Глава 19
Беззащитно
1., нач.
читать дальшеЭгле почти уже не сомневалась в том, что некая сила физически держала её за ноги на этом уроке, когда она вскочила, чтобы задержать Соню, чтобы прямо перед всеми начать говорить с нею. Уже не скажешь, что опять случилась просто робость. Что-то странное и пугающее. Как та аллея. Как... Когда невыразительным голосом говорила Соня с Кешей на уроке, от неё исходили волны душевного истощения. И была одна секунда, в точности напомнившая Эгле разговор на кухне, хотя сегодня и не было возможности видеть Сонины глаза в этот миг. Чем напомнила - невозможно объяснить себе, слишком быстро мелькнуло. Но пусть и так! Пусть это вмешались аномальные силы Лесошишенской земли, Эгле не прекратит попыток.
Завтра утром приедет Мартын. Он захочет с ней провести день. Только с ней, но Эгле крепко возьмёт его за руку и потащит к Соне; ему это придётся не по душе, она вынуждена будет напомнить его клятву делать для неё всё, что она ни пожелает, клятву, которой не просила, которой не собиралась злоупотреблять. Будет требовать у Мартына, кричать на него. Вдвоём у них точно получится дойти до Сони. Да будет так.
Значит, уроки надо сделать сегодня, прямо сейчас, завтра не до них. Эгле, остановившись на тротуаре, достала дневник, просмотреть, что задано, подумать, какие книги спросить в читальном зале.
Из-под обложки выпадает сложенный вчетверо лист. Эгле поднимает его, разворачивает.
На фото – девушка с вязанием.
Сегодня в библиотеку Эгле не идёт.
Смех, засыпающее солнце, колючий жребий-дракон, снежное покрывало и неведомое предчувствие, похожее на двух лебедей, поднимающих тебя над землёй – нет дороги назад. И роняют тебя, и подхватывают снова. Чтобы предупредить о том, как будет в конце.
«Мне выпала любовь, а ты нашёл смерть».
Бьющее наотмашь чувство, слабо похожее на обычный стыд. Как признать собственную забывчивость, какой не поверила бы у другого? Обида на самоё себя: ломилась в открытую дверь, стараясь преодолеть то, что не является по причине малой высоты объектом преодоления, не понимая меры страдания, трудностей других; любовь, говорила, у тебя - показалось, что вышла в другое измерение, где прежние законы отменены - забыла видеть то, что вокруг. Ты забыла о человеке, которого нашли в снегу, в тот же день, фактически в тот же час забыла, потому что праздник был, всеобщий, но в большей степени лично твой. Больше трёх месяцев прошло. Эту фотографию ты собиралась отнести в милицию, чтобы помочь выяснить, что привело к трагедии, но она до сих пор лежит под обложкой твоего дневника.
За всё время несколько раз Эгле доставала фото, вспоминала, при каких обстоятельствах оно оказалось у неё. И, не успев придти в ужас как сейчас, показывала Мартыну. Но каждый раз непонятными путями их слова, неловко переплетаясь, приносили почти ссору, Мартын начинал злиться непонятно на что или утверждать, что она сбила его с важной мысли. Начинал эту важную мысль развивать, а там и сама Эгле, не желая расстраивать его, меняла тему. И что же? За пару минут, выходит, фото исчезало не только с глаз, но и из головы. Видимо, Эгле машинально складывала его и прятала сюда же, а как сделала это впервые, она не имела понятия.
Осознание своей глупости и чёрствости парализовало её шаг. Испарялась решимость заявиться завтра с Мартыном к Соне. «Соня совершенно была права относительно меня. Бесхарактерный человек, неспособный удержать в голове нечто действительно важное. Очень даже вероятно, врачом стать я не сумею. Что если она прочитала во мне эгоизм, который и отвратил её от общения со мной? Что если она-то помнит про Стаса и даже знает его судьбу?»
Он не появлялся в школе, никто не собрал класс, сказав: один из вас умер.
И что теперь?
Сотни попыток, тысячи, выправить свою судьбу и помочь тем, кого любишь - помнишь, как обещала себе? Так что ничтожество ты или просто средний человек, сделай то, что должно, начни сейчас. Не завтра. «Я разузнаю о нём. Соне расскажу.»
Вдруг понятны стали слепые чёрные пятна в алом медовом закате. Это окна в соседнем доме, где который день не было света. Или который месяц уже? Эгле не могла сказать точно, потому что не замечала их. Быть может, родители Стаса переехали, не в состоянии находиться в той квартире? Или траур заставляет их сидеть вечерами впотьмах? Эгле прислушалась к себе. Боль неизвестных ей родителей неизвестного Стаса не отзывалась в ней состраданием отчего-то. Вдруг она засомневалась: не придумался ли ей одноклассник-невидимка только что? Бывает же, задремлешь на ходу, и уносит. Разве могла она и в самом деле забыть о мёртвом человеке в парке?
Эгле всмотрелась в расплывающуюся от слёз фотокарточку. Непонятно. Даже если специально не интересуешься человеком, что рядом, всё равно волей-неволей слышишь о что-нибудь о нём.
Глянула на часы. Едва ли в больнице, в милиции ей будут справки давать. А всё равно отправилась, несмотря на то, что поздновато.
Удивила сама себя. Сначала ноги понесли в магазин, где взяла своих любимых красных яблок. Будто часть её пытается переписать свершившуюся неотвратимость.
В холле стационара безлюдно. Странно. Конечно, время посещений закончилось, но жизнь там не замирает.
А она сама не так давно здесь несколько дней лежала. Воспоминание окатило стыдом за сопутствующие обстоятельства, а теперь ещё за то, что даже тогда не вспомнила про Стаса.
Перед информационным окном Эгле стояла, не зная, как спросить. Фамилия? Не знаю. Возраст – пятнадцать или шестнадцать. Кто он мне? А озарение-вдохновение, так нужное сейчас, не приходило. В последний раз оно случилось, когда Наине пальцы вправила. Всё верно, Эгле же считала это состояние нечестным каким-то, и искренне желала, чтобы ей было дано управляться исключительно своим умом.
Плохо робкой быть, а храброй трудно. И, стараясь не оценивать достоверность выдумки, наплела, что парня по имени Стас давно ищет, так как в единственный раз, когда они виделись, он спас ей жизнь. И найти его нужно сегодня, потому что утром надолго отбывает она из города. Не войдёте ли Вы в моё положение? Так тяжело жить неблагодарной.
Никакого Стаса женщина в справочной не могла по спискам найти – верно, потому что и не было его. Ни в этом месяце, ни в прошлом. И даже в январе не лежал такой. Надо бы Эгле отстать от неё, потому что всё теперь понятно. Но её переклинило, как говорят. Одна упущенная запись, она помнила такие случаи в папиной больнице, и умозаключения навеки отправятся по неверному пути, а стоит всего-то потратить немного времени, убедиться.
И ей позволили («ведь заведующий будет только завтра»), заставив надеть халат.
Семнадцать лет назад папа работал здесь. Так что существование этой больницы явилось в каком-то смысле причиной существования самой Эгле. Папа снимал квартиру, а мама жила в соседнем подъезде. Там же, где и сейчас.
«Может всё-таки и я через несколько лет буду здесь практику проходить. А там, возможно, и работать.» Она решила немного поиграть - идти, воображая, что так и есть. Наверное, поэтому медперсонал, не вглядываясь, принимал Эгле «за свою», пока она поднималась по лестнице. Халат, как ни смешно, послужил отличной маскировкой.
Но спрашивать у кого-то она не решилась. Что сделало, в сущности, задачу невыполнимой за разумное время.
«Нет, что же я делаю? Элементарная логика подсказывает, что он если не умер, то уже выписался. А если состояние слишком тяжёлое? Осложнения? Повторная госпитализация? Тогда он может оказаться на лечении и где угодно. В другом городе, например, где есть специалисты.»
Её озадачила пустота многих коридоров. Слепые посты. Где здесь врачи и медсёстры?!
- Где ты можешь быть, Стас? – сказала Эгле вслух, убедившись, что никто не может её услышать. Она растерянно остановилась (подумав ещё, что возвращаться придётся так же заковыристо). Но именно эти слова окончательно убедили кое-кого, что Эгле появилась не зря.
«Она вспомнила – вот так чудо! И не просто вспомнила, а пытается найти, ничего толком не зная. Чудо, в десять крат превосходное.
Яблоки принесла… да ты нашла прореху в поле забвения, умница! Лучше поздно, чем никогда».
- Прямо – и налево, - прошептала Тива.
Эгле вздрогнула, оглянулась. Никого за спиной не увидела. Послышалось! Тут только налево и виден путь, если вперёд.
Тива поднялась с пола, пружинисто потянулась. Как она ждала чего-то в этом роде!
Ты хороший человек, Эгле. Тебе бы я могла открыть всё, что касается Хранителя города, рассчитывая на абсолютное понимание целей и средств.
Просто это тяжкая ноша.
Эгле явно чувствовала присутствие кого-то в пустом коридорчике. Но не страшное; напротив, такое, что хочется быстрее разгадать – вот только откроешь глаза пошире, и поймёшь. Внимательно огляделась, будто бы достойный собеседник мог прятаться в пустом, освещённом углу - «глупая, ты чего?» Да так, что Тива была готова смутиться и появиться.
Эгле шла, повинуясь указаниям. Как ей казалось, то не был легендарный «внутренний голос». А вот что это… шёпот на грани слышимости? Походило на сон, и пустынность здания подтверждала. Жуть – но готовность дойти до конца. Это непривычно, совсем не то «преодоление» на каждый день. Это... продолжение февральского дня. Тогда два лебедя снова дрогнули, сбрасывая Эгле, но подхватив снова, унесли в туман. Это Сонина тайна. Невозможность дойти до её дома. Мистическая аллея, накрепко прилипшие к полу ноги и пересохшее горло. Вершиной - выпорхнувшая на холодный асфальт фотография. Бесконечное приближение к тайне – и невозможность сфокусироваться на ней, поймать и рассмотреть!
Что её сейчас ждёт? Ловушка? А она всё равно дойдёт до конца, если только так можно узнать.
- Здесь.
Вход-улитка. Что там, за тонкой перегородкой?
1., прод.
Беззащитно
1., нач.
читать дальшеЭгле почти уже не сомневалась в том, что некая сила физически держала её за ноги на этом уроке, когда она вскочила, чтобы задержать Соню, чтобы прямо перед всеми начать говорить с нею. Уже не скажешь, что опять случилась просто робость. Что-то странное и пугающее. Как та аллея. Как... Когда невыразительным голосом говорила Соня с Кешей на уроке, от неё исходили волны душевного истощения. И была одна секунда, в точности напомнившая Эгле разговор на кухне, хотя сегодня и не было возможности видеть Сонины глаза в этот миг. Чем напомнила - невозможно объяснить себе, слишком быстро мелькнуло. Но пусть и так! Пусть это вмешались аномальные силы Лесошишенской земли, Эгле не прекратит попыток.
Завтра утром приедет Мартын. Он захочет с ней провести день. Только с ней, но Эгле крепко возьмёт его за руку и потащит к Соне; ему это придётся не по душе, она вынуждена будет напомнить его клятву делать для неё всё, что она ни пожелает, клятву, которой не просила, которой не собиралась злоупотреблять. Будет требовать у Мартына, кричать на него. Вдвоём у них точно получится дойти до Сони. Да будет так.
Значит, уроки надо сделать сегодня, прямо сейчас, завтра не до них. Эгле, остановившись на тротуаре, достала дневник, просмотреть, что задано, подумать, какие книги спросить в читальном зале.
Из-под обложки выпадает сложенный вчетверо лист. Эгле поднимает его, разворачивает.
На фото – девушка с вязанием.
Сегодня в библиотеку Эгле не идёт.
Смех, засыпающее солнце, колючий жребий-дракон, снежное покрывало и неведомое предчувствие, похожее на двух лебедей, поднимающих тебя над землёй – нет дороги назад. И роняют тебя, и подхватывают снова. Чтобы предупредить о том, как будет в конце.
«Мне выпала любовь, а ты нашёл смерть».
Бьющее наотмашь чувство, слабо похожее на обычный стыд. Как признать собственную забывчивость, какой не поверила бы у другого? Обида на самоё себя: ломилась в открытую дверь, стараясь преодолеть то, что не является по причине малой высоты объектом преодоления, не понимая меры страдания, трудностей других; любовь, говорила, у тебя - показалось, что вышла в другое измерение, где прежние законы отменены - забыла видеть то, что вокруг. Ты забыла о человеке, которого нашли в снегу, в тот же день, фактически в тот же час забыла, потому что праздник был, всеобщий, но в большей степени лично твой. Больше трёх месяцев прошло. Эту фотографию ты собиралась отнести в милицию, чтобы помочь выяснить, что привело к трагедии, но она до сих пор лежит под обложкой твоего дневника.
За всё время несколько раз Эгле доставала фото, вспоминала, при каких обстоятельствах оно оказалось у неё. И, не успев придти в ужас как сейчас, показывала Мартыну. Но каждый раз непонятными путями их слова, неловко переплетаясь, приносили почти ссору, Мартын начинал злиться непонятно на что или утверждать, что она сбила его с важной мысли. Начинал эту важную мысль развивать, а там и сама Эгле, не желая расстраивать его, меняла тему. И что же? За пару минут, выходит, фото исчезало не только с глаз, но и из головы. Видимо, Эгле машинально складывала его и прятала сюда же, а как сделала это впервые, она не имела понятия.
Осознание своей глупости и чёрствости парализовало её шаг. Испарялась решимость заявиться завтра с Мартыном к Соне. «Соня совершенно была права относительно меня. Бесхарактерный человек, неспособный удержать в голове нечто действительно важное. Очень даже вероятно, врачом стать я не сумею. Что если она прочитала во мне эгоизм, который и отвратил её от общения со мной? Что если она-то помнит про Стаса и даже знает его судьбу?»
Он не появлялся в школе, никто не собрал класс, сказав: один из вас умер.
И что теперь?
Сотни попыток, тысячи, выправить свою судьбу и помочь тем, кого любишь - помнишь, как обещала себе? Так что ничтожество ты или просто средний человек, сделай то, что должно, начни сейчас. Не завтра. «Я разузнаю о нём. Соне расскажу.»
Вдруг понятны стали слепые чёрные пятна в алом медовом закате. Это окна в соседнем доме, где который день не было света. Или который месяц уже? Эгле не могла сказать точно, потому что не замечала их. Быть может, родители Стаса переехали, не в состоянии находиться в той квартире? Или траур заставляет их сидеть вечерами впотьмах? Эгле прислушалась к себе. Боль неизвестных ей родителей неизвестного Стаса не отзывалась в ней состраданием отчего-то. Вдруг она засомневалась: не придумался ли ей одноклассник-невидимка только что? Бывает же, задремлешь на ходу, и уносит. Разве могла она и в самом деле забыть о мёртвом человеке в парке?
Эгле всмотрелась в расплывающуюся от слёз фотокарточку. Непонятно. Даже если специально не интересуешься человеком, что рядом, всё равно волей-неволей слышишь о что-нибудь о нём.
Глянула на часы. Едва ли в больнице, в милиции ей будут справки давать. А всё равно отправилась, несмотря на то, что поздновато.
Удивила сама себя. Сначала ноги понесли в магазин, где взяла своих любимых красных яблок. Будто часть её пытается переписать свершившуюся неотвратимость.
В холле стационара безлюдно. Странно. Конечно, время посещений закончилось, но жизнь там не замирает.
А она сама не так давно здесь несколько дней лежала. Воспоминание окатило стыдом за сопутствующие обстоятельства, а теперь ещё за то, что даже тогда не вспомнила про Стаса.
Перед информационным окном Эгле стояла, не зная, как спросить. Фамилия? Не знаю. Возраст – пятнадцать или шестнадцать. Кто он мне? А озарение-вдохновение, так нужное сейчас, не приходило. В последний раз оно случилось, когда Наине пальцы вправила. Всё верно, Эгле же считала это состояние нечестным каким-то, и искренне желала, чтобы ей было дано управляться исключительно своим умом.
Плохо робкой быть, а храброй трудно. И, стараясь не оценивать достоверность выдумки, наплела, что парня по имени Стас давно ищет, так как в единственный раз, когда они виделись, он спас ей жизнь. И найти его нужно сегодня, потому что утром надолго отбывает она из города. Не войдёте ли Вы в моё положение? Так тяжело жить неблагодарной.
Никакого Стаса женщина в справочной не могла по спискам найти – верно, потому что и не было его. Ни в этом месяце, ни в прошлом. И даже в январе не лежал такой. Надо бы Эгле отстать от неё, потому что всё теперь понятно. Но её переклинило, как говорят. Одна упущенная запись, она помнила такие случаи в папиной больнице, и умозаключения навеки отправятся по неверному пути, а стоит всего-то потратить немного времени, убедиться.
И ей позволили («ведь заведующий будет только завтра»), заставив надеть халат.
Семнадцать лет назад папа работал здесь. Так что существование этой больницы явилось в каком-то смысле причиной существования самой Эгле. Папа снимал квартиру, а мама жила в соседнем подъезде. Там же, где и сейчас.
«Может всё-таки и я через несколько лет буду здесь практику проходить. А там, возможно, и работать.» Она решила немного поиграть - идти, воображая, что так и есть. Наверное, поэтому медперсонал, не вглядываясь, принимал Эгле «за свою», пока она поднималась по лестнице. Халат, как ни смешно, послужил отличной маскировкой.
Но спрашивать у кого-то она не решилась. Что сделало, в сущности, задачу невыполнимой за разумное время.
«Нет, что же я делаю? Элементарная логика подсказывает, что он если не умер, то уже выписался. А если состояние слишком тяжёлое? Осложнения? Повторная госпитализация? Тогда он может оказаться на лечении и где угодно. В другом городе, например, где есть специалисты.»
Её озадачила пустота многих коридоров. Слепые посты. Где здесь врачи и медсёстры?!
- Где ты можешь быть, Стас? – сказала Эгле вслух, убедившись, что никто не может её услышать. Она растерянно остановилась (подумав ещё, что возвращаться придётся так же заковыристо). Но именно эти слова окончательно убедили кое-кого, что Эгле появилась не зря.
«Она вспомнила – вот так чудо! И не просто вспомнила, а пытается найти, ничего толком не зная. Чудо, в десять крат превосходное.
Яблоки принесла… да ты нашла прореху в поле забвения, умница! Лучше поздно, чем никогда».
- Прямо – и налево, - прошептала Тива.
Эгле вздрогнула, оглянулась. Никого за спиной не увидела. Послышалось! Тут только налево и виден путь, если вперёд.
Тива поднялась с пола, пружинисто потянулась. Как она ждала чего-то в этом роде!
Ты хороший человек, Эгле. Тебе бы я могла открыть всё, что касается Хранителя города, рассчитывая на абсолютное понимание целей и средств.
Просто это тяжкая ноша.
Эгле явно чувствовала присутствие кого-то в пустом коридорчике. Но не страшное; напротив, такое, что хочется быстрее разгадать – вот только откроешь глаза пошире, и поймёшь. Внимательно огляделась, будто бы достойный собеседник мог прятаться в пустом, освещённом углу - «глупая, ты чего?» Да так, что Тива была готова смутиться и появиться.
Эгле шла, повинуясь указаниям. Как ей казалось, то не был легендарный «внутренний голос». А вот что это… шёпот на грани слышимости? Походило на сон, и пустынность здания подтверждала. Жуть – но готовность дойти до конца. Это непривычно, совсем не то «преодоление» на каждый день. Это... продолжение февральского дня. Тогда два лебедя снова дрогнули, сбрасывая Эгле, но подхватив снова, унесли в туман. Это Сонина тайна. Невозможность дойти до её дома. Мистическая аллея, накрепко прилипшие к полу ноги и пересохшее горло. Вершиной - выпорхнувшая на холодный асфальт фотография. Бесконечное приближение к тайне – и невозможность сфокусироваться на ней, поймать и рассмотреть!
Что её сейчас ждёт? Ловушка? А она всё равно дойдёт до конца, если только так можно узнать.
- Здесь.
Вход-улитка. Что там, за тонкой перегородкой?
1., прод.
@темы: книга 2, жизнь волшебная, вихрь над городом
