Глава14
1.
2.
3.
читать дальшеСоня никогда не рассказывала им, как с Мишей сбегала от мира, так что о влиянии дурного примера заразительного думать не приходилось.
Так она узнала тайну взволнованных совещаний на переменах, обледенелых по колено брюк, одного комплекта учебников на двоих и странных блузок под свитер, что Эгле носила в школе.
Мартын привёз из дома стопку своих рубах, что носил года три назад, чтобы Эгле было во что переодеться – мама когда-то выстирала и выгладила их, сложила в пакет кому-то отдать, да и забыла в кладовке
Щажение родителей по причине самой их родительской природы представлялось сомнительным и невыразительным. Со дня рождения все трое от чистого сердца дулись друг на друга, атмосфера в семье закономерно испортилась. И вот Мартын, почти не внезапно, заявил, что надоело ему всё, и он, как когда-то вовсе и не в связи со ссорами, будет отныне ночевать у друзей. К своему стыду, он признавал, что размолвка с родителями играет ему на руку, а хочет он или нет, но поступок выглядит всего лишь взбрыком подростка. Манипуляцией. Только сбить со следа надо было. Называть телефон и адрес «друзей» он категорически отказался, но обещал каждый день после школы заходить домой.
Не прошло и двух дней, как его попытались запереть в собственной комнате и допросить через дверь. Догадаться маме, какие такие «друзья», было несложно.
- В квартире её родственников, которые надолго уехали, - «признался» тогда Мартын (лучшая ложь содержит экстремальное количество правды; прятаться всегда лучше под носом ищущего), - И я не скажу, где это, уж извиняйте. Следить за мной, на всякий случай, тоже не тратьте время.
Тогда же он раскрыл родителям, что то, что они считали волейбольной секцией – это паркур, полупризнанный вид опасного спорта. Предложил им включить комп в гостиной и по такой-то ссылке полюбоваться любительской съёмкой, чтобы имели представление о том, на что способен конкретно их сын. После этого его быстро выпустили: поверили, что станется с него спуститься из окна с шестого этажа. Ясно же, гибель непоправимей любых заскоков и увлечений.
А между тем с паркуром было покончено. Мартын просил отсрочку от тренировок, так как дачный режим предполагал строгую дисциплину иного рода и уважение к расписанию автобусов. Он повёл себя доверчиво и объяснил тренерам и команде, что имеет место любовь. На что в ответ Константин и Валентин попрощались с ним навсегда – «нас на бабу променял?» Их поддержали остальные. Мартын был обескуражен, всегда считая, что к их сообществу применимо понятие взаимовыручки и снисхождение к частным обстоятельствам, но знал же, что он прав, прав, и запретил себе переживать.
- Как и обещали – взашей, как только раз пропустил.
***
Люди вокруг менялись, и образ войны почему-то становился всё более отчётливым. Мартына и Эгле каждый вечер толкало на их «остров» желание оставить позади нагнетающееся в воздухе поле неприязни – безличной и объективной.
Неприятности множились с каждым днём.
- У нас быстро почти кончились деньги. Проезд, в основном. Только проезд, еда и немного другой ерунды, самое необходимое. Мы подсчитали, сколько стоит туда-сюда ездить, вышло, что вторую неделю не получится уже. Даже если одними огурцами из подвала питаться. Знаешь, нам совершенно не хотелось, чтобы всё стало нормально и можно было по домам вернуться. Эгле домой не звонила, чтобы узнать, что там её мама, не передумала ли. Мы просто наблюдали, в чём ходит в школу Линда. Пока в строгих и скромных платьях, значит, как Эгле сказала, она всё ещё у бабушки живёт. Но это мы так, чтобы в курсе быть. Мы ни разу не пожалели. Мы ни разу не пожалели, что Эгле нельзя было у тебя пожить. Мы с ней ни о чём не жалели!
«Ходишь в школу? Ну ты и дура, тебя-то никто на поводке не держит», - заявила ей Линда, вечно кислая, недовольная столь длительным проживанием у бабушки, ненавидящая эту самую школу.
«Мы обязательно должны учиться и не пропускать», - это Эгле каждый день Мартыну повторяла, - «У нас не акция протеста. Мы не должны вредить и сами себе».
____________________________________
- И мы стали искать работу.
***
- Забавно, я дала два обещания в своё время. Маме – не искать работу, пока в школе учусь. И себе, что никогда без билета не буду на общественном транспорте кататься. И вот мы дипломированные "зайцы", рано или поздно попадёмся. На дачном рейсовом нас кондукторы уже в лицо знают и, кажется, понимают, что такое мы творим, раз утром оттуда, а вечером туда. Однажды одной из них станет не всё равно, что мы дремлем стоя. Но междугородний останавливается возле посёлка через раз, да и долго от него до школы.
Эгле, пока Мартын метался по разным вакансиям, тщась найти такую подработку чтобы, чтобы по возрасту принимали, в удобное время, не слишком далеко от автобуса и чтобы оплачивали каждый час, спокойно нашла дело, не забредая далеко. В городской библиотеке работницы её знали давно и обожали за трудолюбие. То, почему она именно в их читальном зале круглый год делает уроки, Эгле объяснила честно – у её мамы проблемы со светобоязнью, в доме окна занавешены всегда и лампочки тусклые. В библиотеке висело объявление о наборе желающих сортировать и приводить в порядок документы из городского архива, ту часть, что предназначалась для публичного пользования горожанами по запросу. Платили не много, но характер работы, по мнению Эгле, это искупал. Её любознательность, любовь к порядку и желание принести пользу людям были счастливы.
Мартын же, не питая ни капли удовольствия от собственной работы - уборки снега, тем не менее не подвёл, не сдался, побежав просить денег у родителей.
_____________________________________
Счастливое, трудное, обжигающее время, когда столько сил уходило на борьбу с холодом. Огромная дача не подходила для зимы абсолютно. Камин годился, чтобы согреть после летнего ночного купания, заодно настраивая треском пламени сопутствующие беседы, но не противостоять зиме. Ни кухонного закутка, ни этажа-веранды тепло не достигало, не говоря о кирпичной половине. С нулём градусов приходилось иметь дело!К счастью, была печь в бане, точнее, банной комнате, что являлась счастливым примером дедушкиной интуиции, так как это помещение напрямую примыкало к дому и соединялось дверью. Нашлась маленькая переносная печка. В топку ушли поленья и немногий имеющийся уголь из запасов, которые должны были использоваться не раньше мая, чтобы подсушить дачу после зимы. В топку Мартын дерзко отправил кое-что из мелкой мебели, что захламляла, по его мнению, отличное пространство, и кучу других вещей, наплевав, что об этом скажется в будущем. Однажды в городе он поймал себя на том, что ищет глазами на дороге что-нибудь, что сгодится на дрова. Настал и день, когда он, взяв топор, вместе с Эгле отправился в ближайшую рощу, и поход тот запомнился тем, что по возвращению их отрезала от калитки стая худых собак с поджатыми к задним лапам хвостами.
Он тогда испугался больше Эгле. Но потом, когда сумели отбиться и прорваться в жильё, оставив все чурбаки и хворост на снегу, поразмыслил и сказал, что волки в заснеженном посёлке – это хорошо. Ведь люди, появись здесь, могли подобраться страшнее, и удачей было бы, если, показавшись этим возможным недобрым людям, стая их отпугнула бы.
Старались возвращаться засветло. Наблюдали с пригорка за улицей, где стоял дом, не появились ли следы машин, людей. Невозможно было замаскировать собственное пребывание, которое, особенно без колеи той же машины, выглядело странно на любой взгляд. Кто угодно заметит и дым из трубы, и растрепанное снежное покрывало во дворе, свет по ночам. Тропу вниз по склону к реке, где каждый вечер обновляли прорубь, ведь водопровод и колодец промёрзли, а воды требовалось немало. И Мартын рьяно занялся безопасностью.
Во внутренних ставнях на окнах насверлил глазков для наблюдения, замаскировав изолентой. Навесил дополнительные замки на обе входные двери – парадную и огородную, а также смастерил засовы с двух сторон на дверь межполовинной стены. В двух кирпичных башенках завывал ветер, нервируя и не позволяя заснуть, вынося с трудом собранное тепло, поэтому ими занялся в первую очередь: затянул парниковой плёнкой окошки в несколько слоёв, загерметизировав той же лентой, а сверху, прямо на рамы, набил доски. А вот в полуподвале – ещё одном гениальном элементе дачи! – расчистил подход к окну, выходящему в огород, отбил с него наледь, чтобы раскрывать створку в толщу снега. Это стал аварийных выход.
Всё действо продолжалось не один вечер и напоминало детскую игру – рытьё снежного туннеля сквозь огород, куда можно было попасть из подвала, установка сигнализации в виде гирлянды из жестянок, разработка инструкций на случай форс-мажоров. Размещение ежедневно пользуемых вещей с максимальной эргономичностью – как при тревоге, так и для экономии времени…
Эгле играла вместе с ним и не смеялась над серьёзностью защитника. Она разделяла все выдумки Мартына, как оправданные, так и избыточные, не притворялась в удовольствии ползания в снегу, разбора кладовой, подготовки отступления и ритуалах предосторожности. Так Мартын понял, что в детстве подобные забавы её обошли; он лез из кожи, чтобы ей было интересно.
_______________________
Было так, что на много километров вокруг, не считая людей в проносящихся по трассе машинах, были только они вдвоём, и радовались, не переставая, какой-нибудь ерунде, а потом другой, третьей, десятой ерунде, смеялись часами, не ловя себя на нелепости, и было так, что долго-долго молчали они вдвоём, двигаясь по дому в своих делах по отдельности, но чувствуя привязанными себя к концам одной и той же нити. А было, что не глядя в глаза и даже спиной к спине расположившись, слушали самое правдивое друг о друге, в точном соответствии с принятым ими правилом – говорить о желаниях и равно о нежеланиях. И понять спокойствие и беспокойство. И принять или бояться настоящего и будущего. И произнести такое, от чего загорались лица.
Тогда выходили они в ночь – по снегу, что и не собирался таять, под мартовские звёзды в стеклянно остановившемся жутком небе. Убедиться, что нет в мире никого, и даже вороны и волки редко налетали в заметённый посёлок ночью, а деревья, казалось, навсегда стали тенью самих себя.
- Однажды я поддался маминым уговорам хоть раз остаться дома, в выходные.
Мартын хотел бы, чтобы его услышали правильно. Именно поэтому он каждый день заявлял о своём житье-бытии маме и папе разное, менял показания – то говоря, что всё же он у друзей ночует, а не как сказано, то вовсе утверждал, что «сменил экземпляр» и встречается с другой девушкой. Он надеялся пронять их, чтобы задали правильные, без назидательно-удручённого характера вопросы. Чтобы был шанс объяснить им, что такое для него Эгле и почему он не может поступать иначе.
- Я не прощу себе этого. Она осталась одна только на ночь, а утром я сразу же вернулся. Конечно, как бы ничего и не случилось…
Она улыбалась и утверждала, что было всё в порядке. Но снова что-то сковало её изнутри. Мартын попросил рассказать, как, после долгого телефонного разговора, она провела ночь.
- Я лежу и смотрю в потолок. А там гнилушка светится одна-единственная. Я смотрю на неё, а она на меня. Это было долго. Наконец я сказала ей: уходи, пожалуйста. Она мигнула и исчезла.
_____________________________________
Ты открываешь мне меня – удивительно находить в заурядном безалаберном существе столько скрытых сил и подводных камней и не желать с ними расстаться, хотя лёгкостью жизни больше и не пахнет.
Когда ты делаешь отчаянное – у меня тревога здесь. Когда ты спокойно и разумно рассуждаешь, как будешь выживать на краю – здесь. А когда о чём-то думаешь и в глазах у тебя страх – то вот прямо здесь. Комок. И я не знаю, что смог бы сделать, чтобы это навсегда прекратилось.
Было тогда в Эгле какое-то саморазрушение, не объяснимое словами. Она во всём держалась как струна, на особенном напряжении душевных сил, потому что делала всё то, на что никогда раньше не осмеливалась, училась думать и чувствовать так, как когда-то только представляла себе. Она стала отчаянной. И это выходило за пределы вины, которую взял на себя Мартын, чтобы ей было хорошо. Она утверждала, что не чувствует себя виноватой за огорчение его родителей, а напротив, вправе втянуть Мартына в то, во что считает нужным, так как это их выбор. Ещё сказала она, что не надо им дожидаться мифических времён, когда они «заслужат» или «заработают» себе право на «полную жизнь». Было бы несправедливо откладывать свои представления о себе в поле возможного. И находила какие-то ситуации и приключения в то короткое время между школой и работой, работой и дорогой до остановки, а то и во время учёбы и работы. Могло показаться, что Эгле хочет изжить давно мешавшую ей робость, потому «нарывается» на общение с незнакомыми людьми, часто даже и неприятными ей. Что тренирует смекалку и реакцию, заходя в двери «посторонним вход запрещён», где находит фантастические объяснения своему присутствию. И что для постановки всех «галочек» ей необходимо разыграть несколько человек и не выдать свои неблаговидные намерения раньше времени. Хотя, конечно, злых шуток она себе не позволяла. Тренируя бойкость, не пользовалась похабными словами. А труднее было после эскапады не заругать себя, опомнившись, не одёргивать себя, оставаясь, тем не менее, всё той же Эгле с чувством меры и грани, за которую переходить нельзя. Ну а что Мартын? Ему нравилось это и пугало. Грань была между безбашенным весельем, которое слишком часто стояло у него в приоритете (когда-то), и между непонятным неспокойствием мира, воздуха, состояния между людьми, когда лавина-беда уже почти должна была сорваться. И уже не уверен был, Эгле ли заряжала его красивым сумасшествием, или же это пришло от него.
- Я считал – это она тебе назло. Или себе назло, чтобы жизнь не получилась такой, как ты сказала, унылой.
И вдруг понял. Каждый раз они оказывались чередой коротких обстоятельств в каком-то месте, где требовалась их помощь! Что-то, требующее немедленного и единомоментного усилия. С Эгле происходили вещи, которые свершались то ли без участия разума, то ли наоборот, в моменты особого просветления мыслительного аппарата, когда что-то делалось само собой и с таким сильным ощущением порядка и правильности действий и слов, что не надо было взвешивать их и обдумывать.
Острое торжество, короткая радость, а за этим Эгле оставалась в замешательстве и смущении: это... сделала она? Она на такое способна?
Эгле объясняла потом, что слишком много времени она потратила на свои переживания в жизни, слишком мало сделала добрых дел. Ведь достаточность судьбы не в богатстве и власти же мерить! И теперь, когда она убедилась, что, как ни странно, способна на решительные и спонтанные действия, ей нужно нагнать этот зазор между внутренними убеждениями и фактическими проявлениями. (Мартын, ты со мной?)
Мартын хотел бы быть только с ней вдвоём, добрые дела его не прельщали (теоретически разве что), но быстро он перестал сопротивляться. Эгле волшебная, и она приведёт в нежданное удивление, и он шёл за ней, разделить радость победы или же увести из-под удара.
И вдруг только сейчас, сидя под корнем дерева неизвестного мира, видит всю картину ясно, в высоте целостности - какая-то часть души Эгле торопила сделать всё то, на что она раньше не решалась. Успеть, потому что она ждала того, что случилось. Может, очень давно ждала, а потом получила сигнал, что времени ей отпущено немного.
Дикое, шальное, обжигающее время, похожее на фейерверк, восторг в моменты вспышек и настороженное опустошение ожидания между ними: а как если не повторится следующая доза счастья любого рода, растворится в пресном океане штатной событийности? Шальное, полное необъятной энергии и пронзительной усталости, безумства правоты и горьких, аргументированных сомнений – оно, их время. Их персональный реактор, сердце света и тепла в заледенелой скорлупке дома, большой камин из речных камней, видел, как они учат друг друга тому, чего не знали до сих пор, не сверяясь с часами и с общечеловеческим наследием, доверяя себе распробовать, что наносное и ложь, а что прекрасно и навеки для них освобождено. Пока не прогорал, и спешили тогда наверх под щит толстых одеял, измождёнными, забыться на несколько часов до будильника или, спустя глубокую ложбину тишины, тянуться друг к другу снова.
____________________________________________________
- И однажды утром в выходной притопали две… как бы моих бабушки. Единственный раз я забыл про засов, и банки тоже, выходит, не повесил. Они открыли своим ключом, а мы с Эгле – наверху. Спим так, что ничего не услышали. Даже как они поднимались.
Одна бабушка – это мамина мама, она не любит моего папу, обзывает плохим выбором, и меня, следовательно, тоже не очень любит. А вторая – её сестра. У неё детей не было, она не понимает, как можно пренебрегать внуками. Она адекватная. Живут вдвоём в деревне Кышино, спорят за жизнь жестоко, но не разъезжаются. Им весна в голову – даёшь рассаду огурцов, возомнили, что семена какие-то на даче завалялись, хотя это территория дедушки, который тоже «из вражеского рода».
Стоят возле тахты, одна на нас орёт, другая её тихомирит, вот такое фигоёмкое пробуждение у нас с Эгле было. Убиться веничком. Эгле умница, она с ними разговаривала, как на светском приёме, а я всё испортил – заорал бабкам, чтобы не пучеглазили и дали одеться.
На том были выдворены без права задержаться. Наскоро побросали вещи в сумки, а Эгле успела ещё сказать пожилым женщинам, что на кухне есть завтрак, только надо разогреть на спиртовке. И, выйдя на воздух, признала, что пора, наверное, домой. Месяца не прошло, а три недели – как раз. Выйдя в городе из автобуса, они задержались обсудить дальнейшую жизнь, не спеша расставаться, и подкатила к той остановке ярко-синяя машина. Эгле не поняла сразу, что из машины обращаются именно к ней, так как Эдгар рассекал на красной до сих пор. Мама, не спросив, как дела, снова просила не появляться пока дома. Мартын стоял не так далеко и слышал всё до единого слова. И куда-то исчез весь его боевой запал, зашумело в голове и застопорило волю и мысли от ненависти, а дамочка о розовых волосах даже не замечала высверливающего душу взгляда на себя в упор. Шорк – и нет великолепной тачки на дороге, только смущённая Эгле, смотрящая виновато, кусающая губы. Мартын обнимает её одной рукой, а другой набирает номер. Тренер Валентин сходу мятым голосом – быть не может, чтобы пьяный! – напомнил место Мартына подальше от правильных людей, но Мартын сказал:
- Ты мне без надобности. Дай телефон твоей Гайи.
- Эт-то с каких злобных сусликов?
- Хочу её киллером нанять. С винтовкой и лыжами. Заработает, тебе на опохмел даст. Диктуй, давай!
Очевидно, любопытство доломать свой треснувший шаблон пересилило неудовольствие, и Валентин прислал номер… но только, из вредности, не своей девушки, а подруги брата, тренера Константина. Йованну Мартын видел всего один раз, но только по голосу узнал сразу: человека, который школьную литературу предпочитал усваивать из-за дислексии и просто лени по аудиокнигам, не провести. Впрочем, Йованна-биатлонистка годилась ровно так же, как и её двоюродная сестра Гайя, к тому же обе оказались в одном помещении.
Две пары снимали по квартирке в Лесошишенске, все четверо обладали пылкими и иногда вздорными характерами, только девушки были умнее. Именно они придумали, для профилактики ссор и выкрутасов, вспышек жено- и мужененавистничества, время от времени сгонять братьев в одну из квартир и вместе заселяться в другую, «на генеральное проветривание тараканов» и стрессотерапию через девичник и мальчишник. Именно такой период был, на счастье, и Гайя с Йованной в пику излишне принципиальным парням с удовольствием пригласили Эгле пожить у них.
Агния смилостивилась через несколько дней.
___________________________________________________________
Он замолк, казалось, на полпути, что-то отказавшись добавить. Оборвал хвостик узла очередной суровой нитки, что надёргал вслепую за это время из верхней части мешка, чтобы наматывать для удобства держания на очищенную от пластмассовых наплывов рукоятку зубчатого ножа. Слой за слоем, не контролируя процесс, только эта механистичная нервозность движений рук выдавала, какое пекло творится у него внутри. Оборвал, разрезав палец и не заметив, не видя, конечно, и Сони с её горящими ушами и горько-сладостным расплавом в месте души.
- Она знала. Так-то, Сонь. Я хотел бы верить ей в том, что у тебя были особые мотивы. Убивать я не привык и не собираюсь, ты иди спокойно, а время покажет.
конец главы 14
глава 15
1.
2.
3.
читать дальшеСоня никогда не рассказывала им, как с Мишей сбегала от мира, так что о влиянии дурного примера заразительного думать не приходилось.
Так она узнала тайну взволнованных совещаний на переменах, обледенелых по колено брюк, одного комплекта учебников на двоих и странных блузок под свитер, что Эгле носила в школе.
Мартын привёз из дома стопку своих рубах, что носил года три назад, чтобы Эгле было во что переодеться – мама когда-то выстирала и выгладила их, сложила в пакет кому-то отдать, да и забыла в кладовке
Щажение родителей по причине самой их родительской природы представлялось сомнительным и невыразительным. Со дня рождения все трое от чистого сердца дулись друг на друга, атмосфера в семье закономерно испортилась. И вот Мартын, почти не внезапно, заявил, что надоело ему всё, и он, как когда-то вовсе и не в связи со ссорами, будет отныне ночевать у друзей. К своему стыду, он признавал, что размолвка с родителями играет ему на руку, а хочет он или нет, но поступок выглядит всего лишь взбрыком подростка. Манипуляцией. Только сбить со следа надо было. Называть телефон и адрес «друзей» он категорически отказался, но обещал каждый день после школы заходить домой.
Не прошло и двух дней, как его попытались запереть в собственной комнате и допросить через дверь. Догадаться маме, какие такие «друзья», было несложно.
- В квартире её родственников, которые надолго уехали, - «признался» тогда Мартын (лучшая ложь содержит экстремальное количество правды; прятаться всегда лучше под носом ищущего), - И я не скажу, где это, уж извиняйте. Следить за мной, на всякий случай, тоже не тратьте время.
Тогда же он раскрыл родителям, что то, что они считали волейбольной секцией – это паркур, полупризнанный вид опасного спорта. Предложил им включить комп в гостиной и по такой-то ссылке полюбоваться любительской съёмкой, чтобы имели представление о том, на что способен конкретно их сын. После этого его быстро выпустили: поверили, что станется с него спуститься из окна с шестого этажа. Ясно же, гибель непоправимей любых заскоков и увлечений.
А между тем с паркуром было покончено. Мартын просил отсрочку от тренировок, так как дачный режим предполагал строгую дисциплину иного рода и уважение к расписанию автобусов. Он повёл себя доверчиво и объяснил тренерам и команде, что имеет место любовь. На что в ответ Константин и Валентин попрощались с ним навсегда – «нас на бабу променял?» Их поддержали остальные. Мартын был обескуражен, всегда считая, что к их сообществу применимо понятие взаимовыручки и снисхождение к частным обстоятельствам, но знал же, что он прав, прав, и запретил себе переживать.
- Как и обещали – взашей, как только раз пропустил.
***
Люди вокруг менялись, и образ войны почему-то становился всё более отчётливым. Мартына и Эгле каждый вечер толкало на их «остров» желание оставить позади нагнетающееся в воздухе поле неприязни – безличной и объективной.
Неприятности множились с каждым днём.
- У нас быстро почти кончились деньги. Проезд, в основном. Только проезд, еда и немного другой ерунды, самое необходимое. Мы подсчитали, сколько стоит туда-сюда ездить, вышло, что вторую неделю не получится уже. Даже если одними огурцами из подвала питаться. Знаешь, нам совершенно не хотелось, чтобы всё стало нормально и можно было по домам вернуться. Эгле домой не звонила, чтобы узнать, что там её мама, не передумала ли. Мы просто наблюдали, в чём ходит в школу Линда. Пока в строгих и скромных платьях, значит, как Эгле сказала, она всё ещё у бабушки живёт. Но это мы так, чтобы в курсе быть. Мы ни разу не пожалели. Мы ни разу не пожалели, что Эгле нельзя было у тебя пожить. Мы с ней ни о чём не жалели!
«Ходишь в школу? Ну ты и дура, тебя-то никто на поводке не держит», - заявила ей Линда, вечно кислая, недовольная столь длительным проживанием у бабушки, ненавидящая эту самую школу.
«Мы обязательно должны учиться и не пропускать», - это Эгле каждый день Мартыну повторяла, - «У нас не акция протеста. Мы не должны вредить и сами себе».
____________________________________
- И мы стали искать работу.
***
- Забавно, я дала два обещания в своё время. Маме – не искать работу, пока в школе учусь. И себе, что никогда без билета не буду на общественном транспорте кататься. И вот мы дипломированные "зайцы", рано или поздно попадёмся. На дачном рейсовом нас кондукторы уже в лицо знают и, кажется, понимают, что такое мы творим, раз утром оттуда, а вечером туда. Однажды одной из них станет не всё равно, что мы дремлем стоя. Но междугородний останавливается возле посёлка через раз, да и долго от него до школы.
Эгле, пока Мартын метался по разным вакансиям, тщась найти такую подработку чтобы, чтобы по возрасту принимали, в удобное время, не слишком далеко от автобуса и чтобы оплачивали каждый час, спокойно нашла дело, не забредая далеко. В городской библиотеке работницы её знали давно и обожали за трудолюбие. То, почему она именно в их читальном зале круглый год делает уроки, Эгле объяснила честно – у её мамы проблемы со светобоязнью, в доме окна занавешены всегда и лампочки тусклые. В библиотеке висело объявление о наборе желающих сортировать и приводить в порядок документы из городского архива, ту часть, что предназначалась для публичного пользования горожанами по запросу. Платили не много, но характер работы, по мнению Эгле, это искупал. Её любознательность, любовь к порядку и желание принести пользу людям были счастливы.
Мартын же, не питая ни капли удовольствия от собственной работы - уборки снега, тем не менее не подвёл, не сдался, побежав просить денег у родителей.
_____________________________________
Счастливое, трудное, обжигающее время, когда столько сил уходило на борьбу с холодом. Огромная дача не подходила для зимы абсолютно. Камин годился, чтобы согреть после летнего ночного купания, заодно настраивая треском пламени сопутствующие беседы, но не противостоять зиме. Ни кухонного закутка, ни этажа-веранды тепло не достигало, не говоря о кирпичной половине. С нулём градусов приходилось иметь дело!К счастью, была печь в бане, точнее, банной комнате, что являлась счастливым примером дедушкиной интуиции, так как это помещение напрямую примыкало к дому и соединялось дверью. Нашлась маленькая переносная печка. В топку ушли поленья и немногий имеющийся уголь из запасов, которые должны были использоваться не раньше мая, чтобы подсушить дачу после зимы. В топку Мартын дерзко отправил кое-что из мелкой мебели, что захламляла, по его мнению, отличное пространство, и кучу других вещей, наплевав, что об этом скажется в будущем. Однажды в городе он поймал себя на том, что ищет глазами на дороге что-нибудь, что сгодится на дрова. Настал и день, когда он, взяв топор, вместе с Эгле отправился в ближайшую рощу, и поход тот запомнился тем, что по возвращению их отрезала от калитки стая худых собак с поджатыми к задним лапам хвостами.
Он тогда испугался больше Эгле. Но потом, когда сумели отбиться и прорваться в жильё, оставив все чурбаки и хворост на снегу, поразмыслил и сказал, что волки в заснеженном посёлке – это хорошо. Ведь люди, появись здесь, могли подобраться страшнее, и удачей было бы, если, показавшись этим возможным недобрым людям, стая их отпугнула бы.
Старались возвращаться засветло. Наблюдали с пригорка за улицей, где стоял дом, не появились ли следы машин, людей. Невозможно было замаскировать собственное пребывание, которое, особенно без колеи той же машины, выглядело странно на любой взгляд. Кто угодно заметит и дым из трубы, и растрепанное снежное покрывало во дворе, свет по ночам. Тропу вниз по склону к реке, где каждый вечер обновляли прорубь, ведь водопровод и колодец промёрзли, а воды требовалось немало. И Мартын рьяно занялся безопасностью.
Во внутренних ставнях на окнах насверлил глазков для наблюдения, замаскировав изолентой. Навесил дополнительные замки на обе входные двери – парадную и огородную, а также смастерил засовы с двух сторон на дверь межполовинной стены. В двух кирпичных башенках завывал ветер, нервируя и не позволяя заснуть, вынося с трудом собранное тепло, поэтому ими занялся в первую очередь: затянул парниковой плёнкой окошки в несколько слоёв, загерметизировав той же лентой, а сверху, прямо на рамы, набил доски. А вот в полуподвале – ещё одном гениальном элементе дачи! – расчистил подход к окну, выходящему в огород, отбил с него наледь, чтобы раскрывать створку в толщу снега. Это стал аварийных выход.
Всё действо продолжалось не один вечер и напоминало детскую игру – рытьё снежного туннеля сквозь огород, куда можно было попасть из подвала, установка сигнализации в виде гирлянды из жестянок, разработка инструкций на случай форс-мажоров. Размещение ежедневно пользуемых вещей с максимальной эргономичностью – как при тревоге, так и для экономии времени…
Эгле играла вместе с ним и не смеялась над серьёзностью защитника. Она разделяла все выдумки Мартына, как оправданные, так и избыточные, не притворялась в удовольствии ползания в снегу, разбора кладовой, подготовки отступления и ритуалах предосторожности. Так Мартын понял, что в детстве подобные забавы её обошли; он лез из кожи, чтобы ей было интересно.
_______________________
Было так, что на много километров вокруг, не считая людей в проносящихся по трассе машинах, были только они вдвоём, и радовались, не переставая, какой-нибудь ерунде, а потом другой, третьей, десятой ерунде, смеялись часами, не ловя себя на нелепости, и было так, что долго-долго молчали они вдвоём, двигаясь по дому в своих делах по отдельности, но чувствуя привязанными себя к концам одной и той же нити. А было, что не глядя в глаза и даже спиной к спине расположившись, слушали самое правдивое друг о друге, в точном соответствии с принятым ими правилом – говорить о желаниях и равно о нежеланиях. И понять спокойствие и беспокойство. И принять или бояться настоящего и будущего. И произнести такое, от чего загорались лица.
Тогда выходили они в ночь – по снегу, что и не собирался таять, под мартовские звёзды в стеклянно остановившемся жутком небе. Убедиться, что нет в мире никого, и даже вороны и волки редко налетали в заметённый посёлок ночью, а деревья, казалось, навсегда стали тенью самих себя.
- Однажды я поддался маминым уговорам хоть раз остаться дома, в выходные.
Мартын хотел бы, чтобы его услышали правильно. Именно поэтому он каждый день заявлял о своём житье-бытии маме и папе разное, менял показания – то говоря, что всё же он у друзей ночует, а не как сказано, то вовсе утверждал, что «сменил экземпляр» и встречается с другой девушкой. Он надеялся пронять их, чтобы задали правильные, без назидательно-удручённого характера вопросы. Чтобы был шанс объяснить им, что такое для него Эгле и почему он не может поступать иначе.
- Я не прощу себе этого. Она осталась одна только на ночь, а утром я сразу же вернулся. Конечно, как бы ничего и не случилось…
Она улыбалась и утверждала, что было всё в порядке. Но снова что-то сковало её изнутри. Мартын попросил рассказать, как, после долгого телефонного разговора, она провела ночь.
- Я лежу и смотрю в потолок. А там гнилушка светится одна-единственная. Я смотрю на неё, а она на меня. Это было долго. Наконец я сказала ей: уходи, пожалуйста. Она мигнула и исчезла.
_____________________________________
Ты открываешь мне меня – удивительно находить в заурядном безалаберном существе столько скрытых сил и подводных камней и не желать с ними расстаться, хотя лёгкостью жизни больше и не пахнет.
Когда ты делаешь отчаянное – у меня тревога здесь. Когда ты спокойно и разумно рассуждаешь, как будешь выживать на краю – здесь. А когда о чём-то думаешь и в глазах у тебя страх – то вот прямо здесь. Комок. И я не знаю, что смог бы сделать, чтобы это навсегда прекратилось.
Было тогда в Эгле какое-то саморазрушение, не объяснимое словами. Она во всём держалась как струна, на особенном напряжении душевных сил, потому что делала всё то, на что никогда раньше не осмеливалась, училась думать и чувствовать так, как когда-то только представляла себе. Она стала отчаянной. И это выходило за пределы вины, которую взял на себя Мартын, чтобы ей было хорошо. Она утверждала, что не чувствует себя виноватой за огорчение его родителей, а напротив, вправе втянуть Мартына в то, во что считает нужным, так как это их выбор. Ещё сказала она, что не надо им дожидаться мифических времён, когда они «заслужат» или «заработают» себе право на «полную жизнь». Было бы несправедливо откладывать свои представления о себе в поле возможного. И находила какие-то ситуации и приключения в то короткое время между школой и работой, работой и дорогой до остановки, а то и во время учёбы и работы. Могло показаться, что Эгле хочет изжить давно мешавшую ей робость, потому «нарывается» на общение с незнакомыми людьми, часто даже и неприятными ей. Что тренирует смекалку и реакцию, заходя в двери «посторонним вход запрещён», где находит фантастические объяснения своему присутствию. И что для постановки всех «галочек» ей необходимо разыграть несколько человек и не выдать свои неблаговидные намерения раньше времени. Хотя, конечно, злых шуток она себе не позволяла. Тренируя бойкость, не пользовалась похабными словами. А труднее было после эскапады не заругать себя, опомнившись, не одёргивать себя, оставаясь, тем не менее, всё той же Эгле с чувством меры и грани, за которую переходить нельзя. Ну а что Мартын? Ему нравилось это и пугало. Грань была между безбашенным весельем, которое слишком часто стояло у него в приоритете (когда-то), и между непонятным неспокойствием мира, воздуха, состояния между людьми, когда лавина-беда уже почти должна была сорваться. И уже не уверен был, Эгле ли заряжала его красивым сумасшествием, или же это пришло от него.
- Я считал – это она тебе назло. Или себе назло, чтобы жизнь не получилась такой, как ты сказала, унылой.
И вдруг понял. Каждый раз они оказывались чередой коротких обстоятельств в каком-то месте, где требовалась их помощь! Что-то, требующее немедленного и единомоментного усилия. С Эгле происходили вещи, которые свершались то ли без участия разума, то ли наоборот, в моменты особого просветления мыслительного аппарата, когда что-то делалось само собой и с таким сильным ощущением порядка и правильности действий и слов, что не надо было взвешивать их и обдумывать.
Острое торжество, короткая радость, а за этим Эгле оставалась в замешательстве и смущении: это... сделала она? Она на такое способна?
Эгле объясняла потом, что слишком много времени она потратила на свои переживания в жизни, слишком мало сделала добрых дел. Ведь достаточность судьбы не в богатстве и власти же мерить! И теперь, когда она убедилась, что, как ни странно, способна на решительные и спонтанные действия, ей нужно нагнать этот зазор между внутренними убеждениями и фактическими проявлениями. (Мартын, ты со мной?)
Мартын хотел бы быть только с ней вдвоём, добрые дела его не прельщали (теоретически разве что), но быстро он перестал сопротивляться. Эгле волшебная, и она приведёт в нежданное удивление, и он шёл за ней, разделить радость победы или же увести из-под удара.
И вдруг только сейчас, сидя под корнем дерева неизвестного мира, видит всю картину ясно, в высоте целостности - какая-то часть души Эгле торопила сделать всё то, на что она раньше не решалась. Успеть, потому что она ждала того, что случилось. Может, очень давно ждала, а потом получила сигнал, что времени ей отпущено немного.
Дикое, шальное, обжигающее время, похожее на фейерверк, восторг в моменты вспышек и настороженное опустошение ожидания между ними: а как если не повторится следующая доза счастья любого рода, растворится в пресном океане штатной событийности? Шальное, полное необъятной энергии и пронзительной усталости, безумства правоты и горьких, аргументированных сомнений – оно, их время. Их персональный реактор, сердце света и тепла в заледенелой скорлупке дома, большой камин из речных камней, видел, как они учат друг друга тому, чего не знали до сих пор, не сверяясь с часами и с общечеловеческим наследием, доверяя себе распробовать, что наносное и ложь, а что прекрасно и навеки для них освобождено. Пока не прогорал, и спешили тогда наверх под щит толстых одеял, измождёнными, забыться на несколько часов до будильника или, спустя глубокую ложбину тишины, тянуться друг к другу снова.
____________________________________________________
- И однажды утром в выходной притопали две… как бы моих бабушки. Единственный раз я забыл про засов, и банки тоже, выходит, не повесил. Они открыли своим ключом, а мы с Эгле – наверху. Спим так, что ничего не услышали. Даже как они поднимались.
Одна бабушка – это мамина мама, она не любит моего папу, обзывает плохим выбором, и меня, следовательно, тоже не очень любит. А вторая – её сестра. У неё детей не было, она не понимает, как можно пренебрегать внуками. Она адекватная. Живут вдвоём в деревне Кышино, спорят за жизнь жестоко, но не разъезжаются. Им весна в голову – даёшь рассаду огурцов, возомнили, что семена какие-то на даче завалялись, хотя это территория дедушки, который тоже «из вражеского рода».
Стоят возле тахты, одна на нас орёт, другая её тихомирит, вот такое фигоёмкое пробуждение у нас с Эгле было. Убиться веничком. Эгле умница, она с ними разговаривала, как на светском приёме, а я всё испортил – заорал бабкам, чтобы не пучеглазили и дали одеться.
На том были выдворены без права задержаться. Наскоро побросали вещи в сумки, а Эгле успела ещё сказать пожилым женщинам, что на кухне есть завтрак, только надо разогреть на спиртовке. И, выйдя на воздух, признала, что пора, наверное, домой. Месяца не прошло, а три недели – как раз. Выйдя в городе из автобуса, они задержались обсудить дальнейшую жизнь, не спеша расставаться, и подкатила к той остановке ярко-синяя машина. Эгле не поняла сразу, что из машины обращаются именно к ней, так как Эдгар рассекал на красной до сих пор. Мама, не спросив, как дела, снова просила не появляться пока дома. Мартын стоял не так далеко и слышал всё до единого слова. И куда-то исчез весь его боевой запал, зашумело в голове и застопорило волю и мысли от ненависти, а дамочка о розовых волосах даже не замечала высверливающего душу взгляда на себя в упор. Шорк – и нет великолепной тачки на дороге, только смущённая Эгле, смотрящая виновато, кусающая губы. Мартын обнимает её одной рукой, а другой набирает номер. Тренер Валентин сходу мятым голосом – быть не может, чтобы пьяный! – напомнил место Мартына подальше от правильных людей, но Мартын сказал:
- Ты мне без надобности. Дай телефон твоей Гайи.
- Эт-то с каких злобных сусликов?
- Хочу её киллером нанять. С винтовкой и лыжами. Заработает, тебе на опохмел даст. Диктуй, давай!
Очевидно, любопытство доломать свой треснувший шаблон пересилило неудовольствие, и Валентин прислал номер… но только, из вредности, не своей девушки, а подруги брата, тренера Константина. Йованну Мартын видел всего один раз, но только по голосу узнал сразу: человека, который школьную литературу предпочитал усваивать из-за дислексии и просто лени по аудиокнигам, не провести. Впрочем, Йованна-биатлонистка годилась ровно так же, как и её двоюродная сестра Гайя, к тому же обе оказались в одном помещении.
Две пары снимали по квартирке в Лесошишенске, все четверо обладали пылкими и иногда вздорными характерами, только девушки были умнее. Именно они придумали, для профилактики ссор и выкрутасов, вспышек жено- и мужененавистничества, время от времени сгонять братьев в одну из квартир и вместе заселяться в другую, «на генеральное проветривание тараканов» и стрессотерапию через девичник и мальчишник. Именно такой период был, на счастье, и Гайя с Йованной в пику излишне принципиальным парням с удовольствием пригласили Эгле пожить у них.
Агния смилостивилась через несколько дней.
___________________________________________________________
Он замолк, казалось, на полпути, что-то отказавшись добавить. Оборвал хвостик узла очередной суровой нитки, что надёргал вслепую за это время из верхней части мешка, чтобы наматывать для удобства держания на очищенную от пластмассовых наплывов рукоятку зубчатого ножа. Слой за слоем, не контролируя процесс, только эта механистичная нервозность движений рук выдавала, какое пекло творится у него внутри. Оборвал, разрезав палец и не заметив, не видя, конечно, и Сони с её горящими ушами и горько-сладостным расплавом в месте души.
- Она знала. Так-то, Сонь. Я хотел бы верить ей в том, что у тебя были особые мотивы. Убивать я не привык и не собираюсь, ты иди спокойно, а время покажет.
конец главы 14
глава 15
@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров
-
-
14.01.2020 в 16:09Мартын и Соня ищут Эгле. Бредут по другому миру. Туда ли идут? Там ли ищут?
Мучается воспоминаниями Агния. Возможно, где-то спрятан её, как Дориана Грея, портрет?
Заперта Тива, преданная Витой. Сможет ли выбраться? Победит ли зло?
Вопросы без ответа.
Жду продолжения.
-
-
15.01.2020 в 17:05Часто продолжать кажется необязательным. Или, как сейчас, сложной главой почему-то тяжело. Но лучше делать, чем не делать.
Виту называть предательницей как-то и не хочется: когда на тебя внезапно в твоём доме наползает чёрное нечто и требует чего-то - что только не наговоришь от ужаса. Я бы точно. Потом бы волосы рвала, но в момент...
Портрет у многих спрятан... внутри них же.
Герои идут куда надо - было бы нерационально с моей стороны вести их не туда.
Тива уже выбралась. Из огня в полымя.
Вы и сами это знаете.
Иду дальше.