Глава 16
1.
2.
читать дальше- У вас есть муж...
Нет у неё мужа.
- ...или родственники, которые могут вас забрать?
Нет родственников таких.
- Или друзья?
У неё нет друзей!
- Ваша младшая дочка сейчас у бабушки?
Силуэт участливой женщины Варвары расплывался в глазах, вместе со всем миром, вместе с двумя примчавшимися без спросу девочками, что обнимали маму. «Будто охраняют её» - совсем невпопад представилось Агнии.
Именно в этот момент она наконец-то вспомнила лицо своего мужа.
- Тогда поедемте с нами, вам нехорошо... - предложила Варвара, но Агния развернулась обратно, чтобы уже по своей воле вбежать в кабинет, из которого десять минут назад не чаяла выбраться. В минуты ею, трусившей официальных любых бумаг, было составлено заявление, незамедлительно принятое, и в полном внимании к Агнии был готов всё так же терпеливо слушать её, сколько понадобится, сотрудник…
Она рассказывала долго и подробно, быстро, сбиваясь и начиная снова, всё, что имело отношение к похищению Эгле, и в одном строю – о том, о чём с самого её рождения предпочитала молчать. Она не глядела на то, как на некрасивые вещи отреагирует следователь, и так торопилась донести всё, что только память подбрасывала с угрожающей скоростью, будто предполагала умереть, замолчав.
И вот она очнулась и снова обнаружила себя в казённом кабинете, и кабинет не имел больше силы над ней. Опустив голову, бессердечная мать, она ждала вердикта о своей душе от этого незнакомого человека, и была готова принять любые слова о своей бесчестности. Только бы нашли они… нашли её дочь.
Но следователю было не до морального облика Агнии. Даже признание в том, что прогоняла девочку из дома, чтобы насладиться беззаботной любовью, не подвигло его в гневе вскочить и Агнию арестовать, даже слова о том, как выгнала Мартына, когда тот просил о помощи. И она догадалась, почему так: отвлекаться на воспитание и порицание взрослых женщин бесполезно и нерационально здесь, когда, быть может, каждая минута на счету.
Больные приступы прозорливости ещё не раз настигнут её в этот день.
Человек поднял на неё профессиональный взгляд и сказал:
- Спасибо за информацию. Если вспомните что-то важное ещё, здесь мой телефон. Сейчас идите домой, мы с вами скоро свяжемся. Не переживайте, поиски уже ведутся.
И ещё сказал, чтобы она поискала дневник Эгле.
«Какой дневник», не понимала Агния, так как слова звучали ей то гулко, то плоско, и от половины из них остались только вымытые оболочки. «Девочки часто ведут дневнички», пояснил следователь, «такие, розовые, как, ну, ваша майка», с внезапной брезгливостью напоследок.
***
«Ваша младшая дочь у бабушки?» Странно, черноволосая женщина, которую Агния впервые увидела сегодня, предположила это, а сама Агния и понятия не имела, куда ускользнула Линда. Не поинтересовалась, как и всегда.
Кажется, её не первый таксист согласился подвести, потому что предыдущим не захотелось связываться с невпопадной, как под веществами, крашеной тёткой в распахнутом длинной пальто.
Взбежала к Белинде и затрезвонила. Ей вдруг захотелось самолично, а не по телефону убедиться, что Линда здесь.
- Линда! Линда, пойдём домой… собирайся… Линда… где? – не поздоровавшись, с порога. Сухопарая, ещё больше понеприятневшая на лицо за последние годы Белинда, ничего не понимая, но почуяв опасность, загородила дверной проём:
- Ты что, пьяна? Ну-ка посмотри на меня!
- Где она? Я хочу забрать мою дочь!
- Солныш…
- Хватит! – взвизгнула Агния, - Пропустите меня! Я за Линдой. Мне… мне надо. Нам надо домой. Иди ко мне!
Но выглянувшая огромными глазами из-под руки Белинды Линда быстро-быстро замотала головой: такая мама её пугала.
- Случилось – что? – Белинда одним взглядом показала, что не оставила незамеченной всю встрёпанность Агнии.
- Я, я в милиции была… Э-эгле. Украли. Наверное, её убьют. Наверное. Вот так. Отдайте мне Линду. Отпустите её.
Линда побежала в глубь квартиры: прятаться.
Лицо Белинды от внезапной новости переменилось вплоть до наносекундного всплеска ужаса и сострадания, но она быстро переварила замешательство в себе, чтобы отреагировать не как любой среднестатистический человек.
- Ну что же, солнышко. Украли дочь? Тебе повезло. Теперь ты абсолютно свободна и можешь катиться к своему молокососу. А внучку я тебе больше не отдам никогда – с тобой опасно. Я не буду разбираться в твоих делах и возиться с тобой тоже, мне бы на Линду сил иметь. Поэтому прекрати вопли и убирайся. Забудь о нас. Убирайся прямо сейчас! Иди! Иди!
***
Дома отбрасывала шторы с каждого окна, впуская полуденный свет и не замечая рези в глазах, так как страх одиночества был сильней. Вот комната дочерей при этом белом свете. Едва пять раз с лета сюда заходила. Так внезапно пустынно кругом. Пылинки в солнечном снопе, разрезающем комнату на две неравные доли. Кровать справа разобрана, простынь в бабочках съёжилась, в складках красовались какие-то крошки, продолжавшиеся на пушистом коврике в форме сердечка… расчёска-щётка там же, и сразу несколько отверстых косметичек и баулов – следы рьяных поисков… чего-то. И всё, что не стало их целью, сваливалось на полу же. Вместе с вещами «наружными» - резиночками, игрушками на брелках, носками… Одним словом, беспорядок, визуально знакомый Агнии, который она много лет уже не детализирует. Но сегодня придётся: надо обнаружить то, что в этой комнате принадлежат Эгле. Агния всматривается в розоватую пенку из вещей и не видит.
Вот та розовая тетрадка - дневничок?! Агния делает шаг, наклоняется, этого достаточно, чтобы увидеть «по географии». Слева, напротив двери (с середины комнаты внезапно видно!) обстановка резко менялась. Узкая кровать, укутанная жаккардовым покрывалом без единой морщинки, ни полоски белья не проглядывает. Агния не знала, когда в доме появился новый предмет мебели. Она подошла и провела рукой по спинке. Самое жёсткое и компактное ложе, видимо, что можно найти в мебельном. Так, Эгле сама притащила, сама собрала здесь, так как Агния и думать забыла, что ей практически негде спать?! Или кто-то помогал? Письменный стол – он мало пригоден для письменности, так как завален одеждой и журналами Линды.
Агния не может сосредоточиться – такое было не раз, когда она не понимала, что именно должна в ближайшие минуты сделать. Эмоциональная усталость смешивала события утра с долгими утренними же воспоминаниями – будто одни хватали за хвост другие и кружили, врастая взаимно смыслами… надо поесть, чтобы стало лучше? Переодеться? Вымыть голову? Но не то… эта кровать!
А вот, представила Агния, вот если бы ей самой в четырнадцать лет вручили денег и сказали, чтобы сама выбрала в магазине себе мебель и сама приволокла домой, а если не может, то пусть ищет того, кто помог бы. Нет, ей в четырнадцать даже подумать страшно было, что можно настолько серьёзно проконтактировать с внешним миром. "Они оберегали меня от всего. Все кругом были в курсе, что я девочка особенная." Но почему Эгле не напомнила? Не напомнила, ни разу не попросила денег сверх того, что дадено, даже если Агния забывала о них в срок. И... и это вообще не новая кровать.
«Вот так. Быть может, и я на её место не хотела бы о себе лишний раз напоминать?» Мысль - на год назад… «Был надувной матрас. На этих ненавистных антресолях! Я сказала о нём и не вспоминала больше, даже не показала, где именно. И когда летом смотрела, какую она книгу читает, хоть и отметила, что Эгле до сих пор на нём спит, но тут же забыла, отвлеклась… о нет!»
Стояла посреди комнаты и не шевелилась от стыда, будто кто-то на неё смотрел и знал каждую мысль. Потом опустилась на колени, попутно уколовшись какой-то брошкой: заглянуть под кровать. Надо было начинать это тяжёлое дело, осмотр вещей дочери и поиск зацепки. Позже к ней зайдут оперативники, с тем же, но ей надо быть оперативнее, ей надо успеть многое понять!
Под кроватью, где был совершенно чистый, без соринки, пол, стояли только две обувные коробки. Тайники? Но там были босоножки и кроссовки. В кроссовках несколько пакетиков силикагеля. Тогда дрожащими руками Агния перевернула их подошвами кверху: узнать размер.
Сняла покрывало, загоняя в угол неловкость, вынула одеяло из пододеяльника, прощупала плоскую подушку, заглянула под матрас. Она нашла фонарик и учебник физики, между страниц которого ничего постороннего не лежало. Растерянность не сразу обратила её к одёжному шкафу, что принадлежал Линде. Логика: поскольку для Эгле специально не предоставлено место, она могла попробовать договориться с младшей сестрой. Попробовать. Агнию охватили сомнения. Какие-то слова настойчиво просились на поверхность. Линда и Эдгар, что-то насмешливо вопрошающие у Эгле. Агния нахмурилась и волевым усилием отворила дверцы. Перебрала вешалки: Линдино, Линдино, на дне шкафа – её же. Полочки в отдельной секции. Чтобы не ошибиться и не пропустить важное, решилась и принялась вынимать и складывать их содержимое на пол. Хотя две полки как-то сразу бросались в глаза среди мятого выпучивания прочих. Приходилось поверить, что эти две полки, кровать и коробки с обувью исчерпывают места, где хранится личное имущество Эгле, всё, какое есть, плюс крючок в прихожей. Агния почему-то сразу поверила.
«Я… я делаю обыск!» Одну полку занимали стопка учебников и стопка тетрадей, между ними папка на молнии. На второй – одежда. Юбка, блузки обёрнуты вокруг картонок, чтобы не мялись. Джинсы и бежево-жёлтый свитер скручены в рулоны. Тканевая клетчатая дорожная сумка, которую Агния вспомнила. «Всё-таки плохо я её встретила… нет, отвратительно. Ошиблась с числами, но вместо того, чтобы исправить ошибку… За полночь было. Одна по городу, с этой сумкой. В электричке одна. В самолёте одна. А я боюсь летать. Если бы меня в четырнадцать на самолёте отправили…»
А если бы я в четырнадцать одна осталась?
В сумке хранилась летняя одежда. Вещи одна к другой пригнаны, каждая в отдельном пакете. Можно хоть сейчас уезжать с ними. Сверху два пакета, для белья и носков с колготками. В кармашке документы. Вот такая у Эгле фотография на паспорт… Двадцать девятое февраля.
Захлопнула, убрала маленькую книжечку. Не видеть её лица.
Ей уже не четырнадцать, я и этого не вспомнила. Но не потому, что двадцать девятого в этом году нет. Зато подарок отменный приготовила: отправила неизвестно куда. Где же ты, Эгле была? С этим парнем, но где? Если он такой же школьник, какие у него могут быть возможности, да и не об этом ли кричали его родители, не о том, что сами ничего не знали?! И не за это ли время случилось то, из-за чего тебя похитили? Но в любом случае - из-за меня. Так странно. Из-за меня ей не дожить до пятого дня рождения.
Как это странно. Так держалась за Эдгара в начале этой весны, так просто и безразлично расстались сегодня. Почему в марте не сказала ему «мне всё равно»? А год назад? Да почему же его, бесполезного и себялюбивого, давно не прогнала? Что такого в нём было? Надеялась, его молодость бросит счастливый отблеск на меня? Даже не вспомнить, что чувствовала к нему, чтобы это оценить. Прогнала же тех, кто слабее. Эгле и Линду.
Перелистывает учебники, протряхивает каждый. Кроме нескольких чистых закладок – да ничего. Переходит к тетрадям. Это труднее. В них отпечаток личности, тетради – это манускрипты. Тетради без полиэтиленовых обложек, о которых Линда, смеясь, говорила. Дешёвые, однотонные, общие и тонкие. Очень мелко, но отчётливо заполненные клетки: ясный, мягкий для чтения почерк. Будто пером писала. Слева числа проставлены, далее работа. Невероятно красиво. Ни лишнего значка, ни исправления… светлые страницы, идеальные конспекты, домашние, самостоятельные, контрольные, лабораторные... Ни календарика в тетрадках не забыто. Агния вдруг догадалась, что они следуют в стопке хронологически, а разный цвет обложек соответствует разным предметам. Верхняя стопка разноцветная: она в работе, её Эгле с собой носила. Агния просмотрит все подряд и тщательно. Что она должна увидеть? Не знает, но если будет нечто, она не пропустит.
И не пропустила. Вдруг по полям, не очерченным, но бережно соблюдаемым, побежали миниатюрные человечки. Со скоростью тока, пронзившего Агнию от неожиданной встречи. Рассеянность убьёт её когда-то! Ведь только что видела безупречную графику схем, таблиц, чертежей в предыдущих тетрадях, ладные изображения каких-то химических посудин с трубками, но не осознала, что это значит - но эти фигурки, одним росчерком вызванные танцевальные движения в окружении завитушек, лент, цветов, фигурки летящие, плачущие, размышляющие и рисующие себе символические двери на следующую страницу?!
Так-то - дочь оказалась рисовальщицей не хуже, чем она. Или лучше, учитывая, что специально не училась и ей не понадобились дорогая бумага, правильные краски, только шариковые синие ручки и простой карандаш. И время, пока идёт урок. Рисунки на полях возникли лавинообразно во всех тетрадях, начиная с одиннадцатого января… что это за дата чудная? Целые страны, где гуляли единороги, небеса, заселённые крылатым народом, парусники, солнца и луны…. и закаты легко отличить от рассветов. И обязательная дверь на следующую страницу. Вместе с конспектами, с решением задач, рядом со схемами и графиками. Будто Эгле удвоила доступное ей время, раздвинула пространство!
И там же - человечки другого цвета, другой рукой пририсованные, не столь умело, но уверенно, рядом…
Агния смотрела долго, пока не начала читать эти картинки бегло и легко. Историю любви.
Пока я суеверно боялась делать то, что хотелось, она просто рисовала. Свободно и прекрасно.
Две верхние тетради, последние. Там Агния не нашла рисунков. Одна оказалась дневником, но тем, что для оценок, а не личным. Впрочем, личного у Эгле и нет – уже поняла. Но последняя тетрадь, чёрная, на сто листов, оказалась стократ информативнее, чем любой из них. День за днём, всё так же ровно и чисто, в ней Эгле записывала свои расходы. Каждую мелочь, будь она хоть за три ре – дата и цена. В конце месяца остаток и список необходимого. Агния обнаружила там очень мало пунктов типа кино, зато много транспортных. И, само собой, все учебники и тетради, обувь и одежда, и кровать. Агния пролистывала медленно и пыталась анализировать данные, как уж умела. Не очень-то дешёвым оказалось всё это, даже учитывая вторичный рынок мебели. Эгле приходилось тщательно раскраивать кусок щедрот, что казались Агнии очень достойными и она гордилась тем, сколько может выдать двум дочерям на карманные расходы. Сумма для Линды – вот она, под ногами, в виде мишуры, так полюбившейся ей с памятного похода в игрушечный магазин. Легко покупает, легко теряет, легко раздаёт приятельницам. Одежда и обувь чаще всё равно за Белиндой. В чёрной тетради Эгле вперемежку с самоотчетами по расходам – разнообразные справочные заметки и памятки. Вот режимы работы магазинов. Почты, банка, поликлиники… фамилии, телефоны, адреса. Вот запись «талон для Л. к стоматологу».
Вдруг Эгле болела чем-то и тоже не сказала? Агния терпеть не может больниц и даже упоминания о медицине, но вот по этой тетради теперь обязательно изучит, сколько раз и когда Эгле бывала в поликлинике.
Подарок для С.. Все лично знакомые люди (кроме учителей) инициалами указаны.
Расписание занятий. Изменения в расписании… Агния не выдержала – открыла последнюю запись. Вчера. Яблоки – 1.45 кг. А перед этим – итог за март. Март, который предстоит сейчас изучить по этой тетради, чтобы понять, сколько и за что Эгле вынудил заплатить каприз Агнии.
Что же так тошно от этих "яблок"?
А из дневника, того, что для оценок, а не для чувств, выпала фотография, сложенная вчетверо, и конечно Агния не смогла понять, что за девушка с вязанием запечатлена на ней. Наверное, надо отдать милиции.
Она долго стояла, прислонившись к шкафу, сжимая чёрную тетрадь, и увидела эту комнату, эти вещи, как два послания.
"Это не мой дом, так что наплевать, будет ли в нём порядок, мне всё равно!"
"Это не мой дом, я не имею права расположиться здесь так, как удобно, так что следует тщательно убирать за собой".
Им со мной одинаково холодно. Линда всегда искала моего внимания, поэтому требовала подарки и деньги – того, что от меня можно получить.
Эгле не раз хотела поговорить со мной, она без конца старалась сделать что-то полезное, чтобы создать о себе благоприятное впечатление.
Я убегала от них, как от воплощения моих ошибок, позора, неприятностей, представления о некрасивом в жизни, неудобном и опасном. Стоит мне увидеть их – и я не контролирую себя, так как вспоминаю что-то нехорошее. "Правильность" Эгле сильно колет глаза. Её смелость и самостоятельность. А Линда – как моё зеркало, как сожаление о прошедшем детстве, карикатура моих слабостей. Я превзошла саму себя в умении абстрагироваться от некоторых реально существующих людей в их присутствии! Так это всё был стыд. Я не русалка, как хотела о себе думать, не русалка, чьё право на красивую странность закреплено легендами. Я просто никчёмный человек, проспавший тридцать пять лет своей жизни. Сложный дефектный прибор, вдруг заработавший от удара. Они были причиной моих страданий; так почему я ценю их, заставивших когда-то меня думать о смысле жизни и напрягать душевные мышцы, меньше, чем всяких разных, ублажающих меня, но чужих и временных мужчин? Почему?
Они же… мои? Плоть от плоти? Могли бы быть… моими? Девочки?
Я сама? Могла бы? Иначе, по-другому, к ним, с ними, могла бы, они бы мне ответили? Могла бы, хотя бы теоретически, стать для них - …
Спрашивала ведь себя, и не раз, и ответ всегда был – не могла и не хотела.
Белинда встанет стеной, не позволит больше видеться с Линдой, а Эгле замучает и убьёт неведомый маньяк. Их больше нет. Нет их. Не будет со мной. Никогда. Не встретиться. Не объяснить. Не узнать. Не услышать. Не вернуть.
Отдала на растерзание – а иначе как избавиться было, верно? Ты, которая не может видеть крови из пальца.
Стук в окно. Кровь остановилась в жилах - всё-таки седьмой этаж. Так же страшно было оставаться в этой квартире ночами, когда вернулась в Лесошишенск пятнадцать лет назад. Но сейчас день… а по ту сторону стекла сидит на подоконнике ворона и смотрит на Агнию, чёрная, как комок, заполнивший душу её без остатка, и клюёт стекло.
Та самая, от которой пряталась Агния в другой комнате, ворона, что пятнадцать лет назад караулила колыбель. Это злобная ведьма, которая хотела отобрать младенца, но муж не позволил, а вот сейчас наконец-то удалось, и смотрит победно на мать, которая раз-ре-шила!
«Он отпустил меня, зная, что не могла пока, дал мне время, много времени, чтобы я стала сильной, чтобы смогла защитить нашу дочь, когда не станет его… он доверил мне самое дорогое, но я не уберегла! Не приняла дар.»
Подходит, чтобы резко ударить по стеклу, отпугивая мерзкую птицу:
- Убирайся! Не подходи! Не смей!
И падает, прижимается к холодной батарее, долго зовёт: вернись, вернись!
И уже не знает точно, кого зовёт – её, его.
3.
1.
2.
читать дальше- У вас есть муж...
Нет у неё мужа.
- ...или родственники, которые могут вас забрать?
Нет родственников таких.
- Или друзья?
У неё нет друзей!
- Ваша младшая дочка сейчас у бабушки?
Силуэт участливой женщины Варвары расплывался в глазах, вместе со всем миром, вместе с двумя примчавшимися без спросу девочками, что обнимали маму. «Будто охраняют её» - совсем невпопад представилось Агнии.
Именно в этот момент она наконец-то вспомнила лицо своего мужа.
- Тогда поедемте с нами, вам нехорошо... - предложила Варвара, но Агния развернулась обратно, чтобы уже по своей воле вбежать в кабинет, из которого десять минут назад не чаяла выбраться. В минуты ею, трусившей официальных любых бумаг, было составлено заявление, незамедлительно принятое, и в полном внимании к Агнии был готов всё так же терпеливо слушать её, сколько понадобится, сотрудник…
Она рассказывала долго и подробно, быстро, сбиваясь и начиная снова, всё, что имело отношение к похищению Эгле, и в одном строю – о том, о чём с самого её рождения предпочитала молчать. Она не глядела на то, как на некрасивые вещи отреагирует следователь, и так торопилась донести всё, что только память подбрасывала с угрожающей скоростью, будто предполагала умереть, замолчав.
И вот она очнулась и снова обнаружила себя в казённом кабинете, и кабинет не имел больше силы над ней. Опустив голову, бессердечная мать, она ждала вердикта о своей душе от этого незнакомого человека, и была готова принять любые слова о своей бесчестности. Только бы нашли они… нашли её дочь.
Но следователю было не до морального облика Агнии. Даже признание в том, что прогоняла девочку из дома, чтобы насладиться беззаботной любовью, не подвигло его в гневе вскочить и Агнию арестовать, даже слова о том, как выгнала Мартына, когда тот просил о помощи. И она догадалась, почему так: отвлекаться на воспитание и порицание взрослых женщин бесполезно и нерационально здесь, когда, быть может, каждая минута на счету.
Больные приступы прозорливости ещё не раз настигнут её в этот день.
Человек поднял на неё профессиональный взгляд и сказал:
- Спасибо за информацию. Если вспомните что-то важное ещё, здесь мой телефон. Сейчас идите домой, мы с вами скоро свяжемся. Не переживайте, поиски уже ведутся.
И ещё сказал, чтобы она поискала дневник Эгле.
«Какой дневник», не понимала Агния, так как слова звучали ей то гулко, то плоско, и от половины из них остались только вымытые оболочки. «Девочки часто ведут дневнички», пояснил следователь, «такие, розовые, как, ну, ваша майка», с внезапной брезгливостью напоследок.
***
«Ваша младшая дочь у бабушки?» Странно, черноволосая женщина, которую Агния впервые увидела сегодня, предположила это, а сама Агния и понятия не имела, куда ускользнула Линда. Не поинтересовалась, как и всегда.
Кажется, её не первый таксист согласился подвести, потому что предыдущим не захотелось связываться с невпопадной, как под веществами, крашеной тёткой в распахнутом длинной пальто.
Взбежала к Белинде и затрезвонила. Ей вдруг захотелось самолично, а не по телефону убедиться, что Линда здесь.
- Линда! Линда, пойдём домой… собирайся… Линда… где? – не поздоровавшись, с порога. Сухопарая, ещё больше понеприятневшая на лицо за последние годы Белинда, ничего не понимая, но почуяв опасность, загородила дверной проём:
- Ты что, пьяна? Ну-ка посмотри на меня!
- Где она? Я хочу забрать мою дочь!
- Солныш…
- Хватит! – взвизгнула Агния, - Пропустите меня! Я за Линдой. Мне… мне надо. Нам надо домой. Иди ко мне!
Но выглянувшая огромными глазами из-под руки Белинды Линда быстро-быстро замотала головой: такая мама её пугала.
- Случилось – что? – Белинда одним взглядом показала, что не оставила незамеченной всю встрёпанность Агнии.
- Я, я в милиции была… Э-эгле. Украли. Наверное, её убьют. Наверное. Вот так. Отдайте мне Линду. Отпустите её.
Линда побежала в глубь квартиры: прятаться.
Лицо Белинды от внезапной новости переменилось вплоть до наносекундного всплеска ужаса и сострадания, но она быстро переварила замешательство в себе, чтобы отреагировать не как любой среднестатистический человек.
- Ну что же, солнышко. Украли дочь? Тебе повезло. Теперь ты абсолютно свободна и можешь катиться к своему молокососу. А внучку я тебе больше не отдам никогда – с тобой опасно. Я не буду разбираться в твоих делах и возиться с тобой тоже, мне бы на Линду сил иметь. Поэтому прекрати вопли и убирайся. Забудь о нас. Убирайся прямо сейчас! Иди! Иди!
***
Дома отбрасывала шторы с каждого окна, впуская полуденный свет и не замечая рези в глазах, так как страх одиночества был сильней. Вот комната дочерей при этом белом свете. Едва пять раз с лета сюда заходила. Так внезапно пустынно кругом. Пылинки в солнечном снопе, разрезающем комнату на две неравные доли. Кровать справа разобрана, простынь в бабочках съёжилась, в складках красовались какие-то крошки, продолжавшиеся на пушистом коврике в форме сердечка… расчёска-щётка там же, и сразу несколько отверстых косметичек и баулов – следы рьяных поисков… чего-то. И всё, что не стало их целью, сваливалось на полу же. Вместе с вещами «наружными» - резиночками, игрушками на брелках, носками… Одним словом, беспорядок, визуально знакомый Агнии, который она много лет уже не детализирует. Но сегодня придётся: надо обнаружить то, что в этой комнате принадлежат Эгле. Агния всматривается в розоватую пенку из вещей и не видит.
Вот та розовая тетрадка - дневничок?! Агния делает шаг, наклоняется, этого достаточно, чтобы увидеть «по географии». Слева, напротив двери (с середины комнаты внезапно видно!) обстановка резко менялась. Узкая кровать, укутанная жаккардовым покрывалом без единой морщинки, ни полоски белья не проглядывает. Агния не знала, когда в доме появился новый предмет мебели. Она подошла и провела рукой по спинке. Самое жёсткое и компактное ложе, видимо, что можно найти в мебельном. Так, Эгле сама притащила, сама собрала здесь, так как Агния и думать забыла, что ей практически негде спать?! Или кто-то помогал? Письменный стол – он мало пригоден для письменности, так как завален одеждой и журналами Линды.
Агния не может сосредоточиться – такое было не раз, когда она не понимала, что именно должна в ближайшие минуты сделать. Эмоциональная усталость смешивала события утра с долгими утренними же воспоминаниями – будто одни хватали за хвост другие и кружили, врастая взаимно смыслами… надо поесть, чтобы стало лучше? Переодеться? Вымыть голову? Но не то… эта кровать!
А вот, представила Агния, вот если бы ей самой в четырнадцать лет вручили денег и сказали, чтобы сама выбрала в магазине себе мебель и сама приволокла домой, а если не может, то пусть ищет того, кто помог бы. Нет, ей в четырнадцать даже подумать страшно было, что можно настолько серьёзно проконтактировать с внешним миром. "Они оберегали меня от всего. Все кругом были в курсе, что я девочка особенная." Но почему Эгле не напомнила? Не напомнила, ни разу не попросила денег сверх того, что дадено, даже если Агния забывала о них в срок. И... и это вообще не новая кровать.
«Вот так. Быть может, и я на её место не хотела бы о себе лишний раз напоминать?» Мысль - на год назад… «Был надувной матрас. На этих ненавистных антресолях! Я сказала о нём и не вспоминала больше, даже не показала, где именно. И когда летом смотрела, какую она книгу читает, хоть и отметила, что Эгле до сих пор на нём спит, но тут же забыла, отвлеклась… о нет!»
Стояла посреди комнаты и не шевелилась от стыда, будто кто-то на неё смотрел и знал каждую мысль. Потом опустилась на колени, попутно уколовшись какой-то брошкой: заглянуть под кровать. Надо было начинать это тяжёлое дело, осмотр вещей дочери и поиск зацепки. Позже к ней зайдут оперативники, с тем же, но ей надо быть оперативнее, ей надо успеть многое понять!
Под кроватью, где был совершенно чистый, без соринки, пол, стояли только две обувные коробки. Тайники? Но там были босоножки и кроссовки. В кроссовках несколько пакетиков силикагеля. Тогда дрожащими руками Агния перевернула их подошвами кверху: узнать размер.
Сняла покрывало, загоняя в угол неловкость, вынула одеяло из пододеяльника, прощупала плоскую подушку, заглянула под матрас. Она нашла фонарик и учебник физики, между страниц которого ничего постороннего не лежало. Растерянность не сразу обратила её к одёжному шкафу, что принадлежал Линде. Логика: поскольку для Эгле специально не предоставлено место, она могла попробовать договориться с младшей сестрой. Попробовать. Агнию охватили сомнения. Какие-то слова настойчиво просились на поверхность. Линда и Эдгар, что-то насмешливо вопрошающие у Эгле. Агния нахмурилась и волевым усилием отворила дверцы. Перебрала вешалки: Линдино, Линдино, на дне шкафа – её же. Полочки в отдельной секции. Чтобы не ошибиться и не пропустить важное, решилась и принялась вынимать и складывать их содержимое на пол. Хотя две полки как-то сразу бросались в глаза среди мятого выпучивания прочих. Приходилось поверить, что эти две полки, кровать и коробки с обувью исчерпывают места, где хранится личное имущество Эгле, всё, какое есть, плюс крючок в прихожей. Агния почему-то сразу поверила.
«Я… я делаю обыск!» Одну полку занимали стопка учебников и стопка тетрадей, между ними папка на молнии. На второй – одежда. Юбка, блузки обёрнуты вокруг картонок, чтобы не мялись. Джинсы и бежево-жёлтый свитер скручены в рулоны. Тканевая клетчатая дорожная сумка, которую Агния вспомнила. «Всё-таки плохо я её встретила… нет, отвратительно. Ошиблась с числами, но вместо того, чтобы исправить ошибку… За полночь было. Одна по городу, с этой сумкой. В электричке одна. В самолёте одна. А я боюсь летать. Если бы меня в четырнадцать на самолёте отправили…»
А если бы я в четырнадцать одна осталась?
В сумке хранилась летняя одежда. Вещи одна к другой пригнаны, каждая в отдельном пакете. Можно хоть сейчас уезжать с ними. Сверху два пакета, для белья и носков с колготками. В кармашке документы. Вот такая у Эгле фотография на паспорт… Двадцать девятое февраля.
Захлопнула, убрала маленькую книжечку. Не видеть её лица.
Ей уже не четырнадцать, я и этого не вспомнила. Но не потому, что двадцать девятого в этом году нет. Зато подарок отменный приготовила: отправила неизвестно куда. Где же ты, Эгле была? С этим парнем, но где? Если он такой же школьник, какие у него могут быть возможности, да и не об этом ли кричали его родители, не о том, что сами ничего не знали?! И не за это ли время случилось то, из-за чего тебя похитили? Но в любом случае - из-за меня. Так странно. Из-за меня ей не дожить до пятого дня рождения.
Как это странно. Так держалась за Эдгара в начале этой весны, так просто и безразлично расстались сегодня. Почему в марте не сказала ему «мне всё равно»? А год назад? Да почему же его, бесполезного и себялюбивого, давно не прогнала? Что такого в нём было? Надеялась, его молодость бросит счастливый отблеск на меня? Даже не вспомнить, что чувствовала к нему, чтобы это оценить. Прогнала же тех, кто слабее. Эгле и Линду.
Перелистывает учебники, протряхивает каждый. Кроме нескольких чистых закладок – да ничего. Переходит к тетрадям. Это труднее. В них отпечаток личности, тетради – это манускрипты. Тетради без полиэтиленовых обложек, о которых Линда, смеясь, говорила. Дешёвые, однотонные, общие и тонкие. Очень мелко, но отчётливо заполненные клетки: ясный, мягкий для чтения почерк. Будто пером писала. Слева числа проставлены, далее работа. Невероятно красиво. Ни лишнего значка, ни исправления… светлые страницы, идеальные конспекты, домашние, самостоятельные, контрольные, лабораторные... Ни календарика в тетрадках не забыто. Агния вдруг догадалась, что они следуют в стопке хронологически, а разный цвет обложек соответствует разным предметам. Верхняя стопка разноцветная: она в работе, её Эгле с собой носила. Агния просмотрит все подряд и тщательно. Что она должна увидеть? Не знает, но если будет нечто, она не пропустит.
И не пропустила. Вдруг по полям, не очерченным, но бережно соблюдаемым, побежали миниатюрные человечки. Со скоростью тока, пронзившего Агнию от неожиданной встречи. Рассеянность убьёт её когда-то! Ведь только что видела безупречную графику схем, таблиц, чертежей в предыдущих тетрадях, ладные изображения каких-то химических посудин с трубками, но не осознала, что это значит - но эти фигурки, одним росчерком вызванные танцевальные движения в окружении завитушек, лент, цветов, фигурки летящие, плачущие, размышляющие и рисующие себе символические двери на следующую страницу?!
Так-то - дочь оказалась рисовальщицей не хуже, чем она. Или лучше, учитывая, что специально не училась и ей не понадобились дорогая бумага, правильные краски, только шариковые синие ручки и простой карандаш. И время, пока идёт урок. Рисунки на полях возникли лавинообразно во всех тетрадях, начиная с одиннадцатого января… что это за дата чудная? Целые страны, где гуляли единороги, небеса, заселённые крылатым народом, парусники, солнца и луны…. и закаты легко отличить от рассветов. И обязательная дверь на следующую страницу. Вместе с конспектами, с решением задач, рядом со схемами и графиками. Будто Эгле удвоила доступное ей время, раздвинула пространство!
И там же - человечки другого цвета, другой рукой пририсованные, не столь умело, но уверенно, рядом…
Агния смотрела долго, пока не начала читать эти картинки бегло и легко. Историю любви.
Пока я суеверно боялась делать то, что хотелось, она просто рисовала. Свободно и прекрасно.
Две верхние тетради, последние. Там Агния не нашла рисунков. Одна оказалась дневником, но тем, что для оценок, а не личным. Впрочем, личного у Эгле и нет – уже поняла. Но последняя тетрадь, чёрная, на сто листов, оказалась стократ информативнее, чем любой из них. День за днём, всё так же ровно и чисто, в ней Эгле записывала свои расходы. Каждую мелочь, будь она хоть за три ре – дата и цена. В конце месяца остаток и список необходимого. Агния обнаружила там очень мало пунктов типа кино, зато много транспортных. И, само собой, все учебники и тетради, обувь и одежда, и кровать. Агния пролистывала медленно и пыталась анализировать данные, как уж умела. Не очень-то дешёвым оказалось всё это, даже учитывая вторичный рынок мебели. Эгле приходилось тщательно раскраивать кусок щедрот, что казались Агнии очень достойными и она гордилась тем, сколько может выдать двум дочерям на карманные расходы. Сумма для Линды – вот она, под ногами, в виде мишуры, так полюбившейся ей с памятного похода в игрушечный магазин. Легко покупает, легко теряет, легко раздаёт приятельницам. Одежда и обувь чаще всё равно за Белиндой. В чёрной тетради Эгле вперемежку с самоотчетами по расходам – разнообразные справочные заметки и памятки. Вот режимы работы магазинов. Почты, банка, поликлиники… фамилии, телефоны, адреса. Вот запись «талон для Л. к стоматологу».
Вдруг Эгле болела чем-то и тоже не сказала? Агния терпеть не может больниц и даже упоминания о медицине, но вот по этой тетради теперь обязательно изучит, сколько раз и когда Эгле бывала в поликлинике.
Подарок для С.. Все лично знакомые люди (кроме учителей) инициалами указаны.
Расписание занятий. Изменения в расписании… Агния не выдержала – открыла последнюю запись. Вчера. Яблоки – 1.45 кг. А перед этим – итог за март. Март, который предстоит сейчас изучить по этой тетради, чтобы понять, сколько и за что Эгле вынудил заплатить каприз Агнии.
Что же так тошно от этих "яблок"?
А из дневника, того, что для оценок, а не для чувств, выпала фотография, сложенная вчетверо, и конечно Агния не смогла понять, что за девушка с вязанием запечатлена на ней. Наверное, надо отдать милиции.
Она долго стояла, прислонившись к шкафу, сжимая чёрную тетрадь, и увидела эту комнату, эти вещи, как два послания.
"Это не мой дом, так что наплевать, будет ли в нём порядок, мне всё равно!"
"Это не мой дом, я не имею права расположиться здесь так, как удобно, так что следует тщательно убирать за собой".
Им со мной одинаково холодно. Линда всегда искала моего внимания, поэтому требовала подарки и деньги – того, что от меня можно получить.
Эгле не раз хотела поговорить со мной, она без конца старалась сделать что-то полезное, чтобы создать о себе благоприятное впечатление.
Я убегала от них, как от воплощения моих ошибок, позора, неприятностей, представления о некрасивом в жизни, неудобном и опасном. Стоит мне увидеть их – и я не контролирую себя, так как вспоминаю что-то нехорошее. "Правильность" Эгле сильно колет глаза. Её смелость и самостоятельность. А Линда – как моё зеркало, как сожаление о прошедшем детстве, карикатура моих слабостей. Я превзошла саму себя в умении абстрагироваться от некоторых реально существующих людей в их присутствии! Так это всё был стыд. Я не русалка, как хотела о себе думать, не русалка, чьё право на красивую странность закреплено легендами. Я просто никчёмный человек, проспавший тридцать пять лет своей жизни. Сложный дефектный прибор, вдруг заработавший от удара. Они были причиной моих страданий; так почему я ценю их, заставивших когда-то меня думать о смысле жизни и напрягать душевные мышцы, меньше, чем всяких разных, ублажающих меня, но чужих и временных мужчин? Почему?
Они же… мои? Плоть от плоти? Могли бы быть… моими? Девочки?
Я сама? Могла бы? Иначе, по-другому, к ним, с ними, могла бы, они бы мне ответили? Могла бы, хотя бы теоретически, стать для них - …
Спрашивала ведь себя, и не раз, и ответ всегда был – не могла и не хотела.
Белинда встанет стеной, не позволит больше видеться с Линдой, а Эгле замучает и убьёт неведомый маньяк. Их больше нет. Нет их. Не будет со мной. Никогда. Не встретиться. Не объяснить. Не узнать. Не услышать. Не вернуть.
Отдала на растерзание – а иначе как избавиться было, верно? Ты, которая не может видеть крови из пальца.
Стук в окно. Кровь остановилась в жилах - всё-таки седьмой этаж. Так же страшно было оставаться в этой квартире ночами, когда вернулась в Лесошишенск пятнадцать лет назад. Но сейчас день… а по ту сторону стекла сидит на подоконнике ворона и смотрит на Агнию, чёрная, как комок, заполнивший душу её без остатка, и клюёт стекло.
Та самая, от которой пряталась Агния в другой комнате, ворона, что пятнадцать лет назад караулила колыбель. Это злобная ведьма, которая хотела отобрать младенца, но муж не позволил, а вот сейчас наконец-то удалось, и смотрит победно на мать, которая раз-ре-шила!
«Он отпустил меня, зная, что не могла пока, дал мне время, много времени, чтобы я стала сильной, чтобы смогла защитить нашу дочь, когда не станет его… он доверил мне самое дорогое, но я не уберегла! Не приняла дар.»
Подходит, чтобы резко ударить по стеклу, отпугивая мерзкую птицу:
- Убирайся! Не подходи! Не смей!
И падает, прижимается к холодной батарее, долго зовёт: вернись, вернись!
И уже не знает точно, кого зовёт – её, его.
3.
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров
-
-
18.01.2020 в 18:53Линда - розововолосая, эгоистичная, себялюбивая. Родилась потому, что бабушка хотела родную кровиночку. А девочка оказалась не такой, какой хотела видеть бабушка. Не оправдала ожиданий, и даже строгое воспитание не помогло.
А с Эгле всё значительно сложнее. Вопросы без ответа.
Её отец выполнял Предназначение, которое ему было ведомо, а ей - нет. Что это за предназначение?
Почему среди многих женщин выбрал именно Агнию?
Думаю, что в следующих главах будет объяснение, почему так.
* * *
У Агнии как пелена с глаз упала. Она начала задумываться о том, до чего раньше ей не было никакого дела. Не поздно ли?
Думаю, что одиночество - закономерный итог. Что посеешь, то и пожнёшь.
И что-то мне подсказывает, что она начнёт стареть. Как будто запустится механизм. Хотя как знать. Может, и не будет так.
-
-
19.01.2020 в 00:47Но можно определённо сказать, Агнию он выбрал, потому что полюбил её, других причин нет.
Белинда, что бы ни случилось, любит внучку. Она, может, изначально переборщила с воспитанием, неправильно оценив особенности розововолосых девочек и свои силы, и это тесто с начала уже не перепечёшь. По-моему, что-то такое происходит со многими современными детьми. Линду можно пожалеть за отсутствие надёжного значимого взрослого.
Сейчас можно видеть немало фото женщин, которым, скажем 50, но выглядят почти юными. Так и с Агнией: получив призовую генетику, она не отказывается от интенсивного ухода за собой, ничего сверхъестественного. Ей всего 35 к тому же. Но для неё идея молодости во что бы то ни стало - обратная сторона страха смерти. Она избегает определённых мыслей, держится за свой определённый образ, поэтому настоящие переживания для неё как встряска. Теперь, конечно, что-то изменится, во всём характере. Куклу-Агнию, так выходит, я редко достаю и всё не одену правильно, но уже давно прошила ей седую прядь. Можно зачесать внутрь шевелюры, можно оставить на виду, и это всё она. Как ни странно, Агния и сейчас может кое-что для Эгле сделать.