собери их всех

@темы: игра, момоко, природоведение

---

царь горушки

@темы: природоведение

---

Кен Спустя Рукава

@темы: маттел, игра, одежда, шитая белыми нитками, барбейские, природоведение

---

июль - самый июльский месяц

@темы: сны лесошишья, природоведение

---

К3-2 Глава 33 (3)

Глава 33
1.
2.
3.
Ничего странного на самом деле; например, ты ашш и тебе восемь лет - это означает вытирать, сколько надо, сопли абсолютно всем трёхлеткам племени. И слова иметь, чтобы в другой раз, после того, как всех их по очереди оттащишь от края пропасти, из вредности больше не пробовали вниз плеваться. Так что если даже ты один у мамы с папой, всё равно у тебя много братьев и сестёр меньших. Если твой мелкий подопечный навернулся слегка, ты, конечно, знаешь, как подлечить его подорожниками местными. Эта заботливость в твоей крови досталась тебе по наследству, её же и передашь своему единственному детёнышу или, если повезёт, двум своим... И даже если что-то пошло не так и тебе не доверили в жизни ни одного носа, где-то ты знаешь, как это делается... просто Корней отбросил всё лишнее и занялся делом. Он разулся и, не удосужившись закатать штанины, тяжеловато спустился в ручей.
- Ты не говорить, Соня, не говори и не смотрея... - предупредил её, успевшую заметить тёмные, вдавленные полосы поверх каждой его ступни. Обрывчик у ручья доходил ему до пояса; Корней, подобрав из воды клетчатый платок (который и не думал уплывать, а зацепился за что-то), аккуратно очищал, смачивая, её лицо. На платке возникали пятна, Корней, приседая, но не наклоняясь, быстро выполаскивал ткань и приступал снова. На обрыве Соня сидела, как на верху шкафчика в детском саду (наверняка было такое, точно должно быть: папа так одевал её, маленькую, чтобы вести домой). Она погрузилась в апатичное умиротворение - продолжение безумия мира, миров. Корней не было таким - и вот стал. С его лица не исчезала внимательная суровость. Он не смотрел по сторонам и не уходил в себя, а спасал, как знал, Соньку. Она не успела испугаться и за свой полуоторванный ноготь, когда он мыл ей руки, бережно и умело, а когда закончил, сделал повязку из полоски от платка. Не было и неловкости. И необходимости выражения благодарности. И то, что только что от Ведьмы, не откуда-то ещё, пришёл Корней, не беспокоило ничуть Соню. Он мог прийти со взведённым переключателем, тогда даже Тиве не хватило бы времени добежать сюда, ведь свернуть шею, выколоть глаза - дело нескольких секунд, хватило бы времени и на беленького, прикорнувшего сейчас под боком. После - убить и Мартына, и... Всё это более чем вероятно. Но страх так и не пришёл. Рядом человек, отбросивший всё лишнее и делавший то, что диктовала ему совесть, что считал самым нужным. В любом случае, отчего-то Соня была совершенно довольна одним тем, что знала: даже и убивая её, Корней на самом деле был бы не зол, это никоим образом не был бы его выбор... Переключатель может управлять моторикой человека, но мотивацией Корнея, даже его, запуганного перспективой вечного рабства - нет. Отныне и навсегда.
Он перешёл к голове. Там было больно. Внутри спутанных волос таилось нечто, кровавившее остатки платка больше, чем руки.
Корней снял с ног Сони непарную обувь, и, омыв её ссадины-царапины, обул в собственные её кроссовки, родные, из родного расползающегося мешка, что принёс с собой. До Сони дошло, что все брошенные вещи возвращены. Обоняние подсказало... Она забеспокоилась, подбирая слова, собираясь с силами. Бросить это дело на полпути, снова забыться... каравай в мешке. Скажи ему, скажи, чтобы отломил себе. Представь только, сколько он не ел. Точнее, ты понятия не имеешь, сколько он на самом деле отсутствовал. По ощущениям, много дней.
- Сейчас я не буду есть, Соня, - ответил он лаконично, - Ты пить сейчас.
Как оказалось, пара желудёвых чашек сохранилась. Они надтреснули, но, держа наклонно, в них можно было зачерпнуть и удержать воды. Как просто всё.
Корней поставил Соню на ноги, собрал все мешки, всю обувь, мокрую футболку Тивы - и поверх вороха, висящего на локте, уместил поднятого за шкирку зверёнка, который удивительно органично прильнул к Корнееву плечу. Это поразило Соню больше всего остального, ведь она ничего так Корнею и не разъяснила. Второй локоть в качестве опоры достался ей, и они отправились в путь. Из Корнея получился бы для Сони отличный старший брат. Или кому-нибудь когда-нибудь - отличный отец, но ничего такого, конечно, не случится.
____________________________________________

Тива выводила зверосамку через выход пещеры. Приложила заранее палец к губам и сделала знак всем не двигаться и молчать; зверосамка вслед за ней вытекала ещё и ещё, и много передумано каждым было, прежде чем вышла вся. С таким животным провели они ночь. Голова Тиве до плеча, в два раза больше человеческой, статное, плотное, подтянутое туловище в бывалой грубой шерсти светло-буро-палевых переходов, сосульчатой под брюхом. Тем удивительней, что у существа размером почти с полярного медведя такой крохотный активный малыш. А также ясно становилось, почему в пещере ночью было сильно теплее, чем должно бы.
Животное повело корпусом, словно не видя никого, исследуя ноздрями воздух. Блестели припрятанные в мохнатости надбровий глаза. Оно медведя и напоминало, а ещё собаку, росомаху, самым отдалённым образом – рысь, словом, являло среднее от коллекции крупных хищников: так с чего бы Соне приспичило назвать её кошкой? Малыш, которого Соня держала, тоже походил на всех звериных малышей всех миров сразу, а на котёночка, пожалуй, не так уж. Наступил рискованный момент: зверица перестала делать вид, что не понимает, где, с кем её дитя. Дитя жмурилось под пасмурным солнцем в чёрном и прозрачном лесу, смотрело кобальтовыми круглыми глазами на мать, разевало рот, беззвучно и благодушно обращаясь к ней. Люди не дышали, Тива на носочках двигалась в слепой зоне зверя, следя за головой, чтобы в случае чего обезвредить. Вот-вот гигантша решит, что всё не так, и сгрызёт, наконец, настырных обезьян. Цена ещё одного сбывшегося моего желания, поняла Соня. А от нас пахнет кровью.
Зверосамка нависла над ними. Соня прикрыла глаза, надеясь, что Мартын, плечом к плечу с ней сидевший, догадается сделать так же; приподняла котика тяжёлыми-претяжёлыми руками. Самка сильно вытягивает шею, чтобы захватить отпрыска зубами и, обоняя аромат пасти, Соня слышит, как дышат рядом Мартын и Корней. Считает про себя: одна тысяча пятьсот двадцать один и одна сотая… две сотые. В эту удивительную минуту ничего лучшего не придумалось. Клык, торчащий вниз, боковой поверхностью обтёрся о ладонь. Отходя задом, зверосамка вдруг изогнула шею, точно какой лебедь, и детёныш вмиг оказался на широкой спине между лопатками. Всё для того, чтобы ей стало возможно беспрепятственно цепануть из кучи людского имущества полосатый мешок, тряхнуть и, подхватив на клыки выпавший каравай, прошествовать дальше чуть скорее, но ничуть не теряя достоинства.
- Пари-эо-ктилошейидомиониха с париэоктило-шейи-домионёнком, - выпалила Соня им вслед, от страха и изумления вспомнившая видовое поименование. Уплывающая в чёрную рощу зверица обернулась и глянула на неё с такой укоризной, с укоризной…

Тива проводила их взглядом и шагнула к Корнею:
- Прости меня. Я ничего не сделала, чтобы тебя остановить, догнать или вернуть. Я не всесильна.
- Тиыйэйкливаниаль, - он покачал головой, оглянулся, убедился, что зверь ушёл совершенно, и тихо-тихо продолжил, - О-мети кварна, дер удэрох – тиый ктерно…
Видимо, сил больше не осталось на розийскую речь. Они обнялись и остались так - что-то в Корнее навсегда изменилось, если он решился и это сделать. Тива что-то спросила. Корней ответил; вздохнул, полез в карман и протянул что-то и показал всем. Что-то пояснил.
- Друзья, вас трое раненых, не считая Эгле, - Тива смотрела без прежнего намерения во что бы то ни стало ободрить, - У Корнея что-то со спиной.
- Спина… есть ничего, - Корней с неохотой отодвинулся от Тивы. Хромая и с каким-то особенном напряжением корпуса.
- Я знаю, что у тебя со спиной, с ногами. Вижу, что у вас у каждого. И всё-таки мы должны дойти до следующего портала. Здесь мы не выживем.
- Раз он здесь, значит, мы всё, приплыли, - вымолвил Мартын, отрешённо следя за Корнеем, и вдруг заорал:
- Отойди от неё! Пошёл вон!
Корней остановился рядом с Эгле. Трудно было не предполагать, что целью переключателя была в первую очередь она... Вскакивая, Мартын растянулся на земле, и вместо рыданий извергал проклятия Корнею. Который очень хотел видеть, что Эгле всё ещё жива.
Тива вывернула все мешки. Увы, идеальный каравай из нарядного города не оставил по себе и крошек. Зато ягоды в колючих венках сохранились. И, что удивительно, три рыбины, завёрнутые в листья.
________________________________________

Маг ждал, пока его заметят. Он с абсолютной точностью соответствовал горелому лесу: внешне и в ином смысле. Та же в серых и чёрных чертогах души имелась сердцевина, живая, как моховой островок из пересохшего болотца. Её-то он и готовил им в дар.
Но даже Тива его не замечала. Определённо она потеряла способность определять его появление загодя, а то и присутствие любого постороннего. Тива была занята.
Стас понял, что смотреть в их сторону совершенно не нужно. Ведь Сонино доверие станет решающим. То есть, надо попытаться неосторожным свидетельствованием не оскорбить не только её, но и её друга, без которого Соня с места не сойдёт. А Тива что-то делала над их ранами, что-то вправляла, отчего возносились даже и плохо сдерживаемые вскрики.
…видишь, у Эгле только несколько царапин, а Соня вся…
Стас искусал губы, слушая это.
... да понял я, понял…
... потом? а ничего...
... как белые тряпки из тумана, но покрошились ножом...
... был… мы же живы… что не побежал напролом, не упал…
... это было правильно…
... не понимаю…
Так они вымученно обменивались словами. Страшно, что время шло. Может не получиться то, что он обязан сотворить. А следующее нападение пережить могут не все. Не обнаруживал мага и Корней, проходящий совсем рядом, курсируя между лагерем и ручьём. Сначала он таскал воду, а потом, с ножом в руках, находил и отпиливал ту или иную подходящую для чего-то ветку.
Маг проверял то и дело свою ношу внутри головы: не рассыпалась ли, не ложь ли она. И уже потеряв с терпением и разумение, взвился на ноги и вышел к ним.

- Я нашёл дорогу в Лесошишенск.
Мартын, у которого глаз дёргался и уголок губ тоже, приветствовал его тяжелейшим взглядом.
- Да я тебя ждал.
Тива теперь оттирала ему спину. Мартын держал на коленях руки, продетые в рукава чёрно-бурой драни, уже почти не имеющей причин называться футболкой. Бледно-розовые ручейки предпочитали собираться и скатываться по новоприобретённому фракталу на торсе Мартына, по всем фрактала притокам. Соня лежала на земле, на боку, рядом с Эгле. Дремала под курткой Корнея. Всё это было уже, было!
Только Стас тогда и думать не смог, что увидит так близко.
- Время у нас есть? – не поднимая головы от корпения, спросила Тива.
- Времени мало, - благодарный за вопрос, ответил Стас, - Это из-за порталов.
…он снова, как забитый школьник, боится Мартына. На дух не переносит. Да что же это?! Он решил, что и дальше будет говорить так же кратко, чтобы не путать слова и не терять их. Ещё раз повторил: как бы ни вышло, говорить мало, быстро. И будь что будет.
- Вы нам выдали Корнея. Милость милостивой милости. Нам всё равно, зачем вы его отпустили. Нам всё равно, будете вы нас добивать сейчас или через час, - продолжил Мартын так же ржаво и глухо.
- Я знаю, как попасть в Лесошишенск. Я нашёл путь. Соня, это правда.
Она втянулась головой под куртку. Там, в темноте, всхлипнула что ли.
- Вы с Бабусей охренели. Скелеты, занавески дырявые. Что дальше? Играем в «возвращение в Лесошишенск». С Корнеем сыграли в плохую и хорошего, теперь с Сонькой хочешь сыграть. Стас, уходи, делай сам по себе, что собрался. Не позорься. Ты и так уже наследил в нашей памяти как… неприятный такой, как… неловкий человек. Или как колдун. Так что бояться тебя мы, конечно, будем – но только сильно презирать, а ты сам знаешь, как это исправить. Тива, хватит, всё, спасибо, я в порядке.
- Сколько миров? – будто не слыша Мартына, спросила Тива.
Стас обвёл их всех взглядом, от которого стушевался Корней. Кажется, Стас так никогда в жизни не делал, не смотрел так... произвольно. Вдруг появилась сильная жажда. Вкус железа и паники во рту.
- Соня. Отсюда до Лесошишенска – четыре мира. Пять порталов.
Собрав в кулак не с первого раза край куртки, она стянула её с лица. Глаза и губы. Губы так невыносимо меняются изгибом то и дело. Из половины глубины недоверчивости она смотрит из почти высоты всепобеждающей надежды. И снова в глазах это – «переключатель». Льётся из секунды хрустальная секунда. Вот что он делает – принёс хрустальную тяжесть надежды в её беззащитность.
- Мы проходили, босиком, сотни, что ли, порталов. Знали, что уходим в путаницу и что всё дальше от дома, так с чего бы вдруг отсюда до Лесошишенска так мало шагов?
Соня всё-таки заговорила.
- Просто уходи, маг, колдун, - сказал, как он считал, за Соню, Мартын, непривычно смирно для себя, - Будь человек. В сны не лазь. Не надо в снах пробовать склонить человека на свою сторону. Торговаться не надо вообще, обещать, там, манипулировать, угрожать. Это непристойно.
- Так он нас ночью же… - Соня начала было что-то, но передумала. Сейчас лишь бы не случилось снова между двумя парнями той искры ненависти, которая убила однажды одного из них. Она повторения не выдержит. Поэтому укладывает, присыпает пылью в авральном режиме непрошенную радость, галлюцинацию, причуду неврастении, принявшую парадоксальный вид Стаса, предлагающего всего пятью порталами вернуться домой.
- Было не так, - объясняет она Мартыну, - Он ничего не предлагал – я ничего не просила. Правда. Корнея он решил найти сам.
- Да чего ему искать – он и так знал, где. Он и так собирался Корнея нам выдать в обмен на лояльность. Как бы против Бабушки. Сонька, не тупи. Сонька, погоди радоваться.
- Стас, спасибо за Корнея.
- Спасибо за Корнея! – повторила за Соней Тива, - Знаете, всё-таки никакая она ему не бабушка. Слишком разные в них сущности. Первый портал – это ведь ближайший отсюда?

конец главы 33

глава 34

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

Он только и делает, что стреляет...

- Зануда.

@темы: игра, вода, разные небольшие куклы, природоведение

---

surrепка

@темы: игра, сны лесошишья, всяко-интерьерное, природоведение

---

К3-2 Глава 33 (2)

Глава 33

1.
2.
Корней стоял, пил эти незнакомые горы. Такое могли даровать после смерти, вслед за Тивой прощая его, духи небес. Он точно знал, что возвращаться в лес ему не обязательно – никто не держал за жилу воли изнутри.
_________________

Порталы бывают разные, и раскрываются они разными способами. Есть такие, что не раскроются никогда и не перед кем, но они и не нужны.
«Я стою в центре множества концентрических кругов, на которых нанесены деления – шкалы разных метрических систем. Круги обозначают множества параллельных миров. Они с разной скоростью и в разных плоскостях вращаются вокруг меня. Когда я делаю шаг вперёд, то попадаю на деление, которое передо мной в данный момент. Это дверь в следующую возможность. Или может, шагаю через два мира или больше, когда деления ближних кругов совпадают. Некоторые круги невидимы, некоторые проскальзывают мимо меня - это их природа. Но так же бесконечное количество миров встанет должно оказаться ровно на той позиции, что нужна мне. Если сумею этот момент поймать. Должен. Потому что мне ничего больше не надо.»

Он шёл по лабиринту раковины, пробираясь сквозь раскрошившиеся перегородки между витками, пока не взобрался на её крышу. Над ним раскрылся чёрный купол. Внизу, за пределами спирали, размытое зелёное. Поверхность раковины отчасти проецировала её внутренний лабиринт. Задуманная природой как обычная спираль брюхоногих, эта раковина вдоволь наискривлялась под воздействием мутаций. Моллюск внутри умер когда-то от предела накопленных ошибок.
Маг прошёлся по крыше, отслеживая завитки. Завихрение траектории вводило его в транс. Здесь абсолютная тишина. Ничто не может вторгнуться в его сознание и оставить там ненужный сейчас след, сбить с поиска. Он намерен найти, и найдёт только то, что ищет.
Дуга, поворот, петля, фрагмент не на своём месте, поворот назад, штамповый повтор рисунка. Он перешёл на бег, ноги сами читали все выпуклости и звёздчатые, как от падения метеоритов, выбоины в конхиолине. Пестрота поверхности раковины от пристального взгляда меняется на негатив и становится идентичной карте галактики.
Надо её запомнить и определить, какая это галактика, а в ней, а в ней, в галактике, есть место, где прямо сейчас, в этом миллионолетии, что равносильно реальному времени, есть пульсирующий комок, что светится и не уносится космическими вихрями, его легко отследить и запомнить, он готов показать к себе дорогу. Это он, пульсирующий мир, подсказал ему, где находится, а может, маг дал ему знать, где сам он – обитатель того мира - находится теперь; совсем не важно, как правильно объяснить, когда настолько совпадают намерения! Его, мир, его мир нельзя не найти, и нет никакого сопротивления. И нет подозрения, что воля, повернувшая две точки в бесконечности так, чтобы они распознали друг друга – воля чужая и чуждая… не придётся повторять попытку. Интуитивный поиск предполагает дать только то, что ищущему действительно необходимо. Но полученное надо использовать немедленно: миры двигаются быстро, информация во-вот станет ложной. Под ногами всё возвращается в бело-серо-бурое, с потёртостями до перламутра. И вся вершинка гигантской раковины становится улыбкой.
Сдержаться нет никакой возможности: улыбается в ответ. Становится спиной к краю, раскидывает руки и свободно падает в зелёное.
На последнем сохранившемся в лесу клочке ярко-зелёного и даже не потерявшего во время пожара влагу мха маг скорчился над совсем невзрачной, старой, растрескавшейся раковинкой улитки, единственной в своём роде. Их, улиток, жило здесь много когда-то, но стать картой досталось только одной на миллион миров. Надо оторваться от созерцания, перестать бояться, что запомнил всё верно - надо встать и идти. Пересиливая ликование, растирает раковину пальцами в пылевую труху.

Была ночь, он вступил в бой с белыми платками, став кем-то вроде них, прогнал одних, растворил других; вот он, уже полностью потеряв ту волну и ту силу, понял, что единственный, кто может дать ему импульс для самого главного – это сама Соня, и в отчаянии жажды придумал-открыл, как проникнуть в её сон, едва не сгорев от своей дерзости, а когда выдержал и это, получив заодно простое, ясное понимание, как открыть портал, пока не любой, а тот, чтобы найти Корнея, он смог угадать единственную фразу, что отключила этого Корнея от воли Ведьмы (Бабушки… Чудовища). Он, который не понимал и не будет никогда понимать движители разных людей, как-то разгадал, что было нужно Корнею больше всего. Наверное, это удача, сложившаяся из неделимых остатков предыдущих неудач. Даже безумие кладбищенской полной луны почти не затронуло его на этот раз. И вот четвёртое, может (если не иллюзия всё), из всех дел величайшее. Но если не будет пятого дела прямо сейчас, всё зря.

Корней стоял над ним, не указывая на себя никакими лишними звуками, и, наверное, давно.
Только его не хватало, зачем он вернулся, зачем смотрит на меня?! "А ведь он, если я правильно понял, это человек... тоже бывший в рабстве у Бабушки."
Именно. Если Соня просила о нём, если они все раньше не прогнали этого человека, а разрешили идти рядом, как же Стас сам не догадался, что следует принимать его во внимание? Смотрел, как Корней строил плот, как обращаются к нему, но увидел только сейчас. Верно, Корнею тоже надо вернуться. Туда же, куда и Соне. Странно это понимать. "Ты знаешь, как он жил?"
Без сомнения, его точно так же следует отныне охранять. Расширить сознательно круг ответственности, чтобы поместился туда и он... чего он ждёт сейчас? Боится, что Бабушка снова придёт за ним? Закономерно.
Но Корней не заискивал. Спокойно и хмуро ждал, пока маг обратит на него внимание.
- Где они есть? Они в э-том горы?
Какой требовательный голос.
Да. Верно. Освободить Корнея было только полдела. Если знаешь, куда идти, ты, то откуда знать ему в незнакомом месте?
- Здесь, - ответил Стас, не поднимая щеки от мохового покрова, - Вниз и через воду. Там скала, в ней пещера.
Корней шагнул было прочь, но передумал.
- Быть... был пожар, так есть. Они живые?

На излёте сил и интереса к обстановке Стас объяснил Корнею, что – «был пожар, они убегали». Вспомнил, что где-то есть брошенные вещи: мешок с хлебом, нож.
Корней отправился на поиски, благословляя боль в спине, ногах и остальном. Хлеб нашёл по запаху сквозь запах гари. В лесу был не просто пожар. На ноже Мартына остались, вплавленные местами в полотно, странные узоры: вроде изморози. Из стали был противоестественно выгрызен полукруг с ладонь шириной. Из кустарника рядом Корней достал странное нечто, сплетённое из верёвки. Долго думал, но порешил, что должен прихватить и это тоже.
Принёс находки колдуну. Колдун указал и другое место, выше леса, где склон горы явился Корнею как откровение; там были спрятаны две котомки и ещё зелёный ботиночек Тиыйэйкливаниаль, объекты совершенно знакомые.
___________________________________

"Я ненавижу рабство. И Соня это тоже ненавидит."


John Doan - Wake Waiting For The Dawn

3.

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

Ванда

Отсюда видно это место, меня там нашли в капусте. Давно уже вместо грядки клумба (единственная на участке). В этом году я её восстановила сама. Прочее же сделали для меня добрые люди - перестроили и отремонтировали любимую дачу. Теперь я поживу здесь. Сколько получится.
Я редко остаюсь в одиночестве, поэтому рада. Муж работает, дети на каникулах, каждый по-своему. Родители путешествуют.



Они нашли меня в капусте на этой самой даче. Приехали в посёлок с компанией друзей, оторвались вдвоём прогуляться, зашли в незнакомые таинственные дебри на окраине, а тут она, заброшенная дача. И никаких соседей. Пока рассуждали мама с папой, будет ли большим преступлением пробраться сквозь сломанный забор, чтобы нарвать ранних яблочек, услышали меня.

Младенца никто не искал. Никого, имеющего к нему отношения, тоже не нашли, и это чрезвычайно обрадовало моих маму и папу. Они забрали меня из дома малютки. Так началась наша счастливая жизнь, которая длится по сей день. Заброшенный, вовсе ничей, как выяснилось, участок они сумели приобрести - не пожалели ни разу. Каждый год мы приезжали сюда в начале или в конце лета, хоть на несколько дней. Огородничать никто не собирался, делать из буйных зарослей регулярный сад - тоже. Здесь - правильно! - отдыхаем и празднуем. Привели старый дом немного в порядок, этого оказалось достаточно. Вокруг леса и близко море, но главное - люди в посёлке. Наши друзья.



И только недавно я решилась на реконструкцию. Это немного опасный эксперимент, но родители сказали, что не против, муж мой только за, а детям, сказать по правде, всё равно, они не унаследовали моей любви к этому месту.
Ничто не мешало нам обновить дом много лет назад, но...
... он у нас волшебный.
Каждый, кто гостил у нас, каждый человек находил среди многочисленных предметов моей дачи значимую для себя вещь из прошлого. Из детства, а может, потерянную год назад. Находили в доме, в сарае, в зарослях, на дне родника, за забором, в овраге через дорогу. Кому-то достаточно было эту вещь увидеть только, чтобы найти решение своего жизненного затруднения... Не удивительно, здесь было в достатке старых, винтажных и антикварных даже штук - и перешедших нам вместе с дачей, и привезённых нами. Мама и папа всегда говорили, что со мной в их жизнь пришли чудеса. Не хочется и спорить! Хотя чудо, конечно, это они.
И все мои.




Последние жильцы здесь были четверо студентов, которым я сдала дачу почти бесплатно. Говорили мне потом, когда я перед их отъездом приехала и познакомилась с ними "в реальности" - и они нашли здесь каждый что-то важное для себя. Надеюсь когда-нибудь их снова увидеть, просто в гостях.

Дом тем временем пришёл в окончательную ветхость и представлял опасность для жильцов. Посмотрим, продолжатся ли маленькие чудеса в новой его жизни. А я попробую этим летом здесь поработать. Наверное. Не факт! Знаю я это уединение. Не пройдёт и несколько часов, как будут у меня гости.
И это прекрасно.

И техфото


Комод, подпирающий потолок, не может быть удобным. Только прикольным - сделанным по велению одной из пяток. Теперь интерьер в крупных формах завершён... а, нет, стул же ещё правильный второй надо и цветник под окном.









Холодильник я склеила, а красить не хочется. Надоело красить. Так всегда. Молчу о продуктах в холодильник. Нет их.

@темы: игра, материальная база, сны лесошишья, одежда, шитая белыми нитками, прочие игровые, всяко-интерьерное, лето на комоде

---

К3-2 Глава 33 (1)

Глава 33
Открывает путь

1.
...а теперь до того дерева - что, если никакого здесь ручья? - но она его сама ночью перебежала и Тива только что показала направление - значит, есть. Где я. Когда я.
Соня прицелилась к следующему стволу. Она же видит его? Отнять руки от этого и - неравновесный проскольз. Шагов несколько, но страшно это. Там снова, так же тревожно рассчитывая перемещение до следующего тёмного дерева, застрянет надолго. Если не промажет собой и не рухнет. Тогда не поднимется - Мартын останется без воды.
Никаких серебряных листьев, ни одного: все к утру ветер распотрошил в пепел. Многие деревья сгорели дотла, иные прогорели так, чтобы упасть; правильно было сказать, что лес быть лесом перестал. Вторило монохромности и пасмурное небо. Зрение Сони то и дело спадало и воссобиралось. Но оно всё реальное. Несмотря на всё. Очень остро реальное. По этой земле ночью бежали потоки воды: сильный ливень. Вода не захлестнула каменного убежища, куда они, спасаясь от огня, вторглись. Бушевал огонь, но не сжёг, лилась вода, но не напоила. Теперь земля очень скользкая. И оскалившаяся намытыми из-под неё камнями на камнях. Здесь, вероятно, Соня шла к ручью во сне, но топографию сравнить было невозможно.
Бывает же смерть менее драматическая, не такая растянутая, как её? Бывает. Просто навалится - и всё кончено, например, автомобилем на дороге, чистая работа, и никаких некрасивых хвостов в виде истории о Ведьме. На сегодня что-то новое в истории Сониной смерти: получила кучу травм, а умрёт от заражения крови, потому что с этими травмами хорошенько вывалялась в земле и других природных субстанциях. Но как-то скучно о грядущем заражении думать. Она должна принести Мартыну из ручья воды, то есть намочить его клетчатый носовой платок и вернуться. Но обязательно напиться самой, так Тива сказала. Типа надень сначала на себя кислородную маску. Так Соня и сделает. Она же пеняла Тиве раньше, что та делает за них работу по выживанию - вот Тива и не вмешивается.

Голова сильно кружится. Ноги отстегнулись от туловища, спину пробило. Чувство неконтролируемого скольжения по каменистой поверхности. Есть новое качество в самочувствии: если сделать вдох чуть поглубже, если допустить чуть более резкое движение, заступит дурнота, какой ещё не было. Её Соня опасалась, не хотела больше всего. Боль, это пусть сколько угодно, только не тошнота. Влажный воздух вокруг, мокро под ногами и намертво пересохшее нутро. Лёгкие как латаные воздушные шары. Вдох поглубже – колотьё, красная сеть перед глазами, молоточки в висках, вот только еле унятые. Холодно невыносимо. Тива хотела натянуть на Соню свою майку, но Соня чуть не вырубилась при попытке поднять руки. Она вся состояла из ушибов и ссаженной, обожжённой кожи. На самом деле, ещё из растяжений. Вывихи Тива вправила, как всегда, быстро касаясь тут и там - сканируя на повреждения, вправляя мгновенно, не успевала Соня испугаться и почувствовать дополнительную боль. А майку она накинула Соне на плечи, сколола рукава впереди какой-то веточкой.
Соня ковыляла и думала, когда удавалось это, о всяком отвлечённом. Было жалко Наину. Теперь понятно, как той было больно, когда неосторожно вывернула себе пальцы. Это нереально больно, даже если пару минут терпеть, Соня на себе узнала. Пальцы не двигаются - отекли, и она не хотела бы задеть ими что-либо. Она не хотела, чтобы там, в далёком Лесошишенске, что-то плохое случилось с Наиной и с прочими. Ни с кем и никогда больше. Никакой боли. Ни при каких условиях. Не хочу другим. Выстрелило в бедре. Штаны на коленях пузырятся, растянулись до неприличия, обросли затяжками и грозят свалиться. Больше телефон за поясом держать нельзя, не удержится. Холод Соне в помощь на самом деле, потому что ожоги на спине. Множество их, мелких, но болезненных. Но дрожь от холода наоборот, взбалтывает всё, что испортилось в этом организме, провоцирует неловкие движения, от которых тошнота.
Они выбирались из пещерки - Тива, поняв, что проснулись Соня и Мартын, точнее, очнулись, первым делом предупредила, чтобы молчали любой ценой и сказала, что усыпила зверосамку - погрузила в сон то есть - с большим трудом, потому что засыпать было вовсе не в интересах зверосамки; зверь может проснуться в любой момент, тогда Тива больше не сможет усмирить его, потому что всякому звериному терпению есть предел, а вынужденное подчинение невыносимо; но увидела Тива, что Мартын и Соня не смогут выползти ни бесшумно, ни вообще как-нибудь, не говоря о том, чтобы вытащить за собой Эгле. Соня повернула к Мартыну голову и, заполучив внезапную стреляющую боль в шее, в панике выпучила глаза, сдерживая крик. Ужасом было и то, что, повернувшись, увидела - его заплывший глаз, через веко которого и ниже, по щеке, переступал след как от забега горячей змеи, разбежавшейся на множество хвостозмей ниже шеи. По груди и животу, как увидит Соня позже. Там фрактал из дорожек по коже, всё бледнея, достигал состояния тонкого кружева. Результат ночной битвы с призраками. Был ответный взгляд, когда Мартын разглядел, узнал Соню, неподвижный одноглазый взгляд, наполнявшийся, без единого содрогания лица, ответным ужасом. Что-то было и с лицом Сони. Но сказать оба что-либо были не в состоянии.
- Тогда я первая, - прошептала им Тива, - Только не двигайтесь.
Невесомо, как только она умела, перебралась через них - не задев ни рук, ни ног, не быстро и не медленно. Выглянула наружу и тут же вернулась:
- Всё в порядке.
Села у выхода и потянулась к Соне. Только сейчас Соня поняла, отчего ещё так тяжело дышится: светлый котик всё ещё спал у неё на груди. Тива погладила его, а затем, крепко сжав за шкирку, молниеносно подняла и переместила к большой зверосамке. Мать зверёныша взрыкнула во сне и, инстинктивно подавшись, впустила отпрыска внутрь своих объятий, где он слился в полутьме с её телом. Мартын не шелохнулся. Тива переместилась ближе, чтобы взять Эгле. Было больно смотреть на это - сразу в обоих смыслах. Стало холодно, без зверёныша, и оголённо - по левую сторону, где между Соней и гигантской кошкой был только кошкин потомок и неверный кошкин сон. Соню начало колотить. Она не верила, что просто так всё обойдётся, но больше всего - в то, что сможет что-нибудь сделать сама, не верила. Готовый обед. Соседство большого животного поставило всё на места: сон был сон, а жизнь – это вот. Она и не поняла, как Тиве удалось эвакуировать Эгле, но после этого стало на душе чуть легче. Вслед за Мартыном Соня неловко завозилась, малыми переползками на спине и заду осваивая туго ослабевавшую тесноту. Такой беспомощности они от себя и друг друга не ждали, хотя должны были привыкнуть. За ночь их вроде как приварило друг к другу, к каменным стенкам, спекло внутри – не люди, а болячки. Кожа, мышцы и неведомые ранее глубины тела горели. Пока что послевзрыва в лёгких у Сони не было, хотя подозревала, что от малейшего плохого обращения с ней всё вернётся. По мере разделения тел проветривал их холод, содрогание портило и так неважную координацию. Тива способствовала им, насколько могла. В тот момент они целиком сосредоточились на трудной задаче, на необходимости не сотрясти воздух и камни, и чувствовали себя сапёрами, разминирующими пещеру от себя; без права, как положено, на ошибку. Потому и сумели, но оказавшись снаружи Соня скорчилась на земле и завыла, укусив ткань футболки на плече. Телефон остался лежать где-то в камнях. Всё вокруг было ни каплю не сказочно, а именно так - остро реально. Тива, видимо, что-то над ней делала, разминала, выправляла, поглаживала, снимала спазмы, как умела это только она, шок прошёл. Соня увидела привалившегося к каменной глыбе Мартына. Он просто сидел и просто смотрел вперёд, не предпринимал ничего, не бросаясь к Эгле... она же где... вот она, и это бездействие его... Соня долго-долго тянулась негнущейся рукой, чтобы зацепить высунувшийся из его кармана платок. Если она останется тут, то задохнётся от ужаса.
- Ручеёк там, - сказала ей Тива, показывая направление, - Я посмотрю за тобой и подойду, если понадобится. Телефон я потом достану, не беспокойся.

Шорох за спиной. Ожоги на спине стянулись, снова выпустили по спине эти мерзкие мурашки, которые заканчиваются в голове, целая свора мурашек, хотя шорох - это всего лишь её собственное эхо. Всё равно оборачиваться не будет. Пусть хоть сама Ведьма там. Соня дошла до очередного дерева и увидела, наконец, ручей. Наверное, он был совсем рядом, отсюда и холм с пещерой должно быть видно, она выяснит это на обратном пути. Ручей изменился, ночной ливень сделал его полноводным и быстрым. И, как и во сне, Соня пришла туда, где ручей внедрялся в овражек. Значит, перебегали они его всяко выше... слева, выше по течению, там были, там он мельче. А ещё выше он падает со скалы, а на неё - с другой, с третьей ступени, откуда-то с горы, на подоле которой стоит этот бывший лес... Но перебегали его с того берега на этот, до того не пересекая ни его, ни другие ручьи - тогда, наверное, он из-под земли вытекает, из-под камней...
Меня тащили привидения, неужели такое бывает?
Спуститься в овражек Соня не представляла для себя возможным. Вода как локоть, который трудно, когда ты так избита, укусить. Можно бы подняться туда, где ложе ручья выше, но категорически не хочется; пока Соня в поле зрения Тивы - всё терпимо - просто сделай, за чем пришла. Соня выбрала дерево, и, держась за него, кряхтя, стоня, уселась на землю, свесила в овражек ноги. И обутую в кроссовку, и обутую в чудом не пропавший плетёный лапоток тут же забрызгало. Мокрая обувь - тоже плохое дело, хотя она с ночи мокрая, но ещё мокрее - это плохое, отвратительное состояние обуви, в такой будет совсем скользко и совсем холодно. Она задумалась, как опустить в воду кончик носового платка - она же обязательно уронит его, потому что пальцы не слушаются. Стала проверять, выяснила, на какой руке они хотя бы двигаются: на левой. Правильно, левая рука, собственно, и держит платок... держит? По дороге не выронила? Нет, но дополнительно извозила, пока опускалась на землю. Чёрный, бывший серый платок, как можно из него пить, чёрные руки, с кровью грязь вперемешку. Ноготь отслоился, каша какая-то под ним. Раньше от такого зрелища погибла бы на месте. Как же вымыть руки и хоть немного выполоскать платок?! Если полезет в овраг, не удержится, упадёт в воду... если только это не лучший вариант. И вымоется, и напьётся тогда... наверное. Только не встанет и не выползет обратно сама, это точно. Соня долго наматывала угол платка на палец, проверяла, хорошо ли держится, но не доверяла себе и начинала сначала. Пока не приказала себе - хватит. Но едва начала опускать платок к воде, в бок толкнуло, точно и без рассусоливаний, как та правильная смерть, опрокинуло. Крутанулось небо (по его краю прошлась белая тучка), Соня зажмурилась, окаменела, пережидая и не надеясь переждать удар... кто-то трогал её лицо. Мохнатая, тёплая, грязная лапка боднувшего её зверёнка. Он подбирался, трогал, смотрел, ждал реакции, снова толкал. Платок упал в воду и уплыл, это уже точно. Соня поднялась. Дурацкой мысли "что же ты наделал" не было. Вообще ничего некоторое время не было - и чувства долга. Даже удивления, что её так возлюбил представитель животного мира. Это было так... приятно - он возится рядом, тихонько вереща, пытаясь Соню погрызть, обтираясь об неё богатой шубкой. Наверное, он только недавно научился ходить - коротколапенький... Серый лес и серые мушки перед глазами. Серая вода, которой не достать. И вот это, чего не хотела бы вовек видеть - на том берегу серые тушки на серой земле. Сквозь мушки в глазах. Видно всё равно, мозг не пропустит такое, не обманет себя, сказав, что это камни. Непонятно, что за животные, не разобрать даже, где у них голова, а где прочее и есть ли вообще, но мёртвое расслабление, жуткая мягкость - этого не спутать ни с чем. И на этом берегу они, конечно, тоже есть, Соня должна была их по дороге видеть, может, сидит на одной из них. Хорошо, что обоняние ослабло (мозг перераспределяет и экономит ресурсы тела). А этот - живой, ему повезло с большой и сильной и умной мамой. Он тоже умрёт, поняла Соня, этот пласт событий иного не предлагает, а дело это - гибель - может быть, ближайших секунд-минут. Рраз - и по ту сторону. Он утекает сквозь пальцы, маленький зверь. Потому что за Соней увязался. Ум Сони заметался в попытке подобраться к решению по воде, без которой, однако, тоже нельзя возвращаться! Платка нет - во что другое можно собрать? Ничего вокруг. Камни. Горелые стволы. Болезненное и бесплодное, как бы запертое в треугольнике Мартын-ручей-зверёныш, метание. Сплести чашу и обмазать глиной? Прыгнуть в ручей, набрать пригоршни воды и выпрыгнуть? Пойти искать лужу? Должна же быть элементарная смекалка... Засосало под ложечкой от шершавой, но холостой работы мозга, затошнило. Ещё немного, она просто поляжет здесь. За белым придёт беда, за каждым придёт. Беда крадётся.
Ничего не сделать. Сама не зная, как поднялась, Соня шагала обратно, тем же бесконечным путём. Котик почти не отставал, но это "почти" каждый раз нервировало и рождало панику. Время тянулось невыносимо. В него уместилась ещё одна жизнь-в-мыслях. Ближе к концу пути Соня всё поняла. Всё, от чего пусто и сосёт, от чего так ясно видна другая сторона. Тива потому отправила её "за водой", что Эгле уже умерла - Соня могла бы разглядеть это, но инстинктивно развидела. Это должно было произойти, время дыхания вышло, даже в том измерении, где оно идёт медленно. Значит, случилось, не зря Мартын сидел так, остекленев. Соня только успела к очередному стволу прислониться. Хрипы из груди отдавались эхом на весь лес. Других звуков не было. Колени поехали вниз. Плоское небо. Как же страшно, сколько ни готовила себя к этому. Даже и пережив это уже - страшно до жути. Нелепо видеть живого, глупого, ненужного котика.
- Пойдём, - сказала Соня ему, - Придётся дойти. Пусть хоть у тебя будет. Всё.
Довольно скоро она увидела Тиву, стоящую на коленях около Мартына и что-то как будто снимающую с его спины.
Соня видела их слишком ясно, яснее, чем хотела бы, значит, увидит и... У Тивы ни отметины на коже, гарь и грязь к ней не пристали, ни один волосок не встопорщился. Только сошли краски губ и лёгкого румянца, вся она стала тоньше, прозрачнее. Чужеродней. Все были от Сони далеко-далеко... не прикоснуться.
Но только шелест ветерка - и вот рядом, бесшумная, и шёпот на ухо:
- Что ты, дышит она, дышит, всё хорошо, ну а Мартын - следовало ожидать - перенапрягся. Руками пошевелить не может. Так-то ничего.
Соня содрогнулась и обвисла, позволяя Тиве усадить себя на камень. Теперь увидела Эгле, что лежала на аккуратно собранном ложе из листьев - листья были. Не на голой земле, не покинутая, стало быть. Мартын глаза прикрыл. Но не расслабленно. Соня узнавала это такое лицо: ненависть к себе за беспомощность, за предательство тела, которое не может сделать всё, что нужно. За то, что оказался не супергероем, за то, что действительность победила его дух, ненавидел себя и реальность. Тихое и белое каление.
- Не достала... видишь, - объяснила Соня, уже не в силах испытывать и стыда.
- Только не вслух. Там ещё спят. И я всё ещё не могу отсюда отойти.
- Он увязался... я не могу. Забери его.
- Ты ему понравилась. Ну и пусть ходит, а?
Соня почувствовала, как с неё снимают ещё один слой боли. Этого мало, слоёв всё ещё в запасе, но это бесценно, право же.
- И платок в воду... - выдохнула она.
- Ну делов-то - у тебя же моя футболка!
Соня промолчала, отдыхая.
- Не грусти, - шепнула Тива, - И это пройдёт.
- Он что, так и был всю ночь у меня? – сообразила Соня.
- Нет, сосал молоко и снова приполз к тебе. Классный, правда?

Соня шла по проторенному маршруту. У неё кружилась голова, она всё ещё опасалась неконтролируемой слабости. Ей показалось, что пальцы правой руки немного оживают. Вспомнилась чья-то шутка "укус этого клеща вызывает паралич указательных пальцев"... юмор - непредсказуемая взрывчатка, крупные и жирные куски всё чаще не срабатывают, а глуповатое и пресное вдруг может спустить под стол, и не объяснить другим... белый котик снова путался под ногами, но теперь Соня чувствовала взгляд Тивы в спину, а вовсе не то, что удаляется навстречу беде прочь с охранной территории. На сей раз шагов определённо пришлось сделать меньше, меньше цепляться за стволы и отдыхать. Ручей бежал своей дорогой. Соня спустила в него футболку и подождала, пока ткань напитается водой - не пришлось даже нагнуться, только придержалась за то же деревце. Целый ком воды - её... Глотать было больно, конечно. "Не грусти, не грусти", повторила Соня себе бессмысленно. Много воды, и вся её. Красный Ручей. Мы где-то тут сидели. Что он говорил про Эгле? Что-то тёмно-грустное? Но видишь, как сон не похож на реальность - значит, можешь позволить себе пока не помнить этого. Может быть, другое важно, другое из сна достать бы... а что? Он встал посреди ручья и нарисовал арку в воздухе - это значит, из сна в другое место. Или другое было существенно... выпрямившись, Соня вдруг заметила на том берегу зелёную дымку сквозь чёрные прутья. Где-то живые листья. Полоса огня была не бесконечной ширины. Огонь прошёлся здесь, сверху вниз, а куда он скатился? Повернувшись тремя шажками направо, Соня с изумлением увидела совсем близкий, синеватый крутой склон: соседняя гора и той горы лес. Склон, конечно, на самом деле далеко - судя по геометрии пространства, между двумя вершинами пропасть или низкая седловина. Но впечатление могучее: громады, плывущей мимо твоего иллюминатора на расстоянии вытянутой руки. Ручей длился ещё сколько-то десятков метров и резко падал куда-то. Их склон довольно скоро кончался, следовательно - и как им повезло до этого края ночью не добежать!

- Он приходил ко мне во сне, - сказала им Соня.
- Стас пришёл? - уточнила Тива.
Мартына теперь колотила дрожь, а она что-то выковыривала из его кожи... мелкие камушки, как будто Мартына обстреливали дробью. Из пещерки донёсся взрык.
- Гад... - выдавил Мартын, задёргавшись, - Гад, в сны пролезать научился. Сонька, что? Угрожал, приставал?
- Ничего такого. Поговорили... по-человечески.
Разговор из сна был очень важным, полным существенностей. Но, опасалась она, в пересказе, даже дословном, который, наверное, могла бы исполнить, того, что сказали они со Стасом друг другу, всего не будет. Там было поле, передающее бессловесно. А ещё Стас после того, как создал портал, сказал что-то, что она как раз и забыла. И отчего-то Соне стало по-настоящему грустно.
- Ну вот крепость и пала, - заключил Мартын обыденно и тоскливо, - Теперь всё пропало.
___________________________________________________________

Мы с ним где-то тут сидели. В третий раз Соня очутилась на берегу ручья Красного, теперь неопределённо-мутного. Стоило сделать попытку промыть свои раны. Тива сказала - умеет же! - что никакого такого заражения Соне не грозит. И что вода годится для питья. И понимает Соня, что воду пригодной делает как бы футболка Тивы. А на самом деле сама Тива. И что микробов убила Тива своим присутствием, потому и не будет заражения, вот как. И весь путь Тива мысленно вместе с Соней проделала дважды, и сейчас тоже. И всё такое. Броня утренней скованности подтаивает. Болит, оттаивая, всё, как положено. И будет ещё больше болеть, только это другое. Надо ещё воды взять, пока усталость не свалила.
Я была на его месте, вспомнила Соня. Когда зло взяло меня и я начала сторониться людей, я пересела в классе на другой ряд, в самый угол. Это было как раз место, где Стас всегда раньше сидел. Я побывала в то время в его шкуре.

Очнулась, когда Корней придержал в падении и усадил на землю. Корней ли? Кто-то в его рваной одежде, чернолицый, чернорукий, какой-то каменный, косолапый, потерявший горскую пластичность, словно мертвец, выкопавшийся из ямы, вышел из леса. Откуда и с чем вернулся Корней, Соне было всё равно, ведь она и сама выкопалась, из пещеры. Она обрадовалась ему, как не надеялась обрадоваться когда-либо.
- Корней, ты... хороший!!
Потеряв всякое разумение, Соня потянулась к нему, обняла, уткнулась в неимоверно вонючую, мокрую камуфляжную робу.
- Меня вести… повела Ветм и хотела убивать. Сказала, чтобы я сам, но прийти кол…дун и отбрал меня... - забормотал чёрный человек, отстраняясь и внимательно её рассматривая... - Ты есть, Соня, хорош...ая.
Лицо Корнея собралось во что-то горькое и так застыло; смотрел он на неё и на севшего рядом зверёныша. Казалось, печальная туча завернулась в полиэтиленовую плёнку, намереваясь любой ценой удержать при себе все свои чёрные и тяжёлые капли. Что-то произошло нехорошее с ним.
- Тива... она вон там, - проговорила Соня.
- Я... да, видеть Тиыйэйкливаниаль.
Корней тяжело поднялся, но не зашагал, чтобы поскорее увидеться с Тивой. Он просто поднял руку - в приветствии - и долго так держал её.
- Я скоро подойти, Тиыйэй... скоро.

2.

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

перлы дождевые

Для хорошего запаха оставляю.
Лучшего на свете.

---

вроде не бездельники

За весну сего года сляпано на куклопоприще (буду так делать раз в сезон, чтобы понимать, куда идти):

1. Нижевышеприведённые комнатки. Плюс одеяло и подушки. Ждут. Надо ещё на эту кровать подушек, попышнее.





И, вот, понадобился, обязательно, редкий в природе, комод до потолка. Нужно много ящичков. Как в детстве - для секретов. Успел застрять в уме. Это его начало, будет покраска и ещё ящички.



Ещё пытаюсь холодильник построить, чтобы поместить на лестнице, потому что больше негде. Всё к вопросу о завершениях долгостроев, конечно.

2. Внезапно отреставрировала Сонино жилище.


Точнее, переделала её по-новому. Много лет это была заброшенная (потому что выше всех и в углу за дверью), неуютная, неудобная (и да, нелепая) комната.



Может и сейчас таковая, но пока мне нравится. Радикально изменила планировку: шкаф как идею вынесла вон; стена за этим шкафом как идея растворилась сама. Открылся невозможный в нашем мире выход из окна многоэтажки прямо на травянистый скальный уступ в горах. Ещё один "портал" между мирами - меньше забот о границах и инфраструктурах. И о корреляции с вымышленными "по сюжету" интерьерами. И об освещении. И о том, как поделить "скальный уступ" между Соней и Аделаидой.





Стены поменяла (а старыми устелила пол). Всё нашло своё место, айс. И без письменного стола почему-то хорошо, хотя идейно это неправильно. Постельное бельё - надо сшить.



3. По мелочи




Пара сумочек из давних заготовок (минус две недоделки).



Это будет безумная коллекция подушек. Подушки именно такие совсем не нужны, просто захотелось сшить, так что практически только они из перечисленного - творчество в удовольствие.



Ещё был полубезрезультатный эксперимент с починкой тел и сборкой одного из частей нескольких (как бы ошарниривание). Голов прошито - ноль. Есть в планах разобрать эту коробочку недошитого:

@темы: материальная база, соня-курн, одежда, шитая белыми нитками, всяко-интерьерное, куклы как бедствие, поделки за сезон, природоведение

---

чёрная и белая комнаты (опись имущества)

Так, мне нужно было прибить эту полугодовую стройку. Она сопровождалась разными околопроцессами и брожением в голове. Мне надо просто прекратить интерьерство, надолго или навсегда - любой вариант устроит. Не моё это, время показало, что руки не прогрессируют (просто всегда хотелось иметь домишки, а никто больше, разумеется, не сделает их для меня. Другое дело, "нормальный человек" (™) вот это мастерил бы всего неделю, не изводясь творчески бессилием.
В рамках идеологии прибития я заодно изничтожила много материальной культуры - выбросила все уродливые поделки, что занимали место и не использовались. Примерно всё, что не наносило радость, а делало наоборот. Больше не лежат в запасниках стройматериалы (осталось только то, что служит фотофоном). А остаток-концентрат заготовок разного рода помещён в этот "проект". Переделка "старой, запущенной дачи" (которая по тегу "лето на комоде"). Основа сделана, в ней фактически можно "жить", дошлифовывая и дополняя мелочами по необходимости и желанию.

первый этаж

Гостиная сразу за входной дверью, она же кухня. Всё в этом доме будет условным, кукольным - функциональным, но не реалистичным. Реалистичное я не умею. Хорошо выраженный стиль я не умею. Буду добиваться уюта и некоторой живописности. Чтобы был у меня в комнате симпатичный ночник, когда я включу в кукольных домах свет.



Прежнее пространство первого этажа дачи расширено влево, правая часть комнаты перерешена - под лестницей было спальное место для квартирантов, что, понимаете, не элегантно.



Многострадальная мебель. Её можно дорабатывать и дальше, потому что белый цвет плоховато вписывается. И розовый стоило бы замаскировать навечно, глубоко. Но мне просто надоело над ней биться.



Кухонная сторона. "Готовка" предполагается в "микроволновке" и на "варочной панели", каковая символизируется чёрной картонкой с нарисованными двумя конфорками, приклеенной на "столешницу" чёрной мебелины. Нужны ещё ящички в отсеки мебелины, нужен держатель для поварёшек-лопаток и кухонный фартук, вероятно, но пока нет правильной идеи, как это всё должно выглядеть.



Камин, преемник прежнего, "бетонного". Какая-то нездоровая тяга у меня к кукольным каминам - вот и этот возглавил композицию. Решётку для него я нашла на улице...



Вся гостиная. Кажется, я избавилась от кукольной гигантомании - больше не хочу необъятных комнат, где всем персонажам привольно. Вписала два отреза длинных архивных ящичков (тоже подобранных на улице когда-то) и нелепый органайзер для канцелярского, он теперь как бы стол, журнально-обеденный, и столешница его, стекло от часов, нашла место.



Диваноид - диванное съело очередной последний мозг. Я остановилась на самом примитивном варианте, чтобы закрыть вопрос - чтобы уже было. Он маленький, не для валяния, к сожалению, но иначе вся геометрия комнаты была бы не той. Его роспись - мой потолок в рисовании в этой жизни. Кисточные точечки, набрызги и расплывы с размазами (с большим удовольствием поюзала гуашь). Зато, если очень-очень захочется, можно сменить начинку дивана. Стопки, обтянутые тканями, вынуть и положить другие какие-нибудь.



Стеллажик, ненужный нигде, сделанный много лет назад для другого, напрасного, проекта, встроила в подлестницу. В прошлом варианте дачи было больше книг. Можно подумать, хозяйка отправила перед ремонтом букинистическое старьё в топку, но она не такая. Просто на эти полки не помещается всё...
Прямо под лестницей замурована настольная лампа, провод выведен за пределы здания.

И всё это пришлось сочинять из-за чёрных "обоев", из-за легкомысленно купленной обёрточной бумажки!



Новые лестницы строить было лень, просто перекрасила. В новом пространстве нет "мёртвых зон".
Дверь за занавеской из бусин ведёт в совсем другой дом, в дом Варвары и её семьи, но в данном контексте пусть считается, что за ней ещё одна комната дачи, для ночующих гостей.

второй этаж

На втором этаже - горница, комната только для хозяйки и её самых близких людей, но пока что для неё одной. Место силы. В качестве крыши дома - другой мир, горы Аделаиды, отсюда примечательная неровность потолка (но ничего, на даче такой потолок можно). Отсюда происходит и кривизна полок - подвешены теми же руками, какими и склеены и покрашены. И доколе лень властвует, тут же и пребудут.
На этом снимке наглядны некоторые пути мысли-действия при создании накомодного гиганта куклостроя - как проектировались, создавались и корректировались и обыгрывались нестыковки, как мучительно стонал дизайн.



Наконец-то туалетный столик, давняя кукольная мечта (если никто не раздавит его, хрупкий совсем), стационарное зеркало. Кто бы знал, сколько я зеркалец насобирала, а поместить и некуда!



Письменный стол, ещё один отрезок "архивного ящичка" в роли шкафа, кровать. Покрывало на нём - для кошки, ничего не поделать, она всё равно будет приходить дрыхнуть. Кукольное бельё ещё предстоит сшить. Также "волшебная лампочка" (к древнему вопросу о фотоосвещении).





Предварительное замелочение.



Она любит игрушки. Кукол - особенно.



Съёмный блок. Окно очень грубое и условное, останется и без стекла (так удобней взаимодействовать с игровой площадкой).



Окно и балконное ограждение, столь же условные (ради лени и визуальной лёгкости; это весьма важные для летнего настроения конструкции)! И "доска" на полу. Очень важно, что на "досках" можно изобразить капли после дождя. Ещё здесь будет цветник.



Занавескам же должно колыхаться под ветром.









В этот дом нужен холодильник и ещё неопределённое количество дополнительных предметов быта. Но основа есть.

Смешно сказать, но как же результат далёк от первоначального замысла, возникшего несколько лет назад:
от книжной лавочки госпожи Лилит из Волкограда!

@темы: материальная база, всяко-интерьерное, куклы как бедствие, лето на комоде

---

Мне грустно, что не могу закончить эти комнаты с начала зимы, находя их всё более кривыми, непродуманными и нелепо колорированными (не случайно недострой успешно "отжат"). Может быть, потому, что на самом деле не нужно и не хочется всего, что нафантазировала. И надоело всё.
Грустно, что не могу выстроить и написать очередную главу. Что почти ничего в жизни не могу.

@темы: точечно жизнь, всяко-интерьерное, куклы как бедствие

---

в одном любимом магазине

(Возможно, Чебурашка был не единственным в своём роде, но речь не о нём.)



Нашла таких шарнирок для донорства. Чьё тело копировано, пока не знаю. Хорошо подходит для моих целей.
Головы выбрасываю, ибо они пахнут беспощадно (кудри у каштанки замечательные, но увы). Тела - практически не. Гитара в коробке - этакая макаронина вроде мягкого ластика, но не стирает и тем более не бренчит.



У этого экземпляра, к сожалению, зеленоватая нога, первое же тело (купленное ранее) оказалось лучше в этом смысле, и швы аккуратней.



Хорошо смотрятся на нём большие круглые головы. Досталось Дорофее, которая сломалась. Со скинтоном всё ясно, тут всегда будет компромисс.
С такой шарниркой можно создавать подростков формата барби, совершенно адекватные пропорции и для "маленьких" голов. Я бы с удовольствием купила и светлый вариант - они существуют.



Рядом с кошкой на подмонстре.





Подвинкса - подмонстра - сабж.

Кроме этого, прихватила маленький и достаточно подробный велосипед (с металлической рамой), в наборе также скейт:

@темы: материальная база, волкоград, одежда, шитая белыми нитками, разные небольшие куклы, прочие игровые, куклы как бедствие

---

размножается делением

Сделала запасной дневник. Сейчас он копия этого, со всеми комментариями (если кто-то из вас не хотел бы видеть свои на другом ресурсе, я уберу).
дневник одноимённый

@темы: начало, материальная база, точечно жизнь

---

К3-2 Глава 32

Глава 32
Прямые углы

Корнея вели под руки с двух сторон Майя и Ильма. Все силы уходили на то, чтобы не посмотреть ни на одну. Ведьма вершила святотатство, раздвоившись в виде них. Он боялся, впустив в зрачок лживые видения, тем самым установить мистическую связь между мамой, Майей и их ведьмовскими двойниками.
Но нельзя было укрыться от голосов.
- Я считаю, что ты должен сполна расплатиться за то, что сделал с Энеем, - говорила Майя, - И твоя казнь, продлённая должным образом, от рук Госпожи, я считаю, самое необходимое, что может быть для Равновесия.
Мама горестно – да как же знакомо и верно! – вздохнула.
- Корнеюшка. Тебе стоило бороться с нутряным колдуном. Это был твой единственный выход. Если бы ты больше старался и изъявил необходимую силу, никто из нас не посмел бы считать тебя неполноценным сыном своего отца. Но разве можно было просто сказать: борись с ним, и вернёшь себе, отцу, нам всем честь? Такие намёки только усиливают сопротивление и упрямое противостояние, какое бывает у юных. Вот отец твой и молчал годами, всё меньше и меньше уповая на то, что ты сам придёшь к правильному решению.
И так бесконечно, ласково и назойливо. Женщины говорили с ним говорили каждая из своей глубины, будто не догадываясь о соседстве по другую руку Корнея, но но тем не менее строго по очереди, не перекрывая голоса одна другой и не оставляя между собой избыточного молчания. Говорили и знакомое, и внезапное, иногда именно так, как сказали бы когда-то мама или Майя именно ему, а то, не меняя интонации правды, совсем уж фальшивое… после – фальшивое на одну малую долю, если вслушаться и понять. Или фальшивое до последнего слова. И снова вкруг, сначала, то же самое и почти другое. Сердце то возгоралось тоской и умилением, то, ухая в пропасть, отрезвлялось холодом водной корки. И от перепада температур покрывалось с каждым шагом новыми трещинами. А две Ведьмы тем временем вели Корнея по страшному Городу, по дороге измождённого полировкой камня, в котором отражался Корней один. Из домов, что тянулись ровнёхонькой линией слева, верно, кто-то наблюдал безумца, шедшего с заломленными назад руками и глядящего долу – никак, мнит себя птицей.
Дома же те – Город же был тот страшен так, как страшно в нижних мирах нечестивых духов. И предчувствовал Корней такое развитие пространства ещё когда попал в помещения военчасти, где практически всё делилось на прямоугольники, кубы, квадраты и крестовины. Здесь магия прямого угла была приведена к абсолюту. В предночных сумерках строго стриженный кустарник, которым отделялись дома от дороги, сливался в непрерывный параллелепипед, в потустороннего змея. Фасады из того же мрамора, что и плиты под ногами, тёмные, бело-мёртвые, крапчатые, плоскостью и блеском удушающие простор, отсекали сам воздух от обречённого изгоя. Величественные ступени указывали на провалы входных дверей, а окна слепли по мере приближения подконвойного Ведьмы. В смятении покидали их путь редкие встречные. Это были люди в сложных глухих одеждах: мужчины в шляпах, в белых перчатках, перетянутые в поясе – в чёрном, женщины, в платьях до земли с твёрдыми чёрными шаровидными рукавами – в белом. Некоторые, впрочем, кланялись приближению Ведьмы и Корнея. И странно провожали взглядами. Помогите, говорил им Корней. Дёргался в полутьме чей-то уголок губ в неуверенности или в усмешке. Или в бессилии? И снимал кто-то великанскую свою шляпу, бормоча почтительно: госпожа Майя… были они живыми или все, кто есть, мертвы в лунном свете, что зарождался у горизонта, утонувшего в частоколе близкого леса? И вот строения, похожие на дома, оборвались, а змей стриженного кустарника, прямая, как взгляд, тропа из плит полированного камня да холод двух пар призрачных рук лунным ослепшим полем довели Корнея до врат, утопленных в лиственной стене, в которую живая изгородь упиралась под честнейшим прямым углом. Врата были аркой и трижды превосходили рост человека. Кованые решётки, разорвав наброшенные на них цепи, сами собой отворились, приглашая Корнея.
И всё понимал Корней, видя вокруг себя это особым образом организованное кладбище, больше всего напоминающее самостоятельный город, спланированный со строгостью, вековым символизмом, но превратившийся в мраморный лабиринт. Ведьма не пожалела сил отыскать этот мир для Корнея. Либо знала такой давно – мир, где дорога живых беспощадно, не сломавшись ни единым поворотом, становится дорогой мёртвых; безукоризненно прямая улица, где дома сцеплены стенами один с другим в громоздкий поезд, перетёсывает их напрямую в вагоны надгробий, мавзолеев, обелисков.
А он хотел бы бежать, пусть так же нелепо, как из-под дуба у обрыва, что стоило ему последней свободы, но жилка, соединяющая волю и ноги, давно была перепилена, и два её рваных конца оснащены штекером и гнездом. Ведьма замедлила его шаг, заставляя налюбоваться ночными фасадами склепов, следующих друг за другом по обе стороны, через малые промежутки каменных ниточных тропинок между. И было на что смотреть: каждое захоронение, миниатюрное или как хижина на целую семью, молча вопияло скульптурными изваяниями. Собрание скульптур, выразительных, откровенных и отчаянных, в отличие от чопорных живых людей города, только что покинутого. Стояли на постаменте непримиримые мужи в тогах, со свитками, с которых зачитывали смертное обвинение. Воздевали карающие копья воины. И заходился кто-то крылатый, белый-белый, в рыдании, и простирался кто-то тонко-хрупкий на гранитной скале. Здесь не было ни одного умиротворённого лица - всё исступление, раскаяние, ужас и ненависть. Были изображения казней, бичевания. Торжествующие, с разверстыми ртами женские фигуры с отсечёнными головами контрастного цвета в руках, протянутыми над оградами – а под луной оттенков белого и чёрного камня не разгадать. За чертой смерти здешние люди не ждали ничего, кроме огненного осуждения. Не ждал и Корней.
Центральной аллее не было конца, но слева каменных рядов было меньше, так что близкая растительная стена-ограда застилала почти всё небо.
- Ну давай, что ли, туда, - грустно прозвучал голос Ильмы. Корнея свернули в сторону этой стены на аллею такой же ширины. Луна спряталась за спину, пустив своё отражение-наблюдателя ему под ноги; Корней перестал видеть, по чему идёт, - Остановись.
Две женщины отпустили его и растаяли. Когда по безмолвному приказанию он повернулся, вместо них стояла она – привычная тёмная фигура, которая отсекла бьющий в глаза свет. В длинном одеянии с капюшоном и в белом платке, туго перевязывающем торс. За кованной оградой в виде ряда копий рядом стояла нагая каменная девочка со связанными за спиной руками и обвитая каменным плющом, в которую целился из лука с противоположной могилы отяжелённый доспехами каменный мужчина.
Броситься на колья этого забора, подумал Корней, когда внутри его щёлкнуло и тело обрело свободу.
- Нет-нет, - сказала Ведьма.
Но если умру здесь, мой дух навсегда останется в прямоугольном плену погоста, понял Корней.
- Да-да, - сказала на это Ведьма, - Твоя вечность. Будешь знаком с каждым памятником, с каждым подземным обитателем. Развлекаться душа твоя будет похоронами: они почти каждый день. Люди здесь болеют много, тяжело, мрут, лечиться в этом королевстве – грех. Их души множатся на таких вот кладбищах, как мухи в навозе… дыши-дыши, Корней. Наутро я помещу то, что останется от тебя, в Стену Недостойных. К недостойным здесь приравнены также и бедные, которые не могут отстроить своим покойникам вот такие дворцы. Хоронить голодранцев в отдельном месте законом не велено: густота туманищ смерти должна только расти. Чтобы удержать всё большую популяцию грешников. Стена – это зелень по сторонам. Кустарник разрастается по каркасу из продолговатых ячеек… да ты смотри внимательно! Видишь, в узлах сетки проглядывают отверстия? В них помещают тела. Эфирные масла растения заглушают вонь. Наверное, тебе очевидно, что среди тел есть такие, что остались без медной таблички с именем, а также, охохо, есть немало табличек фальшивых: простой способ скрыть следы преступления. Правда же, гениальное место? Ещё листья скрадывают звуки, так что, Корней… Корнеюшка, не сдерживай себя. Горожанам будет приятно услышать вой привидения, который ты исполнишь. Они привыкли. Они поймут, что это чужестранец, которого вели по улице. Утром придёт сторож, окатит мрамор водой, протрёт от крови каждую ступенечку и балясинку, а ветошь сожжёт. Он тоже привык.
И верно, горожане услышали. Истязание ещё не началось, а Корней, до последней клеточки прозревший свою участь, выл и захлёбывался, стоя не связанным, не парализованным, но не двигаясь с места. Он не боялся пыток. Он боялся Вечности.
- Ты промаялся ночь, так и не убив, кого я приказала. Это серьёзная провинность передо мной.
Он смолк. Верно, сейчас Ведьма мягко попросит исправить нерадивость. Как-нибудь преодолеть, что ли, себя, попросит. Корней приготовил себя к этому предложению. Девочка из светлого камня и лучник напротив, не зря ему были показаны эти два памятника.
- Да знаю. Ты согласишься сделать всё по уму, если я извлеку прямо сейчас из ашшских гор, из Ымкбат-Алцегорат, прямо со священной твердыни Нами кого-то из твоих людей - любого молокососа из тех, кто измывался над твоей немотой, не говоря об отце, матери, высокомерном братце и паршивке Майе. Сделай я это – ты задушишь чужих тебе розиян, развратных девчонку и мальчишку. И Зелёнку задушишь, я знаю. А что? Если она «дух жизни», авось как-нибудь перескочит смерть. Но это только если я пригрожу чьей-то гибелью, да?
Только, да, знал теперь Корней. Но бесполезно будет и подчиниться: Ведьма всё равно притащит сюда кого-нибудь из ашш. Теперь, когда настал вечер племени, когда народ как целое умер, душа каждого, кто остался пока, оголена и лишена защиты духов небес в посмертии.
- Ну что ты, Корней. Я больше не пошлю тебя убивать эту Соню с её бывшим телохранителем. Бесполезно! Тебя перехватит мой внук. И, наверное, вернёт сюда, где тебе самое место. А то, пожалуй, нет. Он зол на тебя много крат больше, чем я. Для меня ты необязательная игрушка и одноразовый инструмент, для него – самая мерзкая тварь, которая подняла лапу на любимую. Спрашиваешь, зачем я трачу на тебя время, вожу по памятниками архитектуры и ваятельного искусства, объясняюсь, читаю твои никчёмные мысли?
Да, вдруг встрепенулся внутри себя Корней, зачем. Душа поразительно легко махнула вверх, из обречённости, без спроса.
- Ну, и для этого тоже, - произнесла она каким-то… усталым и просто женским голосом. И он гадал, гадал, что именно из грязного, гнойного колтуна мыслей она приняла за предположение, - Поговорить, охохо, чтобы, хоть с кем, немой Корней. Знаешь, главное дело сделано. Мы с тобой принесли деву в жертву. Особенная она, Эгле (мой внук знает толк). Была. Принесли в жертву, и сколько же силы высвободилось! Пройдёт время, и всё, что ты знаешь, погрузится в вековечную мерзлоту. И Розия, и Ымкбат-Алцегорат. Своим ходом-чередом. Но это когда ещё, а прямо сейчас мне нужно немного подкрепиться. Ну ладно, заболталась, здесь не мудрено так отвлечься... кого же из ашш зовём на пир, Корней? Назови имя, имя!
Он всхлипнул и заскулил снова. Оборвался.
- Меня, - выхрипел Корней, - Имя - Корней крех рахи вета Нами, дер, йтер… Корней из прибежища людей, сын мама и отец, брат у брата и у сестра! Есть этот имя! Убить меня! Убить! А я – молчать. Нет другай имя, Ведм. Пей, есть, душа, пей и спускать. Отпускать. Нет вина. Дух Жизнь забрать вину!
- А, ну так и быть, - легко, снивелировав весь его пыл, согласилась Ведьма, - Ты стал сильный. Я уже решила, отпускаю тебя. Больше не бойся.
- Ты… не отпустить.
- Меня зовут Серафима, - сообщила она всё тем же не-ведьминым голосом, - Ты думал, у меня и имени нет? Серафима я. Повтори.
И зачаровала его связки. Сеар-хы-ма, послушно сказал Корней. После чего переключатель снова отщёлкнул его. Корней привалился к какой-то ограде, не острой, а в виде поразительно красивых переплетённых лент, уже не думая, что её подземный владелец может оказаться недоволен нарушением покоя. В небе Корней увидел несколько грустных маленьких звёздочек и росчерк летучей мыши.
- Посмотри, я довольно красива.
Она скинула капюшон. Там была немолодая, но миловидная женщина с короткими серебристыми волосами и тёмными глазами. Там, где Корней ожидал увидеть, скажем, голову чудовища с пастью. И поверил. Всё происходит с ним. Она уверена, что он согласится. Если бы Ведьма предстала в виде юной красавицы со светлыми многочисленными косами, или хотя бы как любая, что считается соблазнительной, розийская девушка, он не поверил бы, и думал бы, что в нужный момент она обернётся тем чудовищем. Но эта женщина, немногим моложе Ильмы и всё в тех же, что и всегда, бесформенных одеждах, была настоящей, живой, а голос ей полностью соответствовал. Ничего с собой Корней поделать не мог: он верил, что эта женщина хочет неподобающего с ним, а потом действительно отпустит - перенесёт незримыми порталами куда-то в знакомое место. Забудет. Из него будет выпито, что можно, уже всё.
- Красива? – повторила она. Корней замотал головой, не успев подумать.
- Да знаю. А какая разница? Слушай внимательно. Спустись в этот склеп, размотай мертвеца от его пелён – ты всё это уже умеешь! – вернись, порви их здесь на полоски, шириной по твоему усмотрению, свяжи их в одну верёвку; верёвкой обвяжи себя с одного края, а другой привяжи к любой решётке на всём этом кладбище. Это будет твой предел, пока станешь исполнять мою последнюю просьбу. Привязанный, ты будешь ходить отсих куда хочешь и искать для меня новую одноразовую игрушку - хочешь, в этом мире, а хочешь, поищи - здесь их довольно - новую дверь-портал. Выберешь человека, что понравится тебе, а может, такого, что не понравится - ходят же по Землям немало мерзавцев, от которых не жаль эти Земли очистить! - схватишь такого, богатырь Корней, да приведёшь ко мне на службу. И больше не нужен ты мне вовек, скучный глупец, право же... Дам тебе времени, сколько сможешь без еды и питья, а это немало. А то, если не придётся напороться на мерзавца, или ежели не поймёшь сходу, кто перед тобой, хватай любого, кого увидишь. В выборе не отказывай себе, ведь это путь к твоей свободе: найдёшь старую женщину, такую, как я - хватай и тащи, найдёшь младенца (лишь бы умел ходить) - бери и тащи мне. Девочка-соплюха пойдёт, отрок-калека тоже. И не трать души, выясняя, добры ли, достойны ли чего. А если они начнут роптать и жаловаться, то ты мог бы...
- Неееетненет! – возорал Корней, боясь услышать продолжение, орал бесконечно долго. И бежал, кажется. Пока не врезался в упругую растительную стену. Что-то пропороло руку: металлическая табличка в гуще листьев. Резкий, маслянистый запах потревоженных веток.
Ведьма тем временем ждала за спиной.
- Я же не договорила - я даю тебе выбор пути к свободе. Не хочешь пленить для меня кого-нибудь – уложись сейчас тут поперёк дорожки. Ногами держись за эту решётку, руками дотянешься до той. И тяни себя со всех сил, Корней, руками и ногами, растягивайся в обе стороны, пока не натянется кожа, не разойдутся позвонки. Рви мышцы и потроха, что получится. Терять сознание от ужаса не рекомендую. А вот умереть так быстро, как хватит тебе решимости – это пожалуйста. Хоть за секунду. На этом завершим наши с тобой дела.

Тело боролось с ним. Его тело не верило, не соглашалось. Он и тело кричали по очереди. Тело ухитрилось даже заметить холод полированной дорожки, впитывать его, как лёд от ран. А Корней был честен. Стопы пережимал прут ограды – у этой ограды нашёлся низко к почве горизонтальный элемент. Она была такая добротная, что от неимоверных усилий даже не пружинила, даже не пошатывалась. Столь же прочна была противолежащая, за которую, ногтями в ладонь, скользкую от крови пореза, держался Корней, к которой тянул верхнюю часть туловища; запястье сводило от старания не сорваться. Переключатель внутри него работал только на не относящиеся к основному действия. Так, Корней не смог откусить себе язык. Он мог бы прекратить всю эту глупость, тем более что тело уже несколько раз побеждало, открепляясь от металла и стягиваясь с помощью судорог. А Ведьма, слегка склонившись над ним, не надевая вновь капюшона, наблюдала заинтересованно, молча. Корней снова вдевался в назначенный ему снаряд, и призывал всего себя, всю честь, что была доступна, чтобы сделать, как она попросила. Какая разница, как. Надо уйти. Он стал представлять, как, разрывая самостоятельно себя в районе, может быть, пояса, он рвёт и привязанности, все, какие только накопились за его двадцать лет. Всё, что нужно было, изымает и выбрасывает от себя: людей, родной край, любовь, сочувствие, желание, чтобы всё восстановилось, надежду на дружбу и понимание. Если он это сделает, будет нетрудно победить рефлексы. Он – тот же фхел, тушу которого пришлось разобрать до неузнаваемости, до уничтожения сути, под присмотром старейшины Тирунея. Надо порвать не спинного змея, а вызвать множественные разрывы жил, чтобы как можно скорей истечь кровью. Но, умея и переносить боль, и напрягать и расслаблять нужные мышцы, прежде этого он услышал внутри себя, как начинают раздёргиваться позвонки. Значит, всё-таки это место оказалось слабее. Ну что же, тогда нужен один, самый сильный, рывок.
- Остановись!
Тело счастливо повиновалось, когда уже перед глазами проступил посмертный мир с его мороками и воздаяниями. Стопы, с прогнувшимися от давления костями, опали. Кулаки заскользили по прутам до земли. Ведьма обманула Корнея. Но пока ему безразлично. Он лежал на мраморе и дышал. Вот спазм дёрнул спину в укороченное положение. Как спинка у гусеницы собралась. Боль заставила очнуться. Пели цикады – совсем как дома. А это не Ведьмы был голос. На фоне неба, чернее неба, стоял кто-то ещё. Что-то сухое налетело с внезапным ветром. Корнею казалось, что он выпал на последний час в сон, а что-то на кладбище за это время изменилось. По дорожке откуда ни возьмись покатилась волна ледяной воды, заструилась ровным постоянным ручьём.
- Продолжай, - тихо потребовала Ведьма.
- Подойди ко мне, - отозвалось с другой стороны, близ растительной стены.
Ведьма засмеялась.
Теперь Корней узнал: чёрный колдун, её внук, нашёл их. И он хочет сам… что хочет? То, что придумала Ведьма, этого разве мало, чтобы Корнея наказать?! Колдун стоял в воде, которая бежала на Корнея, вымачивая одежду насквозь.
- Вставай, Корней, пойдём, скоро тут будет скользко, навсегда скользко, - смеялась Ведьма, - Мы завершим дела в другом, сухом квадрате. Ещё успеем. До утра времени довольно.
- Иди со мной, - повторил молодой колдун бесцветно.
Но ни та, ни тот не дёрнули за внутренний Корнеев переключатель. Так, что ли: он должен выбрать сам?
- Посмотрите-ка, сам открыл портал, мой внучек научился! – голос Ведьмы стал ласково-тревожным. Внучек взял слишком большой вес, вот что говорил этот голос. Корней не обольщался, что сможет слушать оба зова бесконечно, отлёживаясь. И, собрав волю в кулак, точнее, в то место тела, которое должно было только что стать границей разрыва, одним движением поднялся на ноги. Боль в спине была счастьем. Она отвлекала от тёмного противостояния, как бы изолировала Корнея от происходящего.
- Они тебя ждут, - сказал колдун, - Я здесь, чтобы тебя увести.
Лжёт, понял Корней, первое – ложь, второе - верно. Я поднял лапу на его любимую, и всё.
Колдуна не волнует, что Корнея заставляла Ведьма. И это правильно. Если бы Корней был другим, он давно сделал бы выбор простой и бесповоротный: убил бы Соню с Мартыном и сразу себя – это привело бы его ровно туда же, куда собирается отправить сейчас Ведьма, в нижние миры нечестивых духов, но это был бы мужской выбор. Нечёткость душевных движений размазала Корнея в неопределённости между небом и подземьем. Весь он сам служит теперь оскорблением человеческой природы.
Я бы сделал на месте колдуна точно бы так, подумал Корней. Произвёл бы очищение человеческих миров. Ради той, кого люблю.
- Мой внук не умеет пытать, но с твоей помощью научится – видишь, он упорный? Открывать порталы куда труднее, чем пытать. Значит, Корней, ты достоин его ненависти, коли вдохновил на это достижение. Так, что же я должна сказать тебе… посмертие, Корней, будет одним и тем же – возьми на заметку. Если ты вдруг пробуешь высчитать лучший для себя путь.
- Я пришёл за тобой, потому что тебя хотят вернуть.
Тихое, нелепое бормотание в сторону, преисполненное крайнего отвращения. Верно, колдун так сильно презирает и ненавидит Корнея, что не желает придать звучанию слов хоть каплю жизненного сока. Прочих выводов заледеневший во всех смыслах Корней сделать не смог. Но решать и вправду нужно, а то как скоро обоим надоест свобода его человеческой воли, да примутся его тянуть в противоположные стороны. И будет это иначе, чем если он продолжит рвать себя напополам сам и достигнет результата. Впрочем, страшное и так грядёт, как ни повернись.
- Он обязательно захочет порадовать девушку, имя которой так боится произнести в этом месте. Поэтому всё, что мой внук наспех сочинит к твоему наказанию, Корней, станет происходить на её глазах. А также на глазах прочих её телохранителей. На глазах у Зелёнки. Если тебе не хватало в жизни внимания к твоим проблемам и нуждам, то – ликуй, Корней! – самое важное внутри тебя будет раскрыто от и до.
- Я убью тебя легко, - быстро произнёс колдун, пока яд Ведьминых последних слов не успел усвоиться, - Обещаю. Иди за мной.
И втянул сквозь зубы воздух – как от боли, но еле слышно. Он определённо держал на себе нечто тяжёлое, хотя по силуэту на фоне кладбищенской живой ограды груза при нём было не видать.
- Толькнездесь!
- Обещаю. Не здесь. И что никто из них этого не увидит.
Странно было бы сказать, что Корней испытал к нему сочувствие. Неправдой было бы то, что только обещание быстрой смерти определило направление, куда он шагнул. Кто решил за Корнея на этот раз – сам он, разум тела или же тайный сговор Ведьмы и колдуна? Ведьма говорила много, с должным чувством, по-женски звучавшими причитаниями, пусть и насквозь фальшивыми, и слишком часто звала Корнея по имени. Колдун вытолкнул то немногое, что огласил, из молчания. Истинных врагов по имени не зовут. Ну так быть врагом, пусть нечаянным – совсем не то, что одноразовым инструментом.
_________________________________________________________

- Я обманул тебя, Корней. Я не собирался тебя убивать.
Дуб дубом, Корней стоял над ним, не понимая, куда на этот раз выбросил их портал, и не принимал слов колдуна близко к сердцу: не перенял ли юноша бабкиной науки отягощать надеждой в самый нежданный миг – перенял, должно быть.
- Соня захотела, чтобы я тебя вернул. Ты иди, - проронил колдун, сидевший на размытых и выжженных древесных корнях, чьё дерево, перегорев, упало в пересохшее почти полностью болотце, от которого сохранился один выпуклый островок яркого мха. Слабо наметив направление движением головы. Да нет, не приказал. Он трясся в ознобе и не чаял отделаться от Корнея, который имел неволю его такого наблюдать. А лицо, как у колдуна Стаса, Корней видел и раньше – в зеркале-озерце Энтомолога, у себя то есть, когда после многочасовых попыток начинал почти свободно произносить искомый звук. Лицо трудного счастья. Колдовского, стало быть.

Vitamin String Quartet - In The End

конец главы 32

глава 33

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

К3-2 Глава 31

Глава 31
У красного ручья

Жар прошёл сквозь них, добыв и под каменной толщей. Воздух нагревался и нагревался, снаружи гудение достигло апогея. Они все находились прямо в сердце кометы, мчащейся к солнцу. Через щели у потолка проникло почти белое сияние, и живые таяли в нём, хватая ртами сухую смерть. И оглохли.
И прошло. Прокатилось вниз по склону, с которого они никогда не спустятся.
В глубине пещерки, распластав уши по голове, скалачилась и жмурила очумелые глаза зверосамка, которую держала за шкирку, утешая и поглаживая, Тива. По другую сторону от Тивы привалилась Соня. Она хрипела и сглатывала, процесс, похожий на икоту и эпилептический припадок длился долго и всё не прекращался. Горели и корёжились в судорогах лёгкие, рёбра, живот, горло и голова. На колени к Соне, ничуть не пугаясь страшных звуков, забрался плотненький, мягкий, белоснежный, ещё состоящий из неги и молока, зверодетёныш величиной с большого домашнего кота, почему-то именно её выбрав из всех свалившихся на голову. Которого зверосамка, конечно, Соне не могла простить и под беспрерывный грохот небес исторгала угрожающий и жалобный шип. Но Тива знала к зверосамке ключ.
- Что ссс Сонькой? – выдавил Мартын. Он был с краю; они с Эгле были у входа. Тива, звери и люди все вместе поместились тесно и едва. Спинами в одну стенку, ногами – в другую. Крошечность прибежища удерживала от растекания по поверхности пола.
Снаружи барабанил ливень, частые вспышки молний иногда позволяли видеть друг друга.
- Пройдёт, - быстро прошептала в ответ Тива, - Я не могу вас лечить, я должна держать «кошку», иначе она всех растерзает и будет права. Соня, знаю, что больно. Придётся нам здесь отсидеться. К утру станет легче
Соня почувствовала, как голова Мартына, и весь он сам, и Эгле с ним, без предупреждения скатываются ей на плечо, тяжело наваливаются и замирают. А она не может пошевелиться хоть чуть-чуть.
- Онх… - выдавила она и снова задышала судорожно. Слёзы пыталась собрать языком, но ни капельки не попало.
- Соня, - зашептала в темноте Тива, - Просто сознание потерял. Это сейчас хорошо. Ты, когда сможешь, поддержи ему голову. Прости.
А детёныш на коленях достал из-под Сониной майки чудом не потерявшийся Мишкин телефон и грыз его. Соня не могла ничем этому воспрепятствовать. Она тоже впала в беспамятство, от боли, от усталости, от гипервентиляции лёгких. Обрывки картинок, не имеющим отношения к их Приключению, залепетали ей на несколько беззвучных голосов: какой-то нечаянно вскрывшийся архив образов и смыслов. Она стихла и куда-то исчезла.

Глубокой ночью, ведомая сильной жаждой, Соня тихонько выбралась из пещеры и отправилась на поиски ручья. Вероятно, дело близилось к утру, так как лес заполнился равномерным свечением и всё-всё уже можно было различить. Вершины деревьев вырисовывались на абсолютно чёрном небе, нависшем прямо над лесом. После пожара лес истончился, выпрямился грустно. Мерцал под медленным ветром, несущем отдельные крупицы пепла. Листья остались на ветвях: они были хрупкими, серебрились после огня. Грозовым ветром нанесло листьев и на землю. Соня загребала их ногами, как в осеннем парке. Она приметила место, где пространство листьев обрывалось. Приблизившись, поняла, что не ошиблась в звуках текущей воды.
На другом берегу мелкого, шириной в один нетрудный прыжок, ручья на дне овражка, чья вода была сплошь красна от многочисленных ниточек водорослей (Соня именно их приняла за кровоток, когда они бежали, зато теперь беспокойство исчезло), на противоположном, несколько более низком берегу сидел и смотрел на неё колдун Станислав.
Соня остановилась.
Но какого чёрта она должна улепётывать. Если сочтёт нужным, сам убежит, как и прежде.
И это будет немного досадно.
А если пришло время испытать и его колдовскую власть – что же, не скрыться.
Она устроилась на склоне овражка, в те же листья. Хотела бы разместиться наискосок, но это не будет ли демонстрацией слабости? Не ушла – значит, будет говорить с ним. Ей довольно удобно здесь, а колдуну на другой стороне, притулившемуся у самой воды, не настолько. Земля отдавала тепло. Соня обхватила, как и он, колени руками, желая закрыться, делая это автоматически, и вместе с тем пытаясь держаться свободно. Колдун пристрастно и, кажется, испуганно отслеживал каждое её движение. Вот оба замерли. Вот так Соня впервые, потому что именно сейчас она взяла на себя труд и признала необходимость, по-настоящему как следует разглядела одноклассника. «Бывшего одноклассника», про себя с иронией заметила она. Большинство мальчишек и мужчин северо-запада Розии высокого роста, с русыми волосами разной светлоты, у них серые, голубые или синие глаза – из этих был и этот, Станислав. Не всех переход во взрослое тело делает симпатичными; это как раз верно для него, достаточно крупного, но худого, с печатью жизни как будто в сыром подвале, где появилась привычка хранить тепло, рефлекторно скукожившись. Хранить энергию на случай, если долго не будет еды. Может быть, он сидел над книгами… колдовскими трактатами? при свете маломощной лампочки… тусклой свечи, когда у других проходила жизнь под солнцем, в движении, радостях,огорчениях, как полагается. Футболка смотрелась на Стасе чужеродно. Соня раньше всегда видела его в одной и той же старомодного рисунка и покроя рубашке, которая любого юношу сделает старше, смурнее. Возможно, то была колдовская рубашка, проведя сколько-то лет в которой он и стал почти стариком, упустив детство, юность, зрелость.
Но что же это? От него исходило хорошо знакомое уже Соне, совершенно узнанное: когда человек своим внутренним трепетом и безоговорочным почитанием возводит тебя на невидимый престол. Когда он так радуется тебе, когда принцесса – это внезапно ты, и нет на Земле других важных дел, мыслей, наград, кроме тебя. Это плотное поле антигравитации, от которого раскрываются разом все чакры, это озонированный грозой весенний воздух. Может, ещё и потому, что Соня физически возвышалась на своём месте - от этого его взгляда снизу вверх.
И как я могу вместить такое возвеличивание? Чем заполняю его?
А вот и не надо этого, рассердилась Соня, это мне подарено другим человеком, больше не хочу ни от кого.
Но поделать ничего-то не могла.
Наконец, она сказала, чтобы как-то начать:
- Здравствуй, Стас.
Лицо его, как один из этих листьев: мерцающе-белое и прояснённое, и как будто ветер играет и с ним, создавая полутени, в которых мерещился последний разворот к бесконтрольному восторгу, не хватало только улыбки и пути к улыбке, но его лицо этого не умело, а глаза – не смели. Он не был больше безумен, он всё о себе понимал.
- Это париэоктилошейидомион, - вдруг сообщил он то ли без запинки, то ли исключительно запинаясь, - Они так называются.
И потемнел от душной крови, заполнившей лицо, что сделало его гораздо моложе и понятнее.
- Ктоо?! – Соня не испугалась, но опешила.
- Животные. Так они называются.
- Пещерные; то есть, этот лес тебе знаком?
- Нет. Я никогда не был здесь, но это их имя.
- «Истинное имя»? Я в одной... сказке читала - маги умеют узнавать настоящее название любого живого существа; а если его знаешь, то имеешь над ним власть.
- Нет никакой власти. Это последнее название, которое когда-то дали ему… зверю. Тот, кто был здесь... дал. Названия сохранились – я услышал. Лес – «Граыт», деревья – «мремт», а ручей – «Красный».
- Красный. Логично. Я же давно хотела узнать, понять, я уже спрашивала - если ты маг, то почему ты учился с нами в обычной средней школе?
Она ожидала. Конечно же, Стас уйдёт от ответа. Но он всерьёз задумался. Соня сказала себе ждать, сколько можно.
- Так было всегда, - наконец сказал он с изумлением, - Я… учился. Как все. Ни… никто мне не говорил, что можно как-то по-другому. Никто не говорил, что я маг.
- И что же, верно, что Серафима Киприановна преподавала в нашем классе? Мне не показалось - это она?
Он кивнул – кажется, чтобы скрыть гримасу отвращения.
- Странно. Я не вспомню, чтобы она с тобой хоть раз разговаривала. Или чтобы к доске вызывала.
Он ещё ниже опустил голову… от стыда? Волосы упали на лицо. По-видимому, Соне не стоило сейчас его видеть, но - он не убегал и не растворялся, значит, намерен держаться разговора.
- Я никогда не понимал, почему оно… она… всегда знает, что я делаю в школе, что говорил и даже – что думаю, потому что в школе сам… не видел её. Дома Оно знало и пересказывало. Сейчас вспоминаю, что так и было: она была в школе каждый день и наблюдала за мной. Значит, пока я шёл домой, оно… перемещалось туда, и встречало меня.
- Погоди, то есть твоя бабушка была в школе невидима для тебя?!
- Да. Но она мне не бабушка, - сказал он просто, - Я не знаю, не понимаю, что это такое, но это только не моя… кровь, - заговорил он вдруг горячо и быстро, - раньше верил, что я то же самое и думал, что всё загублю, как может оно, но теперь точно знаю: оно – чужое. И это даже не женщина. Почему я не понял раньше?
- Оно… - повторила Соня.
Он отёр горящее лицо ладонью, испачканной золой. Стал снова бледен.
- А твои родители?
Снова покачал головой, Соня поняла, что говорить он о родителях не будет. Но ошиблась.
- Я не смел думать, что они могут быть у меня. Видимо, их не существует.
Лёгкое опьянение. Лёгкое, но двойное - второй компонент - это жуть сказанного. Никто не отменял жуткости, которую несёт маг на себе, с собой, вокруг себя. Но в словах о родителях есть привкус жути, способной привиться к обычным смыслам.
- Я не понимаю, как это, - честно призналась Соня.
- И я тоже.
"Я тоже" прозвучало с усилием механического преодоления поля между ними. Похоже на отчаянный рывок из лап привидения - из которых, знаешь, не вырвешься, но с другим вектором.
Стас разомкнул руки, зарыл ладони в листьях, но оттолкнуться и прыгнуть через ручей, как предполагало это движение, не собрался. Его обожание горчило и першило душу, особенно закованное в почти каменную мимику и исхлёстанное смущением. Вот, оказывается, что испытывает солнышко, когда живая тварь тянет на себя его тепло, тянет, потому что иначе не выживет… да ведь он просто не властен над своим излучением... да ведь это он - солнце не солнце, а другой какой-то соразмерный объект! Он просто радиоактивен, поняла Соня. И я получу свою дозу, но теперь это всё равно.
- Дела, - сказала она, - И зачем это всё? Что должно получиться?
- Так ты... вы уже, наверное, поняли. Так и есть. Если Оно тебя поймает, то я сделаю что угодно, что скажет.
Слушал нас, стало быть, меня, Мартына, как мы измышляем и гадаем, кивнула себе Соня. Да мы почти всегда помнили, что он может слышать нас на значительном расстоянии. Впрочем, почему он не должен? Иначе не скажешь, но он тоже в походе и в разведке. И, как ни крути, только что отбил нас с Эгле от летающих вязаных платочков. Это я видела сама и не хочу утверждать, что на меня навели чары или совсем не так поняла. От Мартына с Тивой платочков-привидений отвлёк - сами не справились бы. Мы все живы, несмотря на то, что маг от нас услышал немало злых слов.
- А я хочу делать то, что скажешь ты.
Теперь сидела потупившись от стыда Соня. Нет, это было чем-то иным, использовавшим канал стыда. Боль и замедленно разворачивающееся сострадание, лишённые слов. Но такое нельзя унести с собой из мгновения, так что отступило в фон, вернуло Соне самообладание.
- Никогда не мечтала командовать человеком, понимаешь? Вот так, чтобы ни слова возражения и даже без внутреннего сопротивления. Мне нравится руководить, но так, чтобы в спорах и всё равно на равных. Это я поняла, когда концерт готовила со школьниками, а ты что, спятил? Когда даёшь кому-то такие права, ты… разрушаешь человека. Даже если этот человек может поверить, что только так обезопасит себя от тебя – от магии. Ты понял? Понимаешь?
- Это всё, что возможно. И только это могу противопоставить. Понимаешь, Соня?
- Ведьме?! – догадалась она, - То есть тебе надо во что бы то ни стало слушать кого-то, выполнять чьи-то указания, чтобы противостоять ей? Поэтому ты выбираешь меня как меньшее из зол? То есть я что-то…
- …заговорилась, - заключила Соня, фиксируя метаморфозы лица Станислава, - Никогда не надо, слышишь, делать меня объектом магических схем. Не включай меня в контуры силы, Стас. Я же… не маг? Зачем я вам нужна, зачем мы с Эгле? Зачем.
- Потому, что вы – лучше. Лучше, чем все маги, какие где-то есть. И я выбираю: делать то, что нужно тебе. Это и есть – противопоставить. Всему. Навсегда.
- А потом?
- Навсегда.
- Это значит, что мы уже и волей-неволей вписаны в уравнение?
- Да. Я не смог укрыть вас от внимания… её. И обогнать время… угадать время – не смог. Тива не виновата и не ошиблась. Она делала, что должна, а я должен был...
- Тива – в чём не виновата?
- Она думает, её просчёт в том, что не побежала за Эгле из больницы. И в том, что привела меня к себе домой. Скажи ей, что она не справилась бы с Этим. А время обогнать должен был только я.
В доме Тивы Ведьма заперла Стаса (вероятно, воспользовавшись какими-то инопространственными способами), тем самым заставив его телепортироваться. Солгав, что девчонки уже у неё в руках, когда обе были ещё свободны и в городе, вынудила Стаса использовать единственную попытку телепортации туда, где могла контролировать их судьбу, на свою территорию. Соня потрясла головой, не вполне понимая, как такое сложное построение вдруг сложилось у неё, на основе какой информации, и почему обнаружилось вообще.
Но надо было решаться, и она наконец спросила:
- Стас, что же случилось c Эгле?
В ожидании ответа замер весь лес.
- Оно хотело принести её в жертву. Чтобы проявилась сила, которая… Это Белая Королева, лёд.
Соня уставилась на воду. Красные ниточки плыли, но не уплывали. А она как будто уже знала ответ. Никакие Королевы её не интересовали.
- И Оно поместило Эгле в такое место, откуда хода нет обратно. Глубокое. В уплату.
Я нырял за ней. Не смог.
- Как же так, поместить человека туда не знаю куда? Это разве справедливо, чтобы для неё, нет, вообще в том смысле, почему это возможно?
А плакать давно не было смысла, она и не стала. Но в глазах черным черно. Чёрный маг Станислав утонул в этой черноте.
- Я мог вернуть Эгле одним коротким путём, но не сделал этого. Способ мог быть действительным, а мог не быть. Его подсказало Оно - и я отказался. Чтобы был шанс у тебя. А есть шанс или нет – не знаю и сейчас. Правду говорят, что любить сразу двоих нехорошо. Это потому, что не разорваться и всего не успеть сделать, когда двоим плохо.
Соня только кивнула.
- Вот и необходимость исполнить то, что нужно тебе, - подытожил маг.
Необходимость, что Соня испытывала, состояла в том, чтобы умереть. Собственно, с ясностью происходящего пришла лёгкость завершения земных забот. Планы и надежды больше не были интересны. Прощание с прошлым давно утомило. Нет Эгле, нет Сони – нет содержания конфликта и магического напряжения среди миров. Как бы донести эту простую мысль до непутёвого мага.
- Ты не вини себя тоже, - предложила тогда она, - Ты сказал, это всё из-за тебя, а дело и не в тебе. Говорят, что если с кем-то приключается беда-горе-несчастье, то значит, человек так или иначе сам поспособствовал. Нет, не «сам виноват», а что-то существует в человеке такое, что инициирует эти варианты. Что касается меня, соглашаюсь на все сто, потому что знаю, к чему склонна в глубине души и знаю, как схлопотала подобное Приключение. Чем же Эгле заслужила – вопрос. Но я не буду оскорблять её мнением, что она такой кроткой души человек, что может быть только жертвой.Она ведь сильнее нас всех, и хотела меняться. Но такого никому не пожелать. Такая судьба должна быть вне закона для любого во вселенной.
Смешно сказать, но твоя Бабушка, которая не бабушка (и даже не дедушка), она, как сказал Мартын, подарила нам шикарное Путешествие и такой взрывной стимул для самопознания, что я считала бы её из вредности не злом, а напротив. И тебя заодно. Если бы всё касалось одной меня... прекрати это слепое обожание, ты не потянешь и всё равно бросишь! Мой мир – это люди вокруг, даже те, кого я мало знаю или о ком редко думаю, или даже неприятные мне личности. А это всё толпа народа. Все те, кто по определению у тебя не в фокусе. Я не хочу, чтобы из-за меня ещё кто-то пострадал…
… разлюби меня, - попросила она.
И ясно было: удар в пустоту.
- Я не хочу, чтобы твоя Попечительница зацепила кого-то ещё. Целый лес зверей сгорел заживо; в опасности все города, где я покажусь. И особенно мне стыдно из-за Корнея. Ты знаешь, как он жил? Знаешь, что его держал с детства под контролем ещё один колдун? И что Корней рванул из-под дерева, потому что тебя испугался, твоей мести, и таким образом снова попал к ней в лапы, знаешь ли?
Он молчал, как будто уже приступил к задачам, что получал с каждым Сониным словом.
- Не корми своего злого гения. Я всё равно смертная тварь, а ты умер и ожил целых два раза – видимо, это твой путь.
Он всё-таки встал. Вступил прямо в воду. Что он задумал и почему понадобилось нарушить негласную границу и оказаться на одном берегу с ней, Соня угадать не успела, потому что посреди ручья колдун-маг Стас сделал несколько шагов по течению, не увязнув в донном иле, и медленным движением начертал в воздухе ладонью перед собой – или выгрыз пальцами? - что-то дугообразное. Контур незамедлительно проявился тенью и достроил себя сам до продолжения обоих концов дуги, ушедших вертикальными линиями вниз: арка или дверь. Воды ручья, нащупав дополнительную свободу, хлынули в отворившийся тёмный провал. В него же втянулся предутренний ветер. Его порыв, усиленный разницей давлений в двух мирах, снял со всех поверхностей дополнительную порцию пепельных снежинок, захватил слой листьев в подарок невнятной ночи по ту сторону.
- Я буду жить только до тех пор, пока нужен тебе и ей.
Соня вскочила на ноги, отмахиваясь от летевших в лицо крупинок. А Стас обернулся к ней и сказал:
- Я попробую, - и, чёрный, слился и с той чернотой.
Ветер, покорный, тёплый, продолжал, всё усиливаясь, отбирать материю леса. Он уносил добычу вслед за магом, силясь прихватить с собой и взвившиеся Сонины волосы – черные и длинные.

***
«Спят мои друзья… как хорошо». Сплетясь телами в силу бессознательных причин, впитавшись друг в друга силой сонной слабости. И Тива спит. Значит, всё в порядке. Какие все беззащитные и любимые, в этом мягком сероватом свете пред-утра. «И как это я сумела вылезти через них и не разбудить?» Прислушалась. В горле у Мартына что-то ёкает. Большая зверосамка... храпит. Котище-младенец на коленях протяжно вздохнул во сне, причмокнув, засучил лапкой, мокрой и грязной от Сониной одежды. Хотела обнимать кошку, да не просто большую, а белую - получай. Не то что руки не поднять, чтобы погладить, а и пошевелиться больно.
Всё плохо. Из спящих справа - только Мартын, потому что Эгле не вернётся. Корней сгинул. К Соне приходил во сне поговорить маг.

Красная Река (Аквариум cover)

конец главы 31

глава 32

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

К3-2 Глава 30 (3)

Глава 30

1.
2.
3.
Вместе с ними по лесу спускались скальные гребни, от малых, едва выступающих из узловатой почвы, до горбов-великанов с отдельной рощицей верхом. В свете факелов деревья виделись обгоревшими. Вспыхивала белым встречная паутина. Ступали осторожно: уклон изобиловал ступенями и обрывами, которые приходилось порой долго обходить. Вода звучала от этого то ближе, то дальше, и никак не хотела открыться.
Тива разведывала и прокладывала тропу. Один огонь она держала высоко, другим освещала почву. Сухие сучья, напиленные после привала, горели безо всякой пропитки и обмотки непонятно послушно - ровно и тихо, и даже вроде бы меняли яркость по необходимости. Соня волокла третий факел, едва успевая следить за ним, чтобы не поджечь палую листву, что устилала овраги. На четвёртую ветку, взятую про запас, она опиралась при ходьбе. Хлебный мешок теперь был у Сони за спиной, тоже оснащённый удобными лямками, как и нож, который на этот раз вернул себе Мартын.
Ночные животные окружали их. Возжигались, отражая огонь, то и дело пары глаз. Большинство послушно прищуривались и отходили. Некоторые по-хозяйски сопровождали нежданных транзитёров, перемещаясь сбоку. Но Тива сказала, что опасности в зверях нет. Хорошо, что сказала. Нервы, как и полагалось, играли своё. Это был особенно неприятный лес. Видимо, невольно Соня не предполагала больше появляться в ночных лесах и снова наблюдать светящиеся глаза, но вот пришлось снова окунаться. И что-то ведь ждало на дне. Сказка продолжается. Сказочными были деревья, факелы в руках путников, спящая царевна и правый плетёный башмачок.
- Я во сне вспомнила песню, - решилась произнести Соня, когда встретился им более-менее плавный участок. Чтобы лучше сосредоточиться после сна и ловчее обходить деревья и камни, требовалось поговорить, - Это про тебя, Тива, про тебя. Но я снова её забыла.
- Почему "снова"? - отозвалась Тива, - И почему - про меня?
- Она мне в Лесошишенске снилась. Когда ещё в коттедже жили. От и до услышала, хотела записать, но куда там.
- Спасибо тебе, - сказала Тива.
- Да за что же?
- За то, что связываешь неведомую песню со мной.
- Я даже понятия не имею, кто композитор и автор. Я, вообще-то, даже не знаю, на каком она языке. Но она красивая. И, кажется, что точная. Только напеть не могу, голоса нет.
- Ну и хорошо, что нет - внезапно вмешался Мартын, - Сонька, мы в походе. И так уже нашумели на сто миров. Под ноги смотришь?
- Смотрю, - согласилась Соня, - По сторонам - страшно. Но если вспомню слова, всё будет по-другому.
- Поела - петь захотела, - усмехнулся Мартын.
- Вспомни, - попросила Тива.
- Там про... работу в непогоду. "Такая у них работа"? Я и думаю - про Хранителей. Или про спасателей, но это всё равно. Мне довольно много песен так снилось. Реальных, законченных. Песни как песни, но – не наши.
- Не чьи – не наши? – не понял Мартын.
- Язык, знаю, что он другой. Родственный розийскому. Как бы. И смысл реальности из сна – не родной, но похожий. Я иногда успевала записывать по строчке или две, своими словами, или хотя бы о чём, какого характера музыка, кто пел - мужчина или женщина. Именно в коттедже чаще всего снилось, а когда переехали, почти никогда.
- О. У тебя же была "аномальная таблица", кажется? Ты это тоже туда?
- И это туда, и не это. Если бы только песни, так-то. У меня целая толстая тетрадь была.
- Вокруг тебя было довольно много странного, если что. Тут есть о чём подумать, Сонька, в "свете" сегодня. Я пока не сформулирую нормально, а ты сама, да? Понимаешь, что я имею в виду?
- Странное? Плохое?
- Странное по-разному. Любовь у тебя... к мистике. Может, просто характер. Это я так, без претензий. Говоришь, кучу всего записала?
- Да я всё выбросила и стёрла, когда думала, что сошла с ума. Ты тоже не стандартная личность, Мартын, если что. Я больше не люблю "мистику". В свете сегодняшней ночи. Просто хочу вспомнить песню, потому что уже вечность живу без музыки. К киносказкам саундтрек полагается, понимаешь ли. Мне бывает досадно, что герои не слышат песен, которые прилагаются к сценам. Они бы тогда точно знали, насколько они важны и симпатичны.
- Тот, кто видит, есть всегда. Нет места без света, - сказала Тива, - В жизни, а не только в кино. Там действительно есть слова про работу?
- Про снега, ветра и кружащие звёзды…
Так Соня по очереди реконструировала слова, пока их не набралось на куплет.
- Да, это похоже, что про Тиву, - согласился тогда Мартын.
Веселье вспыхивало несколько раз без причин, но гасло сырой спичкой.

- Соня, огонь, выше! – вдруг закричала Тива, останавливаясь и разворачиваясь, и Соня поняла: пришло.
Тива подняла и развела свои два факела, максимально озаряя окрестность - десять шагов, и ничего на освещённом пятачке не было, и тогда то, чего не было, скукожилось от света и поползло за край круга... Размахнувшись, Тива ударила это огнём. Завертелись искры и белая пыль, и Мартын прикрыл Эгле, отступил, согнувшись.
- Что здесь?!
- Возьми нож, - сказала Тива, - Бери и бей им то, что приползёт.
- Я её не выпущу!!
Соня смотрела во все глаза, желая понять, откуда вылетают белёсые, как обрывки крыльев моли, хлопья, которые раз за разом вытрясала Тива ударами в пустоту. Мартын стоял рядом с Эгле на руках, озирался. Он что-то начинал говорить, но замолкал.
- Мартын! Надо! Сними со спины нож! – яростно и жалобно воззвала Тива, и он ожил... Соня села на землю и протянула руки...
- Ни… на…
- Ни на секунду, - на том же дыхании поклялась Соня, меняя свой факел на Эгле, - Я не отпущу её, не отпущу!
Мартын задышал мелкими, резкими глотками, скидывая сбрую–обвязку ножа и роняя под ноги. Он успел поднять нож, когда прямо перед собой почувствовал сопротивление холодного воздуха. Гораздо более холодного, чем воздух был до этого.
- Сонька, держиии! – заорал он, чтобы выдернуть себя из натуги и страха, и рубанул перед собой. Нож не достиг камня под ногами, увяз в воздухе, а Соня, зажмурившись уткнула лицо в холодное плечо Эгле. Мартына отбросило, он едва не налетел на них, и Соня больше не посмела смотреть... что-то шумящее, как море в заложенных ушах, и одновременно неестественно тихое залегло вокруг неё. То ей казалось, что Тива и Мартын просто вздумали сплясать в пустом лесу, а вокруг нет кроме животных никого, то отчётливо понимала, что звери, конечно же, убежали загодя, даже раньше Тивы почуяв наступление невидимок, и вот невидимки обступили кругом, а Мартын и Тива отгоняют, отгоняют их… так же бесполезно, как отводить руками мыльный поток из опрокинутого ведра на наклонившемся полу. Шоркал в воздухе огонь, то глухо, то скрежеща, ударял в землю или дерево металл: Мартын, не помня себя, бормотал, стонал, кричал, падал и поднимался, а Соня знала, что надолго их не хватит. Были какие-то слова, которые стоило вслух или хотя бы молча произносить, чтобы огонь их факелов горел дольше - может быть, это слова «любовь» или хотя бы «благодарность», Соня хотела выговорить, так как, может быть, благодаря этому... но даже и безмолвно не получилось тоже. Дрожь всего тела сменилась окостенением. Губы превратились в замороженное мясо. Соня ощутила, что оголяется её спина - что-то оттягивало со спины каравай, выворачивая лямками руки назад, заставляя отпускать Эгле. Крикнула Тива – так далеко уже был звук! Невидимый полтергейст вцепился в плечи ледяными пальцами. Опрокинуло на спину, потянуло неизвестно куда. Полезло под одежду земляное и листвяное крошево. Запрыгали беспомощно ступни. Соня распахнула глаза - над ней уплывавшие вершины деревьев - но то, что тащит её, невидимо. Душа зашлась смертельной истомой. Только так и должно было кончиться.
Кажется, её волокли вверх - вверх по лесу, в обратный путь, по которому было немало уступов, вертикалей, и значит, будет удар головой об камень, и вздёрнет тело вверх, чтобы на ближний из них закинуть... это было уже, совсем недавно, вчера, и ещё не зажило. Но на этот раз она не сама по себе. Она же обещала, только что обещала Мартыну, себе обещала - что бы ни случилось... Соня рванулась. Рывка хватило едва, чтобы разглядеть: Эгле тряпичной куклой лежала нелепо на камнях внизу. И ни Тивы, ни Мартына рядом - а ведь всего несколько секунд прошло? Ни отблесков пламени. Из звуков - только собственное дыхание. Её уносит всё дальше прочь.
Соня рванулась снова - её тотчас припечатало к земле. И опять, но она приняла решение: будет трепыхаться до смерти, не считаясь с болью и бессмысленностью! Перевернула себя на бок, поймала ближайший ствол, вцепилась ногтями - ладонь резануло наждаком, оставляя сырой след; Соня поймала следующее дерево, подтянула к груди ноги и обкрутилась вокруг него, создавая себе упор. Я не отдам тебя, не отдам, превращусь в гнилую жижу, но до тех пор буду ползти... Оказавшись головой вниз, лягнула невидимое ногой, затрепыхалась, потянулась ещё, растягивая за собой невидимые пальцы, которые и не собирались её отпускать. Соня хваталась за тропу, за траву, за камень – казалось, что и нет никого, и никогда до неё никого живого не было в этом лесу, а забросило Соню сюда из ниоткуда, и её разум впервые появился только что… но она не имеет права выпустить Эгле, она ползёт вниз, к ней, по влажной тропе. Мокрое и скользкое внизу, ледяное наверху: наваливается невидимка, тянет за волосы, тянет за одежду. Соня тянет его за собой... на себе... вот ткань - "изменчивая плазма", в которую Эгле одета… плечо… ключица… рука. «Я покалечу её, точно, я ещё больше изломаю её!» На очередном извороте Соня снова ухитрилась уцепиться за дерево, ещё немного подтянуть к себе Эгле. Пока она была занята этой задачей, она находилась в невесомости и отсутствовала как личность: вне страха, холода и боли, но вот осознала, что невозможное свершилось, и она, хотя точно ей не должны были позволить, сумела вернуть Эгле и прочно держит её в объятиях, что невозможное происходит - их двоих в тёмном от ночи и колдовства лесу тянет, тянет по земле привидение, ветви мелькают, как в окне поезда, а рёбра Сони, бока, спина - всё тело пересчитывает мельчайший рельеф, отяжелевшее тело режут камни… ну и пусть, Соня старалась, чтобы Эгле не опрокинулась, пусть с неё, Сони, сдерёт всю кожу, но не с Эгле, пусть… в её лёгкие проникают магические пальцы, просовываются между рёбер, чтобы сподручнее волочить, только не в Эглины… Она жестокой хваткой держалась за подругу: наверное, они сейчас были в одном и том же состоянии за-гранью. Соня скулила и сипела. Разбуди, разбуди меня, мама, разбуди меня!! Когда-то мама объяснила, что кошмары бывают, если сползёт во сне одеяло. С неба порой сверкали на них обыкновенные, спокойные звёздочки.

Ударил по лицу стебель. Вспыхнуло точкой сбоку и внизу. Вспышка замерла отдохнуть, и вдруг, спустя секунду, разбежалась и покатилась вверх параллельно их страшному пути. Лес переполнился треском и сполохами. Кто-то кричал.
Их вынесло на какую-то поляну. На открытом пространстве Соня увидела: невидимое, вихрящееся вокруг чернее ночной черноты глыбы, перетекает в ажурные белые платки, которые тут же опять всасывает в воронку невидимости, но беспрестанно выплёвывает снова. Глыба кричала человеческим голосом. Она двигалась в вязком воздухе навстречу. Привидение бросило их, Соню и Эгле, встало над ними огромным ажурным белым платком. Оно прошло по ним, надавив тонным весом по очереди Соне на грудь, горло, голову, и оставив её лежать в судорожном шоке остановившегося времени. Оно двинулось к чёрной глыбе, как бы раздвигавшей собой водоворот белых лохмотьев. Соня видела всё это не глазами. Она повисла где-то невысоко над землёй, стала чем-то вроде глаза, видящего всей поверхностью яблока. Не видно было только их с Эгле тел. Как не видно и пожара, который только что начался недалеко отсюда. Вероятно, это смерть. А чёрное и белое между тем сошлись в схватке. Чёрное обозначилось очертанием человеческого тела, но быстро расплылось. Белое отрастило руки и ласково протянуло их к чёрному. Чёрные руки взялись навстречу, и два пятна – смутное сплошное и чётко-узорчатое, с угольными просветами в орнаменте, задвигались, как два волка в завязанном мешке, завыли инфразвуком и вгрызлись одно в другое. Два контраста разодрались узкими клиновидными полосами и взаимно перемежились, образовывая единую, из танцующих вмятин, поверхность. То филигрань узора мутнела и серела, то дымчатая чернота светлела и обзаводилась расходящимися белыми кругами. Когти белого и чёрного терзали друг друга, вбивались в тела противника, полосовали, растворяли. Белые и ажурные другие, поменьше, всё наматывались из пустоты на этот кокон битвы, серели, наливались чернотой, кокон рос и рос, и… Соня ощутила сильную боль в горле, которая, брызгая холодом, спускалась и жарила лёгкие. Она лежала на земле, и сжимала тело Эгле, чья голова запрокинулась и, может быть, уже не соединялась спинным мозгом. Перед глазами полыхало: вокруг горела трава, деревья. Чёрная глыба вдруг подвинулась к ним. Соня узнала Стаса. Он опустился на одно колено, тяжело дыша, и наклонился над ними.
- Не смей! – послышался окрик, - Не подходи к ним!!
Стас отшатнулся и растворился в воздухе. Подбежали Тива с Мартыном. Как хорошо… Тива быстро-быстро ощупала их, осмотрела, усадила Соню и провела руками по спине. Боль упала на пару градусов.
- Всё хорошо…
Не дав ей закончить, Мартын подхватил Эгле. Он не рыдал, а выбрасывал некие звуки горлом: испускал излишки черноты, накопившиеся в нём за время, когда всё происходило. Шатаясь, прошёл несколько шагов и завалился: на колени и мягко – набок. Тива подняла Соню и – вот в обратном направлении – тянет её! Тива перекинула Сонину руку через плечи и повела. Она торопилась, а Соня автоматически переставила пару раз ноги и обвисла
- Пожар. Надо бежать, - объяснила Тива, - Мартын!
Мартын, рыча, уже поднимался снова, и вчетвером они… побежали (этого слова заслуживало перебрасывание израненных и обессиленных тел) снова вниз. Тива оглянулась. Соня, ничего не понимавшая, кроме своей боли, не увидела, как отразилось в её глазах белое кружево. Лес теперь был ярко освещён разбросанными тут и там костерками. Позади громыхало, как фейерверковые петарды, только без легкомысленного присвиста, и каждый раз прилетал сноп искр, чуть-чуть не доставая беглецов. Позади посветлело совсем; это видно было и спиной. Соня вдруг стала замечать сырые лесные запахи, которые, разогреваясь, уступали гари; они бежали, и Тива, как и привидение, Соню не щадила, подхватывала и ставила на ноги снова, перетаскивала на себе через камни, коряги, овраги. Огонь гнался по пятам. Мартын отставал и полз на коленях, Тива не позволяла Соне дождаться их, а потом ползли они, а Мартын дохромал, догнал. И всё равно пламя окружило их. Миллионы факелов рвались в чёрное-пречёрное небо, пламя скакало верхами, живыми комьями. На каждом дереве скручивались и исчезали листья. Горячий ветер толкнул; искры заколотили по голой спине, омерзительными мурашками отдаваясь в макушке. Бежал на четырёх лапах огненный комок и визжал. Были и другие горящие, и те, кому повезло. Малые, покрупнее – теперь ни за что не узнать, к какому виду относились, бежали с людьми, обгоняли людей, тыкались палёной шерсть им в ноги, забирались по ногам, по волосам. Тива со всей силы толкнула Соню, но тут же поймала за одежду. Они, как оказалось, перелетели через какой-то барьер и врезались в мягкую воду – лужу, полную до краёв мокрыми листьями.
- Берегись!
Это Мартыну. Зверьё падало рядом в спасительную влагу, но её хватало немногим.
- Янееее… - прохрипела Соня, а горело уже вокруг лужи, и лужа горела, как нефть.
- Можешь! – крикнула Тива, - Мы – бежим!
И Соня, как оказалось, могла. Каждая жалящая искра поднимала такую панику, которой у неё давно уже не могло быть. Запах горящего мяса… она на кого-то наступила - ломающиеся косточки в мешочке плоти. А потом они пересекли какой-то мелкий-премелкий ручей, в котором вместо воды текла струя крови: взблеснула багровым, когда огненный шар – птица или магия? – свалился прямо перед ними. И вдруг Тива остановилась и рванула к себе падающую Соню. На пути была скала-гребень и груда камней поменьше у её подножия.
- Туда! – Тива показала на провал между ними, - Я иду первая.
Соня бухнулась на четвереньки; пока не иссякла инерция, поползла за Тивой в неизвестность по колючему и шуршащему, а навстречу им раздался рык и обдало смрадом. Белая клыкастая башка показалась из тьмы.
- Там кошка, кошка, кошка! – закричала Соня, закрывая голову.
- Не смейте останавливаться! - рявкнула Тива, - Идём в гости к кошке! Здесь будет похуже.
И двинулась прямо на клыки, что выдавались из верхней челюсти на целую ладонь.

Dimaniac - Песня о тревожной молодости

конец главы 30

глава 31

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров

---

К3-2Глава 30 (2)

Глава 30

1.
2.
…так он следовал за ними. Очнулся; вокруг покидали землю какие-то крылья, крылья мазнули пером по лицу, жалобно кто-то вскрикнул. Увидел: камни, колючки и под ногами хрустит. Он неуклюже перебегал с места на место, от суши к суше по воде, пытаясь устраниться из птичьего средоточия. Пытался смыть с ботинка растоптанное яйцо - одолела нелепая брезгливость. Споткнувшись, успел поднять повыше, чтобы не намочить, две сумки и кроссовку, что держал за шнурок (вещи, про которые не помнил, как решился подобрать и взять с собой). В одной сумке, это видно через прореху, второй и третий предметы обуви, вторая пахнет рыбой и костром.
Они исчезли из виду. Натерпелся бессловесного страха, отыскивая портал, куда они вошли. Показалось, что его вынесло в водную гладь без островов: непроизвольная телепортация неизвестно куда. Суша обнаружилась совсем рядом, треклятый птичник, уже опустевший. Маг направился к суше, стараясь держаться перпендикулярно течению, чтобы не покинуть изотемпоральной линии. Бегать в поисках портала взад-вперёд расточительно, надо бы его глазами увидеть. И угадать, который. Он угадал.
Стоял в траве в человеческий рост всё то время, пока Соня в сорока метров от него купалась в заводи.
Без силы гораздо легче.
А без слов почти совсем легко.
Что-то смылось в нём после смерти вместе со словами, и слышал, но не воспринимал обвиняющих речей Сони и Мартына, которым было посвящено немало времени их общего пути. (Таким образом упустил шанс узнать и имя своей Бабушки.)
Их злость не преодолевала в обратном направлении толщи времени в речном лабиринте, пусть и невеликой, что имелась между ними. Зато красота – никак не оформляемая словесно – зато красота не покидала миры вокруг него.
С точки зрения безопасности его состояние было беспомощным, только он этого сейчас не знал. В каком-то смысле его сейчас не было вовсе. Жаль - когда пелена спадёт, некому будет вспомнить и попытаться заново воспринять это очищенное переживание любви, свободное от страха и от самой личности мага.
Это значило также, что некому было контролировать его нахождение в тех из встреченных миров, где стояла ночь. Ночь – это луние либо безлуние, оба варианта опасны, но он шёл, и сберегло его то ли отрешение от слов, самосознания и магической силы, то ли то, что ночные порталы щедро перекрывались дневным светом других.
Он не вспомнил даже, что боится воды.

За зарослями маг не мог видеть никого. Он переживал некое чудо и, пока солнце полудня обжигало, как полагалось, все открытые участки тела, ему посчастливилось не подумать ни одной словомысли. Оставался на месте и пока люди спали в траве. Время на суше не толкало заметно вперёд, этот эффект относился к водной глади. Но остров под ними отчётливо плыл, плыл мимо других, похожих и непохожих. Некоторые обгоняли его. Смотрели на мага чьи-то тени с других берегов. Острова вплывали друг в друга. Менялись солнцами и лунами. Менялись флорой и фауной. Менялись душами. Миры были как бы насечками на поверхностях многих входящих один в другой или пересекающих друг друга шаров, что двигались по-разному. Если бы маг сохранил словесный ум, это движение причинило бы ему боль бессмысленностью и непостижимостью.
И одиночество.
А пока шаровращение перевлекало мага собой, люди проснулись и снова ушли. Стискивая шнурок обуви Тивы, Стас бежал по следам, и к моменту, когда достиг пересечения сразу нескольких потоков за оконечностью острова, увидел их на другом берегу… очень уже далеко. Даже не увидел, а знал. И то знал, что тот берег – негодный. Даже так: худшее направление из тех, что встречались до сих пор. Он и подумать не мог, что попадётся нечто равноопасное Бабушке, которая пока могла быть только позади. Тива потеряла чутьё, или что это заставило её свернуть туда? Расчет против Бабушки? Собственные мотивы, которых он и представить не потрудился?! Так что теперь следовало проникнуть в мир, который ощущался то ли тупиком, то ли ямой.
Он и направился, не давая себе ни секунды на раздумье. Прикинул, что оставит вещи прямо возле воды, на мшистом берегу, опрометью бросится вглубь: вдруг ещё не поздно? Он теперь магически слаб, ну так что?
Повеяло холодом в спину.
Они вернулись буквально через несколько секунд, когда маг достиг пешком середины разлива. Вернулись верхом на спине какого-то создания, что выбредало из потока, омывающего опасный мир.
Волосы мага поднялись дыбом: это было действительно величественно-ужасающее явление. Существо протискивалось против течения, а время дымилось и возгоралось близ его шкуры.
- Соня… - вырвалось у мага – он подразумевал, что Соня беспрестанно обжигается. Ещё ясно вообразил, как неудобно и опасно ей верхом. Так словоразум к нему и вернулся, вместе с чёрной грустью, хроническим отчаянием и самонеприятием, помноженными теперь на острую фазу. Он видел, что Соню и Эгле куда-то увозит существо заведомо сильнее его. Намного. Стоял маг, как вкопанный, то ли рассуждая, то ли оцепенев, не представляя, что можно предпринять.
Из языков пламени ему показалась другая, истинная голова существа. Если первая была – но вот как зверь называется, Стас не помнил просто по причине отстранённости от вопросов природоведения – кого-то лесного, с копытами и рогами – то вторая пасть, невидимая для людей, оформлялась грубыми наростами, сходившимися к челюстям из всех плоскостей гранёного черепа. Длинное, в бронированной шкуре, тело, массивные зазубрины в ряд вдоль гребня, четыре короткие долгопятые лапы, которыми зверь переступал на цыпочках. Ещё один, почти невидимый слой восприятия скрывал сложенные по бокам крылья. На низких лапах существо вышло из противотекущего потока, на высокие лапы, раскладывающиеся путём выпрямления каких-то скрытых до поры суставов, выпружинилось у развилки. Первая голова не удостоила мага никаким вниманием. Вторая, поразмыслив, исторгла в его сторону клуб огня. Впрочем, огонь не был настоящим, он только предупреждал. Маг и не шелохнулся.
Мартын повернул голову, и его неприятное, исполненное надменности удивление было действенней прозрачного пламени
И Соня, Соня изучала его.
Что-то пыталась мысленно передать ему Тива – но маг не мог разбрасываться сокровищем. Время – на этот раз персонально для него! – замедлилось. Крылатый зависал надолго над водой, копытный тягуче переставлял копыта, капли стекали с ног мёдом без запаха и плотности.
Маг принял решение не умножать Сонину боль и отвёл глаза.

«Вон ты какой, эдакий. А они ненавидят тебя. Ах как получается!»
Пасть, похожая на собачью и на ящериную, ухмылялась, время от времени отвлекаясь на мага от пути. Чудище провоцировало, он понял. Только словами, а останавливаться ради него вовсе не собиралось. Словесная пикировка или даже простой диалог – совсем не то, к чему был хоть немного склонен маг, поэтому, не дождавшись достойной реакции, зверь хмыкнул и больше не заводился. «Куда ты их несёшь», вот что хотел бы Стас спросить, но не решился, боясь, что с почином развернётся цепь переговоров, которая не принесёт пользы ни всадникам, ни ему - она сразу же выдаст теперешнюю слабость мага. Стас просто двинулся следом.
- Отпусти их!
Но зверь уже обогнул остров и припустил в новом потоке так, что тут же исчез.
Толкнул под колени лёд. Соня лёд видела; Стас был уверен, что она всё поняла. Бабушка спокойным шагом двигалась сюда: каждый спокойный шаг как сотня его неспокойных. Или же плыла, не отражаясь в убитой воде, по воздуху.
- Что-то должно измениться, - сказал тогда себе маг, - Любое моё слово или действие высвобождает что-то новое неуправляемое - то, что нельзя нейтрализовать противоположным действием. Бездействие производит то же самое. Значит, можно уже совсем больше почти не думать, как лучше, как нужно. Или думать, но так, как до этого никогда не думал, а делать, как придётся. Нет, лучше делать именно не так, как делал до этого... я рассуждаю словами вслух - я так не делал... почти не делал. Соню унесли – может, для того, чтобы, чтобы... убить. Догнать - как? Лёд здесь – что следует из этого?
Колени обтекла и сомкнулась впереди полупрозрачная корочка. Граница льда распределялась по направлению всех четырёх потоков, видимых отсюда, деловито примеряясь к ширине русла каждого. Стас смолк внезапно от удивления себе и чуждой ему структуре речи, но скоро продолжил:
- На что она рассчитывает таким образом? «Таким образом» - это принимая в расчёт свойства льда. Ходить по нему – да. Но потом лёд должен будет заполнить каждое русло - всё, что составляет Реку. Это бесконечное количество Рек.
Дыхание сбилось от количества выданных слов. Неужели они накопились за время молчания – за время жизни, проведённое в молчании?
Он попробовал выломиться, но корка не поддалась. Впереди её накопилось всего несколько сантиметров; делать шаг назад он не хотел. Он остался ждать. Он должен проделать это упражнение на преодоление тревоги. Иначе снова и снова будет творить хаотичное и неэффективное. Ногам было холодно, на уровне льда больно. Но хуже холод за спиной. С Бабушкой, даже для того, чтобы полюбопытствовать, есть ли у неё отныне обличье, и если есть, то какое, встречаться смысла не было. Он должен использовать краткое время опасного ожидания для того, чтобы кое-что про неё понять. И снова накопить магическое движение. В идеале ему в первую очередь нужна контролируемая телепортация в любое заданное место, но на это замахнуться покуда не удавалось. А не будет уверенности – будет как всегда.
- Она запустила некое… нечто… возможно, давно запасённое как оружие. Вызвать Белую… никому неподвластную, если верить сказанному. Для хождения по воде это избыточно, как… разрушить дом, чтобы один… человек… погиб. Не дом, а все миры. Значит она… оно… она глупа? Может ли быть?! Или это равновесный обмен. Должен быть обязательно равновесный. Оно сможет быть только там, где лёд… и где граница льда. Или, ещё, может перейти по суше туда… в такой портал… куда лёд напрямую не войдёт; но лёд дойдёт до любого мира рано или поздно. Сегодня. Через тысячи лет. Ведь нет без Реки ни одного мира? А если не водная часть Реки? Так и лёд – не к воде… не из воды состоит. Он и замерзает – не водяным холодом.
Ей лёд сам по себе не нужен. Где был лёд – умирает мир и… больше некого держать взаперти… истязать некого. Миров – бесконечно. Значит, бесконечно таких – тех, что находятся как бы только по одному из берегов, таких, где можно долго ждать, пока дойдёт лёд. Для неё этих миров… и тех, кто живёт в них… достаточно будет?!
Хочет ли оно быть вечно? Чего оно хочет? Как я ему… мешаю?
Да, это я, тот, который мешает. Иначе ни за что бы не выпустила Белую. Оно собиралось сделать это до того, как потеряло неприкосновенный запас – тёмное ожерелье - в воде: значит, это расчёт. Ещё раз: это потому, что я – равносилен… так считается? Можно считать доказанным, что я равносилен всем делам, всем шагам?
Когда мне казалось, что при определённых условиях я взорвусь и уничтожу мир, это казалось об одном мире или обо всех?

Вода равномерно промерзала ко дну, заковывая ноги. Стас привязал кроссовку к одному из мешков и закинул их за оба плеча. Сердце колотилось в восторге кощунства: Соня несла в руках оба эти мешка, она отдыхала на них, она прятала туда всё ценное для себя. Опустить её вещи на лёд недопустимо. И маг не знал, становится ли он содеянным сильнее - или же бесконечно проклятым.
- Ну а я, покуда жива Соня… и покуда хоть немного… для Эгле... надежды есть, я не уничтожу Это… вместе с собой и мирами. Чтобы миры – остались. Лесошишенск. Земля. Это значит, я здесь останусь, пока эти все миры будут замерзать и умирать… тогда моему врагу останется... только держать Соню у себя, таскать за собой из одного временно незамёрзшего мира в другой и… и что?!! Поддерживать её бессмертие? Оно способно на такое? Или… есть способ сделать частью…
Вот тут осёкся, потому что некоторые вещи вслух говорить нельзя никак.
- Потому что если так, то мне пришлось бы – ну вот же оно! вечно исполнять его волю. Это вариант неполной вечности, пока миры не замёрзнут все. Мне и ей. И Соне. А если я равносилен Белой, то… ради Сони от меня ожидалось бы, что я остановлю лёд. Совсем. Всем собой, и… перестану быть.
Если сделаю это - или погибну, или перестану быть магом. Перестану быть хоть сколько-нибудь опасным. И тогда владычицей миров будет Она.
Схема интересов Бабушки раскрылась, потому что Стас сумел предаться рассуждениям умозрительным, не сакрализуя каждую первую мысль, что касалась Эгле и Сони, абстрагируясь от их конкретного местоположения и состояния, и ненадолго не боясь самими мыслями навредить им.
Следовало отныне то, что ближайшей Бабушкиной задачей будет захватить Соню в плен. Живой. Только так. Остальных же – как выйдет. А миры – их омертвение подо льдом может остановить только он. Ну что же. Это можно сделать, если Бабушка будет уничтожена.
Он не рвался высвободиться из льда: если он то, что предполагает о себе, это не составит труда в любой момент. Что-то приближалось со спины. А из потока впереди вернулся зверозверь. Он теперь был в единственном обличье – втором, истинном. Колючегранная шкура блистала чёрными алмазами. Зверозверь выдохся, протискиваясь обратно против течения воды и времени. Стас всматривался в него со всей силы и не тушуясь уже. Существо, заметив это, подошло к нему близко, потрогало лёд передней лапой. Постучало, но никакой вибрации в ледяной толще не возникло. Смертью, убийством от существа не разило, не было и флёра коварства и особых планов; что же, маг в свою очередь перестал думать о нём. Куда оно отвезло Соню и Эгле, всё равно ему не скажет.
- Смотри, не лопни от избытка восхищения, - посоветовало существо магу.И тут же перевоззрилось на нечто за его спиной, а на что такое, догадаться несложно, даже не глядя в отражение колючих алмазных глаз.
Что-то стояло сзади и оттягивало момент, чтобы коснуться плеча, но развлекалось тем, что выбирало, когда. Маг ничем не выдал намерения отклониться или просто поёжиться. Существо же, как показалось, тяжело вздыхая, достигло рукава Реки, ведущего в его мир и, немного повозившись, возлегло поперёк течения, мордой к своему берегу, перекрыв течение полностью, специально ради этого удлинившись телом. Дракон-олень терпеливо дождётся, пока ледяное поле коснётся его, кротко примет лёд на себя, да так и останется, превращаясь постепенно в прозрачную глыбу, а затем скалу, которая встанет в будущем стеной. И ни кусочка льда не просочится в мир, за который он в ответе.

Ну а маг мчался по его недавним следам. Обратная сторона острова шаталась трясиной, шибала в нос невыносимой гнилостно-травяной прелью, а то, от чего в беге отталкивались ноги мага, было чьими-то костями и ещё непереваренными телами. Плыл на корявом чёрном бревне через пузырящиеся сизым мелкие протоки между островами из палых деревьев и мягкого растительного мусора, отталкиваясь от торчащих из-под воды веток, пока бревно не проснулось и не клацнуло сразу двумя пастями с двух концов туловища. От пастей уберёг только следующий портал – мир, где ливень шёл от его, мира, сотворения, не переставая. На ощупь пробрался внутри этого ливня, не зная, по чему ступает и сколько времени ступает. Проник сквозь ещё несколько миров, про которые хотел бы никогда не вспоминать. Единственное, что в них было хорошего, это путь от портала к порталу по суше – или какой-нибудь жиже, или по мелководью, но не через стремнину. И Стас, конечно же, затерялся бы в перекрученном в ста измерениях лабиринте навсегда, если бы не видимые при любом освещении или его отсутствии неоновые волоски, которые Тива в достаточном количестве разбрасывала по пути верхом.

«Режим мага» мог бы закончиться минутой позже, и тогда спускаться из мира каменных волн в мир цветущего горного склона было бы ничуть не трудно. Но нет – двухметровая ступень остановила и потребовала долгой примерки, чтобы с неё соскользнуть. Он определил состояние как «головокружение разума тела» после магического рывка. Но представил, как здесь же спускалась Соня, босиком – и устыдился…
Всё до этой точки проделал маг, а расплачивался разбитостью человек.
Он доковылял до центра спиралью закрученной ленты кустарника. Там на вершине пирамидки из белых камешков его ждал ломоть недавно выпеченного хлеба. Что-то странное было с этим хлебом и с этой пирамидкой, а может, с местом – Стас не имел сил разбираться, почему мерещится ему взгляд как из-под закопченного стекла, но взгляд вовсе не тревожащий.
Человек сидел в темноте в средоточии искусственной улитки, зная, что не должен даже случайно бросить взгляд на небо, где его поджидали – ведь лунного света не было – ловушки-ступени-степени пустоты. И с закрытыми глазами ел хлеб, ел впервые за полгода, ел подобный хлеб впервые в жизни. Он был по-человечески голоден. И, насытившись, прикорнул, где был, на островатом щебне. Впервые за полгода явился к нему сон.

Zero-Project - The Path Of The Lost Thoughts

3.

@темы: книга 3, жизнь волшебная, среди миров