природные условия (март 2019)

16 марта 2019, на память:

@темы: вода, сны лесошишья, природоведение

---

К2 Глава7

Глава 7
1. и 1., прод.
2., нач.

2., прод.

- На самом деле то, что ты считаешь неполноценностью, может оказаться великим чудом, - предположила Тива, - Я тебя не утешаю. Многие захотели бы поменяться с тобой судьбами. Пока не могу сказать, почему ты не растёшь, но если когда-то буду свободна, попробую выяснить. Если захочешь.
Тива меланхолично огрызала от булочки почти недельной давности, Вита теребила одну из подаренных подушек (фактурные лоскутки дарили тактильную радость кончикам пальцев). Время остановилось.
- ...может, ты носитель временной аномалии, тогда обязательно физически повзрослеешь... но очень постепенно. Год за десять лет, например. Наверное, это неудобно, зато увидишь будущее… Так что зря скучаешь – ты богачка, у тебя - сверхспособность. Представляешь, кем станешь через несколько столетий?
- Если доживу - завоюю мир, всех растопчу нафиг! - уверенно отвечала Вита, - За все унижения, за то, что детёныши меня играть зовут, а взрослые туда-судаки перестают в разговоре со мной букву "рр" выговаривать, даже если знают, сколько мне лет!
- Они все к тому времени умрут и перестанут быть виноватыми, - с набитым ртом выговорила Тива, ничуть не пугаясь.
- Дурочка ты, Тивка! Когда я, по твоему, вырасту и стану сексуально пригодной, моя душа состариться. Уже состарилась, знаешь… И не факт, что из вот этого красотка вылупится. Ты, Тивка - ведь встречаешься с парнями?
- Ещё как, - Тива не стала разубеждать, - Вот сегодня – прямо с тремя.
- А я и не сомневаюсь, что это так и есть... потому что ты красивее всех, кого я видела. Давно из окна за тобой наблюдаю… я за всеми, за кем можно, подсматриваю, у меня биноклик есть – чем ещё огрызку развлекаться, а? Только ты всегда – вжжжик! через площадь, только и видели… Значит, ты та, кто голодного не разумеет.

- …своего возраста я не знаю, - призналась Тива в ответ на вопрос, - Есть косвенные свидетельства, что не меньше полувека, но в памяти всегда только последние несколько лет. Я чувствую себя вечно юной. И особенной - настолько, что мне всё равно, кто я и чем это кончится. Может быть, завтра растаю, как дым, а к тебе меня привело для того, чтобы ты знала, как бывает, и приняла решение, когда будет нужно. Чтобы тоже обнаружила в себе волшебное существо.
Вита слушала с блестевшими глазами – как ребёнок – и жадно подалась вперёд, будто надеясь на сиюминутную перемену судьбы и волшебное превращение. Никто с ней в жизни не говорил так долго и о ней самой!
А потом фыркнула, вскочила и сделала нервно круг по комнате.
- Ха! Ха! Ха! «Будучее», «крысота», «сверху-собности»! Говоришь, можешь кое-что прочитать по ауре человека? А то, что я заслужила всё, как живу, не высмотрела? А знаешь, что сейчас по всем законам, земным и небесным, я сейчас должна сидеть в тюрьме?
- Ты и есть в тюрьме, - ответила Тива, - В одиночной камере, но за что, действительно не знаю.
- Она увидела! – возопила Вита, целиком возвращаясь в надрывное расположение духа, - В затхлой одиночке! А я мечтала – чтобы в общей, да-да, сидеть, как взрослая. Я была бы талисманом зоны, маленькой принцессой воров! Только одно на Земле место, где ко мне отнеслись бы без предубеждения, как к равной, где моё слово было бы человеческое, а не игрушечное, где я могла бы испытывать себя как взрослая, а не истерить и бояться всякой гниды! Что, благостная Тивушка, не ждала от маленькой?
- Расскажи.
- Расскажу. И ты пулей вылетишь, спасаясь от моей мерзотности.
Изрекши это, Вита выпрямилась и внезапно запела:

- Уу! Вит-ки – че!тыре конечности!
И ищщо у! ней должон быть хвост!
И обидели все, пат-таму шта могли,
За её малый вес, за её малый рост!

Шумовой подрыв заставил вздрогнуть даже Тиву – пронзительный, с подвываниями, голосок без малейшего намёка на глубинное влияние музыкального слуха, зато с огромным желанием донести до слушательницы всю глубину жизненной трагедии.
За стеной донёсся привычный усталый стон, в противоположную стену ударили заготовленной шваброй.
- А ещё у меня была гитара, - довольная, сообщила Вита, - Но вон тот стучатель об стену разбил.
_____________________________________________

- Говорят, я родилась с милым рудиментарным хвостиком. В шесть, ты знаешь, биогены от меня отказались, - начала свой рассказ Вита, изображая бренчание на невидимых гуслях (либо на убиенной гитаре), - Но не за то, что недорослием оказалась, а за мой мерзкий характерец. Хотя терпели, я считаю, ооч долго. Но утомила. Притомилися. Витку определили в детдом для умственно отсталых. Наверное, у меня настроения не было интеллект проявлять тогда, не помню. Или думала, что это нормальный способ от них свалить. И началась полная счастья и неги жизнь среди тамошних идиотов. Только тамошним казалось, что так и надо, а я, внезапно, не такая. Мне и доставалось – первично - фоново, вторично - за редких видов тараканов, ну и отдача по причине что разумная и чувствую это.
(«Трям!»)
- Когда я стала постарше, просилась в другие детдома или хотя бы в школу обычную. Но всем пофиг. Сказали сидеть ровно. Им так удобней. Сказали умные люди – задержка развития - так веди себя как задержанная.
Короче, быстро расхотела учиться. А зачем? Меня по жизни ждали заведения, а в них уже всё выучила.
Тогда я придумала. Шило на мыло поменять, как покажется. Со мной по группе были пацан и девчонка. У них не было врождённых какашек, просто родители у той и у этого (пока чадов не отобрали) едва их кормили и думали, что речь не обязательна. Но годам к десяти кое-как разговорились, и скажу тебе, лучше, чем должны были. Смотри, нам по восемнадцать. Они как раз решили, что любят друг дружку – из телевизора узнали, что надо. За ручку ходили, нежное мемекали... А когда их с этим застукивали, начинааалось! По разным комнатам запирали, стыдили при всех, и прочее всякое душное дисциплинарное. Они постоят-постоят, когда на них орут, поулыбаются виктимно… правильно, что им оставалось? Я как-то узнала, что мечтают сбежать.
И подружилась с ними. Как неча делать: несколько раз прикрыла, отмазала, и стала маленьким героем. И в рамках сказочной дружбы принялась внедрять свой план. Они же наивные-пренаивные, не потому, что с психзадержкой, а потому что жили в изоляции... Вскоре они свято верили, что если совершат это ограбление, то у них будут «денюшки», чтобы уехать далеко-далеко, где злые воспиталки и директор не найдут! То есть, мы втроём уедем. Я придумала! Лааадно, не буду грузить тебя комбинацией. Важно, что решающее значение играли мои габариты, а ещё по ходу пьесы мне предстояло отключить сигнализацию, найти ключ от сейфа, изобразить младенчика в коляске при мамаше, говорить чужим голосом, рассчитать время, угнать машину...
- То есть то, после чего о человеке не скажут, что он умственно отсталый, - подвела итог Тива, - Что-то пошло не так?
Вита сверкнула разочарованными глазами – Тива не причитала, не сочувствовала, не возмущалась.
- Всё пошло и-де-аль-но! Как по нотам. Но в конце парень с перепугу ударил по голове «неожиданно»… по моему звонку… вернувшегося хозяина. Тяжкие телесные. Через несколько минут нас – как было задумано! – скрутили-повязали. И закрытый суд.
Но мой план вывернули наизнанку добрые дяди-адвокаты.
- Ты хотела взять вину на себя, подробно рассказав, как готовила преступление.
- Откуда ты…
- Ты хотела в тюрьму.
- Да! Я рассчитывала, что телят признают не отвечающими абсолютно ни за что – как больных, как внушаемых, да и отправят обратно. В худшем случае – на усиленное лечение. Девочка, к слову, была красотка, так что смело можешь считать, что я ей завидовала. Им обоим. Да. Глупые, нелепые – но у них любовь, а мне не грозило. Поэтому мне не жалко было, что их разлучат.
- О, Вита.
- Я! Я ждала, что меня посадят. Готовилась к новой жизни. Уж я бы стала человеком на зоне. Уважаемым… была готова убить... я думала, если надо.
А отправили их. По колониям. Сколько я ни верещала, никто не поверил, что сама всё придумала - как же, есть ли вообще мозг в этом крошечном организме? Это они, всё они, под влиянием гормонов, решились на «беспрен-цен-денное» преступление и воспользовались невинной крохой с редким заболеванием, которая бегала за ними, дылдами, хвостиком, в рот смотрела. Научили её, мерзавцы, оговорить себя – текст зазубрить!
А уж что свидетели вытворяли, Тивка! Я, такая умная, быстро запуталась, кто кого подговорил, кто кого упросил или подкупил дать те, а не иные показания, и кому зачем что было нужно! В общем, на одном заседании меня сорвало, я такую истерь закатила – трёхлеткам не снилось. А парень только в тот день осознал, что теперь с ним будет и как долго он девку теперь не увидит. Если вообще когда-нибудь. Стал кричать, что убьёт меня. Освобождается в этом году. Теоретически осенью, а так, если поведение – в любой момент. Так что мне в этой жизни можно всё, я смертница. Ну? Заклеймишь?
Вита смотрела вызывающе… а у самой на дне глаз стоял застывший вопль.
- Расплюёшься и уйдёшь – скатертью дорога, - сказала она.
- Я не судья и никогда не стану, - ответила Тива, - Просто помогаю тем, кому получится. Я разузнаю что-нибудь о них.
- А вот и не трудись!
- Но ты считаешь, что тебе грозит смерть.
- Считаю. Но мне плевать.
На это Тива достала и перевернула принесённый с собой пакет. Из него, кажущегося уже пустым, на мягкое одеяло выпала шершавая, будто выкрашенная известью, витая раковина величиной с яблоко.
- Если захочешь со мной поговорить, скажи прямо туда: «вызываю Тиву, вызываю Тиву», - проинструктировала она, протягивая её Вите, - Если буду дома, то через минуту спущусь сюда. В любое время суток. Правда, в последнее время меня и не бывает, но пропущенные вызовы увижу. Ещё туда можно наговорить как на автоответчик.
- Умереть, не встать… Это такой мобильник?
- Нет, не мобильник. Другой принцип связи… У меня дома раковина-приёмник, только закручена в другую сторону. Но она вросла в стену, да и большая очень. Иногда, редко и внезапно, из неё выпадает маленькая и растёт сама по себе. Я решила, что эту отдам тебе, пока она не отяжелела и не укоренилась в какой-нибудь основе.
Вита взяла, делая вид, что поверила. Забавна эта чудачка с зелёными волосами. Значит, какое-то разнообразие в дурацкой, бессмысленной, бессердечной жизни.
- Я ещё вернусь, а сейчас пойду навестить друга в больнице.
____________________________________________________

- Эээ… проверка: «вызываю Тиву, вызываю Тиву»… хм, ответила! Тива, а что от меня тебе надо было?!
- Хлеба, Вита. Поесть.

конец главы 7

Вита

глава 8

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 7 (2., нач.)

Глава 7
1. и 1., прод.

2. Маленькая
Звонить звонком редкостно противного тона пришлось долго. Тива предугадала, что эта хозяйка не поторопится. Наконец дверь с натугой втянулась, в проёме Тива увидела девочку лет трёх с загадочно злым выражением лица.
- Ну шшта? – выкрикнула малютка, - Чего раззвякалась? Цирк с понями приелся, идём на слоника пыриться? Узнала, наконец, да? что тут прямо в твоём подъезде – да ого-го, да оля-ля, живёт музейный экземпляр? Прям и одеяло под круп не забыла, м-ля. Я сейчас орать начну, и будет тебе облом, шаль дырява! За-дол-ба-ли!!!
Тива, увидав, что она действительно не постесняется закричать на весь подъезд, и времени объясниться не будет, просто проскользнула в квартиру без спроса. Дверь закрыла за собой.
- Тсс! – она присела на корточки в прихожей, чтобы малышка видела её лицо, - Я хочу у тебя спрятаться. Никто не догадается именно здесь меня искать, потому что меня тоже… хм… а… задолбали.
- Шта? – от возмущения у хозяйки отнялась прочая речь, - Шта? Зачем?
Она попятилась в комнату – слышно было, как она в досаде сплевывает на пол, бурчит под нос «не было печали, только радости сегодня не хватало, как мне её теперь вытолкать-то?».
Тива огляделась. В облезлой прихожей, в просматриваемой полностью кухне без двери не было ничего, если не считать семечковой шелухи да пары детских скамеечек. Ремонт здесь, очевидно, не делался со времени сдачи дома. В ванной и туалете дверей тоже не было – так удобней. Тива поднялась и прошла вслед за хозяйкой.
- Это бесполезно, - сказала малышка, и спина её выражала презрение, - Надо было сразу приводить небрезгливого громилу, он бы вынес меня в мусорном мешке, никто бы не заметил. Или ты сама справишься, длиннолапая? Ты сильная, да?
- О, пусть тебя не смущает одеяло, - как всегда, не обидевшись, сказала Тива, - Я поставлю пакет, можно?
Исключительно жалкая комната. На штабеле из мебельных досок и кирпичей, который служил столом, валялись раскрошенные чипсы, какие-то булочки в одноразовой тарелке, стояли грязные стаканы и вся прочая отсутствовавшая на кухне посуда и утварь.
- Ну так спи на полу, - холодно дозволила хозяйка, - А я постараюсь сделать вид, что тебя нет.
- Ты права, Вита, я не прячусь, потому что пришла именно к тебе.
- Так и поняла! Я знаю, зачем ты пришла. Знаю. Тебя прислали. Скажем, насчёт освобождения жилплощади… в любом смысле.
В голосе Виты помимо воли прорвались хнычущие нотки. Паника.
Тива уже знала, что Вита давно ждёт в гости кого-то страшного.
Села рядом на хлипкий детский табурет.
- А… нет. Я сама по себе, не присланная, и давно должна была сюда зайти, несколько лет назад.
Вита, белее мела, соизволила повернуться.
- Ну и дура. Дура, уходи, если ты не от них! Вы все думаете, что у меня нервы казённые? Я телефоны поразбила, так теперь лично табунами будете сюда ходить, да?
Испуг сменился гневом – Вита выкрикивала наболевшее.
- Каждый из вас думает, что остроумно позвонить и сказать, какой он зверский педофил и с каким трепетом мне следует его ждать; когда я симку покупала, крысы из салона в тот же день продали мой номер; а хуже всего школьные уроды: у них фантазия покруче, чем у взрослых уродов – когда школосамец хочет школосамку, она может попросить в подтверждение его высокоранговости позвонить ко мне с приколами - «нужна ли тебе нянечка» и «распродажа сопливчиков» - это уже скучно, а вот «разыграем моего эм-чу, будто ты у меня ребёночек, залезешь ему на колени и описаешься» - вот было серьёзное деловое предложение… хорошо заплатить обещала… по её тупому мнению, с-собака; а эти бабулечки-сердобольнулечки, блинское!, им в мэрии мой номер дали, чтобы они мне материей помогли - всяким хламом, который на дачи не влез, целая делегация с барахлом, «внучанькой» обзывались через слово! Больше мне нефиг делать было, как их подачки из окна швырять, пять дней на это убила!
Может, всем вам кажется, что великий прикол природы – это сделано для вашего развлеченьица, это чтобы круглые щёчки, у-ми-ми-мильмиляторные глазёнки и младенческая пу-пу-пухлость послужили карикатурой на всё человеческое, и никогда, чтобы, никогда было нельзя относиться ко мне серьёзно, хоть я тресну пополам и ароматным вас забрызгаю? Я не клоун!
…к чему всё это… я о тебе… с-соседка, почему-то лучше думала. И это была последняя глупость в моей жизни, клянусь клопами!!!
Тива выслушала её внимательно и невозмутимо.
Вита вдруг смолкла, подозрительно вглядываясь в её лицо.
- Деньги, что ли? – осторожно спросила она, - Хочешь забрать? А если отдам, обещаешь, что уйдёшь?
- Деньги у тебя во-он в той щели в полу. Кажется… в пакетике из-под молока. Ещё под матрасом… шесть ползлатов и тридцать ре. Разреши не брать их, они для меня абсолютно бесполезны.
- Да кто же ты такая?!!
- Позволь представиться. Тива, Зелёная Змея.
Реакция Виты была изумительной.
- Так, не убивать? – странно уточнила она, но Тива поняла.
- Нет, скорее наоборот. У тебя чай есть; я заварю?
Вита с желчным любопытством наблюдала, как девчонка, которую она не раз видела из окна (обязательно бегущей) подправляет её, Витину, кровать (те же перекосившиеся доски), без усилий подвигает к "кровати" "стол", вытирает его, моет на весу посуду кипятком, ловко заваривает чай.
- Я знаю, что поступаю фамильярно, - пояснила Тива, - но так будет проще. Клянусь гусеницами, чай не отравлен. Подушки с одеялом тоже. Это мой тебе подарок. Я не так хорошо умею делать лоскутные вещи, так что потом в окно их, если захочешь.
- Так… Зелёная Змея, говоришь? Та самая змеючка, которая расправляется с квартирным вопросом? - уточнила Вита, расслышав что-то своё, - Которая приносит весть о смерти гостя, если он хоть на минуточку остаётся один в доме без хозяина?
Определённо, Вита была знакома с легендами родного края.
- Не все понимают, какая у неё задача... - серьёзно кивнула Тива, - Не всё так однозначно…
Но Вита вдруг запрыгала на месте, совершенно по-детски хлопая в ладоши.
- А я знаю! А я знаю! Знаю я, кого оставлю! На Зелёную Змею! И фактически убью!!
- Может, не надо никого убивать? – спросила Тива, но бестолку.
- У меня тут соцрабооотница раз в неделю. Этой сволочи всего-то делов - купить еды и прибраться… пусть раз в два месяца, я не гордая. Так она напрягается меня ненавидеть, считает генетическим мусором. А ты с ней не согласна?
- А ты её, считаешь?
- Видишь ли, Змея, я у неё пару раз сиги потырила. А что? Она из себя суть фифь в собственном соку, при себе не удержит, в каких салонАх и бутикАх огламуривается, ибо хахаль балует. А на социалке она, ну вот представь, работает по религиозным соображениям - как бы приносит жертву за хорошую жизнь, фуф ты! Мне самой не добраться даже до супермаркета здесь, на площади, а уж курево, как же, мне продадут. Что фифь купит, то и жри! Лимонада ни разу не допросилась, потому что… потому что есть и сахар, и в кране вода, понятно?! И когда она поняла про сигареты свои сортирные, знаешь, что сделала? У меня был ковёр, она сказала, что табачок стоил сколько он – и вынесла на помойку. Я видела из окна! А ещё, уважаемая Змея, она заставляет меня каждый раз по-разному подписывать ей бумажку о хорошем обслуживании. Вот явится… послезавтра уже, а я на минуточку и выйду в коридор! Приходи ко мне послезавтра, Змея!
- Теперь понимаю, - Тива распознала без ошибки, где человек лукавит, а где абсолютная правда, - Но убийство – это едва ли возможно. Посмотри, я здесь в человеческом обличье, то есть не на работе.
- То есть – не Змея, - резюмировала Вита саркастически.
Из чайника курился сильный, радостный аромат, которого Вита раньше не могла заподозрить в пачке дешёвого чая.
- Совершенно верно, не Змея. Хотела повеселить тебя просто.
- Но… - Вита осмелела, подошла и взяла прядь Тивиных волос, - А они натуральные.
- Да уж.
- Ну ни гриба себе! Я всегда думала, когда тебя из окна видела – зачем морочиться из года в год одним и тем же цветом на всю «ку-ку». Пять литров краски и денег килоползлат! Я знаю, что есть люди с розовыми природными волосами, но чтоб неоновая вывеска… как?
- Я и не человек.
Приходя сюда, Тива знала, что наконец-то это сделает – впервые расскажет кому-то о себе правду.
- Я хранительница города и окрестностей. Моя работа - восстанавливать гармонию; я не навестила тебя раньше, потому что была невнимательна к тому, что происходит прямо под носом. Ты - наиболее молодо выглядящая женщиной планеты, по данным Книги Рекордов. Тебе двадцать два года. Это, считай, из интернета я прямо сейчас раздобыла. А судя по местообитанию, нет родственников, желающих украсить твою жизнь.
Вита страшно нахмурилась.
- Возможно, ты опасаешься, что кто-то захочет вынудить тебя отказаться от жилплощади. Если бы я узнала это на несколько лет раньше, ты жила бы спокойно... и более счастливо.
- Тебе надо было знать, как я её вместо вонючего интерната себе отвоёвывала! – гневно закричала Вита, но вдруг рассмеялась.
- Вот это самомнение, деточка, - нарочито брюзгливо заметила она, стараясь не показать, насколько заинтригована, - «Хранитель гармонии» она!
Но в течение следующего часа Вита почти позабыла, что должна придерживаться защитного сарказма.

2., прод.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 7 (1., прод.)

Глава 7
1., нач.

1., прод.
«А почему бы это не знать им?» - внезапно поинтересовалась она у себя.
- Скажите, у ваших соседей есть маленький щенок? У кого-нибудь из соседей? – наудачу спросила она, запрокинув голову.
Жильцы переглянулись и зашлись хохотом.
- А большой кобель тебе не подойдёт? Гау, гаууу! – завыл один.
- Мы думали, она мужика ждёт, а ей щенов не хватает! – веселился другой.
- Из одного окна вашего дома сегодня должны выбросить щенка, - твёрдо заявила Тива, игнорируя насмешки, - Но я не знаю, из какого. Если вы знаете, у кого есть, скажите мне, пожалуйста!
- «Извините, технические проблемы на линии, собака кабеля погрызла...» - ответил на это один невпопад.
Во время паузы, пытаясь рассмотреть реакцию Тивы, они давились смехом
- «Сочувствую кобелю... А интернет-то починят?» Я тебя спрашиваю, лягушка! Починишь нам кабеля?
В ту секунду Тива заподозрила странное и страшное: теперь уже сведения о будущем посылаются ей не свыше. Не тем разумом, который знает, что конкретно из всей бесконечности событий имеет особое значение показать ей; то, с чем она должна и может обязательно справиться, как это было раньше. Нет, на этот раз всё сходится на том, что посыл исходит от силы, мутившей весь город. Не обязательно информация о щенке неверна. Просто это беда, с которой Тиве не совладать. И не должна: где-то сейчас она нужнее. Как ни больно.
Один из парней полез в карман, достал связку ключей, оторвал от неё что-то и обратился к остальным:
- Я понял, что делать. Смотрите, я сейчас приманю зелёную кошечку на собачку!
И швырнул брелок Тиве под ноги. Это была резиновая собака, пискнувшая при падении в обледенелую грязь.
Тива зажмурилась. Чувство облегчения ненадолго обволокло её. Всё было почти как привиделось, и звук почти такой же.
И погрешность нормальная.
- Спасибо. Спасибо, - сказала она, - Когда-нибудь я зайду к вам. А пока не забывайте, что и от вас тоже многое зависит.
Она подобрала собачку и поплелась к ближайшей скамейке, и молчание в спину провожало её. Потом хозяева и гости квартиры на втором этаже опомнились, но высказываться продолжили уже в тепле – задубели.

И молчание в спину провожало её.

«Я знаю, может быть, зря ушла. Если есть щенок, его могут выбросить через минуту. Через час. Завтра. Вчера. Я могу стоять там и не поймать. Что если смысл был в том, чтобы зайти к тем в гости? Даже в самой разухабистой гулянке есть то, что мне нужно. Я нашла бы то, чего нет. Да зачем чего нет? У них полно еды, мне же надо было!»
Беспомощность и одиночество. Впервые защита живых существ стала для Тивы не почётной миссией, а непосильной ношей. Примёрзнув к скамейке в ближайшем парке, откуда не был виден злополучный дом, она заставляла себя смотреть на сошедший с ума мир, и виделось ей, что пространство со всеми улицами, деревьями и людьми мчится мимо, а ей уже на эту гигантскую платформу не запрыгнуть, и скоро останется Тива в космической пустоте без опоры под ногами. Не пресечь больше ни одну несправедливость, не придержать падающего на лёд.
«Так вспомни, как должно быть. Кто меня прислал, знает, что делает. Ищи, Тива. Может, есть у тебя уже что-то от него? Что-то простое и важное, которое поможет?»
Так значит, вспомни, что важна не абсолютная сила, а точка её приложения. Информация – вот оружие. Ищи её прямо сейчас.
_________________________________________________

На неё мчался автомобиль. Тива глубоко вздохнула, заложила руки за спину, но не двинулась с места. Машина встала прямо у её ног. Не обращая внимание на испуганную брань, Тива подошла к водителю:
- Открой.
Тот послушно разблокировал задние двери, прекрасно расслышав её сквозь глухое стекло.
- Едем к четырнадцатиэтажному дому на площади Мира. Со скоростью шестьдесят километров в час.
(А не сто, добавила Тива про себя).
Водитель подчинился. Тива задавила в себе неприятие процесса, к которому прибегала только в самых крайних случаях. В салоне было мягко и тепло, и она поняла, что засыпает. А спать должен вовсе не гипнотизёр!
- Потуши сигарету, - продолжила она, чтобы не потерять концентрацию внимания.
После каждой команды она мысленно добавляла «пожалуйста, потому что...», но вслух рассусоливать было нельзя.
Выходя из машины, она сказала так:
- У тебя прекрасное настроение. Ты спокоен. Ты едешь домой, по дороге купишь цветы и машинку для сына. Твоя жена любит тебя.
_________________________________________

Едва переставляя ноги, Тива поднималась к себе. Лифт, как и многие лифты в городе, работал с перебоями. Четвёртый, шестой… Лестница закручивалась влево, не было ей конца. Тива вдруг остановилась у одной из непримечательных дверей. Мимо неё она тысячи раз проносилась вверх и вниз на изрядной скорости, но ещё чаще просто спускалась и поднималась по наружной стене здания. Вышло так, что никогда ранее эту квартиру Тива не слушала.
Просидев в напряжённом внимании на ступенях несколько минут, Тива поднялась к себе.

Капсула окутала её космическим покоем, мгновенно, как всегда, отсекла вибрации города и планеты, а заодно усталость и сомнения. Здесь можно пережить и мировую войну. Тива не прошла в кухонный отсек. Некоторые запасы, бывшие там, две недели назад отданы заплутавшим без денег иностранным туристам. В гости идти придётся без угощения.
Тива открыла сундук, в котором лежало её баловство - странно, но когда-то было настолько спокойное и тихое время, что она несколько часов в месяц выделяла на как бы бессмысленное шитьё. Тива выбрала одеяло и пару мелких лоскутных подушек, затолкала всё в большой прозрачный пакет, а затем снова спустилась к заинтересовавшей её квартире.

2.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 7 (1., нач.)

Глава 7
Тива и тьма

1. Одна
Мир велик. Планета Земля не так уж богата людьми, и даже сейчас, в веке шестьдесят шестом третьей эры, есть места, куда не ступала нога человека. Либо ступала слишком давно. Даже половина территории Розии освоена слабо. Городок Лесошишенск, стиснутый со всех сторон лесами, находится в густонаселённом и развитом регионе, но в каком-то смысле он – уникальный необитаемый полуостров. Его трудно найти, а найдя, непросто покинуть.

Март подходил к концу, однако должных изменений в погоде не произошло. Под небом плоским и белым, будто на город возложили эмалированную крышку, стояли непреклонные минус десять. Снег не шёл, но ледяные ступеньки, колдобины, трещины, барьерчики на дорогах, тропинках, площадках множились и менялись каждый день, как в череду оттепелей. Если понаблюдать за ними на небольшом участке, можно увидеть, что они растут из-под земли.
А люди? Никто не вспоминает о скором наступлении тепла; подозрительные, дёрганные, ходили в ожидании внезапных вспышек агрессии, не замечая разве только за собой. Общие дела становились пыткой.
Автомобили, гравированные с помощью гвоздей, пшено на их крышах и классические проколотые колёса. Разящие слова, флуоресцирующие на всех доступных плоскостях, мусор мимо баков, хамство мелкое и судьбоносные подлости. Некому считать, сколько человек избито, обворовано, сколько распалось семей, разорвано деловых контрактов из-за немотивированных подозрений в нечистоплотности и неверности. Сколько рассорилось друзей. И кто сможет сказать, какие смерти случились в свой срок, а какие – из-за нашествия холодных завихрений?

Эти завихрения, понимала Тива, есть след, оставляемый инструментом, который она назвала «волчком». Выглядело, что зло несомо гигантским пропеллером, размахнувшимся на полгорода. Его центр всё время менял координаты: махина, что вращается вокруг себя, ещё и рисовала собой круги, а иногда зигзаги.
Тива закручивала по карте города и окрестностей шестерёнки на ножках, толкала, дула на них во вращении, воздействовала мыслью – всяко задавала условия, моделировала. Важно узнать, откуда начало движения Волчка и какие территории попадут под него. Додумать, что движение не подчиняется физическим моделям, не взяло много времени и труда… Волчок ведёт себя как управляемый извне.
Или, может, как обладающий собственной волей.
В один из этих дней Тива потеряла способность становиться незаметной и везде уместной. Следовательно, всё происходящее обращалось и непосредственно к ней.

Уже час Тива стояла между вторым и четвёртым подъездом длиннющей пятиэтажки. С балкона второго этажа на неё в очередной раз любовалась компания перекурщиков, подвешивала ещё по ведёрку к дымовому коромыслу. Время от времени они звали Тиву к себе подняться, но, быстро замерзнув, уползали в грохочущую квартиру. Появлялись снова, неизменно неоново-зелёное свечение волос приковывало их внимание. Они пристрастно обсуждали ноги Тивы и сетовали на недостаточную величину её груди. «Ноги такие, потому что я ими бегаю!», - думала Тива с несвойственной ей досадой. «Насчёт волос, действительно, ненормальные волосы, но подстричься не могу – столько ещё предстоит сделать. Прочее совсем ни при чём.»
Тива вся была ожидание. Стрелой на тетиве.

Надо же, я с каждым днём всё больше приобретаю черты и свойства землян. Но волосы растут, а значит, я это я и ноша моя. Что сделать, чтобы успеть? Нужен качественный прорыв, а не расторопное устранение последствий.
Накануне Тива узнала, что из окна этого дома вышвыривают щенка: она проснулась от острой душевной боли. Это был сигнал к действию. В последнее время люди именно так и поступали, расправлялись с питомцами (а ещё жестоко наказывали детей, да и себя заодно). И, как всегда это бывало с предвидениями, Тива не могла точно знать, из какого окна, в который час бросят визжащий беспородный комочек. Она раскопала внутри себя дату и широкий временной промежуток внутри даты; распознала три вероятных подъезда, три верхних этажа. Реакция и скорость Тивы позволяли ей отследить момент падения и в долю секунды оказаться на месте и поймать щенка. Но время нахлёстывало. В часы, когда она ожидает этого, происходят по всему городу другие драматические события. О том, чем те, что ей дано предвидеть, важнее прочих, Тива старалась не размышлять. И о том, почему бы неведомым силам, которые послали её на Землю, не послать также дополнительные способности: почему бы не прийти на подмогу.
Она жила тем, что сутки напролёт патрулировала улицы, слушая глубоко, как никогда, помыслы людей. Тива догадывалась, вычисляла, предупреждала. Иногда выправляла беду даже грубо и неловко, но стало не до щепетильности - вопросы жизни и смерти.
Только штучная подчистка не дело. Надо найти исток – кто ещё займётся? Но природа Тивы не позволяла игнорировать локальные катастрофы, и большую часть времени Тива срывалась на спасение конкретных людей и зверей. Она спала несколько минут в неделю, питалась чем попало. Как-то раз стянула в магазине коржик: совсем перевелись люди, готовые угостить, а забежать домой хоть на минуту значило потерять бесценное время.
Тива не обижалась на человечество. «Вы могли бы побороться с тьмой, которая индуцирует тьму внутри вас, но как можно требовать от вас единомыслия? А я сильная. Я вытерплю ваше неприятие».
Неприятие проявлялось. Когда Тива стала видимой каждому, она услышала много странного о себе. Однажды её пытались даже убить.
Кажется, я начинаю понимать, что такое «розовые очки».

Старалась не слушать, что кричат парни с балкона, она сканировала взглядом и слухом все окна, потихоньку разминалась, чтобы тело не подвело в решающий момент. И начала понемногу мёрзнуть, чего не случалось с ней и когда она ночевала в сугробах. Что-то вроде отчаяния, которого она никогда не знала, коснулось её. Встряхнула волосами, отгоняя его.
Волосы прибавили скорости в росте тридцать первого декабря и к настоящему моменту изрядно мешали. Но стричь нельзя, иначе всё пойдёт прахом. Нельзя, пока Тива не справится с задачей. Знала это, потому что подобное бывало в её практике, но не настолько всеохватывающее и яростное.
«Мне нужен помощник. Или тысяча.»
Тива стучала зубами, прокручивая сон-видение в голове. Чувство, что она делает что-то не то, нарастало. Как бы поступил на её месте человек? Человек всё равно не смог бы поймать падающего щенка, даже зная окно и время, поэтому поднялся бы в ту квартиру, позвонил… Если бы Тива знала, что у неё есть хотя бы несколько минут гарантированно безопасного времени, она побежала бы по квартирам, выспрашивая, у кого есть собака.


1., продолжение

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

идея-фикс, продолжение

Ещё о жилище четырёхдюймовок: расположение его в фантазии таково, что один вход (и это вовсе не дверь, а встроенный в стену шкаф) в него ведёт через неглубокую пещеру (как раз со дворика горной избушки Аделаиды), второй, под лестницей - в комнаты и дома прочего маленького народца, а собственно входная дверь выходит где-то в безлюдном, но очень приветливом лесу. Окна, предварительно - туда же же. То есть, в трёхмерье дом не сообразован и не должен быть.



Стена снаружи, та, что в лес. За обработку пока не берусь, потому что есть идеи, связанные с летними природными материалами.



Это общая скорлупка.



Границы и общее, крупномасштабное заполнение. Подразумевается, что есть крыша соответственной архитектуры, но она не к спеху.



Лестница и вход под ней; нужна ли дверь для него, не знаю, это вопрос отношений с соседями (однозначно хорошие, но важно друг другу не мешать).



У каждой из трёх жительниц индивидуальная коробчонка с кроватью, там же место для прочих личных вещей.







Начерно входная дверь, с двух сторон. Прихожая.



Самое большое окно. Перед ним будет диванно-кухонная группа вокруг чего-то вроде печки. Вписать это, придумать, чтобы красиво и удобно (в т. ч. для фото) оказалось труднее всего.



Великая беда с прилеганием. Это везде.



Общий-преобщий план.





Ванная с "улицы"



Пока ещё моделивание, подгонка к мере всего - кукле.



Не знаю, как сделать ванные аксессуары интересными и убедительными. Чувство стиля буксует.







Лестница в чём-то нуждается.



Проём наверху - для будущего шкафа. На этом стройку до поры сворачиваю, надо переключиться. Наскоком даже в примитивном виде всё это не сделать, но можно сколько угодно под настроение доставать и обустраивать в своё удовольствие, благо дом состоит из отдельных блоков. (Ура, свободен стол!)

@темы: маттел, материальная база, разные небольшие куклы, всяко-интерьерное, поллипокеты

---

К2 Глава 6 (3., прод.)

Глава 6
1., нач. и 1., прод.
2.
3., нач.

3., прод.

И свершилось. Не с мелкими, а с Соней… она тоже стала другая. Странно себя вела. Предупредительно что ли, совершенно явно не желая лишний раз попадаться на глаза всем им, своим родным. Будто с большим опозданием решила считать их дом чужим. Забывая обычные привычки в их семье и распорядок. А ещё она пару раз натыкалась на стены. И вот, когда кошки в очередной раз подрались, Соня бросила вдруг книгу и рванулась их разнимать!
Все знают, что этого делать не надо: у кошек такой обычай, в неделю раз повыяснять, которая главнее, размяться, а потом снова нежно друг дружку уважать. И, несмотря на душераздирающие вопли и летящие в воздух белые и рыжие пушинки, максимальный урон битвы всегда ограничивался царапиной возле дежурного носа, никогда не возле глаза. Правду сказать, и эти драки стали подозрительно частыми, и после них кошки как-то долго рычали из-за углов; это, конечно, невротизация и вообще тягостная обстановка в доме.
Сонина попытка окончилась серьёзно прокушенной рукой: в пылу битвы кошки наказывают «третьего-лишнего» не раздумывая. Соня стряхнула бестию, зажала руку и, отступив, беспомощно обернулась на крик Наргизы. Опять это знакомое выражение, как было у папы – проснулась и поняла, что натворила. Сонины глаза переполнились злостью, а Наргиза вдруг поняла: всё пропало. Нет ей прощения, не уследила, не предупредила. Не важно, что всё произошло слишком быстро. Она молча побежала за аптечкой. Сначала спасти Соню, а потом и думать, как ответ держать.
- Не надо, я сама виновата, - сквозь зубы проговорила Соня на попытки перевязать её, - Я просто сдурела.
- Сонь, тебе плохо, больно?!
- Забей! Забудь! Я помню, что дядя Лев пообещал насчёт кошек. Укус никому не покажу, обещаю, что буду ходить только с длинным рукавом. Я виновата.
Но Наргизе всё равно мерещилось, что Соня зла на неё. И даже за что-то ненавидит.
У Наргизы были свои соображения насчёт того, почему Соня ходит сама не своя. Но даже думать о таких соображениях она стеснялась. И не хотела, чтобы они оказались правдой.
____________________________

- Тётя… то есть, Даника! Ну посмотрите! Даня снял майку и где-то бросил. Ему сандалии большеваты, он их всё время теряет. А Павлина без конца спрашивает, "когда мама придёт" да "что мне мама подарит". Вы хоть поговорите с ними, вы же не заняты… сейчас?
И Даника, чтобы показать занудной девчонке, что она отличная мать, отправилась делать одолжение:
- По головке, что ли, вас погладить? А то говорят, вы сиротки, маек вам никто не покупает, вот я пойду и все майки скуплю...
- Мама, ты... так вкууузно пахнешь! Как цвечатые пирозы!
- Мам, а там под кухней та-акой зук! Пойдём, показук!
Когда детям Даники особенно хотелось внимания, они осознанно переходили на более примитивную речь. Увы, мама не видела разницы.
- Какой ещё звук?
- Не звук, а зжууук!
- Нет уж, я жуков боюсь, так что отлепитесь от меня, поиграйте, что ли? Я же думаю!
К её досаде, дочка не спешила отлепляться.
Потом Даника увидела, что входит её муж, и непроизвольно передёрнулась.
Наргиза поспешила уйти, так как это обычно означало «семейный скандал». Наргиза понятия не имела, какие ужасы взаимной ненависти бывают между жёнами и мужьями, но тихие, беспомощные выговоры Яна Данике вызывали у неё мерзкую оторопь, если случалось нечаянно услышать.
Говорил Ян, в сущности, снова о том же: что стоило бы Данике совсем чуть меньше ходить по магазинам, салонам красоты, не тянуть его в рестораны... да, он помнит, что она почти на десять лет его моложе, и что трудно после всего, что они пережили, приковать себя к дому, разве он деспот?
Даника надувала дрожащие губы и отворачивалась.
______________________________________

«Мне надо взрослеть. Я получила то, о чём мечтала – немного беззаботного детства в любящей семье. Теперь пора перестать быть ребёнком и начать уже разбираться в том, что происходит вокруг». Примерно так Наргиза всё чаще рассуждала.
Самой большой загадкой для неё была родная сестра. Считалось, что они родились в один день (скорее всего в декабре), кто из них первой – неизвестно. Но Наргиза всегда воспринимала Нилуфар старшей. Лет на пять.
Наргиза слишком смутно помнила её по детдому, когда они были так малы, что не понимали даже, чем «сестра» отличается от других девочек. Они стали знакомы всего два года назад. С Василисой – чуть раньше. Василиса тогда передвигалась в коляске, но от мамы точно знала и верила, что обязательно будет ходить, как и все. Наргиза была свидетельницей того, как Вася учится ходить. Они подружились сразу - было и до сих пор оставалось чувство, что именно Василиса, а не Нилуфар и есть разлучённая и вновь найденная сестра! И Нилуфар тогда была уже; она тоже поддерживала Василису, но иначе. Через понятия спортивной злости, преодоления через боль. От неё нельзя было услышать обыкновенные мягкие слова. И она никогда не шутила. И ведь могла убедить, что правильно – только так, а иная тактика – суть сопли и регресс.
Всегда казалось, что день и ночь цементирует что-то внутри себя, и что никакие приложенные усилия не кажутся ей достаточными для того, чтобы соответствовать таинственному идеалу. Тратила время так рачительно, что о детском общении просто не могло быть речи. Единственно, семья и для неё - такой же великий, когда-то недосягаемый дар. И поэтому она заняла для себя роль… охранительницы. Воина на страже этой семьи. Это она готова была сделать для своих невозможное, но и следила за исполнением всякой рутины. Это она первая контролировала время запланированных событий и не разрешала не успевать – в прямом и переносном смыслах – никому, даже и маме с папой. Но за других не делала отдельные принципиальные вещи, вроде уроков, ибо воистину, можно ли без труда присвоить знания?
С ней нельзя было говорить, но только вести переговоры.
К счастью, появилась Соня, не разделяющая крайних взглядов на человеческое совершенство, умеющая контактировать с Нилуфар с пофигистичным достоинством. Сразу учиться стало легче – Соня с удовольствием разъяснит!
А теперь – не разъясняет. Устала, наконец, от сестёр.
Наргизе было стыдно, что она боится Нилуфар. Любит – но опасается чего-то в ней, а какой может быть любовь там, где есть страх?

конец главы 6
глава 7

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 6 (3., нач.)

Глава 6

1., нач. и 1., прод.
2.
3., нач.
Один схватил за хвост, другая оглушила заливистым варварским смехом счастливицы, не ведающей меры и стыда, и начали отнимать ошалевшую Эмму друг у дружки. Отчаянным гибким движением никогда не дремавшего в ней дикого зверя кошка вывернулась из плена и, прежде чем взлетела на крышку аквариума, пробежала несколько тактов на одном месте, от волнения, что не успеет.
Более удачливая сегодня Тэмзин наблюдала за её мучениями с недосягаемой (пока) полки. Наргиза подскочила и встала между детьми и зверями, коря себя за то, что ослабила внимание.
Она панически боялась Даню с Павлиной.
Вчера они не сочли за труд донести до её рабочего стола банку сгущёнки и размазали по стоящим на просушке лакированным шкатулкам. Проверили все ящики, вывернули на пол краски и фломастеры, а банку оставили в одном из них…
Тринадцатилетняя Наргиза стыдилась, что больше не любит маленьких детей. Её мечты о педагогической стезе, а также о будущей большой семье, потерпели ревизию. Теперь в них фигурировала только одна, идеально воспитанная, опрятная, рассудительная дочка, а захочет ли учить чужих детей, когда повзрослеет, Наргиза уже и не знала. Варвара призывала её к терпению, приговаривая, что "беленьких", легко любить а настоящие дети разными бывают.
"Вот вырастут, будут твоими друзьями, союзниками..."
"Из таких детей вырастают самые свободные личности..."
- Вы будете, когда вырастете, моими друзьями? – полюбопытствовала тогда Наргиза, так как детишки крутились рядом.
- Неееееет! - не сговариваясь, заорали они.
- Ясно, у меня нет оснований не верить вам.
______________________________________

- Пожалуйста… Даника, не разрешайте им бегать за кошками!
Впрочем, надежды на то, что будет услышана, у Наргизы не было. В очередной раз Даника (которая тётей себя называть категорически запретила) прищурилась подслеповато, подумала и изрекла:
- Ничего вашим кошкам не сделается.
«А вот именно им – и сделается!» - подумала Наргиза. Она терпеливо повторила, считая это своим долгом:
- Кошки не понимают, что это маленькие. Они снова их исцарапают, потому что боятся.
- Я выяснила у твоей мамы, что ваши кошки не навредят моим детям, у ваших кошек удалены когти, как во всех цивилизованных странах, и все прививки вашим кошечкам сделаны. Так что как бы не волнуйся, девочка, – сообщила Даника, преувеличенно артикулируя (полагая бывших детдомовских детей существами с упрощённым коллективистским сознанием, но не будучи до сих пор уверенной, из детдома ли Наргиза или она родная Варварина дочь).
- Нет, это не так! - Наргиза неприятно поразилась тому, что Даника не только не знает, что в доме недавно произошло, но и в упор не видит расцарапанных детских рук. Или даже всё хуже: ей об этом говорили, но Даника отмахнулась!
Даника всё это время стояла действительно довольно-таки безразличной к происходящему. Её мысли никак не связывались с детьми. Разве что одна - вскользь - "а может, это и не плохо, что они вдвоём родились, им не так скучно". А размышляла Даника над тем, в какой же стране всё-таки хотела бы жить. О том, выгодно ли ей сейчас разводиться или нет. Вот скорее бы брат с мужем определились, будет ли последний у первого постоянно работать, чтобы ей понять, как распорядиться собой (и ими) дальше.
А ещё ей всё чудилось, что Варвара начинает её "перевоспитывать". Слишком правильной хозяйкой та себя выпячивала, слишком заботливой мамашей. Данике казалось, что вот-вот семейство, большей частью состоящее из сопливок, сплотится против неё и предъявит какой-нибудь унизительный ультиматум с целью привести её образ жизни в мещанскую норму. Проще говоря, запрягут в хозяйство.
- Удалять когти – это преступление против животных. У Тэмзин их удалили предыдущие хозяева… а потом выбросили её. Только у одной кошки нет когтей, понимаете? Поэтому она будет зубами пользоваться.
- Я не разбираюсь в кошечках!
И Даника снова уставилась вдаль, давая понять, что разговор окончен. Наргиза вздохнула и освободила ей поле зрения. Детдомовский ребёнок, она прекрасно умела прятать эмоции и не мешать.
Наргизу мучил страх. Сначала была только тревога – все домашние неуловимо менялись. Папа накричал на маму. Потом, будто очнувшись, извинялся. Потом снова раздражался и одёргивал себя. А потом Даня и Павлина впервые сумели изловить кошек. Они разработали план действий, а затем и осуществили с завидной согласованностью действий. Что говорить, во всём разрушительном упорства им хватало.
Этим двум светловолосым малышам умилялись все подряд прохожие, соседи называли зайчиками. Что говорило о том, что квартиры в доме имеют хорошую шумоизоляцию. Все дети в три года орут, визжат, плачут, хохочут. «Зайчики» ревели только в постановочных (ими) ситуациях, и веселились каждую минуту. Они перемещались по дому так молниеносно, что за ними не успевал даже их громкий топот. Сложно было не обратить внимания на то, что не умели они усидеть на месте даже положенное по возрасту время: никогда не рисовали, не лепили, не сидели с кубиками, то есть совсем, а что они делали обычно, никто сказать не мог, потому что их жизненные приоритеты менялись каждый день и ежечасно. Не было, к примеру, любимой еды – но был вкус к тому, что сей момент отвергнуть, а что вытребовать как абсолютно незаменимое; про игрушки можно было уверенно сказать, что они будут разобраны, но вот каким способом – сюрприз каждый раз. Исследования квартиры продолжались каждую минуту бодрствования, так что каждый вечер венчался уборкой последствий детских изысканий. Все давно уяснили, что мелочи надо прятать, а с метаморфозами остальных предметов смириться.
Сёстры, чтобы сделать уроки, запирались в своей комнате. Папа снял с витрин все стёкла, а коллекцию раковин увёз в офис.
С некоторых пор все просыпались без будильника. Все, кроме Даники. А какие могут быть претензии к детям?
Но кошки некоторое время продолжали жить независимо, как и привыкли.
Потом двойняшки всё-таки поймали. Сразу обеих. В натянутые поперёк коридора шторы. Поймать поймали, а удержать не смогли. Эмма и Тэмзин, сражаясь за поруганное достоинство, кусали и царапали братца с сестричкой. Брат решил, что невелика беда и травмы игнорировал. Сестра решила, что самое время вмешаться папе, а лучше маме, но можно и папе, если никак больше… Но первым прибыл дядя, и увидев, рассвирепел. Он понял, каких опасных зверюг приютил дома. Ему-то долго ловить кошек не понадобилось: уцепив за шкирки, решительно понёс на лоджию - выбрасывать в окно. Но, сквозь гнев разглядев, что за него цепляются две рыдающие девочки, он отшвырнул животных. Немало удивлённый своим срывом, Лев для поддержания авторитета остановился на том, что казнь неукоснительно свершится при повторении прискорбного случая.
С тех пор не стало Наргизе покоя. Она день и ночь переживала за своих любимиц, а в школе ей мерещилось, что, обезумев от бесцеремонного обращения, они опять цапают мелких.

3., прод.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 6 (2)

Глава 6

1., нач. и 1., прод.
2.

Сидела и плакала; раз в год можно, да? Дома никого нет, но успеет ли затереть следы? Потому что если спросят, в чём дело, нечего будет объяснить. Представать же чувствительной женщиной, эмоционально нестабильной, совсем не с руки. Только не сейчас. Не перед ними. Хорошо бы сейчас Ян и Даника смогли вернуться с прогулки до её ухода. Они, конечно же, снова не взяли с собой ключи.
Минут через пять надо одеваться, такси - забирать девочек из школы. В городе участились преступления, и Лев вознамерился под конвоем их водить. Утром он на машине, а после уроков Варвара. Даже Нилуфар подчиняется правилу, не желая трепать им нервы, не убегает одна. Только Соню не уговорить. (Почему Эгле и Мартын больше не приходят в гости? Жаль, что они настолько занятые; что все вокруг - занятые.)
Лев уговорил Яна некоторое время не ходить на работу после нескольких инцидентов с сестрой. Даника. В ней ли всё дело? Даня и Павлина запросились в детский сад. Да-да, самостоятельно потребовали. В Олмидонии их водили три раза в неделю на несколько часов, с целью привить навыки общения с другими детьми (остальное тонкое развитие – за няней). По рассказам Яна, малышам нравилось побыть без родителей в прекрасных светлых и ярких помещениях с различными устройствами для кувыркания-бега-валяния и с безграничным правом повопить. Вот они и захотели того же и здесь, и откуда детям знать, что ровно так не получится? В Лесошишенске учреждений такого же типа не нашлось, но, в принципе, для освоения нового культурного пространства сад то что надо, попытка не пытка. И что? Даня и Павлина были действительно довольны, тот редкий случай, когда дети их возраста совершенно не теряются в новой обстановке и им всё равно, рядом мама с папой или нет. Они рвались в коллектив… а персонал детсада ждал их как кошмара. Но та сторона молчала до последнего: сад заявлен элитным, где провозглашался гибкий, индивидуальный подход к юным личностям. И недешёв, само собой. Разумеется, никто не собирался изгонять маленьких иностранцев, но, поговорив с воспитателями, Ян принял решение забрать детей. Дети не умели вести себя определённым способом. Ко всему, переходили на олмидонский, когда к ним обращались на розийском. Говорили, в Олмидонии они поступали с точностью наоборот; Ян знал, что они – маленькие мастера провокации и вообще гении. Только что никто не обязан быть от этого в восторге.
Ну, разве что я. Не в восторге, так в терпении. Разве кто в силах быстренько устранить последствия несбалансированной педагогики? Терпеть, терпеть! Мне!
Варвара давно убедилась, что нет смысла указывать на это как гостям, так и мужу. Всё равно жить им пока всем вместе. Да что дети – попробуй гостей, несчастных родичей мужа, поправь на свой лад, чтобы считались с твоими бытовыми интересами! У них своя атмосфера…
Ян в Олмидонии более чем загружен службой был, дома порой появлялся раз в неделю, так что за воспитание как бы отвечала Даника… Но как же понять то, что недавно она ухитрилась оставить детей одних на улице возле магазина? Когда Лев узнал об этом, он вышел из себя и изругал... Варвару. Так как, по его разумению, она достаточно полно осведомлена о странностях его сестры, поэтому ни под каким предлогом не должна была отправлять её. Нельзя отпускать кого-то с его собственными детьми, понимаете?
«Ну я же сказала им, чтобы стояли? Ты что, считаешь, что мои дети тупые?» К счастью, далеко Даня с Павлиной не ушли. К сожалению, они забрались в моечную камеру ближайшего автосервиса и их нечаянно начали там мыть… К счастью, дети не простудились.
Лев стал вдруг требовательным и часто недовольным. Как разумная женщина, Варвара посмотрела по сторонам и быстро нашла внешние причины этого. Ведь не ему одному, не ей одной приходилось в последнее время особенно часто нарываться на хамов, на нелогичную организацию работы в присутственных местах, на странные, как из далёкого прошлого, претензии, скажем, врачей в поликлинике!
Да, правда, давно такой не очень светлой полосы в жизни не было. Даже от неожиданно встреченных на улице полузабытых знакомых выслушала, что они, оказывается, все годы помнили некую её оплошность и посему были довольно серьёзно на Варвару обижены. Смех и грех, но как будто не случайно…
Варе к трудностям и не привыкать. Она и не забывала о том, что они существуют. Просто за время благополучия привыкла к тому, что её ухоженная внешность вкупе с платёжеспособностью автоматически включают лояльность и доброжелательность у окружающих (о зависти за спиной говорить не будем). Она знала, чего всё стоит, но намеренно не избавляла себя от иллюзии «мира-как-любви», считая, что обязательно надо накопить «стратегическую массу счастливого бытия». А невзгоды всё равно своё возьмут. Но вот она сидит на полу и плачет после того, как разбросанные вещи дочек издевательски раз за разом выпрыгивали из рук живыми лягушками. Мерещится наступление этих невзгод. Видимо, она просто устала, она же прекрасно понимает, что ей только кажется. Раздражённый Лев, нагловатая и истеричная Даника, недалёкий Ян, прекрасные, но очень, очень шумные и неконтролируемые их детишки, а ещё теперь вечно расстроенная и снова неуверенная в своих способностях Василиса, потому что Соне в последнее время некогда с ней позаниматься. Да с этим можно справиться. На худой конец переждать. «Ты заелась, Варька! Представь, сколько сейчас по всему миру голодающих людей. Или неизлечимо больных. Или в огромных долгах. Или преследуемых.»
И сон последний крутится в голове снова. Оскорбительный, полный символизма и извращённой логики. Варваре казалось, что она читает его как книгу ближайшего будущего. Будто бы Лев в их спальне снимает на видеокамеру. То есть, на Камеру, и это слово во сне означает её, Варвару: «камера» – брак, то есть несвобода.
То есть, смотрит сквозь неё, её не видя, а видя – не её…
А ту, которую мечтает видеть. Кто же та? Опасная, наглая, гипнотизирующая огромными яркими глазами, позирует ему Та. Она двигается так, как двигаются Свободные Женщины, и именно так, вот парадокс, как хотят видеть мужчины.
Но во сне парадоксы обретают истинный смысл.
Танцует на кровати. Варвара невидимкой смотрит. Оценивает раскованную пластику. Понимает, что это ей наказание за то… за то, что сама совсем разучилась танцевать, отдавая предпочтение хозяйственным заботам.
Пусть у незнакомки какие-то странные пропорции тела, но это было так естественно и неповторимо! Сон не лжёт. Мечты ведь и должны отличаться от просто женщин, как ароматический дым от куска глины. Незнакомка возлежит на их со Львом постели.
Она чувствует себя не только комфортно, но на полных правах. Ей всё равно, вернётся ли Варвара сюда или вообще больше не покажется дома. Она уверена, что и мужчина, пристрастно снимающий её, не будет об этом беспокоиться.
Спальня видна, как полагается в снах, как сквозь волнистое стекло. И в других тонах: это лунная сторона мира.
Девушка, быть может, всего-навсего архетипическая «идеальная любовница», призрак коллективного разума, и в реальной жизни воплотись подобная, даже у самых отъявленных искателей экзотики вызвала бы недоумение. Но сонной гостье плевать на рационализацию Варвары. Она в силах убедить в своей реальности, мощи, правоте.
«Что же, вот и вышло время, когда я ему была интересной. Больше нет во мне загадочности; проведя столько времени рядом, я стала - надёжная и верная, как цепь, Жена. Пусть он знает цену семье и сам стремился выстроить очаг, в глубине душе считает, что достоин большего. И я так считаю. Я знала всегда, что буду его бояться».
«Я знаю, чем отличаются сны от жизни. Знаю, как работает моя голова, когда приводит к таким сновидениям. Знаю, чего боюсь. И, наверное, не стоит приписывать моему мужчине мысли об измене. Мысли о том, что я его начинаю раздражать. Ведь он дарит мне – каждый день, несколько лет - то, что больше никто на Земле подарить мне не захотел. Настоящее и будущее детям. Тепло и свет. Условия, чтобы творить. И даже простил однажды то, что немногие простили бы.»
«Впрочем, простил тогда, когда ещё не случилось беды с нашим коттеджем, а почему? Я думала и раньше: он считал, что очень, совсем достаточно, даже для безумства как сброса напряжения бытийного хаоса, богат деньгами. Что если с этим нынче всё резко ухудшилось, а сказать нам не хочет?»
«Если снова придётся выживать одной, ни в чём не попрекну его. Конечно, я надеялась, что плохое настанет не раньше, чем девочки повзрослеют. Но – жизнь располагает.»

Она не заметила, как он вошёл и сел на пол рядом.
- Всё, Варя, всё, чур без сырости! Прости уже меня. Варь… ты почему мне не сказала, а? Как это, а?
- Ты откуда знаешь?!
- По-твоему нормально, что я узнаю не от родной жены, а от какой-то глупой бабки?
- Ка-какой глупой бабки?
- Бабки утром сегодня. Забыл ключи, иду назад, лифты заняты, иду так; на третьем этаже наскакивает на меня чучело в тапочках и кудахчет такое, что и не пересказать человечьими словами. «У твоей жены на лице написано» - так и сказало! – и поведало мне чучело, как я с тобой должен поступить, потому что у нас «и так уже много детей», вот, Варя, а я даже не знаю, как её зовут.
- Постой, на третьем?
- Я, такой, поднимаюсь дальше и думаю, может, ты тоже хочешь мне что-то сказать, ведь же знаешь, как я ждал! А ты – ни слова. Прости. Прости. Злость взяла, вот и рявкнул…
- На третьем этаже нашего дома? Там я никого не знаю, это точно. Лёв, я НЕ МОГЛА никому ничего «сказать», потому что только два часа назад от врача вернулась с окончательным подтверждением, понимаешь? Не вчера, не позавчера, а только сейчас! И вообще не начинала ни с кем болтать!
- Варь… ну это же… Да! Да! Да! Ты прости меня, что ору в последнее время, нервы ни к чёрту. Варя, любимая, я не мог нормально работать, дай, думаю, плюну на всё и вернусь домой. Я тебе подарок привёз! Варя, ты – родишь мне сына, слишком много уже девчонок в доме, маленьких и больших, люблю вас, но нет сил с вами разбираться! Ну не реви!
- Не сына непременно, - тихо сказала Варвара, - А того, кто родится. Понял?
- Варя! Зачем ты нервируешь меня, а? Мне нужен только сын!
Волна обиды снова заступила в груди. И Варвара почему-то сразу представила… Соню, как бы та отреагировала на её месте. Казалось бы, при чём тут подросток, у которого и проблемы, к счастью, совсем не эти. Да просто – в отличие от тётки, оскорблённая Соня за точным словом в карман не лезла. Захотелось Сониной свободы, уверенности без оглядки на свою зависимость!
- Родится дочь – избавлю тебя от всех женщин в семье, которые согласятся. Уйдём, чтобы тебя не нервировать. Понял?
- Вот не надо этого вот! А что, я не заслужил сына?

3., нач.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 6 (1, прод.)

Глава 6

1., нач.
1., прод.
Между тем Соня осознавала, что решает и действует не в ладу со здравым смыслом. Что причина её теперешних поступков едва ли кому-нибудь показалась бы убедительной. Иногда, забывшись, она порывалась в школе подойти к Эгле, заставить выслушать. Пусть речи нет о примирении. Вслух признать свою подлость – трудное, но единственно верное средство встать на путь выправления жизни. Не подразумевать больше смерти, просто жить и учиться, не в радости, но шатко-валко, с надеждой, что всё пройдёт. Рассказать и дома. Зачем пестовать гордыню, которая заявляет об исключительности ситуации? Виновата – так бывает. Не надо наделять слова, пусть и мерзейшие, магической силой… Эгле-то живёт. Не сказать, чтобы так искромётно счастливо, как совсем недавно, но застывшей и замкнувшейся её назвать тоже нельзя. Соня не могла не наблюдать тайком за бывшими друзьями. Всё равно она будет до конца считать их одними из самых дорогих и важных для себя людей. Видела каждый день, как что-то между ними происходит – некая насыщенная событиями и эмоциями жизнь, бурные споры шёпотом, свидетельствующие о сомнениях и решениях. Значит, по крайней мере, в гнусном «пророчестве» Соня не оказалась права.
Соня не могла слышать, о чём именно они говорят, но безошибочно понимала настроение. Так, был период около трёх недель, когда они напряжённо решали одну задачу. Задача беспокоила и её: Соня точно могла помочь и, будучи друзьями, они с удовольствием приняли бы помощь, но поскольку интуицию к делу не пришьешь, а спросить теперь невозможно, то что же на самом деле означает наблюдаемое? Предположим, Мартын настолько сильно любит свои сверхпрочные тёмно-красные штаны, таинственно именуя их «счастливыми», что редко носит другие, предпочитая стирать эти раз в неделю (минимум раз в неделю же просил маму их залатать). Но почему часто эти штаны по колено мокрые? И почему в одних и тех же джинсах который день подряд приходит аккуратнейшая Эгле, которая к тому же в школу надевать предпочитает юбки? Мало того, свитер на ней тоже один и тот же, лишь блузки под ним разные… какие-то странные. Не в её духе. И комплект учебников один на двоих (хоть это имеет смысл). Это что же вы, сбегаете куда-то вдвоём?! Это возможно, возможно, со скрипом, но верится, но куда ваши родители смотрят, должны же? Особого счастья что-то не заметно на ваших лицах. Это всё-таки из-за меня, из-за меня…
Но стоило Соне собраться и даже повернуться в их сторону, как невидимая струна пересекала ей дорогу, и внутренний голос терпеливо повторял: горькой пилюлей не отделаешься.
Раз или два ей удавалось до этой струны сделать шагов пять. И видела, как Мартын, мгновенно реагируя, хватал Эгле за руку и уводил подальше – и Эгле подчинялась, отворачиваясь. И Соня, подчиняясь, с надменным лицом непринуждённо шла почти в том же направлении, но мимо. Мучительно это – не обмениваться даже невербальной информацией, не поддерживать хоть молчаливого диалога…
Потом непонятки с одеждой кончились, тревожные переговоры тоже.

И так хотелось иного развития событий, что разум Сони лихорадочно, как увидевший проблеск света в подземном лабиринте человек, искал объяснения и оправдания. Одно из них было вопиюще очевидным, и Соня готова была со всей душой сдаться ему.
«Нет ничего зазорного, если на шестнадцатом году даже у совсем-совсем нормального человека вспучивается какая-нибудь психическая болезнь, а я и раньше была с сумасшедшинкой, для других точно. Мы же люди образованные, знаем, что мозг изучен настолько мало, что нет никакого рецепта его бесперебойного функционирования. Лечения надёжного, кстати, тоже нет, но сейчас не это важно. Ведь если я заболела, то… ни в чём не виновата! Это всё моя хренотипическая_психошизия! Знаешь, если даже вся школа о том узнала бы и всхохотала надо мной, этот позор ничто. Я желаю такого позора как счастья». Что там, Соня была совсем не против оказаться больной. И многое, казалось, говорило в пользу этого. И давно пора было заподозрить в себе. «Удивительно, как ты мило восприняла как должное, когда тебе стали сниться книжки и фильмы якобы из параллельного мира. Да ещё и обрадовалась: я избранная, я умница, мне интересно, мне волшебство и местные чудеса. Ой, нет, то болезнь начиналась, дурочка».
Правда, отныне Соне больше ничего не снилось. Абсолютно. Ложась вечером, закрывала глаза, чтобы через секунду вернуться в мир по будильнику такой же разбитой, будто и не спала. Очевидно, кто-то крал ночные часы из жизни. Чтобы присоединить их к дневным: вязкие, перерастянутые дни.

«Постой. Правдой может оказаться что угодно. Ведь мне упорствовать имеет смысл только в единственном случае – если во мне есть необоримое зло, которое способно вырваться в любое время и навредить, особенно тем, кто дорог. «Навредить» – вплоть до их смерти. Вопрос в том, как узнать наверняка, что со мной. Выяснить должна только я сама, не привлекая специалистов. Почему? Просто их долг – выявить нарушение, назначить лечение. А за нарушение они, само собой, примут как оное, так и то, с чем человечество ещё не сталкивалось. Но с чего же начать?»
Справочники полистать, симптомы начерно сверить. Зайди, Соня, прямо сейчас в гардеробную комнату. Там в двух запечатанных картонных коробках лежат сорок томов медицинской энциклопедии.
Могло показаться, что это странный подарок одной подруги для другой. Но Эгле рассказывала, что такая энциклопедия в прошлые времена была у неё как первейшим чтением, так и хорошим поводом лишний раз зайти в папин кабинет – иногда так хотелось перекинуться хоть парой слов, а он был занят и занят. С тех пор эти строго оформленные тома стали чем-то вроде кода любви. Залогом того, что всё идёт как надо. Когда же Эгле уезжала в Лесошишенск, то мало что взяла с собой, но скучала больше всего о библиотеке.
Соня предвкушала её радость, заказывая подарок (каков же подарок на деле оказался!).
Коробки с томами теперь как два осиных гнезда. Стыдно наталкиваться на них, случайно натыкаться под одеждой на вешалках. Соня мучительно прикидывала, как вынуждена будет ими распорядиться. А собственными вещами, чтобы не оставлять по себе лишней памяти?
…ходячей бомбой или опасной больной.

Поняла, что придётся сделать? Завтра или сегодня уже. Во время телефонного разговора. Снова не получилось... Уже месяц ты так чудно перестраиваешься, когда звонит Миша, настолько, что даже нет нужды притворяться. Счастье твоё ничем не отличается от настоящего, совесть во время разговора не стучится. Снова на несколько минут становишься прежней? Но время, спокойное в своём обыкновенном могуществе, всё наматывает тонкую стальную полосу, закручивает вокруг тебя, скручивает тебя в уже заметную всем внутренним датчикам пружинку.
Зачем мне моя душа, если я не имею авторского права даже на собственные сны?

2.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 6 (1., нач.)

Глава 6
Плохо

1.
То, как стало, Соня назвала - «после жизни». Река высохла, двигаться пришлось не на добротном плоту, а пешком по дну. А не идти нельзя, свернуть тоже: отвесные берега сделали русло пропастью.
Отвращение к себе выжигало прежние мысли и привычки. Было трудно выдавать себя за прежнего человека. Каждую минуту Соня проваливала роль. Обыденные ситуации оборачивались ловушками. Соня наказала себе не болеть, но подлое подсознание умело игнорировать частицу «не». Всё давалось с трудом - просыпаться, поддерживать вещи в порядке, говорить нужные слова, изображать правильные реакции, учиться и ходить. Мыться и расчёсываться. Это от бесполезности заботы о себе, ведь странно лечить или украшать то, что скоро уйдёт в землю. Но дурацкое тело мечтало ещё пожить и отчаянно сигнализировало из темницы души о своём бедствии. Соня стала вдруг неуклюжей. Спотыкалась на ровном месте, наталкивалась на людей. Роняла и разбивала предметы. Несколько раз падала на льду и глупо подставлялась под низко растущие хлещущие ветки.
И только собственные заботы других позволяли людям не замечать её внезапной отстранённости.
Иногда Соня ощущала, что пространство как бы заполнено сетью. От одного пункта к другому ноги тогда несли Соню вдоль воображаемых линий, что стелились по полу, по земле (даже если на пути был кто-то другой), а в некоторых местах она спотыкалась раз за разом и уже знала заранее, где это будет. Она не против была получить какую-нибудь травму; наверняка тогда бы передумала; так рассуждал, по-видимому, разум тела.
Но худо-бедно Соня пробивалась вперёд, сквозь время. Сосредоточившись, контролировала координацию, разбитые коленки тщательно скрывала, через силу поддерживала с домашними интересующие их темы. Учила уроки от и до: несмотря на быструю утомляемость, была почти счастлива погрузиться в этот процесс, который позволял забыть… а вот внешний мир трясёт снова за ворот: смотри, смертница.
... спиной словила едко-любопытствующий взгляд. Не надо гадать: так могла из пяти человек, что сейчас обувались перед выходом, только Нилуфар. Уже который день Соня не посылает сестре слово «помню». Теперь-то Нилуфар знает, что происходит нечто странное. Соня не повернулась к ней.
Теперь я тоже хожу по тёмной стороне. Делай как знаешь, сестра. Теперь я понимаю, как это работает.

В школе не могли не заметить раскола. Им это «доставило», соученикам. С чего Соня взяла, что они изменились? То, что в классе происходило с сентября по декабрь, а также в прошлом мае, ей не почудилось.
Что им необходимо понимать? Отчего, по их версии, тройка друзей распалась? Правильно, не поделили что-то. Или Сонька позавидовала. Или третья лишняя стала. А ещё, знаете, чего Сонька теперь только чёрное носит? В секту вступила, да. А тётя с дядей разрешают? Так и они в той секте.
Только шквал подколок теперь ей никак. Людей, кто её игнорировал, Соня коротко про себя благодарила. Остальных, уже не сдерживаясь в мыслях, презирала за падкость на сладкие вымыслы и заполошность. Но всем завидовала. У них было будущее. У них было будущее. Врата в свободу. За спиной у каждого заурядного гражданина.

Эгле вернулась, переболев чем-то, вероятно, радостно напавшим на ослабевший от душевного потрясения иммунитет. Было испытание встречей. Не-встречей.
Эгле не умеет ненавидеть, только бороться со страхом и неуверенностью. Эгле не знает, в чём было дело. Зато Мартын с ней неотлучно. Кто, если не он, переживёт с ней это отвратительное время? Эгле опускала глаза, если была Соня поблизости, отходила, стараясь не привлечь к отчуждению напрасного внимания.
Соня пересела в другой угол класса. Там как раз для неё нашёлся полностью свободный стол, последний в ряду. Странно, потому что обычно такие самыми привлекательными считаются. Вроде бы совсем недавно здесь кто-то обитал. Чтобы отвлечься в очередной раз от сонма злых мыслей, Соня принялась вспоминать историю миграций народа по рядо-вариантным координатам… и этого «кого-то» не сумела идентифицировать. Представлялась смутная сероватая тень. Неприятная.
Впрочем, неприятным стало казаться всё.
Соня перестала ходить в спортзал. Это было вопиющей демаскировкой, но она не могла туда, где было весело и трудно, где работали ради жизни и радости. А ещё туда ходила и Эгле. Соня, правда, догадывалась, что уже нет. Сама же не могла заставить себя сделать простую вещь: позвонить Уне и объяснить, что вынуждена отсутствовать. Нет, Соня не могла смотреть в глаза никому из добрых знакомых.
Не могла смотреть на своё отражение. Её охватывали отвращение и стыд.

...сказав дома, что идёт на тренировку, поднялась на технический этаж, прихватив вместо формы ноутбук и складной стульчик.
Так как световой день давно стал достаточным, была возможность делать там уроки, если сесть недалеко от окна. Возвращаться было до тошноты страшно. Этот хруст бетонного мусора под ногами.
Сумку Соня оставила на плече, а ноутбук заставила себя открыть. Сколько-то печатала сочинение, привычно добывая сведения в интернете, и даже, несмотря на сквозняк, позабыла, где находится. А потом вдруг голову как вздёрнуло что-то извне. Темнота. Солнце ушло неизвестно сколько часов назад. Соня сообразила, что телефон оставила дома, и её, может быть, ищут. Надо преодолеть несколько метров до двери, от которой лестница спускается к людям. Снова обернулась к окнам. Ни один огонёк не подсказывал, что за ними цивилизация. Небо как чугунная крышка, просто нет ничего. Аккумулятор компьютера иссякает – правильно, Соня теперь ещё и за этим следит плохо.
- В могиле примерно так же будет, - сказала Соня темноте. Поднялась, пошла. Стул оставила. Ей же ещё понадобится место, куда прятаться. Придя в следующий раз, она обнаружила расклоченный кусок ткани и завязанные узлами алюминиевые трубки. Больше не было духу вслух бросать циничные фразы неведомому. Ей попросту хотелось бежать, покуда светло.
Выпрыгнуть из этой реальности. Вернуться на пару недель назад? Но лучше конкретно в ту таинственную точку, где произошёл сбой, испортивший всё. Что если было это в глубоком детстве, и вот инкубационный период созревания зла в её душе завершился?
Дрожащими руками Соня достала из кармана куртки баллончик с краской, позаимствованный без спросу у Наргизы. НЕ ЗАБУДЬ УМЕРЕТЬ – напылила она под окнами, размахнувшись на несколько метров. Эта надпись предназначалась ей одной, поэтому была сделана на другом языке, точнее, буквами алфавита, предположительно никому больше на Земле не известного. Буквы «русского» стилем начертания походили на розийские, а некоторые даже совпадали по звучанию, потому запомнить было его особенно легко. Не зря снилась Соне параллельная планета. Никто больше не увидит смысла в нестройных кракозябрах.

1., прод.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

клеем и ножом

Пока базовая обработка поверхностей. Не могу определиться с границами домика и придумать, как сделать в нём пол (нужен не цельным куском, большой слишком).





Всё серое - под покраску.



Слева вход в санузел. Все помещения сделать доступными настежь невозможно, но стенка и крыша убираются.





Окно будет, ванну ищу.



Пробная картонная мебель. Любимые потолочные плиты все теперь продаются с каким-нибудь рельефом; перехожу на "подножный корм".

Дивные самоклейки, нижняя из которых будет данным полом, граммофон, душа гостиной, и искомая ванна, незачем делать её очень просторной .

@темы: маттел, материальная база, разные небольшие куклы, всяко-интерьерное, поллипокеты

---

общепит

Давно хотела сделать кормушку. Первые дни птицы видеть её не хотели, наверное, странно пахло для них и цвета ядовитого.

Заодно тестирую в условиях зимы виниловые обои (не может не пригодиться).

@темы: точечно жизнь, природоведение

---

К2 Глава 5

Глава 5

Долина Терпящих Бедствие
Здесь бесконечно идёт снег из пепла. Осыпаются ржавые иглы с ломких ржавых ветвей, но никогда не до конца. Чёрные и белёсые хлопья спускаются размеренно до головокружения – и если случилось отвлечься, можно увидеть всю Долину как бы постоянно восходящей ввысь, но это ложное ощущение, порождаемое отзвуками рефлексов и навыков оставленной в сугробе телесной оболочки.
Земля осталась то ли далеко внизу, то ли высоко над головой, но на расстоянии, большем, чем миллион световых лет. Мысль, посланная с Земли, сюда не доберётся. Место, ниоткуда извне не наблюдаемое, место без названия, место его трудов. Не имеющее привычных измерений. Если в вязком геле, что здесь вместо воздуха, он назначил верх, низ, условное небо (невидимое из-за блуждающих линз, рябящих оптических эффектов и оседающих прямо на глаза туманов), а ещё горизонт и почву под ногами (устланную гранулами, похожими на керамзит), то потому, что видел их двух, сидящих спиной одна к другой, и от них вёл все отсчёты.
Соня и Эгле неподвижны и безмолвны. Они держатся за руки (так быть и должно). Они были совсем такие, как он знал, только волосы у каждой больше не длинные. Если к ним повернуться и смотреть, немедленно затягивало полное впечатление, что живы, просто между вдохом и выдохом, и вот любая из них… сморгнет… повернёт голову и встретится глазами. Боялся этого и не смотрел, как бы ни влекло: когда кто-то в этом мире открывал глаза и вставал, это означало гибель человека на Земле.
У Эгле на руке можно было видеть браслет, сплетённый из сотни камушков; на шее у Сони – перламутровый кулон. Предметы указывали на то, что их кто-то избрал. Они могли сработать как магниты: помочь тем, кто их дарил, вытянуть девушек из беды. Или наоборот: затянуть в Долину и самих дарителей. Как повернёт судьба.

Меч был продолжением руки, продолжением разума. Меч был многодейственным инструментом. Обнаружив себя его обладателем, Стас, знавший себя только неуклюжим и скованным, не почувствовал чего-то особенного. Просто меч был с ним всегда – и до рождения на Земле тоже. Здесь постоянно появлялось много всякого, и налёты следовало отражать, классифицировать, обдумывать, предугадывать. Реакция требовалась такая, о какой он, не посетивший ни одного урока физкультуры на Земле, не сыгравший ни в одну компьютерную игру, не мог даже мечтать. Но Стасу были безразличны новизна опыта, и воодушевление его не обманывало. Его обрадовало бы только одно – если бы Эгле и Соня исчезли отсюда.
Или хотя бы стали менее отчётливо видимы. Это было место, откуда видны проекции, тени людей, попавших в беду, тех, чья жизнь находилась на волоске. Они здесь повсюду – Стас мог бы видеть всех в долине, но он хотел и мог себе позволить видеть только двух. И видеть, находясь как бы рядом, видеть совсем недолго. Его неусыпная забота была - спиной к ним, вокруг них описывать круги и стеречь. Всё, что на Земле воплощалось в беды и проблемы, здесь имело видимость зловещих сущностей, которые появлялись с любой стороны, и Стас с ними сражался .
Он мог рассечь. Мог смять рукой, затоптать, а мог перенаправить, лёгким движением острия указав другую траекторию. Тогда тёмная сущность находила – и неизбежно - другую мишень-человека, но это Стасу было всё равно. Ещё мечом можно проткнуть точечное отверстие в ткани Долины, и сущность, умело перенаправленная, утягивалась туда, как вода в слив раковины. Точечный прокол мог затянуться, а мог разойтись, тогда выходило только хуже. Оттуда прорывались мириады других тварей, и хорошо, если их не интересовали Соня и Эгле, и они уносились куда-то. Потому что далеко не со всеми Стас мог справиться.
Порой прорехи возникали сами, он усердно засыпал их грунтом, в котором не было под ногами недостатка. Тогда меч только мешал – а отложить, разъединить с рукой меч было невозможно.
Он должен быть внимательным всегда. Не будет ему другого дела до скончания Вселенной.

То, с чем он имеет дело, это один из огромного набора Планов, то есть пространств, каждое из которых отражает и описывает какой-то важный аспект – невидимые составляющие любого человека. Считается, что душа безбрежна и непознаваема, но, выходит, есть коды, вскрывающие эти метафизические файлы, и есть пути, чтобы их разыскать в архивах Вселенной, прочитать, изменить, стереть?
Есть, есть способы, для избранных – тех, кто знает больше.
Стало быть, Стас был из них? До того, как родиться на Земле, до того, как весь мир, известный людям, сформировался с его физическими константами?
Ведь покидая в последний день декабря дом Бабушки, он рассчитывал попасть в нечто похожее на эту долину.
Но… он предпочитал верить, что никаким «избранным» не позволено менять «настройки» себе на потеху. Потому что иначе нечего было бы ему любить и искать. Душа Сони и душа Эгле, непознаваемые и бесконечные. Только так. И то же самое у других, безразличных ему людей, иначе где, зачем была бы возможность жить, искать, любить для Сони, для Эгле?
И всё-таки он видит их здесь - видит как символ, как сечение, как аспект, как один из чертежей сложного механизма – так во что верить? Если души существуют, их отражение должно находиться там, где светло и высоко, за вратами свободы, в мире истинного бессмертия. И уж совершенно точно не должны быть доступны зрению таких, как Стас. Таких, как Бабушка.
В Долине Терпящих Бедствие. Он сам, первый, дал не-месту название.
Неважно. Лишь бы защитить.

Он знал, что Бабушка рыщет где-то почти рядом, в мире, куда отправляла людей толпами, а сама береглась заглянуть до последних времён. Вынюхивает следы, проскальзывает дорогами, ему недоступными. Ведает силами, ему неподвластными. Он же никакой не избранный, и нет для него особого знания, кроме того, что нет ничего понятного ему. Нет ориентира ни в одном из миров, кроме двух ориентиров, а надежды не было и не будет. И что с того, что он всё-таки здесь. Видимо, он тоже одна из теней, заполняющих Долину.
Ещё нельзя сбрасывать со счетов, что есть только агонические видения умирающего в снегу. Вся жизнь могла быть только плодом этой агонии, и что происходило и кто он на самом деле – никогда не узнать. Зато тогда он вправе смириться с иллюзорностью того, что видел и чувствовал, признать Соню и Эгле несуществующими, а следовательно не нуждающимися в защите – и, свернувшись в точку, свободно странствовать в любом из возможных миров. Это равновероятно с тем, что агонии нет, а есть его воля и его выбор.
Но и тогда он может, и даже должен бросить их на произвол всех нижних миров! Потому что миссия неосуществима – их не удержать даже на этой грани. И видит, как тонкой струйкой, подобно звезде подле чёрной дыры, постепенно отторгаются его и без того ничтожные силы, вся его сущность. Там, за ещё более низким порогом, он будет обезличен и включён в тёмную материю потустороннего. Это дело времени, его субъективного времени. Можно считать, он уже там.
Только выбор снова будет тем же. Защищать. До последнего.

Опаснее всех чудовищ летающие белые платки. Теперь-то Стас знал, что же вязала без конца на своих спицах Бабушка. Невидимые в обычном мире, здесь они оборачивались её слугами, верными шпионами. Даже в условиях недостатка прежней, легендарной своей силы, которой успела прихвастнуть, Бабушка времени даром не теряла и всегда подразумевала шанс вернуть себе могущество. И первым условием, несомненно было - выполнять угрозы во что бы то ни стало. Чтобы её слово не запустевало.
Белые платки нельзя рубить, они подают ей сигналы. Их нельзя отклонить прямо, только через буферы других потоков, чтобы не было всплесков, отличных от средней фоновой картины… не выдать, где же Соня, где Эгле, не выдать, что есть в Долине люди под особым покровительством. Белые платки можно развеять в прах быстрым вращением меча, но после нужно создавать их фантомы, летящие совсем другой дорогой, имитирующие их сигналы…
Труднее задачи не было, но Стас представлял, как это делать. Потому что он и сам был одним из этих платков - когда-то не столь аккуратно, не теми, что всегда, спицами, не на том, как обычно, их количестве, не под той луной - связанный Бабушкой и одушевлённый приступом злобного недовольства. Платком, который нельзя распустить.
Он бился, уже зная, что никакое волевое, умственное, физическое, волшебное усилие не позволит справиться – слишком ничтожен он, во всех мирах. Он проиграл.
… и настало: он увидел, как Соня поднимается и уходит. Так заканчивалось всё, что он знал и мог. Он закричал:
- Соня! Нет! Вернись обратно!
От крика ссохлись или разлетелись прочь все существа, что ошивались поблизости.
- Не делай этого! Нельзя! Здесь опасно!
Только Соня не слышит. Его никто и никогда не слышит.
Там, на Земле, Соня сидит на кухне, рискованно раскачивается на стуле и говорит то, за что спустя несколько минут проклянёт себя.
- Не оставляй Эгле!
Теперь нет никакого секрета в их местонахождении. Они обречены.
Стас понимает, что Соню уже не остановить: даже если встать на её пути, она пройдёт сквозь. Их пути никогда не совпадут.
Он бросается к Эгле и видит её удивлённый, осмысленный взгляд.
- Нет… закрой глаза… закрой глаза… живи!
Эгле на снежном склоне за автотрассой.
- Ну всё уже, уже всё, мы же – бессмертные! – шепчет ей Мартын, убирая льдинки с её лица, из ладоней, целуя её.
Стас немыслимо изворачивается, круша в прах всё, что его и Эгле окружает. Пока не оказывается в пустоте, где только переломанные ржавые ветки да хлопья пепла, мягко опускающиеся на голову и привычно застилающие глаза. Руки и меч наливаются такой тяжестью, что почти отваливаются. Тонкая струйка энергии, связывающая с чёрной дырой, держит Стаса, как поводок. Бабушка маячит не близко и не далеко; он видит спиной её насмешку и торжество.

конец главы 5
глава 6

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

прожектёр

К сожалению, мне снова хочется делать ненужное.

@темы: материальная база, разные небольшие куклы, всяко-интерьерное

---

К2 Глава 4 (3)

Глава 4

1. и 1., прод.
2.
3.
Было так: Соня по короткому крайнему пролёту взбежала к небольшой двери, о которой знала, что она не заперта, и очутилась в обширном голобетонном помещении, куда выходили технические шахты каждого подъезда. Сонин путь лежал к тянущейся далеко вправо и влево цепочке белеющих однородным небом незастеклённых прямоугольников; на яркость одного из них, прямо перед ней находящегося, она ориентировалась.
Соня подразумевала только одно, и не было ей причины, чтобы остановиться. В несколько длинных беговых шагов, прохрустев керамзитовыми камушками, вспрыгнула на окно, после чего ещё одно незначительное мышечное усилие должно было избавить от Сони этот мир.
И тогда единственным хозяином судьбы вмешался собственный разум тела - дремлющее до поры животное сознание, переходящее из крови в кровь через поколения. Прямо в точке невозврата, когда Соня вполне отпустила себя в краткий и честный полёт, разум тела вывернул её обе руки синхронно назад в немыслимом для обычной жизни движении, заставил уцепиться за проём и принудил оттолкнуться от него. Соня опрокинулась на спину. Теперь стеной стал потолок, а под ногами сияющий люк - окно. Будто отшвырнул силовой барьер, какой часто описывается в фантастике, иногда и как средство предотвращения самоубийств. Но Соне произошедшее две секунды назад показалось досадной помехой, и она вскочила как мяч, снова штурмуя окно. Боли от ушибов она не заметила, потому что больше всего нуждалась в избавлении от жгучего ужаса внутренней нечистоты, и средство было только одно.
Вторая попытка была как использованный, притупленный макетный нож: автоматизм подло покинул Соню и, стоя на окне, Соня на этот раз увидела небо и белую землю, расчерченную грязью косых тропинок, потемневшее кольцо сосен, сжимающее микрорайон. На этот раз её вернул самый обычный страх высоты, излившийся в сильнейшее головокружение и чёткое представление удара о мёрзлую землю – Соня просто сползла обратно на пол. Стоя на коленях, она вцепилась в подоконник и пыталась заново привыкнуть к тому, что не позднее чем через полминуты её должно не стать. «Около восьмидесяти метров, около четырёх секунд, больно не будет…»
_______________________________________________-

«Страшно, да, страшно? Жить хочется, да? Пошла вперёд, трусливая. Встань и прыгни, ну что ты ещё надеешься уяснить?»
Или надо догнать Эгле? Чт…то… же с… ней сей…час тво…рится?!
Точно, догони да извинись! Эгле благородная, обязана простить, а то и понять, заодно? Знаешь, Сонь, это уловка твоего эго, которое любит дышать и отдыхать. А подругу ты убила. Встань и прыгай, подлая!»

В третий раз разум тела кардинально изменил тактику – он отключил, почти парализовал Сонины мышцы, образовал в крови что-то, тормозящее нервные импульсы. Теперь она просто не могла пошевелиться – лишь свернулась в клубок на полу, проклиная свою трусость. Холод бетона и сквозняков невозбранно просачивался в каждую клетку организма и, в принципе, сам по себе вполне мог через небольшое время отнять жизнь. Но пока что главная смерть оказалась блокирована.
Может, подсознание так постаралось для Сони, но как знать, может, другая сила, хранящая её.

Чёрный ужас – самое тяжкое.
Это я сделала. Я сама. Как в это поверить? Кому возможно это сказать?
Это не тот стыд, когда тебя публично высмеивают. Это – если нарушаешь истинный запрет человеческого рода, выпускаешь запертое засовами веков - непроизносимое. Вступаешь на болотную почву тёмной стороны мира и тянешь кого-то за собой в гибельном восторге. Древние знали это, современный человек, наверное, не верит в это. Соня помнила каждое сказанное ею слово. Что она думала и чувствовала в те минуты. А значит, никакого шанса списать всё на непонятное помрачнение. Ведь она сочиняла, как привыкла сочинять, осознанно подбирая слова, длинный, осмысленный текст. То не грубость, вырвавшаяся в раздражении или от недомогания. Слова, в которых всё сфокусировалось – смыслы, интонации, паузы между ними, становясь жалом. Да рассказывай Соня Эгле хоть таблицу умножения, эффект был бы тот же, потому что Соня стала чистым ядом. Качающейся на стуле вальяжной ненавистью!
Что с того, что говорила неправду, то есть факты, которые на самом деле к Эгле отношения не имеют… как больно вспоминать каждое из этих несправедливейших и подлейших слов. Соня понадеялась, что эта ноющая боль в груди и нехватка воздуха доведут её отчаяние до полезного этому миру итога, хотя бы так… ведь она что-то сделала, чтобы вызвать поток яда, пропустила его через себя. Она сплела не что иное, как колдовское заклинание.
Но не надо лихорадочно сочинять, что вся земля Лесошишенская способствует проявлению странных состояний сознания, что дом стоит на аномальной зоне, что светила чёрной астрологии сошлись как раз над головой.
Нет. Это сделала она. Соня пятнадцати лет, избалованная эгоистичная тварь, полная комплексов превосходства, любящая удовольствия и не переносящая критику лентяйка, почувствовав какую-то мнимую угрозу своему инфантильному внутреннему благополучию. А то, что сделала, походя и веселясь, прощению не подлежит.
Сейчас очень страшно до конца проговорить про себя то, что она причинила Эгле. Но вокруг этого страшного ядра правды роятся сопутствующие, не менее отвратительные моменты. Как себе объяснить, что раз такая нужда кого-то унизить напала, она
…не пошла изливать свой яд, скажем, на какую-нибудь компанию отморозков, из тех, кто любит предлагать поздно вечером, а то и средь бела дня одиноким прохожим купить булыжник с рунами (которые выкапывают при строительстве или просто находят в округе)? Ведь из них бери любого, не ошибёшься – гад и есть, заслуживает.
Почему не прицепилась хоть к… Наине, если далеко не ходить? Ей до подворотных вымогателей далеко, просто она… легче бы на всё посмотрела? Посмеялась бы, повертела пальцем у виска?
Почему Соня выбрала из всего человечества свою лучшую подругу и потому беззащитного перед ней человека? На своей территории и когда некому было Соню остановить?! Когда рядом не было Мартына, который оказал бы милость, наплевав, что Соня девушка, съездив по роже?
Это просто. Во мне всегда было зло. Раньше оно пробовало силы по мелочи. Поступки и слова, которые прогоняли тех, кто хотел быть мне другом, как бы можно было списать на возраст и милую непосредственность. Как будто я – звездочка с колючими лучами, которые нельзя спрятать, и остаётся только царапать окружающих! Я знала, подозревала. Жестокая чёрствость души – это и есть мой секретный и самым постыдный недостаток. А в последний год мне показалось, что есть смысл достоверно сыграть хорошего человека. Вот моё истинное «я» теперь взбунтовалось и нехило так заявило о себе…
*******
Плохо кончилось… Хочу умереть. И сделаю всё, что надо, когда эта слабость уйдёт.

Ветер свистит – высоко…

На самом деле я сейчас должна быть там – низко.
***

Сколько-то она пролежала в оцепенении от боли, не разделяя физическую и душевную. Перед глазами стояла трещинка в стене под окном, а иногда – Эгле, которая смотрела и снова ничуть не удивлялась тому, что Соня повторяла раз за разом.
Потом, мысль за мыслью, накатила вторая волна ужаса. Или десятая? Только что едва Соня не сделала ещё одну такую, запретную вещь, только касающуюся уже многих людей. То есть прямо сейчас её размазанное по земле тело наблюдали бы прохожие и соседи изо всех окон, с ужасом поговаривая, что новый дом проклят, так как недавно возле него уже две аварии случились.
И среди людей могли оказаться сестрёнки, которые как раз сейчас должны вернуться. Они бы это увидели. То, что не для детей, не для людей, которые когда-то были надломлены. То, чего никому не пожелаешь.
Тёте и дяде пришлось бы опознавать её.
Дяде – преодолевая оцепенение, звонить в Южностралию.
Тёте – очнувшись от успокоительных, рвать на себе волосы и проклинать себя за то, что вовремя не почувствовала беды. Может быть, долго лечиться.
Маме и папе – наверное, просто умереть.
Милиции тратить время и ресурсы, проверяя, не было ли это убийством.
Школьной общественности тревожно бурлить, лихорадочно выяснять, что происходило и кто виноват.
Эгле и Мартыну – до конца жизни мучиться чувством вины. Может быть, они не захотят быть после этого вместе.
Всем чувствовать себя виноватыми перед «непонятой» Сонечкой.
И человеку, который хочет быть с ней всегда - что останется?
Ну а ещё кому-то, лет тоже примерно пятнадцати, кого Соня и не знает – понять на её примере, что и его время пришло, и сделать то же самое. И его родным, и его друзьям, и милиции, и ещё кому-то, кто сейчас или завтра будет размышлять, стоя на грани… и им, и другим, и ещё не рождённым – предстоит и то же самое, и большее, и страшнейшее. Соня могла запустить такую цепную реакцию, которая привела бы в ближайшем будущем к опустошению планеты.
Потому что её любят. Не подозревая, какая тварь скрывается в милой девочке с огромными глазами.
Странно это, пожалеть столько народу – и не сделать того же, чуть раньше, для Эгле… Просто не понять, как это может сочетаться.
Но надо принимать решение. То, что Соня сейчас осознала невозможность сиюминутной смерти, это одновременно и уловка эго (которое хочет жить, и жить в душевном комфорте), но и правда тоже. Но и жить спокойно дальше – никак нельзя. Это повториться вновь – зло даст о себе знать обязательно. И кто следующим попадёт под разрушительный луч? Василиса? Миша?!! Нет!
Соня заскулила. Пока тихо, но тоска загнанного в ловушку человека предвещала гораздо более надрывные звуки. Соня села рывком, стукнула кулаком по коленке.
- Заткнись, - сказала она себе голосом, будто бы воспроизведённым со старинного дешёвого магнитофона, - Люди внизу подумают, что на чердаке привидение. Или что трубу прорвало. Хочешь, тебя кто-нибудь увидит?
Надолго задумалась.
Она должна нейтрализовать себя. Этот стыд причиняемого зла никогда не забудет. Поэтому сделает всё так, чтобы произвести как можно меньше проблем.
Совсем без них не получится. Ведь нейтрализовать – значит, всё-таки уничтожить. Говоря прямым текстом – убить. Довести задуманное. Но по-другому.
Маме и папе в любом случае будет больно. Но нет никакой возможности объяснить им, что смерть дитяти была меньшим злом.
У Сони есть такая возможность, в отличие от тысяч других людей, которые, возможно, пришли к тому же. Через два дня она пойдёт в школу, где будет тише воды, ниже травы, и никто не заподозрит, что учёба – это лишнее, но маскировочное действие с её стороны. Она будет улыбаться всем, кому это уместно, изображать своеобычную радость жизни. А летом, сдав экзамены, «на пару недель», непереносимо скучая по родителям… так это же правда… тем проще… улетит в Южностралию, кишащую ядовитой морской и сухопутной живностью, где, любознательная и недисциплинированная, найдёт свой несчастный случай.
Будет время выбрать: тайпанью, кольчатобрюхого осьминога, углокаменных рыб или иных. Будет время довести план до совершенства: в Сонином распоряжении до четырёх месяцев. В которые надо будет держать себя так, чтобы оговоркой, походкой, изменением привычек, унылым выражением лица не выдать себя, не намекнуть на особые обстоятельства. Не вопить безмолвно о помощи, прощении и снисхождении. Не болеть. Не вызывать к себе жалость.
Не бояться.
«Употреблю хоть один раз свою упёртость на пользу людям. Ведь всё равно не посмею теперь заговорить с Мартыном и Эгле. Надо только вытерпеть переход в смерть. Хотя бы это одно я должна в жизни сделать достойно. Что, если ТАМ я смогу быть другой – свободной, сильной и – охранять их. И… Мишку.»
Но…
[i]я же не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
я не хочу с ним расставаться!
А только так можешь искупить то, что совершила.
«Можешь чувствовать себя как угодно - всё равно, только сделай, что должна, не отступись, не прощай себе, не забывай, не спускай на тормозах». Встань.

Руки болели. Надо же, она их чуть не вывернула, спасая свою шкуру… Но стало легче дышать. Соня медленно, опасаясь потерять равновесие, пошла обратно, по ковру из керамзита и мелких бетонных обломков.
А потом что-то изменилось. Ей стало казаться, что-то невидимое, но плотное, из всех вокруг закутков нежилого помещения тихо и неотвратимо в её сторону катится. Сердце заколотилось, заложило уши.
Соня почувствовала на себе взгляды. Тяжёлые, как камни. Она снова стала задыхаться от ужаса.
- Кто… здесь? – зачем-то спросила и обомлела от звука собственного голоса.
Воображаемые глаза как будто прикрылись – на секунду отпустило - чтобы тут же отверзнуться вновь.
Так не годится, не годится. Если она собирается посвятить остаток жизни спасению любимых людей от себя самой, ей особенно нужен трезвый разум.
Просто игнорировать струну ужаса и спокойно спускаться в квартиру.
Она с трудом заставляла себя идти неторопливо, как на прогулке. Паническое бегство неизвестно от чего отвратительно. Чего ей, приговорившей себя, бояться теперь… а руки стали липкими и холодными, ноги слабыми, в голове стучало. Соня снова презирала себя.
Поэтому она остановилась, обернулась и обратилась к явственно уже клубящемуся по углам пыльно-серому туману:
- Ну что вы такие нетерпеливые, господа голодные духи? Закончу свои дела – я ваша. Я сказала. А сюда ещё вернусь, меня этот чердак устраивает. Слышите?
______________________________________________________

Ей казалось – она хорошо, правильно себя настроила. Но поняла, как скоро план может пойти прахом, когда слышала слова:
- Это самое. Во-первых, ты для нас – умерла.
Она заболела. Я думаю, тебе это понравится.

конец главы 4
глава 5

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

Некоторая музыка, вдохновлявшая Лесошишье

Книга 1 Сны Лесошишья

Глава 1 Сонино счастье
Secret Garden - Fairytale (начало главы и книги)

Глава 3 Лунный день
Edvin Marton - Miss You

Глава 4 Суета, как и было сказано
Dmitry's Electronic Orchestra - Argo (для начала главы)

Глава 5 Водораздел
Cirque du Soleil - Love Dance (3.)
Exit Live - New Sensations (4.)
Cirque Du Soleil - Un Tierno Y Dulce (тоже 4.)

Глава 6 Летняя грусть
Hilary Stagg - Thinking of you (1.)
Alizbar - Dwarves' songs in hobbit's hole (2.)

Глава 7 Один хороший день
Pandora Snail - Near the mountain river bank (1.)
Flёur - Колыбельная для Солнца (3.)

Глава 8 Самый дорогой подарок
Гарик Сукачев - Напои Меня Водой (instrumental) (1.)
yadi.sk/d/CIIP5xjG3SynBf
(как правильно называется и чья???) (2.)
Ronan Hardiman - Siamsa (2., от забора)

Глава 9 Маленькие тайны безвременья
Аквариум - Сирин, Алконост, Гамаюн (1., "вступление")
The Dartz - Переверни страницу (5.)
Башня Rowan - Красный Самайн (6.)

Глава 10 Зелёная Змея
Timo Tolkki - Greensleeves (1., нач.)

Глава 11 На пороге зимы
Greg Joy - Misty Mountain Lady

Глава 12 В джунглях бывает всё
Giants Of Latin - The Lion Sleeps Tonight (3., прод. - в конец главы)

Глава 13 Стена мыслей
Далер Назаров - из к/ф "Танкер Танго"

Глава 15 Сказки последнего дня года
Blackmore's Night - Winter (Basse Dance) (1., прод.)
Rick Wakeman - Dancing On Snowflakes (2.)
Fugees - Ready or not (instrumental) (2., прод.)

Глава 16 Новый, новые, новое
Blackmore's Night - Be Mine Tonight (2.)

Глава 17 Пожиратель
Break Of Reality - Spectrum of the Sky (конец главы и книги)


Книга 2 Вихрь над городом

Глава 1 Украденная судьба
1. Жизнь в затмении
Frank Duval - Solitude (для части 1 главы и для начала книги)
2. Ученик-невидимка
Alex Cosmo - В гостях у сказки
3. Кислородное пламя
Keyt Prays – The stolen child
4. Полёт
Volor Flex - Stolen Child
Аквариум - Сокол
5. Выбор
DJ Shadow - Outsider Intro (Instrumental)
Beyonce - Sweet Dreams (Instrumental)

Глава 3 Хранитель
Crystal Trio - Le CouCou (Louis-Claude Daquin)

Глава 4 Зеркало тролля
неопознанная композиция (в конец главы)

Глава 5 Долина Терпящих Бедствие
Вячеслав Бутусов & Deadушки - Моя звезда

Глава 6 Плохо
Археология - Отражения

Глава 7 Тива и тьма
Маруся Митяева - Маячок (2.)

Глава 8 Отсекать привязанности
Infected Mushroom - Poquito Mas (3., нач., - драка.)

Глава 9 Что-то похожее на точку невозврата
Станислав Лемешкин – Будут новые крылья (3.)

Глава 10 Чёт-нечет
Vanessa Mae - Contradanza (Antonio Vivaldi) (2., нач.)

Глава 11 Паспорт М
]П. И. Чайковский - Грустная песенка

Глава 14 Там, где весна
Павел Фахртдинов - Заря краснее кумача

Глава 15 Глаз бури
BETHKE-MUSIK - guitar-sax

Глава 16 На что потратить вечность
Чичерина - На Запах

Глава 18 Классный час, или Имя твоё
Spyro Gyra - Kindred spirit (1)
Cirque Du Soleil - Alegria (minus) (3)

Глава 19 Беззащитно
EveryStyler – Tears sky (1)

Глава 21 Не для себя
Галина Хомчик - Жираф (для главы и для окончания книги)

Книга 3 Среди миров


Глава 1 Беда
God Is An Astronaut - Mortal Coil

Глава 2 Я иду к тебе на помощь
Sid Ghost - Soul Sacrifice (2)

Глава 4 Дорога без следа (2., прод.)
Isaac Shepard - Courtyard Dream

Глава 5 Опасные моря
Sid Ghost - Alexia (1)

Глава 7 Это везение
The_Dartz - На карельских песках (2)

Глава 12 Небо под ногами
EXIT LIVE - Последняя боль (3)

Глава 13 Безводная страна
Дидюля - Время людей

Глава 14 Беспризорница и хулиган
Алексей Рыбников - Летим Со Мной (2)

Глава 15 Платье
King Crimson - Starless (1)

Глава 17 Один день - один мир
? - Свет сгоревшей звезды (минус) (1)

Master Of The Wind (Manowar сover)

Глава 20 Такой странный праздник
Смысловые Галлюцинации - Утром

Глава 21 Большой камень
Exit Project - Fairy Tale

Глава 22 Весточка
Flёur - Река времён

Глава 23 Яд сбывшейся надежды
Apocalyptica - Romance (1)
George Dragon - Under the Mountain (3)
D.E.U.S.- КВАРТЕТ - Надежда (4)


Глава 24 Огонь по ту сторону Реки
Exit Project - Fly Nigh (2)
Catharsis - Песнь Луны (4)


"Проклятый колдун" (новелла, развёрнутая из Г25)
Дорога Водана - Заклинание


Глава 26 Вот ты и пришёл!
НовоКаин - Ты Нужна Мне

Глава 28 В речном лабиринте
Nubiferous - Dawn of Sacral Waters (1)
Nubiferous - Draught of Stratums (2)

Глава 30 Страшная ночь
Zero-Project - The Path Of The Lost Thoughts (2)
Dimaniac - Песня о тревожной молодости (3)

Глава 31 У красного ручья
Красная Река (Аквариум cover)

Глава 32 Прямые углы
Vitamin String Quartet - In The End

Глава 33 Открывает путь
John Doan - Wake Waiting For The Dawn (2)

Глава 34
Немного Нервно - Когда пройдёт боль (2)

Глава 35
Proton Kinoun - Life's Bubbling (фрагмент) (2)

@темы: книга 1, книга 2, игра, сны лесошишья, жизнь волшебная, вихрь над городом, содержание, работа над сюжетом

---

К2 Глава 4 (2)

Глава 4

1. и 1., прод.
2.
Скандал в семье Даника инициировать не собиралась: естественным образом она решила, что трусливый солдат Михаил рассказал кое-что о ней своей девке.
Она услышала мелодию телефона, лежащего на столе, подошла и взглянула на экран. Лёгок на помине.
- Ну здравствуй, рыцарь хренов. Помнишь меня?
- А, это вы. Где Соня?
- Не поверишь. Только что ушла с очередным… ммм… мужским типажом, покинула этот убогий дом, когда будет, никто не знает…
- Верните, пожалуйста, телефон Соне. Прямо сейчас.
«Фигушки, солдат». Даника изобразила звук поцелуя в трубку и дала отбой.

***
Ещё доля секунды, и слова о несуществовании вполне бы осуществились. Как Эгле преодолела ледяное бездорожье левого Поля Возможностей, как вышла на проезжую часть, где на неё теперь мчался автомобиль, никто не узнает, потому что никто из прохожих не обращал внимания на неё, потерянную, а самой ей было всё равно.
А теперь вспомним, что на этом участке дороги с двух сторон располагаются, по длинной диагонали, автобусные остановки. Эгле идёт между ними и практически приговорена к гибели, но кто-то, сильно разгоняясь, сбивает её собой с пути транспорта, а потом, не оставляя себе ни секунды на замешательство после жёсткого падения на асфальт, поднимает на руки, чтобы перебежать мимо очередного мчащегося автомобиля оставшуюся часть дороги.
И вот они лежат лицом к лицу на склоне оврага по другую сторону, куда с разбега соскользнули. Теперь Мартын вполне понимает, что же заставило его повздорить с тренером, уйти раньше и решить заехать за Эгле к Соньке. Эгле притянула его взгляд, едва он покинул автобус. Мартын пока не может отдышаться и сказать что-нибудь вразумительное, так как в мыслях ежесекундно падает в пучину альтернативных событий: что если бы он сел на следующий? А если бы его автобус ехал чуть медленней?
- Ну всё уже, уже всё, мы же бессмертные! – шепчет он потом невпопад, не понимая, что абсолютно все обстоятельства последней минуты прошли мимо сознания Эгле. Не понимая, что она пока его не узнаёт. Она же, чувствуя, что кто-то рядом, тщетно пытается скрыть своё отчаянное, беспозвоночное, неприличное состояние: весь мир расплылся, хотя слёз нет, царапает собранным в горсть рассыпчатым, леденистым снегом лицо. Это сродни началу падения в пропасть: то, что она всю жизнь подозревала, внезапно стало подтверждаться.
- Это ты?! – изумлённо спрашивает она, мгновенно оценив красоту цепочки случайностей, когда зрение немного прояснилось и слух вернулся, - Ты ударился, когда… Больно?
Он улыбается, убирая этот колючий снег с её лица, вынимая оставшиеся льдинки из ладоней.
- Завтра мы поедем не в заповедник. Завтра мы едем к тебе на дачу, - сказала Эгле.
В сугробе становится холодно. Над ними нависает сосулистое дерево с чёрными ветвями.
______________________________________________

Через два дня, когда началась новая рабочая неделя, Мартын явился в школу, мучимый неимоверно отягощённым, суровым любопытством. А вот и Соня, возникшая из гардероба. Вся, фу ты, в чёрном – джинсы и свитер под горло, ботинки какие-то высокие с жутко толстой рифлёной подошвой. Рюкзак вместо обычной сумки со звенячими подвесками. Чёрные волосы затянуты в гладкий хвост.
«А ты уверена, что в школу собиралась?»
«А ты ничего не упустила, а?»
Мартын разглядывал её, как новое, неизвестное науке животное, со всей свежестью впечатлений.
«Интересно, когда она на самом деле очешуела?»
У Сони тягуче-высокомерное выражение лица, веки как бы падают от усталости - в сочетании с её полудетской миловидностью одновременно убийственно-притягательно и мерзостно. Она никому не ответила на приветствия, пробираясь к уединённому подоконнику, где уткнулась в заоконный вид. Странно, Мартыну никогда раньше не бросалось в глаза, какая она миниатюрная… столь насмешливо-гибко просочилась сквозь толпу простых смертных, как будто не хотела о них запачкаться!
Очевидно, на эту «змеиную грацию» в своё время Михаил и повёлся, простой человек. Жалко его, но авось разберётся.
Наконец, преодолевая брезгливость, Мартын догнал её.
- Это самое. Во-первых, ты для нас умерла.
Соня, нагло и спокойно глядя в ненавидящие её глаза, слегка склонила голову, целиком и полностью соглашаясь с вердиктом.
- Она заболела. Я думаю, тебе это понравится. Каждому своя радость.
Сощурилась – показалось Мартыну или нет, что глаза у неё при этом сильно потемнели? – и отвернулась.
Тут Мартын и перестал размышлять - взбесился.
- Тогда прибери свою утварь! – вынул предмет из кармана и грубо припечатал к подоконнику. После чего развернулся и, ссутулясь, нервным шагом направился, куда ему и вовсе не было нужно.

В руке Сони оказалась какая-то картинка. Соня непонимающе поднесла её к лицу, чтобы разглядеть, и увидела внутри фигурной рамки шевелящегося в тумане слизнеподобного уродца, кривляющегося, протягивающего к ней тоненькие лапки. Сонино показное спокойствие разлетелось вдребезги: она заорала на весь коридор, отшвыривая неведомую пакость, и прижалась к стене.
Подбежавшие на крик люди увидели на полу всего лишь многажды треснувшее девчачье зеркальце – то, которое Соня забыла на химии.

3.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 4 (1, прод.)

Глава 4

1.
1., прод.
Эгле заставила Соню отыскать фартуки. Конечно, у Варвары в хозяйстве было всё, и Соня, с трудом преодолевая апатию, нашла их, открывая все кухонные ящики подряд.
- Терпеть не могу этот «предмет гардеробчика». Эти оборочки - такая ку… курино-бабская вещь! – сказала она, - Кто ими сейчас пользуется?
- Их выстирать гораздо легче, чем юбку или брюки, мы же с мукой работать будем, - объяснила очевидную истину Эгле, - А «красоту и независимость» наши с тобой сейчас некому оценивать.
- С мУкой, Эгле, с мУкой, - уточнила Соня, вспоминая с отвращением все свои предыдущие жизненные попытки задержаться на кухне с целью приготовления еды.
- Тогда давай не с пирога будем начинать. Давай, я тебе просто теорию преподам, как накормить себя с минимальными затратами времени и сил… если, например, опять на время останешься одна. Не из баночек же питаться.
Соня усмехнулась. С баночками та же песня, если что. Соня не вполне безрукая, если что: кафель как-то с папой вместе подновляла, компьютеры чистит от пыли ювелирно, электросхемы на физике правильно собирает и всё в таком духе, но если её попросят хорошим консервным ножом открыть горошек, она или порежется, или сломает этот самый нож. Стол поцарапает, горошек обязательно по полу раскатает, банку в тесной кухне потеряет. Даже посуду мыть ей не поручают. (Да и зачем микроскопом гвозди забивать? Соня – будущий режиссёр. Или сценарист. Или писатель.)
- …смотри, практика показывает, что самые простые блюда можно смело выдавать за праздничные, если правильно сервировать…
«А у неё день рождения на следующей неделе… ох ты, двадцать девятого февраля ведь, а раз у нас в этом году такового дня не предусмотрено, то оно означает… с Мартыном будут в один день отмечать, первого. Пятнадцать и как бы шестнадцать, стало быть. Интересно, где они решат? Хорошо, для неё подарок есть уже, а ему что бы вручить? Совсем не могу думать. И зря мы тут… не то, не то».
Эгле что-то говорит и показывает. У неё это хорошо получается, объяснить так, что невольно верить начинаешь, что легко всё, достижимо, постижимо, ещё немного – и Соня с гордостью объявит семье, что избавилась от антикулинарного проклятья…
«Может быть, сказать ей, что не сегодня, чтобы домой ушла? Она поймёт. И в заповедник что не поеду. Ерунда какая-то. Грипп, не грипп. Не хватало её заразить.»
Но это не головная боль и не озноб, а какое-то нервное неудобство. Не ухватить за хвост, чёрт знает что такое. Ясно только, надо что-то предпринять, чтобы это грызущее перестало. «Ерунда какая-то». Вдруг захотелось включить телевизор и узнать новости. Вместо этого Соня потянулась за телефоном, набрала привычным быстрым кодом Мишин номер, но тут же сбросила.
- Вот что, - слегка нахмурившись, сказала после этого Эгле, - Тебя что-то беспокоит, поэтому давай свернём «производство». Что я могу для тебя сделать?
Соня развела руками: вопрос поставил её в тупик.
- Голова болит, - придумала она, - Прости, что я такая.
- Я поняла. Тогда пойду. Если передумаешь ехать, позвони, но лучше не передумывай! Сонь, ты на химии зеркальце оставила, я всё забываю отдать.
Три дня назад на уроке Соне так скоропостижно и тотально стало скучно, что она принялась пускать «зайчики», как в первом классе.

- Сядь обратно, - произнесла Соня.
Она дождалась, когда Эгле присела снова, с некоторой тревогой заглядывая ей в глаза.
- Теперь я преподам тебе теорию. Просто, - медленно, чувствуя, что губы немеют от непонятного восторга, выговорила Соня.
- Какую? – спросила Эгле.
- Про тебя. То, что ты в упор не понимаешь, а со стороны прекрасно видно. Нет, не так. Хуже. Хуже.
- Так скажи. Только не волнуйся!
- Я не волнуюсь. Я именно что делаю тебе одолжение, а ты там дальше сама смотри. Если хватит духу.
- Скажи.
- Ты смешная. Нелепая. По правде сказать, не очень умная.
- Какой случай ты подразумеваешь? – поинтересовалась Эгле ещё вполне деловитым тоном, - Где я допустила оплошность? Что произошло?
- А случай этот – ты правильно это назвала – вся твоя жизнь. Твоё ежедневное поведение. И вся ты как есть – привычки, слова, поступки. Тут нечему удивляться, что тебя хронически неправильно понимают и даже обижают. Потому что ты не оставляешь людям выбора – пойми, песчинку в сапоге нет смысла уважать и принимать её… особенности. Если бы не закон, который даёт право жить и иметь гражданство всем, кто выглядит гуманоидом, эта наша среда давно бы тебя сожрала и выплюнула.
Эгле молчит. Ну да, ещё не время, ещё и не должна информация дойти из крови до мозга. Хотя странно было бы заблуждаться при таком стиле подачи. Вот, застыла – значит, услышала. А что со зрачками делается!
- Только ты не думай, пожалуйста, что моя позиция принципиально отличается от общей. Просто я в состоянии оформить её в слова и у меня больше нет причин не изложить её тебе доступно. Ты… ты объект насмешек. Считается, что ты обрела некоторое уважение среди наших ровесников, и они признали твои некоторые достоинства. На самом деле то, что тебе кажется хорошим и правильным, это не просто наивно, а неактуально уже лет сто. Я думаю, что твои так называемые моральные ценности всегда и, к сожалению, и до сих пор, подпитываются плохой, агитоподобной литературой недавнего прошлого. Мы же проходили: там продвигались в основном идеи долга человека перед обществом и воспитание его в осознании себя винтиком огромной и как бы справедливой системы. Пропаганда постоянного самоконтроля и дисциплины, и готовности отдать жизнь за идею. Да что я говорю. В тебе сидит вирус правильности и страх провалить все экзамены. Я представляю, какое усилие тебе пришлось сделать над собой, чтобы позволить себе влюбиться. Наверное, извелась виной вся, хотела как-то наказать себя? Говорила, что не должна ничего такого позволять себе?
Любопытное всё-таки чувство – наблюдать, как у компьютера снесли систему и переустановили более раннюю версию. Только компьютер этот – человек Эгле, и она возвращается к своему прежнему состоянию. Как ни старается, а по лицу всё видно. Только почему она…
- Скажи, ты уже с ним спала? Если нет, то радуйся, что ты пока ещё на пике его внимания: Мартыну от тебя нужно немногое, надо думать, самоутвердиться, так сказать, ведь надо с чего-то начинать? Потому что даже такой недоумок, как он, не будет поддерживать с тобой так называемые отношения. Ему это попросту не в тему. Может, лучше тебе вообще в другую школу пойти, когда всё будет. Потому что все будут в курсе на следующий же день, и очень повеселятся. Впрочем, тебе решать.
- Это не твои слова, - решительно выходя из оцепенения, проговорила Эгле, - Ты бы никогда себе не позволила… Я не знаю, зачем тебе надо так говорить, но ты так не можешь думать, Соня.
Она погладила Сонины руки, но Соня возмущённо их отдёрнула.
- Ну ты и дура. Тебе прямым текстом говорят, какие ты вызываешь эмоции, а ты блеешь, как овца. Да, ты и есть овца. Не могу думать, говоришь? А ты, получается, не замечаешь, кто чего может думать и считать, что и доказывает твою идиотическую благостность. Я презираю тебя и считаю нелепым порождением.
- Давно? - только и спросила Эгле – на большее не хватало душевной энергии.
- Весьма. Вот с того момента, как вы двое, приплелись ко мне на день рождения. Я раньше вообще вас не замечала. Мне стало прикольно это, и я решила понаблюдать за вами и поэкспериментировать с вашими настроениями. А сегодня мне просто надоела эта забава. Эксперимент завершён. Ну вы и тупые! не заметили всё ещё, да... Не бойся, я не буду распространять свои наблюдения – это для меня одной было, мне не в кайф делиться смешным с толпой. Просто есть и другие развлечения, кроме вас. А сейчас, напоследок, из жалости, могу предсказать, как пройдёт твоя жалкая жизнь, начиная с этого момента; мне правда, жаль тебя…

Только почему она не проявляет ни одной нормальной человеческой реакции?! Не пытается выразить искреннее удивление таким поворотом. Не отвечает Соне язвительной отповедью, пытаясь перекричать её, или же спокойно и насмешливо возразить – придраться, мягко говоря, есть к чему. Не вопрошает сквозь слёзы, за что же Соня так с ней. Не предлагает вызвать скорую. Не бежит сломя голову прочь. Не хочет Соню пристукнуть. Даже не прикрывает лицо руками. Не опускает глаз. Сидит, не делая закрытых жестов, и смотрит в упор. Лицо расслаблено, глаза… мёртвые.
Будь за дверью этой кухни незаинтересованный наблюдатель, он бы ни за что не заподозрил в мирной картине, где одна подружка что-то увлечённо втолковывает другой (не иначе, теорию большого взрыва в художественной обработке, а другая с интересом внимает), что за дверью этой имеет место попытка уничтожения целой вселенной.
Соню задело шоковое хладнокровие Эгле. Будешь визжать и скулить!
- Твоя сущность – жалкая жертвенность, поэтому всякий будет о твою доброту ноги вытирать. Переходить тебе дорогу. Ломать твои скромненькие амбиции. Хочешь знать, кем ты будешь? Не хирургом, это точно. Характер не тот. Тебя не хватит изображать до последнего силу, дисциплину и ответственность, даже если ума хватит выучиться. Ты в глубине души унылая слезливая тряпка. Поэтому быть тебе, Эгле, скромным библиотекарем в очочках, или, скорее всего, помощницей библиотекарши, которая будет тобой помыкать и гонять за пироженками за твои деньги - будешь сидеть в пыльном закуточке и разбирать, проштамповывать старый фонд. Будешь радоваться, что мало кто видит твои побитые молью платья. И будешь ты годами умилённо вспоминать свою единственную ночь «любви», или же сожалеть, что не решилась на таковую, ну а Мартын, уж не знаю каким, своим путём пойдёт, но будет менять любовниц много лет, пока не женится, там, и однажды приведёт своего ребёнка в твою библиотеку, где ты стареешь – типа, как в музей… Я рада за него, что он тогда от души посмеётся – над тобой и над собой.
А может быть, ты приглянешься своей жертвенной сутью какому-то маньяку, и он тебя похитит и убьёт, и это будет для мира и для тебя самой удобнее всего. А поскольку тебя даже твоя мама не воспринимает, и сестра ни во что не ставит, то твоё исчезновение даже не сразу заметят… а заметят, сделают вид, что так и было – что тебя не было…

Говорить правду легко было и приятно, наконец именно то, что хочешь и чувствуешь! Наконец-то ноль сопротивления, и энергия мощным потоком изливается в этот уродливый, закосневший в правилах мир! Такого пьянящего вдохновения Соне ещё не доводилось переживать! Только раздражение не покидало оттого, что Эгле никак не реагировала – наверное, просто видеосигнал к Сониному зрительному нерву запаздывает. И Соню разобрал такой смех, такой неудержимый, радостный, заливистый, освобождённый от всяких культурных ограничителей, что она едва расслышала, как Эгле, поднимаясь, очень бесцветно сказала «ты права больше, чем думаешь».
- Ну так убирайся на все триста шестьдесят сторон, - резюмировала Соня и, подняв лениво с подлокотника руку, прощальным жестом пошевелила пальцами. Она покачивалась на стуле и болтала ногой.
- Да, и не забудь передать каждое моё слово этому самому, который скоро опомнится!

Эгле вышла, не оборачиваясь, какой-то осторожной походкой; Соня слышала, как она в прихожей с кем-то говорит нормальным, приветливым тоном, как если бы вежливо улыбается, прощаясь, а звук негромко закрывшейся за ней входной двери спустя короткое время царапнул мозг.
Напоминая себе водолаза в неуклюжем костюме, Соня, привстав, дотянулась сначала до раковины, а затем, держась за её край, открыла дверцу и сняла с полки бутылку сухого вина, которое Варвара иногда использовала в готовке. Бутылка находилась на своём месте всегда, никому из детей даже не приходило в голову хотя бы открыть её, чтобы из любопытства понюхать. Соня уцепила первую попавшуюся кружку; вино едва не перелилось через край, пока она не притушила крупную дрожь и не припечатала бутылку к столу.
Соня впервые в жизни пила вино как лимонад - утоляя жажду. В дверях стояла и с радостным узнаванием наблюдала за ней Даника, которая спустя непродолжительное время вкрадчивым движением переместилась на стул, где только что сидела Эгле.
Бутылка незаметно оказалась в её руке.
- Что празднуем, подруга? – серьёзно поинтересовалась она, пошарила глазами и нашла в пределах досягаемости ещё одну чистую чашку. И оледенела, наливая: она напоролась на взгляд кобры уже за секунду до броска.
- Что так воззрилась, малышечка? – пробормотала молодая женщина, - Боишься, что не хватит нам двоим? Не надо бояться, я видела, у Варьки есть ещё такая где-то тут, а если серьёзно, то это несерьёзно, ты бы сгоняла за чем-то покрепче, у вас на первом этаже целый супермаркет бухла, у тебя есть деньги? Нечего так смотреть… аа… думаешь, тебе по возрасту там не нальют, да? Что?
У Сони слегка поползли вверх уголки губ и она на пару секунд опустила глаза, чтобы скрыть усмешку: она слышала от взрослых, что Данике нельзя ни глотка чего угодно крепче кефира. Что Данике нельзя даже издалека показывать что-то похожее на алкоголь.
Соня медленно протянула руку через стол. Даника схватила бутылку и прижала к сердцу:
- Э, так и мне не оставишь! То есть, тебе явно достаточно, деточка!
Соня слегка склонила голову. Она смотрела укоризненно и строго, а может быть, смотрела внутрь себя, а Данику уже не видела. Вместо румянца от выпитого её лицо покрывала сильная бледность. Соня приподняла одну бровь и сосредоточенным движением толкнула Даникину чашку с вином за пределы стола.
- Змея подколодная! – возопила, вскакивая и отряхиваясь, Даника, а на её брюках осталось позорного вида мокрое пятно.
Первым порывом было ударить гадюку, но снова этот жуткий взгляд, заставивший отшатнуться.

Из квартиры Соня рванула вверх. На последний, технический этаж двадцатипятиэтажной громады.


2.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом

---

К2 Глава 4 (1, нач.)

Глава 4
Зеркало тролля

1.
К концу февраля стало ясно, что зима пробудет ещё долго.
«Ну и толпа там набежала. Жаль, с такой высоты нельзя прицельно плюнуть кому-нибудь на голову, а было бы идеально – плевателя не вычислить.
Соня стояла на любимой лоджии.
Поля Возможностей из-за постоянных ветров и яркого солнца уплотнились, резали блеском глаза. Снег порой шёл сумасшедшими волнами при незначительном потеплении, а морозы стали такими, как никогда за всю зиму.
Можно было считать дни до того, как снег сойдёт – тридцать или сорок всего-то, но каждый день как ледяной горб: утром утомительно вскарабкиваешься, к ночи соскальзываешь вниз, пытаясь удариться не очень больно. Переночевать в холодной и тесной впадине, а с утра снова круто вверх.
Просто инерция праздников наконец-то завершилась.
Ну, бывает. Третья четверть давно началась. Надо учиться, и обязательно хорошо, потому что каждая запущенная тема аукается. Всегда приходит такое время, когда рутина воспринимается если не с радостью, то с благодарностью, что ли – за то, что можешь доказать себе, как умеешь заставить себя работать. Только тянется за тобой гаденькое ощущение стаи хвостиков неоконченных дел, недодуманных мыслей, неразгаданных загадок. Какие-то привязчивые недобрые образы. Это подсознание ведёт подстройку к нагрузкам и напоминает, что не всё кошке масло. И будто бы ты, как ни стараешься, не можешь сделать не только того, что хочется для счастья, но даже то основное, что даёт тебе право существования на этой планете. (Когда-то мама сказала, ещё младшей школьнице, что обычная школа рассчитана на среднего ума и способностей людей, поэтому стыдно учиться с натугой. Естественно, Соня быстро убедилась, что эта максима относительна и забыла о ней на годы, а сейчас вдруг вспомнила и была собой уязвлена.)
«Нелицензионная копия жизни?
Что за шуточки.»
Тётя Варя рьяно взялась за профилактику авитаминоза у близких. Хотя откуда ему взяться? Круглый год здесь отлично питаются, полезно равно как и вкусно. Но она регулярно выдаёт каждому, включая кошек, индивидуальные витамины и минералы, а с собой девочкам и мужу непременно кладёт какой-нибудь фрукт. Сколько же сил на всё на это тратится! Хоть бы гладить одежду, постельное бельё перестала. Да что же это, если и обеспеченной женщине надо так убиваться, чтобы только элементарный порядок в хозяйстве поддерживать? А если остановить этот конвейер, что будет?
«Я так не хотела бы. Она над нами… как курица. Она лучшая тётя в мире, но быть такой… непривлекательно для меня».

Домашние задания кирпичами ждали в комнате, а Соня всё медлила, провидчески наблюдая, как каждая минута бездействия оборачивается будущим штрафом. При мысли об учебниках и конспектах подступала тошнота – не в желудке, а прямо в голове. Соня давно замёрзла, надвигались сумерки, а она все стояла, высунувшись в окно. Далеко внизу, почти у самого подъезда, толпа собралась на место ДТП. Уже второго за неделю.
_________________________________________________

- Мы совсем тебя бросили. Сонь, ну ты прости нас!
- Смеёшься, что ли? Вы в своём праве. Могу извиниться заранее – я лично всех на свете забуду, когда Мишка вернётся.
- И всё-таки мы неправы. Живём... в своё удовольствие, а ты одна. Даже здесь, в школе. Думаешь, мы тебя не любим?
Соня покачала головой. Ну любите, я знаю. Всё равно времени на общение особенно нет.
- Мы же видим, что у тебя не совсем всё «так», - продолжала Эгле, - Мартын, он сейчас тренироваться убежал, а я от нашего имени собираюсь упрашивать тебя поехать завтра с нами в заповедник. В Муравьиную Падь. Там реликтовые муравьеды…
«Мне двойку поставили по алгебре, ты не заметила, что ли?»
- А ехать туда два часа на автобусе. Успеем по дороге… «сообразить на троих» - я перепишу все задания, чтобы учебники с собой не брать. Давай? Алгебру твою исправим.
Соня вымученно улыбнулась.
- Это вы – без меня. Не время для заповедников.
Эгле поняла.
- Ты даже не замечаешь, сколько раз говоришь «это вы без меня». Разве мы с Мартыном – редкие звери из заповедника, на которых и дышать страшно? Разве мы собираемся отгородиться от всего мира?! Сонь, ты нам нужна. Сонь, у меня есть глупая мечта…
Соня снова вяло наклонила голову.
- Скажешь, что слишком многого и глупого хочу… а вот бы мы все – весь класс - были дружны и вместе путешествовали… да, знаю, что совсем наивно. Но это вопрос мироощущения, понимаешь? Так было бы правильно, и для нас, и для всех людей на Земле. Только не смейся. Я знаю, что ты ценишь одиночество. То есть, уединение… Личное пространство.
- Да всё я понимаю. Всё ты правильно мечтаешь. Ты хорошая. Просто это не обязательно, чтобы все дружили. Хватило бы с них и простой порядочности.
Эгле улыбнулась. Отныне её улыбка напоминала внезапно распускающийся огненный цветок, разумный и капельку смущающийся дарованной небесами свободой. Дух захватывает!
- Поехали? – лукаво спросила она.
Помедлив, Соня кивнула. Почему нет… до завтра, правда, дожить ещё нужно, а Эгле уже объясняла, где этот заповедник находится, что в нём интересного, что нужно с собой взять; где автобус останавливается…
Соня думала, что может заснуть на месте. Этой ночью, после того, как во сне возникла и пропала секундной вспышкой из черноты синяя звёздочка, она открыла глаза в ватную тьму. Просто синий отблеск, как от гранёной стекляшки, а отчего-то тоскливо, будто бы что-то произошло, а ты ещё не поняла. Надо бы хоть встать, умыться, а не можешь пошевелиться и узнать, сколько ещё осталось до будильника. Не слышно даже сопения девчонок, будто бы одна в комнате. И Мишкин телефон с навигатором никак не ощущается. Наверное, метафизический щенок, что живёт в нём, ночью уходит поохотиться в другие устройства. И причудилось тогда Соне, вопреки реально обстоящим делам, что вот сейчас, в предутренние тягучие минуты, никому в целом свете она нафиг не сдалась и дела до неё нет и не будет, ни одна живая душа сейчас не думает и не помнит о ней. Что есть она – что её нет.
Не, ну сама посуди. Это нормально, что о тебе в какой-то промежуток времени никто не думает. Даже если это Мишка – что, ему нечем больше голову занять? Да и спят сейчас большинство из тех, кто тебя знает. Вот и образовался как бы зазор… в него легко скатиться, если сейчас хоть пошевелишься…
Потому что меня – не существует! Я – только завиток дыма над костром, которому пришло время исчезнуть.
И что с того, что она, Соня, сама о себе думала и знала, что она есть! Нелепая мысль была столь сильна и так долго не покидала её, что, должно быть, стала правдой, подвесив Сонино существование между миром людей и миром идей. Соня не чувствовала ни рук, ни ног… а потом на неё прыгнула кошка, возвращая в правильный мир и поцарапав руку. Наваждение исчезло, но заснуть Соня так и не смогла.

- А на аэробику идёшь?
- Не хочется. Физкультуры вчерашней с меня довольно.
- Ты устала, - констатировала Эгле. Покидающие гардероб старшеклассники приветливо прощались с ними – не все подряд, но многие. Или только с Эгле, подумалось Соне, со мной наши парни обращаются как-то больше в другой манере, как-то свойски-пренебрежительно, и пошлое мимоходом отпустить могут, а с ней вроде как с любимой сестрёнкой теперь, н-да. А когда-то она для вас была просто недотёпа. Было ещё у вас такое мерзкое слово – лохушка, брр. Лицемеры.
- А пригласи меня к себе, - вдруг предложила Эгле, - Сегодня, часа через два. Я не хочу, чтобы твоё настроение так зависело от учёбы… Выходные же, можно и паузу сделать. Помнишь, я давным-давно обещала тебя научить готовить? Может быть, как раз время пришло?
«Учёба, двойка – с чего ты взяла, что это меня расстраивает? А в целом ты, как всегда, права. Надо отвлечься. Чем чёрт не шутит, вдруг у тебя получится, это самое, готовить меня научить? Кто, если не ты… если даже Мартына выучила грамотности, вот уж не менее фантастичным считалось, а поди ж ты.»
Эта милая сцена на днях, когда Марьиванна Штефановна, объявляя оценки за сочинения и попутно добавляя дико полезные замечания, грозилась «поставить эту пятёрку одну на двоих», коль скоро Эгле уличена в редактировании работы Мартына! «Она только подсказала мне, как лучше изменить стилистическую окраску», важно ответствовал тот, «Вы, Марьиванштефанна, если хотите, поставьте эту пятёрку ей, моей королеве, а мне ничего не ставьте, я вам ещё несколько сочинений напишу, в вашем присутствии». «Выйди из класса!!» Вышел, вернулся, опять вышел, ему сейчас и десять километров не крюк… почти каждый день что-то подобное повторялось.
Соня наконец подняла на подругу глаза и спросила:
- Эгле, ты правда счастлива? Именно как тебе хотелось бы?
Эгле мигом посерьезнела. Мелькнула знакомая робкая полуулыбка с затаённой капелькой боли.
- Знаешь, каждый раз в жизни, когда я признавала это вслух, всё получалось навыворот. Потом, главное же – быть, а не говорить?
Соня прикрыла глаза. Хорошо, что хоть у неё хорошо. Без обмана. Не показалось.
- Сонь, Сонь, да, я – счастливая! Больше всех. Теперь точно могу это сказать.


1., прод.

@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом