фхела, что сушились близ источника цвета Тиыйэй, выволок из нижней пещеры и стал швырять в пропасть. Первой полтела злополучная трубка, оставшиеся ещё необработанными части рога… Всё это больше не понадобится. Старейшина священнодействовал. Последним покинул обрыв он сам. Но очевидцы подтвердили, что Гаддей не помыслил сам оборвать свою жизнь. Он просто оступился, так как был стар и плоховато видел. Такого подарка Берр даже не ждал! Но, возможно, духи-от-небес Ымкбат-Алцегората отрядили старейшину на битву с духом нечестивым, Берром.
Теперь было точно всё. Ашш и не подумали запереться в пещерах, хотя теперь следовало ожидать, что Берр вскарабкается на выступ, где лежало оставшееся без всякой защиты поселение.
Старейшин Тирунея и Аминию сегодня отнесут в верхнюю пещеру, посадят их недалеко от входа который навсегда заложат камнями: они у ашш были последними, кого там похоронят. Филоя оставят в его доме, дом запрут. Так теперь тоже можно. Теперь кладбище будет не только на западных склонах твердыни Нами, но и здесь.
Люди остановили все возможные дела. Охоты больше не будет. Шить, ковать, лепить больше не понадобится. Люди доставали лучшие запасы еды и часами беседовали за столом. Каждый говорил то, что давно хотел или раньше не решался поведать. Но ссоры и недовольства свернулись тоже: это признаки жизни бегущей, а теперь двигающая сила кончилась, осталось дождаться, пока остаток движения затухнет сам.
Корней сидел с мамой. Отец напротив них. Корней на него не смотрел – по привычке. Вина пульсировала где-то глубоко, багровым пламенем. Он бы вышел да принял бы всё от людей, только подозревал, что нет смысла.
- Мама. Только ты прости меня – больше мне всё равно, - время от времени произносил Корней что-то в этом роде.
- Главное, ты прости нас, - неизменно откликалась Ильма.
На четвёртый день на площадь собраний приземлились сразу три вертолёта.
_____________________________________________________
Розиянам не поздоровилось бы в этот повторный визит, если бы не гибель старейшин. Низкорослые людишки из вертолётов просто взяли горы себе. Отныне вся система хребтов и впадин, называемая Ымкбат-Алцегорат, священные края охоты, становится частью безбрежной, беззаконной, тёмной Розии.
Ни одна рука не схватилась за копьё, когда пришельцы совершали свои странные и невозможные деяния на узком, длинном уступе, где веками находили убежище и надежду гордые люди ашш. Ибо вот так, жутко и деловито, через недругов, вершился их закат. Горцы не переживали такой исход как позор: розияне просто не знают, что по долинам бродит Берр. Его видели несколько раз косматым алым комом в ночи, слышали раскатистый голос. Берр отведал крови человека, знает дорогу в поселение. Вопрос времени, когда он доберётся сюда и пожрёт всех, и захватчиков тоже. А уж приняв их облик, переметнётся в розийские земли, и точно так же выкусит из вещного мира их племя, большое, но бестолковое. Может быть, предательница Майя предупредила своих новых друзей, но глупцы, видать, не поверили в Берра. Иначе не делали бы здесь того, что делали.
Ашш нисколько не интересовало, что законы Розии предусматривают присоединение микро-анклавов, давно разведанных и учтённых, если кто-то из их обитателей по своей воле обратится в розийским властям за помощью. В случае голода, например. Или если позовут их лекарей. Вот им случай и подвернулся. Честно сказать, к такому шло давно. Лет под сорок уж как. Если бы не Майя, розияне могли и сами терпение потерять – подстроили бы случай как нечего делать.
Так как были особые для них сокровища в Ымкбат-Алцегорат. Всего несколько дней, а уж вся долина у подножия твердыни усеяна грязными розийскими творениями. Они рыкали и ползали, а людишки копошились вокруг, протягивая между самоходными штуками толстых сонных змей, а ночами грелись у своих идолов гроздьями переносных холодных огней.
Лучше не смотреть вниз.
Переводчиками были трое. Энтомолог, коварно подучивший много лет назад падкую на чуждости девчонку, как добраться до розийского города и там разыскать его, «если что», да две его жены. Тияшш, осиротевшая во время войны, и бывшая своя, перебежчица. Игрушка колдуна которая. Все трое ходили под охраной розийских воинов, но мараться о них никто из ашш не собирался. Вторая жена, впрочем, не выдержала, когда родители отказались говорить с ней, и одним из вертолётных снований снова покинула родные места.
Десятки незнакомцев в Нами-Аттала-Шийашш вешали полотна с верёвчатыми рисунками на занятых без спроса пустых домах. Ставили гудящих железных тварей по уступам. Лазили в пещеры. Допытывались у истинных хозяев, как их имена да кто кем кому приходится. Возраст спрашивали. Так как никто к ним на собрания не шёл, без устали ходили круг за кругом по домам и пытались втолковать, как теперь ашш надлежит жить. Мать раненого мальчишки Айенеса, которую Энтомолог разыскал в поселении первым делом, наконец решилась. Она закутала сына в шкуру и взошла в чрево вертолёта. Терять им было нечего.
В очередной рейс привезли и ринулись раздавать жителям паспорта. До того, испытывая опаску, что горцы сочтут процедуру покражей души, каждого ашш сфотографировали. И вот с хрупких одинаковоугольных листиков, как в страшном сне, как из мира нечестивых душ, смотрят двойники всех твоих соседей, приятелей, бывших насмешников, родителей и детей… искорёженные, сплющенные, и только по оберегам на шее можно понять, кто есть кто… Как будто всех ашш готовили к тому, чтобы подселить к нарисованным в пещерах зверям.
Многие рвали свои документы, не решая, впрочем, за других. Розияне реагировали спокойно. Они говорили, что это только «копия», но есть место, где хранятся истинные паспорта всех живых и мёртвых. Новопринятые в большую страну могут поочерёдно менять бумажные свидетельства сколько угодно раз, если, например, захотят изменить имя в нём…
Имя, скажут тоже. Разве можно его изменить?!! Но розияне взяли на себя вольность заполнить паспорта совершенно по своему разумению. И ашш по этому разумению стали зваться невероятно. Корнеевой семье зачитали:
Оатиров Ксавер Оатирович
Ксаверова Ильма Итвеевна
Ксаверов Корней Ксаверьевич
Услышав это, Ксавер швырнул в голову паспортовестника горшок с зерном.
________________________________________________
Никто не выдал захватчикам источник Цвета Тиыйэй. Источник не принадлежал людям, а с этих пор пользоваться им не должен был никто.
Люди смотрели друг на друга, следили, есть ли у них ещё зелень в волосах?
Некоторые убеждались, что больше не видно. Их чаще всего находили поутру мёртвыми.
Это был нескончаемый, липкий сон Корнея. Он существовал теперь вне времени, готовился к некоей постыдной вечности. Вот уйдёт сам последний из ашш – или Берр вскарабкается? Корней лежал на неровной крыше своего дома и спрашивал у неба. Но оно выдавало лишь приближающиеся или удаляющиеся вертолётные нимбы. И однажды услышал, как отец говорит кому-то, подошедшему к крыльцу: он наверху. Что-то было в голосе, заставившее Корнея преодолеть безволие и спуститься. Снова клятый Энтомолог ждал его, и двое одинаковых и высоких рядом с ним. «Ну чего ты, Корней, всё прячешься да прячешься от меня? Я же был твой друг, помнишь? Смотри-тка, вот это мощный вымахал парнище. Ну-ка, скажи что-нибудь, мне сказали, что ты сумел расстаться с немотой.» Корней перевёл взгляд на родителей, что опирались о дверь. «…не хочешь говорить со мной… моё дело только перевести… они же пришли уведомить… а если не заговоришь, так пусть сами разбираются….»
«…гражданину… проживающему… … … в соответствии с федеральным законом о воинской обязанности и военной службе…»
Кто-то далёкий и могущественный порешил, что новоиспечённая территория Розии должна как можно скорее и полнее стать подобием всех остальных в том, что касается законов и порядков. Как ошпаренные, чиновники и военные плотно занялись народом, до которого не было дела века прежде, казалось, они (или им) поставили задачу в считанные недели ассимилировать безъязычных дикарей, перелепить их в примерных граждан, ознакомить и принудить ко всем нормам.
Не было никакой нужды огромной розийской армии в горстке призывников из малого, к тому же, народа. Но кто-то от кого-то в таинственных далях ждал отчёта о проделанной с населением работе. Штатно тлел по стране призыв лета-осени 6518 года. А то и просто показалось кому-то забавным наковырять строевых единиц в глубинке – случались и такие забавы.
Призывного возраста, не обременённый детьми, на вид здоровый, в высотном поселении Нами-Аттала-Шийашш нашёлся только один Ксаверов Корней Ксаверьевич. Все прочие обстоятельства его жизни были блистательно проигнорированы.
- Иди с этими людьми и исполняй всё, что они тебе скажут, - произнёс Ксавер.
И Корней не посмел ослушаться.
9 и 10
4
5
6
7. Берр
читать дальшеЗа стенами дома не прекращался женский вой. Но вот он добудил Корнея, вынудил вернуться из милосердия забытья и вспомнить всё.
Стояла ночь, но отца с мамой в доме не было. Мать, как и другие женщины, должно быть с Эннаей, у которой только что погиб сын Ийдамей. Отец совещается с охотниками.
За столом сидел брат и ел варёное мясо. Это поразило совершенно, потому что – вот только сейчас, минуту назад, как казалось Корнею, Эней плакал. Так страшно было. Эней не плакал и во младенчестве, так считалось. При свете лучины нельзя было прочитать с его лица сейчас.
Они были для Энея дороже родного брата. Может быть, даже Майи. Его многочисленные воспитанники. Его ватага. Он гордился, что никогда ни с одним не случалось несчастья, пока они вверены его руководству и заботе. В самой рискованной охоте, в немыслимых опасных местах, которые Эней только удумывал. Его мальчишки должны были уметь всё и лучше всех охотников ашш. Его племя, то, которому он будет вождём. Новый народ.
Ийдамей и Айенес побежали ему навстречу вчера предупредить, что Корней уже дома, поторопить. Но что-то страшное подстерегало их совсем недалеко от Нами. Мальчишки отбивались, сколько могли, а наверху никто их не услышал. Эней, возвращавшийся с вершины Тиру, подоспел тоже поздно. Он вернулся домой, неся на себе мёртвого мальчика. Другой, раненый, держался за него.
Всем стало, конечно, не до Корнея. А тот даже не сумел по-настоящему осознать, что случилось. Испугаться. Он просто дополз домой, рухнул на лавку. Кто укрыл его шкурой – не знал.
- Садись есть, Корней, - вдруг сказал Эней, - Это твой фхел. Твоя первая добыча – надо вкусить, а то удачи не будет. А я своего бросил… там.
Это был незнакомый Эней. Так просто, человечески прозвучало… так впервые он говорил с братом. И подвинул миску, когда Корней, стараясь не показывать телесной разбитости, выбрался к столу.
- Ты теперь охотник, младший брат. Это… надо. Мне нужно твоё плечо.
Корнею, как всегда в душевном разладе, не приходили нужные слова. Он только удержал протянутую через стол руку в немом вопрошании. Где были эти волшебные слова раньше? Ещё немного, и они растопят Корнея в безвольную лужицу, заставят предать своё решение уйти. Он так много ждал этих слов.
- Это был Берр, - сказал Эней, - Он возвращается.
Берр имеет каждый раз другой облик.
Был род людей, что вознамерились взять законы Равновесия в свои руки – то ли отвергнув посредничество колдуна, то ли иным образом заблуждаясь, и в каждом последующем его поколении появлялось всё больше таких пугающих животных черт, как крылья, хищные либо копытные конечности, рога, странные глаза… Всё больше менялся разум, и вот люди перестают любить друг друга, уважать и договариваться, теряют умения, разбегаются-разлетаются или терзают один другого. И остался один последний, сожравший всех их, перерождённых. Самая важная для воспитания человека сказка, самая страшная, которую пересказывали непременно зимними ночами в пещере собраний, испещрённой запамятованных времён рисунками величественных животных и древних охотников, запечатлённых в самом священном взаимодействии, которое есть точка перехода первоживой энергии в разум…
Корней всегда мечтал сжаться и стать ещё более невидимым, когда слушал про это. У них тоже не было колдуна…
Всё, что мог извергнуть последний из проклятого племени – полный голодного раскаяния вой: беееерр, бееееееерррр!!! У него не осталось даже глаз после бесчисленных трансформаций, но сильнее существа не было в горах. Он брёл наугад и нюхом находил себе добычу: всякое существо, что не могло укрыться. Но не переваривал её, а приобретал признаки съеденного, без различия, было ли это молокопитающее, пресмыкающееся, птица, змея, бабочка ли... Чужие облики причудливо перемешивались, накапливались и вступали один с другим в борьбу, плавали внутри и на поверхности туши чудовища, отпрыскивались отдельными уродцами, что сеяли, в свою очередь, собственную разруху, но быстро погибали. Достигнув некоего предела массы, Берр распадался на несколько частей мёртвой плоти, а одна, как-бы-живая, впадала в тайном убежище в сон.
В эти времена племена Ымкбат-Алцегорат замуровывали себя в пещерах и часто погибали от голода, прежде чем могли позволить себе рискнуть выбраться на охоту. Потому что знал каждый, что слепой Берр ищет именно людей. Чтобы, пожрав достаточное их число, вернуть свой первоначальный облик и внедриться в какое-то доверчивое племя, которое будет преобразовывать, уже исподволь, под своё потустороннее разумение.
Так может прийти конец человечеству. Ашш используют особое слово (оно не переводится и не состоит из уже известных), которое отображает ужас состояния всего мироздания во времена, когда Берр воцарствует. «Если воцарствует», обязательно оговариваются.
Берр не просыпается столетиями.
«Это я его разбудил»
Вот почему Эней бросил в пасть чудища своего фхела, сумев обменять, таким образом, на тело мёртвого мальчика. Ни за что нельзя позволить Берру потребить даже малейшей частички генома человека.
Но Энею не поверили. Охотник со священной вершины возвращается всегда изменённым: он некоторое время видит сквозь материю, но вот что именно видит, понимать ему, просто смертному, не дано. Старейшины, охотники, даже женщины – все сходились во мнении, что на мальчишек напал крупный кариувиаскт, они время от времени приходили с севера, отъедаться. В отличие от Берра, это животное не мифическая фигура. Что же, значит, следует приманить его и убить группой из пятнадцати, для надёжности, охотников. Завтра днём.
- Ты понимаешь, к чему это приведёт?
Корнея колотило. Он мог бы сейчас быть далеко за вершиной Оати, в двух днях пути уже. Он не должен был подниматься и открывать духу горы изнанку своей души. Ему нельзя убивать даже мышь, посягающую на драгоценное зерно, не то что фхела.
Это на нём гибель Ийдамея. И скоро гибель ашш. Он разбудил Берра, доломав равновесие.
Эней как будто не видел пароксизма его нутряного страха. Продолжал говорить уверенно, рассудительно, только без всегдашнего бахвальства, что умерло в нём сегодня:
- Нельзя, чтобы наши вышли на эту охоту. Они не будут ждать Берра, не настроены на неизвестность. Меня не берут с собой. Времени в обрез. Берр только что проснулся, и он пока маленький. К тому же, он пожрал фхела и сколько-то пробудет похожим на него.
Я виноват перед Ийдамеем, Айенесом и всеми. Потому что совершенно не верил, что ты вернёшься с добычей, тем более – раньше меня. И я сознательно не спешил, возвращаясь с вершины Тиру.
Я должен спасти мой народ. Перед рассветом я отправлюсь убивать Берра. Ты, брат, доказавший, что стал настоящим охотником, пойдёшь со мной. Больше некого позвать.
И он, не дожидаясь ответа, переместился на лавку и закатался в шкуру. Немного отдохнуть.
Эней крепко уснул, а Корней промучился все ночные часы. В четвертьдрёме на него наползали видения, вещающие безумное. Слова брата, звучащие насмешливо, как было и всегда, раскрывали своё другое дно. Виделись совещающиеся старейшины вместе с отцом и Энеем: как сделать, чтобы Корней, честно получивший право жениться на Майе, перестал всем мешать… Ведь он не сказал им ничего… надо встать, найти их и успокоить. Сказать, что Майя только брату принадлежит… вскакивал – не просыпался до конца. Снова злой смех. «Эней скажет, что вернулся Берр в Ымкбат-Алцегорат, чтобы выманить Корнея туда, где будет поджидать кариувиаскт. Ведь наш Корней всегда мечтал охотиться вместе с братом, мечтал заслужить моё одобрение. Только Ильме не проговоритесь…»
И возражал стыд. Брат не лгал. Он даже не заикнулся о Майе. Он был сосредоточен только на одном. Он доверился Корнею, который как раз-то всем солгал. Корней нисколько не охотник. А тем более не способен встретиться с кошмаром всех ашш.
Бежать, бежать прямо сейчас! Может быть, Берр не заметит, если проскользну мимо?
Бежать, оставив всех на пожирание Берра. Всё равно не спастись ашш. Корней не сумеет помочь брату. Брат не справится один. Ему никто не поверит. А ведь и Майе Эней не сказал… да. Иначе уже пришли бы, не пускать их... Да и держат Майю теперь взаперти. Неужели год собираются держать, теперь-то?! А, нет, именно для того, чтобы не мучить девушку год, и нужно устранить Корнея, надоевшего всем и так своим проклятием. Ненавистного сына своего отца.
Бежать, когда ты накликал несчастье? Жить, когда все погибнут? … даже мама…
Так хотелось Корнею жить, в ту ночь.
В сумерках они с братом тайно от всех спустились к подножию Нами. Эней взял копьё и топор, отцовы. Корней – копьё брата и факел. Место вчерашнего побоища выдавало себя положенными запахами. По запаху и пошли. По обширной укатанной полосе травы пожиры.
Запаляй, сказал брат, когда они достигли лабиринтовой россыпи малых скал. Корней не справлялся с огнивом.
Ты трусишь, догадался брат. Гора Оати не сотворила для тебя чуда.
Это я его разбудил, наконец-то выговорил Корней, мы все умрём. Эней выхватил у него и злобно чиркнул кресалом. Вспыхнула сухая трава вместо факела. Он уже здесь, крикнул Эней. Над входом в лабиринт, прямо над ними, стоял на тонких, изящных передних копытцах, громадный, как дом, фхел. Переминаясь на мощных задних лапах хищника – медведя или, может, росомахи. Рога завивались назад, на полтора корпуса длиной, от толщины, вмещавшей почти весь череп целиком, до острой, рыбьей кости иглы окончания последнего витка. И ровные участки на месте глаз.
А может, всё только виделось воспалённому уму в дымах и отблесках сумеречного пожара пожиры, разгонявшегося вокруг груды, на которой стояло видение, узкими, правильными кольцами?? Эней издал клич и бросил копьё. Это был его привычный удар без промаха: моменты опасности только подстёгивали юношу. Тело наверху приняло в себя огнистый росчерк, даже не попытавшись увернуться, и вот…
… из бока зверя пополз отросток – человечья рука, вынувшая из груди копьё и немедленно возвратившая броском оружие хозяину – Эней только успел откатиться. Притопнуло копытце. Корней обнаружил себя на коленях, заслоняющим лицо.
- Корней! Копьё!
Брат хотел, чтобы Корней достал застрявшее в земле.
Второй бросок – топора. Корнею увиделось за несколько мгновений, что он якобы проживает уже сотни бессмысленных циклов обмена сталью между братом и Берром, и смертная тоска заполонила его. Он не посмел прикоснуться к предмету, побывавшему в противоестественной конечности призрака. Он понял, из-за чего у Берра рука: слизнул с земли и камней кровь Ийдамея.
- Бросаем вместе! Одновременно!
Берр отведал крови человека – всё потеряно.
Корней бежал прочь, он не владел собой, так говорят?
Пока не навернулся в липкий холод.
В болотистость, точнее. Тогда смог расслышать крик далеко позади. Он выползал из грязной лужи целую вечность.
- Брат! Брат!
Он ринулся назад, сквозь огонь. Как раз, чтобы увидеть, как спускается исполин с невысокого ступенчатого каменного возвышения – нарочито медленно, навстречу с Энеем, которого пригвоздило к земле сразу двумя остриями – собственным и брошенном в панике самим, копьями. Рядом – так показалось – воткнут топор. Не рядом, прямо поперёк кисти брата.
8. вечер ашш
читать дальшеНикто не заметил, в общем смятении, как Майя покинула Нами-Аттала-Шийашш в неизвестном направлении. Корней искал её, одновременно с Майиным отцом прочёсывая местность. Корней отстранённо недоумевал, почему это равнодушие к происходящему не окутало его во время битвы с Берром. Следы Майи привели к одному старому, уже забытому Корнеем месте на реке.
Зу объявил, что, по всей видимости, его дочь утонула, пустившись по самой бурной в окрестностях стремнине в байдарке, рассыхающейся до того в течение нескольких лет. В этот раз больше спасателей не отрядили. Берр поджидал где-то рядом.
Самоубийство – одно из худших дел, которые может только учинить человек. Может быть, Майя в своём безумии ещё помнила об этом, и просто попросила духов Ымкбат-Алцегорат поступить с нею, как они считали нужным. Бросила жребий, в некотором роде.
Трусость, говорили – вот что поразило двоих из этого исчезающе малого поколения, две трети. Майя не выдержала ожидания смерти любимого.
Энея поразили два острия, изломавшие грудную клетку и ногу, да ещё лезвие, перерубившее ладонь вдоль. Вследствие неумного решения справиться с врагом человеческим, призвав одного лишь слабо способного к бою Корнея.
Корнея же заклеймили трусом старейшины при всём народе. Ибо нет предательства сильнее, если кто назовётся мужчиной, но друга или брата не прикроет в битве.
Седьмой день Корней сидел на кончике каменного языка, что простирался над поселением, свесив ноги в пропасть, сидел день и ночь, не отрывая глаз от своего дома, где несправедливо долго сгорал в агонии его брат. Порошок из костей фхела в короткий срок не может быть приготовлен. Эней его не дождётся.
Время от времени Корней доставал осколок Блика.
Его отказались даже побить камнями, как он умолял. Даже не плевали в него. Он перестал быть для них. На него не оглядывались снизу, откуда был как на ладони.
Дождя не выпало ни капли. От питья он отказался сам, давая понять духам Ымкбат-Алцегорат, что готов к смерти. Но, глядя в останок Блика, раз за разом убеждался, что зеленца в волосах не исчезает, а значит, тайное значение Корнея в мире людей ещё себя не исчерпало.
На седьмой день рокот с небес заставил ашш испуганно высыпать из домов. Прямо на поселение шла туча-с-нимбом. Только глубокое отупение позволило Корнею не упасть с карниза. Он прекрасно рассмотрел, как существо раздвигается в размерах, как блестит его большой глаз. И вот Корней встречается взглядом с человеком, сидящим внутри этого глаза!
Гигантская «личинка стрекозы» стала снижаться, разгоняя людей. Корней поспешно спускался. Неким чутьём он знал, что это летучее не Берр. Но не остальные. Вскоре охотники стеклись снова, дружно нацелились принесёнными копьями и из луков в зависшее совсем низко над площадью создание, чьи вращающиеся крылья взмели всю пыль и мелкие камни. Тут из него что-то выпало. Это оказался свёрток с женской одеждой, чем-то утяжелённый; так ашш поняли, что у розиян в заложниках Майя. Но прежде чем негодование расплескалось, на все горы раздался, перекрывая рокот летуна, такой знакомы голос:
- Отойдите ради Тиыйэйкливаниаля, прошу вас! Вер-то-лёт опустится на площади, чтобы я смогла выйти наружу! Клянусь, что со мной здесь не враги!
Майя выпрыгнула из чрева «стрекозы» и в волнении оглядела встречающих. Корней едва узнал её в отвратительно яркой и как будто вздутой куртке, мужских синих штанах, в которых девушка тонула. Вместо косиц волосы стянуты как бы в вязанку хвороста. «Он жив?!!» Видимо, кто-то кивнул Майе, так как она заорала, обратившись к чему-то за спиной и бросилась к дому Корнея.
Спускаться со скалы пришлось достаточно долго, поэтому Корней так и не увидел, как и почему и мама с отцом, и старейшины позволили четырём невысоким людям в розийских ядовитых куртках войти в дом, а оттуда вскоре вынести укутанного, пристёгнутого ремнями к странной доске человека, в котором с паническим удивлением опознал брата. И почему ашш отказались применить оружие. Толпа расступалась перед ними, впрочем, неохотно. Розияне шли молча, Майе достался труд расчистить дорогу. Она надрывала голос, упрашивая пропустить, Корней бросился наперерез – и вот чудо, от него люди расходились с такой деятельной брезгливостью, что он знал уже, что должен сделать. Хорошо, что он не сумел задуматься о том, куда забирают брата и живой ли он ещё. Он доверился Майе, пробивая ей и носилкам путь, загораживая от протянутых в попытке вразумить рук. «Это поколение оказалось лишним и не принесло нам удачи, отпустите их…»
Глупец, трус и предательница. Было только для него: она не погибла, и ещё некая неуловимая надежда, так что Корней вошёл под сень крыльев чудовища, забыв испугаться. Розияне оттеснили Майю, чтобы погрузить Энея в стрекозу, которая обманчиво-медлительно раскручивала своё крыло-нимб, заставляя ашш держаться поодаль, всех, кроме родителей Майи. Она по очереди обняла их и что-то проговорила, но вдруг оттолкнула обоих и отскочила назад.
- Не смотри на меня, Корней, убирайся отсюда. За твою лодку, Корней, которую ты сделал и бросил, я прощу тебя, если он выживет.
Слышите вы меня, ашш? Я, Майя, дочь Зу и Иригены, продала вас всех розиянам, обменяла на шанс для моего любимого, его одну жизнь на все ваши. Я такая же, как и Корней. Прокляните меня с чистой совестью и забудьте, а родителей не троньте: я одна всё решила. Прощайте все.
Тут она увидела, что дверь в стрекозу закрывается. Показалось, что розияне желали бы оставить Майю здесь, но она вцепилась и успела. Чтобы вместе с Энеем.
И понимал тогда Корней, прощаясь, что не поступил бы иначе, будь у него и второй, и сотый шанс менять жизнь. Всё то же самое вытворил бы, преодолевая себя, ради неё, снова и снова губил бы свой народ. Ради единственной Майи, такой Майи.
Стояла в Нами-Аттала-Шийашш тишина. Были ровные разговоры за стенами дома. Был летний шум деревьев, посвист гостевавших на скалах птиц. Но кончилось время народа ашш: все понимали. Как то, что все народы когда-нибудь заканчиваются. Два дня назад обнаружили мёртвой Аминию и её мужа, Филоя. Вчера – старейшину Тирунея. Он лежал, улыбаясь, с новенькой фхеловой трубкой. «Аминия умерла от испуга, когда прилетел вер-то-лёт. Ослабшее от позднего возраста и курения рога сердце. Её муж сразу вслед за ней, от горя. Тирунея убила слишком свежая, невызревшая трубка после нескольких дней воздержания от курения.» Так сказал Ксавер, но дома. Обыденно, уверенно. Дома пребывал и Корней. Он не дрожал, ожидая наказания, да никто этого и не требовал. Он не боялся гнева отца, да отец и… ничего по его поводу не предпринимал и не говорил. Ильма отлёживалась после бессонных бесконечных дней над раненым сыном. Но даже она не выказывала ни тревоги, ни отчаяния после немыслимых происшествий и от неизвестности.
Тихи и спокойны были все ашш. Сегодня старейшина Гаддей собрал в три мешка все кости и внутренности добытого Корнеем фхела, что сушились близ источника цвета Тиыйэй, выволок из нижней пещеры и стал швырять в пропасть. Первой полтела злополучная трубка, оставшиеся ещё необработанными части рога… Всё это больше не понадобится. Старейшина священнодействовал. Последним покинул обрыв он сам. Но очевидцы подтвердили, что Гаддей не помыслил сам оборвать свою жизнь. Он просто оступился, так как был стар и плоховато видел. Такого подарка Берр даже не ждал! Но, возможно, духи-от-небес Ымкбат-Алцегората отрядили старейшину на битву с духом нечестивым, Берром.
Теперь было точно всё. Ашш и не подумали запереться в пещерах, хотя теперь следовало ожидать, что Берр вскарабкается на выступ, где лежало оставшееся без всякой защиты поселение.
Старейшин Тирунея и Аминию сегодня отнесут в верхнюю пещеру, посадят их недалеко от входа который навсегда заложат камнями: они у ашш были последними, кого там похоронят. Филоя оставят в его доме, дом запрут. Так теперь тоже можно. Теперь кладбище будет не только на западных склонах твердыни Нами, но и здесь.
Люди остановили все возможные дела. Охоты больше не будет. Шить, ковать, лепить больше не понадобится. Люди доставали лучшие запасы еды и часами беседовали за столом. Каждый говорил то, что давно хотел или раньше не решался поведать. Но ссоры и недовольства свернулись тоже: это признаки жизни бегущей, а теперь двигающая сила кончилась, осталось дождаться, пока остаток движения затухнет сам.
Корней сидел с мамой. Отец напротив них. Корней на него не смотрел – по привычке. Вина пульсировала где-то глубоко, багровым пламенем. Он бы вышел да принял бы всё от людей, только подозревал, что нет смысла.
- Мама. Только ты прости меня – больше мне всё равно, - время от времени произносил Корней что-то в этом роде.
- Главное, ты прости нас, - неизменно откликалась Ильма.
На четвёртый день на площадь собраний приземлились сразу три вертолёта.
_____________________________________________________
Розиянам не поздоровилось бы в этот повторный визит, если бы не гибель старейшин. Низкорослые людишки из вертолётов просто взяли горы себе. Отныне вся система хребтов и впадин, называемая Ымкбат-Алцегорат, священные края охоты, становится частью безбрежной, беззаконной, тёмной Розии.
Ни одна рука не схватилась за копьё, когда пришельцы совершали свои странные и невозможные деяния на узком, длинном уступе, где веками находили убежище и надежду гордые люди ашш. Ибо вот так, жутко и деловито, через недругов, вершился их закат. Горцы не переживали такой исход как позор: розияне просто не знают, что по долинам бродит Берр. Его видели несколько раз косматым алым комом в ночи, слышали раскатистый голос. Берр отведал крови человека, знает дорогу в поселение. Вопрос времени, когда он доберётся сюда и пожрёт всех, и захватчиков тоже. А уж приняв их облик, переметнётся в розийские земли, и точно так же выкусит из вещного мира их племя, большое, но бестолковое. Может быть, предательница Майя предупредила своих новых друзей, но глупцы, видать, не поверили в Берра. Иначе не делали бы здесь того, что делали.
Ашш нисколько не интересовало, что законы Розии предусматривают присоединение микро-анклавов, давно разведанных и учтённых, если кто-то из их обитателей по своей воле обратится в розийским властям за помощью. В случае голода, например. Или если позовут их лекарей. Вот им случай и подвернулся. Честно сказать, к такому шло давно. Лет под сорок уж как. Если бы не Майя, розияне могли и сами терпение потерять – подстроили бы случай как нечего делать.
Так как были особые для них сокровища в Ымкбат-Алцегорат. Всего несколько дней, а уж вся долина у подножия твердыни усеяна грязными розийскими творениями. Они рыкали и ползали, а людишки копошились вокруг, протягивая между самоходными штуками толстых сонных змей, а ночами грелись у своих идолов гроздьями переносных холодных огней.
Лучше не смотреть вниз.
Переводчиками были трое. Энтомолог, коварно подучивший много лет назад падкую на чуждости девчонку, как добраться до розийского города и там разыскать его, «если что», да две его жены. Тияшш, осиротевшая во время войны, и бывшая своя, перебежчица. Игрушка колдуна которая. Все трое ходили под охраной розийских воинов, но мараться о них никто из ашш не собирался. Вторая жена, впрочем, не выдержала, когда родители отказались говорить с ней, и одним из вертолётных снований снова покинула родные места.
Десятки незнакомцев в Нами-Аттала-Шийашш вешали полотна с верёвчатыми рисунками на занятых без спроса пустых домах. Ставили гудящих железных тварей по уступам. Лазили в пещеры. Допытывались у истинных хозяев, как их имена да кто кем кому приходится. Возраст спрашивали. Так как никто к ним на собрания не шёл, без устали ходили круг за кругом по домам и пытались втолковать, как теперь ашш надлежит жить. Мать раненого мальчишки Айенеса, которую Энтомолог разыскал в поселении первым делом, наконец решилась. Она закутала сына в шкуру и взошла в чрево вертолёта. Терять им было нечего.
В очередной рейс привезли и ринулись раздавать жителям паспорта. До того, испытывая опаску, что горцы сочтут процедуру покражей души, каждого ашш сфотографировали. И вот с хрупких одинаковоугольных листиков, как в страшном сне, как из мира нечестивых душ, смотрят двойники всех твоих соседей, приятелей, бывших насмешников, родителей и детей… искорёженные, сплющенные, и только по оберегам на шее можно понять, кто есть кто… Как будто всех ашш готовили к тому, чтобы подселить к нарисованным в пещерах зверям.
Многие рвали свои документы, не решая, впрочем, за других. Розияне реагировали спокойно. Они говорили, что это только «копия», но есть место, где хранятся истинные паспорта всех живых и мёртвых. Новопринятые в большую страну могут поочерёдно менять бумажные свидетельства сколько угодно раз, если, например, захотят изменить имя в нём…
Имя, скажут тоже. Разве можно его изменить?!! Но розияне взяли на себя вольность заполнить паспорта совершенно по своему разумению. И ашш по этому разумению стали зваться невероятно. Корнеевой семье зачитали:
Оатиров Ксавер Оатирович
Ксаверова Ильма Итвеевна
Ксаверов Корней Ксаверьевич
Услышав это, Ксавер швырнул в голову паспортовестника горшок с зерном.
________________________________________________
Никто не выдал захватчикам источник Цвета Тиыйэй. Источник не принадлежал людям, а с этих пор пользоваться им не должен был никто.
Люди смотрели друг на друга, следили, есть ли у них ещё зелень в волосах?
Некоторые убеждались, что больше не видно. Их чаще всего находили поутру мёртвыми.
Это был нескончаемый, липкий сон Корнея. Он существовал теперь вне времени, готовился к некоей постыдной вечности. Вот уйдёт сам последний из ашш – или Берр вскарабкается? Корней лежал на неровной крыше своего дома и спрашивал у неба. Но оно выдавало лишь приближающиеся или удаляющиеся вертолётные нимбы. И однажды услышал, как отец говорит кому-то, подошедшему к крыльцу: он наверху. Что-то было в голосе, заставившее Корнея преодолеть безволие и спуститься. Снова клятый Энтомолог ждал его, и двое одинаковых и высоких рядом с ним. «Ну чего ты, Корней, всё прячешься да прячешься от меня? Я же был твой друг, помнишь? Смотри-тка, вот это мощный вымахал парнище. Ну-ка, скажи что-нибудь, мне сказали, что ты сумел расстаться с немотой.» Корней перевёл взгляд на родителей, что опирались о дверь. «…не хочешь говорить со мной… моё дело только перевести… они же пришли уведомить… а если не заговоришь, так пусть сами разбираются….»
«…гражданину… проживающему… … … в соответствии с федеральным законом о воинской обязанности и военной службе…»
Кто-то далёкий и могущественный порешил, что новоиспечённая территория Розии должна как можно скорее и полнее стать подобием всех остальных в том, что касается законов и порядков. Как ошпаренные, чиновники и военные плотно занялись народом, до которого не было дела века прежде, казалось, они (или им) поставили задачу в считанные недели ассимилировать безъязычных дикарей, перелепить их в примерных граждан, ознакомить и принудить ко всем нормам.
Не было никакой нужды огромной розийской армии в горстке призывников из малого, к тому же, народа. Но кто-то от кого-то в таинственных далях ждал отчёта о проделанной с населением работе. Штатно тлел по стране призыв лета-осени 6518 года. А то и просто показалось кому-то забавным наковырять строевых единиц в глубинке – случались и такие забавы.
Призывного возраста, не обременённый детьми, на вид здоровый, в высотном поселении Нами-Аттала-Шийашш нашёлся только один Ксаверов Корней Ксаверьевич. Все прочие обстоятельства его жизни были блистательно проигнорированы.
- Иди с этими людьми и исполняй всё, что они тебе скажут, - произнёс Ксавер.
И Корней не посмел ослушаться.
9 и 10
@темы: жизнь волшебная, среди миров, работа над сюжетом